II – Персонаж, неудобный для христианской теологии

Подобного рода дьявольские проделки определенным образом беспокоят современных

теологов, которые, начиная с середины XX века, не оставляют попыток закамуфлировать

сатану и совершить это по возможности незаметно, одновременно не отрицая традиционного

к нему отношения. Разумеется, это очень трудно, впрочем у теологии имеются свои тайные

методы. Протестант Карл Барт (1886–1968) предложил формулу «Сатана = небытие»: «Это

не злой ангел, а – не-ангел, поскольку «ничто» не может быть ни существом, ни обличием.

Тот, кого называют ангелом тьмы, является лишь экс-ангелом света. Он – небытие, ничто.

Он – ложь, ирреальность, пустота, не-личность». Рудольф Бультман (1884–1976) еще более

категоричен. Дьявол – миф, а научный прогресс «ликвидировал веру в духов и демонов».

Для Пауля Тиллиха (1886–1965) дьявол – олицетворение зла, а значит – ментальная

структура. Райзнер в 1961 г. заявил, что «Дьявол – это персонифицированное человеком

ничто, противостоящее Создателю, стремящееся само обожествиться». Г.Э. Келли в своей

книге 1968 г. «Дьявол, демонология и колдовство» (The Devil, demonology and Witchcraft),

высказывает по этому поводу строгое суждение:

«Большая часть демонологии, разработанной от имени христианского учения, ничто

иное, как результат недостойного теологии легкомысленного отношения к предмету.

Представление о том, что духи вышли из Писания, выдает их фольклорное происхождение.

А аргументация, суть которой в том, что эти образы и мифы претерпели изменения в ходе

контактов с другими культурами и другими философиями, для нас не является

убедительной... Попытка любой ценой их сохранить, поскольку они составляют

существенную часть Апокалипсиса, означает рисковать, что изложение всего христианского

послания будет выглядеть нелепо... Подобная вера была вредоносна, поскольку сам факт

приписывания всех несчастий невидимым созданиям, которые находятся в состоянии войны

с родом людским, часто мешал или затормаживал у людей объективную оценку и трактовку

качеств, свойственных злу, их окружающему. Так было с охотой на ведьм, психозом

одержимости и т.д.»

55

В 1970 году в «Прощании с Дьяволом» (Abscheid von Teufel) Г. Гаак отрицает

существование дьявола во плоти, определяя его лишь как олицетворение зла. У немецкого

теолога Вальтера Каспера весьма схожая позиция: «Дьявол является не фигурой во плоти, а

не-фигурой, растворяющейся в чем-то анонимном и безликом, существом, которое

преобразуется в небытие. Это личность в форме неличности. Нельзя в него верить в

буквальном теологическом смысле, поскольку акт веры может относиться исключительно к

Богу, Иисусу Христу, Святому Духу. Дьяволу же нет никакой веры, эта вера при ближайшем

рассмотрении оказывается ничем иным, как суеверием». В «Новом голландском катехизисе»

1966 г., как это в 1992 г. повторит доминиканец Кристиан Дюрок, утверждается, что никогда

не наблюдалось настоящей глубокой веры в существование дьявола. В 1997 г. еще один

доминиканец, Доминик Сербело в заключении своего «Дьявола» (Le diable) уходит от

прямого ответа, прикрываясь игрой слов: «Он существует, но верить в него не следует».

Дьявол исчез даже из разговорной речи священнослужителей. И разве после этого нашелся

бы кюре, который рискнул бы воскрешать это чудовище в доминиканской проповеди? В

1972 г. преподобный Колаковски вложил в уста сатаны слова, сказанные им на

воображаемой «конференции метафизической прессы», которая якобы происходила в

Варшаве 20 декабря 1963 г.: «Я несколько раз посещал церкви, чтобы послушать проповеди.

Я слушал внимательно, вел себя прилично, стараясь не улыбаться. Все реже случается, что

проповедник, даже бедный деревенский священник заговорит обо мне с кафедры, в

исповедальне, где угодно, признав, что я существую во плоти. Человеку стыдно это делать,

просто стыдно. Как, что скажут люди? – Несчастный, ископаемое, он все еще верит в

волшебные сказки».

Подобный скептицизм удивительным образом способен вызывать раздражение в недрах

католической иерархии, которая периодически, но с осторожностью напоминает о

существовании дьявола. Полностью от этого не смогли избавиться отцы II Ватиканского

собора. В 1972 г. Павлу VI пришлось пространно напоминать о том, что «демон [составляет]

в католической доктрине очень важную главу, которой в наши дни очень мало

интересуются».

Иоанн-Павел II также ограничивается скромными намеками при прикосновении к этой

теме: «Весь мир живет во власти зла» (1984). «Не следует бояться называть своим именем

главного закоперщика зла: «лукавый». Его тактика, которой он пользовался всегда и

пользуется поныне, состоит в следующем: не проявлять себя, пока зло, которое он внедряет в

голову изначально, не получит развитие в самом человеке, в самих общественных системах,

в отношениях между людьми, социальными классами, государствами» (1985). В ноябре 1992

г. эти идеи систематическим и торжественным образом были подхвачены католическим

катехизисом, где совершенно недвусмысленно подтверждалась традиционная церковная

доктрина существования дьявола, без которой католицизм (чему множатся доказательства)

совершенно не может обойтись:

«Выбор наших прародителей был сделан под влиянием противостоящего Богу

соблазняющего гласа, который из зависти и погубил их. Писание и церковная традиция

определяют это существо как падшего ангела, называемого сатаной или дьяволом. Согласно

учению Церкви, сперва это был добрый ангел, творение Бога: «Дьявол и другие демоны,

несомненно, были созданы Богом изначально добрыми, а олицетворением злого начала они

сделались уже сами» (IV Латеранский Вселенский собор, 1215).

В этом тексте в очередной раз поддерживается совершенно определенное убеждение,

которое абсолютно без обиняков принимает иррациональный и необ ъяснимый характер.

Дьявол – источник не только нравственного, но и физического зла, и вершит его с

позволения безмерно доброго Бога. Вот так катехизис допускает «великую тайну». Впрочем,

мнение катехизиса далеко не является единым мнением церкви. Многие те ологи и

священнослужители восставали против подобных формулировок, представлявшихся им

безнадежно устаревшими: «В своей среде мы не стали бы использовать подобные

56

выражения, – пишет теолог Анри Буржуа и добавляет: – Да, Иисус высказывал такие слова,

но они были в контексте культуры, в которой он жил. Я бы переделал и уточнил этот

благородный документ следующим образом: «Новый Завет говорит, что... И мы понимаем

здесь и сейчас таким образом...» Буквализм недопустим в этом предмете, как и во всех

других. Писание следует интерпретировать».