Школа в Кармартене 24 страница

- Мне вот что мнится, милый мой Макбех: все дело может быть гораздо хуже, - медленно проговорил МакБрайд, почесывая крепкий затылок. - Сразив МакРори в поединке в Кнокан, ты стал ковдорским таном. Так ведь, брат? А помнишь ли былое предсказанье мегер буйнопомешанных с котлом, которое сперва мы оборжали? Теперь твоя судьба стать королем. А мы с тобой еще на всех попойках болтали вслух об этом прорицанье - вот, мол, умора! Славно упились! Привидится ж такое с перепоя!.. Ну, дело и дошло до короля.

Они синхронно посмотрели друг на друга.

- А Дункан, он характером суров, - медленно проговорил Макбех, - и славится в стране рукой тяжелой...

- Вот именно. И он предупредить намерен исполненье прорицанья. И нас с тобой в солянку покрошить. С тебя начнет, мной кончит, - знамо дело. Твое решенье?

- Так, берем коней, что повыносливей, покрепче в холке, и в точности, как описал гонец, но в противоположном направленье сейчас с тобой поскачем мы, МакБрайд. Чтоб в гривах знай посвистывал бы ветер.

- Куда бежим?

- Махнем-ка на войну. Там армии на юге копошатся, за валом этим... знаешь этот вал... защитный? Вот за ним полно народу, там рубятся все в битвах день и ночь - круитне, кимры, корнцы, Дал Риада... Клубятся стяги, люди, дым костров, в портянках так и хлюпает от крови. Спокойно там мы все пересидим и носу не покажем зря оттуда.

* * *

- Вы попадете в подвал под арсеналом, - Курои приблизил свой палец к носу Ллевелиса, чтобы тот сосредоточился. - Я заберу вас из зала парламента, - и через шесть часов, не раньше, мне надо еще извлечь из Фанагории третий курс. В зале парламента поверху идет деревянный балкон, галерка, - там и ждите. Я буду около семи. Ваша задача в месте попадания - определить текущую дату с точностью до года, месяца и числа. Любым способом.

- Судя по тому, как нас нарядили, это пуританский семнадцатый век, - буркнул Ллевелис.

- Как окажетесь на месте, сразу никуда не бегите... с места в галоп. Замрите и осмотритесь, это вам не лужайка перед домом Куланна, - веско прибавил Курои.

Почему, собственно, лужайка перед домом Куланна должна была служить примером безопасного места, Гвидион и Ллевелис так и не поняли, поскольку Курои приложил к ним силу, а когда эта сила перестала действовать, кинетическая энергия уже оказалась такой, что они мигом ощутили себя в очень неприятном месте. Потеки сырости на стенах, дымный свет полутора коптящих факелов, и, как сказал Ллевелис про все остальное, " или здесь очень низкий потолок, или очень высокий пол". За приоткрытой дверью спорили голоса.

- Это чистая формальность. Преступник слишком высокого рода, мы должны сопроводить его смерть всеми бумагами, - дребезжал кто-то.

- Я не могу констатировать смерть, если он жив. Добейте его, и я констатирую, - возражал ровный голос.

- Где жив, где он жив? - стук чего-то об пол. - Чем я, по-вашему, здесь занимаюсь - клопов давлю?

- В самом деле, вы сомневаетесь в профессионализме... мастеров этого цеха? - спросил тихий голос.

- Нет, я не хочу давать повод усомниться в моем профессионализме, - холодно отвечал все тот же голос, который рекомендовал добить.

- Господи, ну что за щепетильность! За моим личным врачом послали?

- Уже идет, милорд.

Ллевелис с Гвидионом тоже услышали шаги и только-только успели втиснуться за пирамиду из бочонков. Исполненный важности личный врач просеменил по коридору и скрылся за дверью. Через минуту из-за двери послышалось:

- Ну что ж, я готов констатировать смерть.

- Да, это в русле вашего метода, доктор Гленворт: недавно вы, помнится, определили чуму при сенной лихорадке. Конечно, продолжая эту традицию, очень уместно будет констатировать смерть, имея перед собой живого индивида.

- Это смешно, милорд: ну да, сейчас он жив, но сколько, по-вашему, он протянет, в его состоянии? Две, три минуты?..

- Да, в ваших руках он действительно протянет примерно столько, сколько вы говорите. Я даже не дам ему и двух минут, - с неописуемым злорадством сказал другой медик.

Последовала быстрая и непонятная медицинская латынь, с обеих сторон прозвучавшая довольно резко.

- Нам нужно заключение о смерти, - умоляюще прервал палач.

- Ну что ж, я очень рад. У вас есть доктор Гленворт, он все подпишет. И заключение о смерти живого пациента, и отчет о состоянии здоровья трупа. А я с вашего позволения удалюсь, - и быстрые шаги направились к приоткрытой двери.

- Я не позволю бросать мне такие обвинения! - вскипел Гленворт. - Можно подумать, что вы способны продлить это номинальное состояние жизни!..

- Это вы продлеваете номинальное состояние жизни, - с сарказмом возразил другой врач. - Я же, говоря о жизни, обычно подразумеваю полную репрезентацию всех жизненных функций.

- То есть он у вас сейчас станет ходить, разговаривать?.. - Гленворт сказал это настолько язвительно, что Гвидион и Ллевелис переглянулись в темноте за бочонками, пытаясь отогнать мысль о том, как же должен выглядеть предмет спора.

- Именно, - хладнокровно сказал второй врач.

- Ну это уже, знаете, слишком!..

- Отчего же слишком? - перебил всех долго молчавший тихий голос. - Пусть наш новый лекарь продемонстрирует, о чем он говорит. Лично мне тоже кажется, что этот человек мертв, но я рад буду ошибиться. В конце концов, может быть, Богу не угодно, чтобы этот заключенный умер!..

- Если я преуспею, смогу я рассчитывать на должность вашего личного врача? - с холодным интересом спросил второй медик.

- Тогда мы рассмотрим этот вопрос.

- Если вы преуспеете, я сам откажусь от должности в вашу пользу, - хмыкнул личный врач. - Передам вам всю свою лондонскую практику... и выдам за вас свою дочь впридачу.

- Последние две вещи излишни, - после некоторого обдумывания сказал второй медик. - Принесите мне, пожалуйста, магнезию, беладонну, три унции марганца, мои инструменты, пятипроцентный раствор шеффилдской соли, пчелиный воск, лахезис, травяные экстракты из левого ящика бюро и коробочку из-под мыльного корня, там же.

По коридору прошел слуга. Он бормотал вслух, повторяя весь список, чтобы не забыть.

- Это смехотворно, - говорил тем временем за дверью доктор Гленворт. - Что это за средства? О доброй половине из них я впервые слышу. Что это за шарлатанство?

- Если все, о чем вы не слышали, считать шарлатанством, доктор Гленворт, то девять десятых человечества должны сидеть за мошенничество.

- Мы никогда не вылезем из-за этих бочек, потому что они все время будут ходить туда-сюда, - прошептал Ллевелис. Действительно, по коридору засновали слуги, выполняя новые распоряжения:

- Киноварь не нужно. Виола одората и арсеникум не в той концентрации. Это вообще унесите. Бриония, гидроциан, эквизетум, тринадцатипроцентный раствор. Отойдите, милорд.

- Представляю себе, как вы заинтересованы в моей должности, если готовы кривляться и разыгрывать тут перед нами чудо святого Антония, хотя исход заранее известен!

- Прошу заметить, не я затеял этот спор. Лично мне одинаково противны вы, противен этот пациент и противно здесь находиться. Теллюриум, аурум йод и сангвинария, не смешивая. Физостигма ортика, спигелия, селениум. Что вы мне даете? Я сказал " селениум"? Оговорился. Литиум.

Через какое-то время тот же голос спросил:

- Как его зовут?

- Лорд Чарльз Хьюго Кэмпбелл, - услужливо подсказал палач.

- Милорд Кэмпбелл, как вы себя чувствуете?

- Превосходно, - ответил новый голос. Раздался резкий стук табуретки об пол, шорох и противоречивые возгласы. - Я бы съел чего-нибудь.

- В этой обстановке? - брезгливо удивился исцеливший его. - Она не отбивает у вас аппетит?

- Что это значит? - спросил искаженным голосом доктор Гленворт.

- Это значит, дорогой коллега, что я в таком случае могу провести процедуру асфацелляции тканей, восстановление кровообращения, обычного цикла обмена веществ и работы всех жизненно важных органов, в то время как вы можете констатировать смерть. С чем вас и поздравляю, - отозвался его соперник.

- Слушай, это Змейк! - сказал вдруг Гвидион.

- Где?

- Второй лекарь, не Гленворт, это Змейк. Это его голос.

- Да ты что, не может быть.

Немного погодя из двери вышло трое людей.

- А признайтесь все-таки, - игриво говорил тот, что шел впереди, - как вам это удалось? Может быть, палач небрежно отнесся к своим обязанностям и плохо поработал?..

- Палач поработал превосходно, я лично могу это засвидетельствовать, - брезгливо сказал Тарквиний Змейк, потому что это был он, и он очень мало с тех пор изменился. - Дело не в том, что у вас плохой палач, а в том, что у вас неплохой лекарь.

- Да, должен признать. Что же до палача, то, по-моему, он вовсе не был превосходeн. Откровенно говоря, это отвратительная жестокость, - отозвался его небрежно одетый собеседник. Лицо его, в особенности рядом с правильными чертами лица Змейка, да и Гленворта, могло бы показаться резко непривлекательным, но оно все освещалось внутренним светом: сияющие глаза, казалось, никогда не гасли, отсвет этого блеска ложился на весь его облик; щеки его пылали, и каждый раз, когда он говорил, в голосе его звучала непреодолимая, непоколебимая страсть.

- Но... что теперь делать с Кэмпбеллом? Ведь он все ж таки государственный преступник, враг республики! - сдавленно сказал Гленворт.

- Я понимаю, что вам хотелось бы избавиться от всякого напоминания о том, как вы были посрамлены, - язвительно сказал Змейк. - Один человек тратит уйму времени и сил на сборку сложнейшего механизма, а другой придет и шарахнет по нему кувалдой. А впрочем, делайте, как знаете. Милорд, мне хотелось бы поговорить о моем новом назначении.

- Нет-нет! - воскликнул неопрятно одетый человек с оригинальной внешностью. - Разумеется, не трогать. Вернуть, что было конфисковано, и отпустить. Ведь это было чудо! Это Провидение Божие!

- Да, несомненно, - сказал Змейк. - Давайте скорее покинем это место.

- Слушай! Это Кромвель! - шепотом воскликнул вдруг Гвидион, тыча Ллевелиса в бок.

- Да? - ужаснулся Ллевелис.

- По поводу должности вашего личного врача, милорд, - продолжал Змейк. - Хотелось бы увидеть вашу подпись на указе.

- Вообще я собираюсь ревизовать тюрьмы, потому что там слишком много жестокостей и злоупотреблений, - перебил его Кромвель. - Сама мысль о каком-либо акте насилия для нас нестерпима. Видит Бог, это во сто крат хуже, чем любое сражение, в котором мы когда-либо участвовали. Сейчас у нас слушание в парламенте, - да, и я намерен взять там слово и предложить беспрецедентный акт милосердия... О, я заставлю их меня выслушать... Сегодня сам Господь моими устами... Убирайтесь, Гленворт. Вы нам больше не нужны, - он сделал нетерпеливое движение локтем, и неудачливый врач Гленворт испарился. - Я вручаю вам свое шаткое здоровье, Тарквиний, а вместе с тем и судьбу страны, ибо вы сознаете, что без меня Англия немедля будет ввергнута в пучину бедствий. Отныне мой личный врач вы, и только вы. Обещаю слушать вас беспрекословно и пить все, все, буквально все, что вы пропишете. А впрочем, - топнул ногой Кромвель, - послушайте! Зачем мне врач? Мы зря только тратим деньги, столь нужные нашей бедной республике, на жалованье разным там врачам, звездочетам, дармоедам!.. Мой отец - в смысле, Отец Небесный, - сказал бы мне: очистись духовно - и очищение телесное не замедлит; разгони всю эту свору прихлебателей и шарлатанов, ибо, как говорит Павел в послании к галатам...

- Боюсь, что я вам совершенно необходим, - заметил Змейк.

- Ах, вот как! А я в этом сомневаюсь! - капризно заявил Кромвель, и глаза его засияли как звезды.

- Прекрасно. В таком случае давайте рассмотрим последовательно и трезво обычное ваше поведение, - сурово сказал Змейк.

- Ах, я сейчас в таком блаженном настроении, - ну, зачем вы снова начинаете!.. - простонал Кромвель.

- Итак, вчера, - неумолимо продолжал Змейк. - С утра в беседе с Лавкрофтом и Айртоном вы поначалу очень серьезно и нудно перечисляли все ситуации, в которых вы выступали как орудие Божие, потом внезапно посреди этой самой обычной, в общем-то, беседы запели религиозный гимн - очень длинный, замечу вскользь, - а затем как ни в чем не бывало вернулись к фамильярному светскому разговору. Ответьте мне положа руку на сердце: это, на ваш взгляд, нормально, Оливер?

- Я совершенно откровенно могу сказать перед Господом, - серьезно отвечал его поразительный собеседник, - что я безошибочно знаю и чувствую те минуты истории, когда мной движет Провидение. Да вам и самому следует это знать: ведь там, в Ирландии, где мы с вами познакомились, я уж конечно выступал как орудие Божие?

- Вне всякого сомнения. Позвольте, я посмотрю ваши глазные яблоки, - Змейк потянулся пальцами к верхним векам собеседника, который на мгновение замер. - Что-то они мне сегодня не нравятся. Далее. Ваше последнее публичное выступление.

Кромвель стиснул зубы.

- Оно заключалось в том, что вы разогнали парламент. Само по себе это благое дело, но я напомню вам сейчас, как это происходило.

- Ах, ну зачем вы опять изводите меня!..., - страдальчески воскликнул Кромвель.

- Итак, 20 апреля после полудня вы внезапно вмешались в слушание и высказали, что думаете о каждом из парламентариев, крича одному, что он распутник, другому - что он пьяница, и так далее. Некоторое время вы, прервав заседание, грязно ругались, затем призвали мушкетеров и приказали им стрелять, но по какой-то причине они вас не расслышали и стали очищать помещение другими, более мягкими способами. Потом вы с горьким смехом схватили скипетр, который обычно лежит на столе посреди зала и является, если не ошибаюсь, символом парламентской власти, закричали: " Что нам делать с этой игрушкой? " - и швырнули его в окно. Сразу после этого вы вцепились в горло спикеру парламента, который был виноват только тем, что не сразу вышел, со словами: " Долой его! Уберите его! ". Затем вы вырвали у спикера злополучный билль о правах, - кстати, с тех пор этого билля никто не видел, -перевернули стол и искали, чем бы еще запустить в окно. А ведь мы с вами, Оливер, собирались делать это хладнокровно и обдуманно. Разве это, по-вашему, хладнокровно и обдуманно?

Его необычный собеседник слушал, низко опустив голову и, видимо, болезненно переживая каждое слово.

- Тут вы увидели Мартена и бросили ему в лицо, что он старый развратник. Это была правда, но она никак не относилась к делу. Потом вы сели на пол и бормотали со слезами, что вы не хотели, что вас нарочно довели до этого, что это было какое-то затмение, наущение дьявола, что вы недостойны жить... и так далее. Так вот, Оливер, поверьте мне: причиной всему этому не просто наущение дьявола или ваше моральное несовершенство, а совершенно конкретная болезнь, которую нужно лечить. Записи о ходе вашей болезни, - Змейк на ходу раскрыл записную книжку, - также малоутешительны. " Размышление об адских муках рождает у него лихорадку, когда он весь покрывается потом, его трясет, он чувствует, как холодеют его члены и не может встать. Наяву он видит пылающий крест, который наводит на него такой ужас, что он теряет сознание. Причиной долгих и мучительных припадков бывает у него раскаяние оттого, что он в молодости играл в карты. Ведет свою речь бессвязно, поминутно ссылаясь на апостолов". И так далее. Все это вместе безошибочно указывает на диагноз...

На какой диагноз это указывает, первокурсники так и не услышали, поскольку Змейк с Кромвелем завернули за угол, и их голоса по законам акустики исказились и рассеялись. Впрочем, Гвидион и так мог сказать, что эти симптомы указывают даже не на тяжелейший невроз, а, скорее всего, на одну из форм психопатии - параноидную.

Хотя движение в подземелье затихло, первокурсники все еще оставались за бочками. Гвидион медленно сполз по стенке до положения сидя на корточках и молчал.

- Выходит, Змейк здесь действительно есть, - сказал Ллевелис. - И, ты извини... но по-моему, он очень целеустремленно пропихивается к должности первого лейб-медика. А чем его место второго-то не устраивает?..

Гвидион только и сказал:

- Ну, ты же - не он.

- Брось. Правы старшие преподаватели. Старый ворон мимо не каркнет. Змейк - правая рука Кромвеля, да, по-моему, и левая, - продолжал Ллевелис. -Ладно. Нас не за этим вообще сюда послали, - буркнул он.

- А зачем? - тупо спросил Гвидион.

- За другим чем-то... дай соображу. Мы должны что-то такое... другое сделать. А! Определить сегодняшнюю дату. Пошли на заседание этого парламента, - там наверняка объявляют, от какого числа слушание. Объявят - и молотком таким деревянным - хрясь!.. Да пошли же! - и он чуть не за руку потащил Гвидиона за собой вдоль бочек параллельно движению Кромвеля и Змейка. Оказалось, что через каждые двадцать ярдов те останавливаются, и между ними происходит новый взрыв истеричной беседы.

- Бочки вот эти вот, вдоль которых мы ползем, если ты обратил внимание, - пороховые, - вскользь заметил Ллевелис.

- Любая болезнь - это Божье благословение, - утверждал Кромвель, - и я с полной уверенностью заявляю, что во время моих приступов меня посещает Господь, являя мне силу Отца своего! Вот только, боюсь, я слишком впечатлился этой историей с Кэмпбеллом, - его уверенность внезапно сменилась тихим тоном обреченного, - и уж конечно, ночью меня будут мучить призраки.

- У меня есть прекрасное успокоительное. Оно помогает и в случаях куда более тяжелых, чем ваш. Еще Нерон Август принимал его в периоды обострений, - сказал Змейк. - Однако оно у меня наверху. Хотя нет, постойте, - продолжал он, сунув руку за пазуху, - почему-то оно у меня с собой. Вероятно, это знак.

Кромвель трясущейся рукой взял склянку.

- А вечером я вам отворю кровь, милорд, и вам станет гораздо легче, - добавил Змейк.

- Кровопускание же ни от чего не помогает! - возмутился за бочками Гвидион. - Это не метод лечения!.. Змейк не мог сказать такое всерьез!

- А почему нет? - пожал плечами Ллевелис. - Змейк консервативен во всех своих проявлениях.

...Очутившись наконец в Палате общин, вскарабкавшись по лестнице, которую Ллевелис обозвал " витиеватой", и юркнув на балкон, на задние лавки галерки, они смогли отдышаться и усесться на длинную скамью, отшлифованную за много лет простонародьем. Кромвель со Змейком, разумеется, не воспользовались витиеватой лестницей, а прошли вперед и поднялись на возвышение, где уже беседовали какие-то суровые законники. Генерал-майор Ламберт, как две капли воды похожий на себя самого, точно списанный с картинки в энциклопедии, забавлялся в углу с котенком. Кругом целыми стаями слонялись собаки и еще какая-то непонятная живность. Один из членов парламента был даже с совой на поводке, и притом жирнющей. Часть бумаг была почему-то разложена не только на столе у спикера, но и на полу перед этим столом. " Чтобы Евангелие цвело во всем его блеске и чистоте, как теперь принято выражаться, - издевательски говорил кто-то, - вовсе не нужны такие жестокие казни". " У вас такой вид, Флитвуд, словно вы уже обрели спасение и теперь свысока поглядываете на других", - пошутил Кромвель, пробираясь за его спиной к своему креслу. Флитвуд перекосился. Позади заседающих было огромное окно. Лавки поднимались амфитеатром. Именно там, в Палате общин, Гвидион вынырнул из тихой задумчивости и высказал предположение:

- Может быть, Змейк хотел спасти Кэмпбеллу жизнь? Просто он по каким-то причинам не мог этого обнаружить. Я... почти уверен в этом, потому что... потому что у него доброе сердце.

- А по-моему, Змейк готов был выбросить Кэмпбелла хоть в мусорный ящик. Знаешь, чтобы твой акт милосердия так мерзко выглядел, надо быть поистине великим человеком, - отозвался Ллевелис.

На стене справа от них висела не очень искусная картина, от которой, однако, если долго к ней присматриваться, со временем делалось не по себе. Там изображено было очень большое дерево, под которым паслись жирные овечки. Пас их пастушок, с лицом, сильно напоминающим Кромвеля, и с посохом.

- А посох он держит так, как будто собирается сейчас поддать какой-нибудь овце, - заметил Ллевелис, и тут его осенило. - О Боже! А развесистое дерево - это олива.

- Почему? - не понял Гвидион, поглощенный своими горькими мыслями.

- Потому что он Оливер.

- Э?..

- А ты еще вон туда посмотри, - предложил Ллевелис.

На второй стене была еще более безобразная, но менее аллегоричная картина. Это был опять же Кромвель, в железном облачении, в одной руке - Библия, в другой - жезл. Над головой у него летал откормленный голубь. В клюве у голубя была ветвь; в видовой принадлежности ветви Гвидион с Ллевелисом уже не сомневались.

- Гораздо лучше было бы сделать Кромвеля в виде статуи, - рассудил Ллевелис. - Он должен стоять в величественной позе и указывать всем на дверь.

А у ног его... ты видишь? - вернулся он к картине.

- Он попирает кого-то ногами, - сказал Гвидион, силясь разглядеть, в чем там дело. - Какую-то женщину с хвостом. Видимо, этому есть какое-то объяснение, - призвал он на помощь здравый смысл. - Погоди... может быть, даже это не женщина... а мужчина... но кто-то с хвостом.

- Ну, это да. А еще ниже-то, совсем у него под ногами... ты видишь? - не отставал Ллевелис.

У ног железнокованного Кромвеля обретались мелкие людишки, ужасно мелкие.

- Много мелких человечков, - прошептал Ллевелис.

Потом они принялись рассматривать людей в парламенте.

- Не думал, что эти штаны у них так резко заканчиваются, - простодушно прошептал Гвидион.

- А на нас-то что надето? - напомнил Ллевелис. - Нас-то Курои в какие, по-твоему, штаны облачил?

- Да, действительно, - сказал Гвидион, опуская взгляд на собственные штаны. - Слушай, а почему все без париков? Я всегда думал, что в XVII веке...

- Да, но не при Кромвеле, - путем некоторого напряжения вспомнил Ллевелис. - Пуританское же правление. Парики запрещались, но длинные волосы разрешались, просто считалось неприличным чересчур за ними ухаживать: слишком часто мыть или еще что-нибудь такое.

Тем временем внизу началось заседание парламента. Зал очистили от собак и прозвонили в колокольчик, но дела как-то быстро пошли вкось и вкривь. Не успел спикер объявить, какое сегодня число, на что очень рассчитывал Ллевелис, как слушание было прервано приходом каких-то крайне неприглядно одетых людей. Поднялся шум, кто-то кого-то отталкивал.

- Вы не должны здесь находиться, вы нарушаете неприкосновенность парламента! - кричал кто-то.

Навстречу оборванцам вышел офицер мушкетеров, обязанных поддерживать порядок в зале, и спросил:

- Что вы здесь делаете?

- Мы ищем Господа, - был ответ.

- Поищите его где-нибудь в другом месте. Не видите, его здесь нет? - дружески посоветовал офицер.

Новоприбывшие не успокаивались и продолжали протискиваться к столу спикера. Между скамьями и столом, где сидел спикер, была деревянная перегородка, похожая на прилавок. Они перелезли через перегородку и подступили к Кромвелю поближе. Кромвель отшатнулся от них.

К этому времени стало ясно, что это просители. Из их собственных выкриков следовало, что они выступают от имени народа, а из выражения лица Кромвеля - что то ли он их народом не считает, то ли он не очень хорошего мнения о народе в целом.

Просители велели одному из своих зачитать бумагу. Слова были слышны и наверху.

- " Мы, веря в вашу искренность, избрали вас в качестве наших поверенных и защитников, и вы, призывая Бога в свидетели, клялись со слезами на глазах не обмануть нашего доверия. Мы предоставили в ваше распоряжение то немногое, чем владели, и вы ограбили и разорили нас. Мы доверили вам свою свободу, и вы поработили нас, мы доверили вам свою жизнь, и вы убиваете и истязаете нас ежедневно".

Пока все это звучало под сводами зала парламента, Кромвель не раз и не два оборачивался на Змейка. Змейк сидел безучастно.

- Слушай, это известный очень какой-то документ, знаменитый. Это исторический день какой-то, - зашептал Ллевелис. - Помнишь: просители, петиция...

Внизу стоял гул от многих голосов.

- Вглядитесь внимательно в наши лица; попробуйте жить, как мы, на два пенса в день!..

Кромвель в очередной раз обернулся взглянуть на Змейка, как бы ища поддержки. Змейк кивнул ему.

- Довольно. Я положу этому конец, - вскричал Кромвель, сбежал с возвышения, выхватил кинжал и ударил им читавшего петицию. Тот упал. - Я отучу этих мерзавцев устраивать здесь погромы! Смерть...

- Боже мой! Это знаменитый день, точно. Это... это... 12 июля 1653 года! Травля собаками просителей в парламенте!.. Там же был и голод, и тяжелое положение, и действительно пришли люди с отчаяния!.. - потерянно говорил Гвидион, перегибаясь через балюстраду и стараясь разглядеть, что сталось с упавшим.

Змейк стоял, наблюдая за происходящим с некоторого расстояния. Затем он поднялся, легким шагом пересек возвышение вроде кафедры, спрыгнул с невысокого края и встал у Кромвеля за спиной. Затем появились собаки, явно ища, чем они могут быть полезны лорду-протектору, и подтверждая, что Гвидион помнит правильно.

- Я... совершенно не боюсь собак, - деревянным голосом сказал Ллевелис. - Но...

- Гоните вон весь этот сброд, - Кромвель слабо протянул руку вперед, указывая на жертв. Затем он пошатнулся. Змейк твердо взял его под руку и повлек прочь, попутно говоря ему что-то на ухо, и то, как Кромвель вис на нем, наводило на мысль, что без Змейка он, скорее всего, не может ступить ни шагу.

* * *

Гвидион открыл глаза. На огромной высоте у него над головой перекрещивались древние потолочные балки, каждая толщиной с дуб. Между балок царила тьма. Их зашвырнуло при возвращении в самые недра башни Курои, где на полу камнями был выложен очаг, над огнем кипел подвешенный на скрещенных копьях громадный котел и жарился на вертеле кабан. В углу, однако, стоял огромный канцелярский шкаф, куда следовало складывать письменные работы по пребыванию в прошлом.

- Зачем профессор Курои нас туда послал, как ты думаешь? - спросил Гвидион у Ллевелиса.

- Может быть, он хочет нас предупредить, что Змейк - страшная личность, запятнавшая себя многими преступлениями, и ученикам его следует быть осторожными? - предположил Ллевелис.

- Что ты говоришь? - возмутился Гвидион. - Это Змейк, который... столько с нами возится? Так старается для нас?..

- Знаешь, давай-ка я напишу за тебя отчет. А ты отдыхай. Прислонись вот тут к стенке, - заботливо сказал Ллевелис.

Он, тыча пером в полувысохшую чернильницу, нацарапал отчет, кинул его на стопку других отчетов и затем, очень оберегая Гвидиона, вывел его под руку из логова Курои.

Гвидион, который все это время что-то себе думал в своей упрямой голове, сказал:

- Я хочу увидеть Змейка.

- Ты не хочешь увидеть Змейка, - заверил его Ллевелис. - У тебя временный шок. Ты сядь вот тут на бортик у фонтана, я сейчас.

Пока Ллевелис бегал искал, из чего можно сделать компресс, к Гвидиону успел подсесть проходивший через южный двор Кервин Квирт. Между ними произошел загадочный разговор.

- Мы только что с практических приложений. Видели заседание парламента от 12 июля 1653 года, - сказал Гвидион.

- Когда мы в свое время изучали раздел о протекторате Кромвеля, я там видел публичную казнь, - сказал Кервин Квирт. - Черт его знает, от какого года и числа, не помню. Что вы думаете о профессоре Курои?

- Он замечательный человек. Он хочет, чтобы мы знали историю, - твердо сказал Гвидион. - Ну... кто не видел реакции алюмотермии, тот сберег зрение...

- Но кто видел алюмотермию, не забудет уже никогда, - закончил Кервин Квирт.

...Во дворе Западной четверти в разгаре была игра в три эпохи. Показывалось таинственное понятие: сначала в Древнем Египте для кого-то притащили саркофаг. Долго на него этот саркофаг примеряли, хорошо ли ему там лежится, не жмет ли, не натирает ли. Потом похлопали его по плечу и радостно начали пировать. В первобытном обществе Homo sapiens sapiens, 40 тысяч лет назад, изображая все то же понятие, человеку нанесли на лицо яркую раскраску, привязали его на ночь к дереву, сами ушли и сели пировать. В третьей сценке опять-таки многие набросились на одного, крепко ухватили его за уши и принялись подтягивать кверху, хором считая вслух. Жертва жмурилась и визжала, но в целом не очень сопротивлялась. Удивляло то, что последняя сцена насилия, несмотря на явное варварство, была заявлена как " Европа, двадцать первый век".

- Я сам европеец, и век этот мне вроде знаком, но я жертвоприношений не одобряю, - строго сказал Мерлин.

- Может, лечат? - неуверенно предположила Энид.

Это был явный тупик. Ллевелису не терпелось поддержать отгадывающую команду.

- Погодите, я сейчас провожу Гвидиона в комнату и приду, - крикнул он. - Он немножко... ему лучше лечь полежать.

- Это день рождения, - замедляя шаг, сказал Гвидион. - Ну, за уши тянут столько раз, сколько тебе лет. Чтобы рос большой.

- Это где это тянут? - с подозрением спросил Мерлин.

- Ну, у нас, в горных районах Уэльса, - пожал плечами Гвидион.

- А-а. А больше нигде не тянут? - беспокоился Мерлин, трогая себя за уши.

- Может, и еще где, - туманно сказал Гвидион.

- Не нравится мне этот обычай, - решительно объявил Мерлин. - Я бы запретил этот обычай. Да. А что в Египте?

- В Древнем Египте на 25-тилетие дарили саркофаг! - объяснила загадывающая команда, видя, что понятие все равно отгадано.