причем такие, насчет которых можно сказать, что лучше проиграть, приняв их, чем

в детстве, да и начинают примеряться к конкретным ситуациям с самого раннего детства, не удивительно, что система взглядов и методика подобного планирования прекрасно приживаются в более поздние годы.

Здесь я проводил свои рассмотрения на основании функционалистского взгляда на гендерные дисплеи и говорил о том, что то, что характеризует людей как членов полового класса (если вообще есть такая характеристика) — это их способность и готовность поддерживать приемлемый сценарий дисплеев. Лишь содержание дисплеев при этомразграничивает классы. Хотя этот взгляд может быть рассмотрен, как нечто, что преуменьшает значение биологической реальности пола, про него нельзя сказать, что он умаляет роль подобных дисплеев в социальной жизни. Поскольку содействие этим предписаниям своими корнями уходит настолько глубоко в организацию общества, что

блокирует всякое им пренебрежение. Гендерные экспрессии являются, самим порядком нашего бытия, не более чем шоу, но львиная доля того, что составляет само существо социума, вовлечено в постановку именно этого шоу.

Не так-то легко будет извлечь из сказанного политический урок для тех, кому симпатична

концепция социальных изменений. Анализ сексизма может начаться с рассмотрения очевидных несправедливых дискриминаций в отношении людей, принадлежащих к женскому полу, но анализ как таковой не может оканчиваться на этом. Гендерные стереотипы проникли буквально везде, и внедрены как там, где их видят поборники женских прав, так и там, где последние их не видят. Принципиальным средством, которым мужчины в нашем обществе располагают для того, чтобы инициировать или полюбовно прекращать повседневные столкновения, является употребление терминов адресации и вербального выражения заботы, которые фактически являются родительскими по своему характеру, а стало быть — глубоко асимметричными. Сходным образом существует важный ритуал, демонстрирующий нежную заботу, подчеркивающий спайки в дискурсе и маркирующий различные конверсационные исключительности; он всегда под рукой, обычно в качестве не требующего ответа жеста от мужчины к женщине или подчиненному мужчине.

Во все эти рассмотрения интимность не вносит никаких коррективов. В нашем обществе во всех его классах и самые наинежнейшие выражения привязанности подразумевают такие дисплеи, которые с политической точки зрения являются весьма спорными, в них место, которое занимают женщины, сильно отличается и даже противоположно тому месту, которое занимают мужчины. Межполовые жесты нежности конструируют защищающего и защищаемую, обнимающего и обнимаемую, утешителя и утешаемую, поддерживающего и поддерживаемую, «исполнителя» привязанности и его «получателя»; это определяется как единственная естественная модель, которую мужчина должен исполнять, а женщина — принимать это исполнение.

Все это лишь еще раз напоминает нам о том, что мужская доминация имеет свою специфику, что это доминация, которая может быть преспокойно внедрена даже в наиболее мягкие, в наибольшей степени исполненные любви моменты и при этом не вызывать никакого психического напряжения — фактически и сами эти моменты едва ли могут быть постигнуты отдельно от описанной асимметрии. В то время как другие дискриминированные группы могут перенести свое внимание с мировой сцены на домашнюю, где самоопределение и освобождение от неравенства все-таки возможны, женщины как дискриминированная группа в сущности лишены такой возможности. Место, которое определено в нашем обществе как то, которое можно упорядочить удовлетворительным для себя образом, не существует для них, поскольку все сферы жизни женщин организованы самым дискриминационным образом.

В действительности опора на комплекс родитель-ребенок как на источник образности дисплеев является средством расширения комфортных практик интимности в направлении от их источника к миру, и между тем именно комфортность, умиротворенность этого мира домашнего очага является тем субстратом, из которого напрямую произрастает подчинение женщин. Кажется, что любая сцена может датьвозможность описать гендерное различие, и любая сцена является местом, которое можетбыть избрано для отработки такого рода дисплеев.

Что же до доктрины естественного выражения, то она ставит вопрос о необходимости как

профессионального, так и непрофессионального анализа. Принимать различные

«экспрессии» феминности (или маскулинности) как нечто, что является индикатором чего-то биологического или социо-структурного, что лежит позади или под этими знаками, как нечто, что должно обязательно давать проблеск сквозь их ткань, означает принимать наивную теорию знаков. Многообразие «гендеризмов», сходящихся согласно в одномнаправлении, говорит лишь о том, как эти знаки функционируют социально, а именно —поддерживая веру, что гендер базируется на некой реальности. Пока ничто несвидетельствует в пользу того, что мы должны лезть вон из кожи, выясняя, стоит ли заэтими представлениями нечто экстраординарное, да и стоит ли что-нибудь, кроместрастного желания оправдать свои собственные ожидания.