III – Конец экзорцизму?

Таким образом, если официально признать существование дьявола и его активную

деятельность в мире, мы обречены допустить вероятность одержимости им. А раз так, то

неизбежна практика изгнания дьявола, которая, разумеется, есть обязанность церкви, причем

– не в пропагандистских целях, как во времена событий в Лудене, а вполне обыденно и без

какой-либо шумихи. Функция экзорциста, ограничиваемая все более жесткими рамками и

существовавшая в весьма скромном виде, была отменена 15 августа 1972 г. папским

посланием «Служителям, которые» (Ministeria quaedam) Павла VI, которое упразднило

институт экзорцистов.

Великая же реформа, касающаяся самого ритуала изгнания дьявола, была предпринята в

1990 г. Конгрегацией Божественного культа. В 1991 г. прибегают к временному ритуалу, по

своей сдержанности граничащему с тайной. Явственно видны устремления свести до

минимума случаи признания одержимости при подчеркнутом сотрудничестве с врачами –

психиатрами и психологами; стараются избегать внушения с помощью формул типа «я тебя

заклинаю, нечистая сила», чтобы исключить вероятность идентификации испытуемого с

демоном, не провоцируя его разыгрывать комедию.

Безработица на этот раз угрожает и «практикующим экзорцистам». На их защиту встал

Рене Лорантен, потребовав в 1995 г., «чтобы не передавали одержимость в ведение

психиатрии, а изгнание дьявола – колдунам, и чтобы научились распознавать специфику

случаев одержимости», несмотря даже на то, – как допускает сам автор, – что «практически

никогда нельзя быть до конца уверенным в присутствии демона, пока не проведена

процедура изгнания нечистой силы». Кроме того, существуют симптомы, по которым можно

поставить медицинский диагноз: неадекватное поведение, полная неэффективность

классических средств, гротескные или оскорбительные действия, внезапное возникновение и

исчезновение симптомов, заторможенность вплоть до впадения в транс, отвращение к

церквям и прочим святым местам, искушение богохульством, беспричинная тоска...

Одно из страшных опасений экзорцистов – увидеть католиков, являющихся их

клиентами, которые идут со своими проблемами не к ним, а к практикующим протестантам

или сектантам, что случается все чаще в условиях современного религиозного синкретизма:

«Другие, – пишет Рене Лорантен, – обращаются к шаманам и ясновидящим, которые,

пользуясь легковерием, втягивают их в магию, лишают психического равновесия и

облегчают кошельки». Католические власти Франции, которые в течение полувека ведали

вопросами изгнания дьявола, встали на мальтузианскую позицию. Уже преподобный Ж. де

Тонкедек, известный как парижский экзорцист времен конца Первой мировой войны,

привнес в эту функцию рациональный дух, контрастировавший с легковерием его

предшественников. «Вступив в эту должность, с самого начала, я просто освящал...

больных», – говорил он.

Так жив ли еще экзорцизм, невзирая на то, что дьявол уже изгнан? На этот вопрос можно

дать скорее положительный, чем отрицательный ответ. В 1982 г. Иоанн Павел II лично

проводил процедуру изгнания дьявола из молодой женщины. Преподобный Габриэль Аморт,

экзорцист римской епархии, который провел более 50 000 изгнаний дьявола, признал, что на

все эти случаи приходится лишь 84, когда наблюдалась подлинная одержимость: «Наше

время таково, что необходимо вновь утвердить существование дьявола, – говорит он, –

существование, которое было поставлено под сомнение гуманистической,

рационалистической, материалистической культурой. Церковь никогда не сомневалась в

57

существовании дьявола. Сегодняшний наш язык более сдержан, но идея не претерпела

изменений». Вновь существование дьявола подтвердил и собственный экзорцист Ватикана,

его высокопреосвященство Коррадо Балдуччи. Ну, а одержимый идеей изгнания дьявола

бывший архиепископ Лузака Эмманюэль Мелинго, призванный в 1983 г. в Рим, поставил

папскую курию в исключительно затруднительное положение, когда без колебаний

утверждал: «Мы живем в последние дни правления сатаны, и он усилил свою деятельность,

проводя ее через своих пособников, чтобы завладеть миром». Эту мысль разделя ет Рене

Лорантен, считающий что настал «час, когда демон развертывает беспрецедентное

наступление, которое способно стать сбывшимися предсказаниями апостолов Павла и

Иоанна об Антихристе».

Более того, в момент конца тысячелетия, который дает богатую почву для всех

иррациональных предзнаменований, существует реальный спрос на дьявольский феномен.

Истерики, люди, подверженные депрессии, искалеченные жизнью, любители спиритизма,

потерявшие надежду заблудшие души, личности с неуравновешенной психикой – все

жаждут увидеть источник своих бед в сатанинских кознях. Как признают сами экзорцисты, к

подлинным случаям одержимости, причем не наверняка, относится лишь 2% их клиентов.

Все же остальные – армия пациентов, требующая психиатрического вмешательства:

галлюцинации, маниакально-депрессивные психозы, паранойя, шизофрения, психостения,

эпилепсия, истерия, френастения и подобные им синдромы. «Подлинные» случаи

рассматривают терпеливо и сдержанно, по возможности избегая зрелищных эффектов,

характерных для прошлого.

Как утверждает в работе «Дьявол. Биография» (The Devil. A biography) Питер Стенфорд,

церковь с удовольствием препоручала бы медицине трудные случаи «бесноватых». Но ей

трудно решиться на это из-за опасения потерять лицо. Отсюда и неизбежная

двусмысленность: «Случаи изгнания дьявола имеют место, но иерархи дают понять, что

предпочтительно, чтобы этого не было. Кроме того, известно, что церковь и сама этим

занимается... Как и дьявол, она склонна избегать ритуал экзорцизма».

IV – Дьявол на кушетке (психоаналитика)

Священники, тем не менее, не едины в точке зрения на вытеснение дьявола с его позиций,

которые он исконно занимает в глубине души человека. Пристально интересуются этим

персонажем психоаналитики. В 1923 г. Фрейд изучал случаи колдовства и шабашей XVII

века. Он показал, что одержимость, связанная с совокуплениями с инкубами и суккубами –

это всего лишь невротический выход сексуального чувства, подавленного слишком

репрессивной в этой области религией. Дьявол

–

олицетворение запрещенного

общественными ритуалами и культурной традицией сексуального наслаждения. Франсуаза

Дольто смогла подтвердить такую интерпретацию, рассмотрев ряд современных случаев,

например – с двумя фригидными женщинами. Одну из них мучили кошмары, другую

галлюцинации, в которых присутствовали эротические сцены с участием дьявола: «Эти две

женщины с детства страдали комплексом принадлежности к мужскому полу, то есть –

неприятием своей рецептивной, генитальной женской сексуальности... Дьявол также

рассматривался как исходящий похотью. И шоковые ощущения, получаемые ими, – одна от

кошмаров, другая от галлюцинаций – оказались генитальными и никогда ранее не

испытываемыми в их брачной жизни». Эти женщины были уже в возрасте менопаузы,

которая, согласно Франсуазе Дольто, может оживить описанные фрустрации. Если

вспомнить, что в свое время «ведьмы» были, по преимуществу, «старухами» (то есть, в

возрасте старше 40 лет), они вполне готовы были принять за реальность кошмары и

галлюцинации. Вероятно, именно здесь кроется объяснение их признаний, нап ример, с

детальным описанием шабашей.

По Фрейду, в ряде случаев дьявол может оказаться отрицательной стороной фигуры отца,

тогда как Бог – положительной: «Отец – это индивидуальный прототип как Бога, так и

58

дьявола», – пишет он. Впоследствии Франсуаза Дольто, развивая учение об отношениях

между ребенком и дьяволом, показывает, главным образом через рисунки, что

воспроизведение дьявольского персонажа соответствует трудной ситуации, в которой

находится ребенок, испытывающий чувство угрозы, опасности, вызывающей тоску; этот

персонаж изображается в виде отвратительного животного. «Поведение ребенка, иногда

рассматриваемое окружением с точки зрения взрослой морали (на уровне эмоций) как

антибиологическое, может быть связано с тоской, которую он воспринимает как ид ею

дьявола, грозящего разрушить упорядоченность живого».

Важную лепту в психоаналитические размышления о дьяволе внес Карл Юнг (1875–

1961). Для него сатана, несомненно, существует – в той мере, в которой он является

продуктивным мифом, архетипом, то есть неотъемлемой частью структуры индивидуального

сознания, его темной стороной, в противоположность Богу – светлой стороне. В работе 1933

г. «Современный человек в поисках души» (Modern man in search of a soul) он заявил, что Бог

и дьявол суть две стороны одной медали и что они не более чем метафора, поскольку оба эти

архетипа суть импульсивные образы и источники поведения. В этом смысле миф о дьяволе

претворяется в реальность. Он концентрирует у всех народов – пусть в образе змея или

дракона – реакцию на страх, возмущение и отторжения, а также на необходимость

подчиняться данным требованиям морали по подавлению запретных наслаждений. В каком-

то смысле Юнг из своего понятия архетипа извлекает древний героический миф о

столкновении в каждом из нас сил добра и зла. И таким образом дьявол, изрядно

потрепанный и почти разгромленный теологами, был неожиданно возрожден

психоаналитиками, вдохнувшими в него вторую жизнь. Если верить психологу Маризе

Чойзи, дьявол в мифической форме одновременно активен, не деструктивен и является

необходимым для человеческой психики: «Дьявол-миф, необходимость в фундаментальной

амбивалентности человеческих чувств кажутся мне внутренней реальностью, не только

данной в ощущениях, но и существенной для диалектики психического прогресса».

Другие психиатры менее категоричны в своих суждениях – в той части, где понятие зла

наделяется прежде всего культурными качествами. Для самого Юнга и его последователей

однажды занесенные в сознание и вынесенные на свет темные стороны человека теряют свой

отрицательный, чудовищный, деструктивный характер. Зло есть метафизическая абстракция

и не может существовать в чистом виде. Это продукт человеческой культуры. Мы видим, как

здесь вновь проявляется старая теологическая позиция. Именно в связи с этим психиатр

Эдвард Чессер из Лондонского университета утверждает, что дьявол исчезает в себе самом,

как только мы начинаем понимать все поведенческие механизмы, способствовавшие

возникновению этого феномена, поскольку зло, как мы ощущаем его в данный момент, – это

то, чему мы не нашли объяснения. «Пациенты с психотическими заболеваниями могут

испытывать иллюзию, что они находятся во власти дьявола. Пациенты, которые могут

страдать от страха перед впадением в одержимость и транс, способны действовать и мыслить

таким образом, словно они одержимы дьяволом... То, чего мы сегодня не понимаем и потому

именуем злом, возможно, получит свое название в будущем.»

Таким образом, спор остается незавершенным. Дьявол, скромно переведенный

современными теологами в ранг сомнительного аксессуара, похоже, начинает новую

карьеру, причем двойную: в гуманитарных науках и в коммерции. Он готов утилизировать

традиционные понятия, а затем продать их под новым обличием. И представляется

очевидным, что дьявол, сумевший последовательно становиться органической составляющей

всех сменяющих друг друга культур, с его способностью мгновенно приспосабливаться ко

всем изменениям в человеческом сознании, имеет обнадеживающую перспективу. Дьявола

(как Бога), если бы он не существовал, следовало бы непременно придумать.

59