Школа в Кармартене 26 страница

- A Mhò rachd⁴⁰, к вам Макбех, ковдорский тан, - громогласно объявил Лливарх.

Макбех вошел и на всякий случай рухнул к ногам короля.

- А что, по-прежнему я тан ковдорский? - спросил он. - Я думал, что меня лишили здесь давно заслуг, регалий, привилегий, а вскорости лишат и головы.

- Я рассмотрю, что это за деянья, которые тебя так тяготят, - изрек Дункан, - и в меру тяжести твоих проступков назначу место голове твоей. Пока же голова пусть излагает.

- Тому лет восемь я бежал на юг и дрался там со всеми племенами за честь и славу Дункана знамен, - пробормотал Макбех. - Во многом преуспел, был трижды ранен и чуть не помер от душевных мук.

- Да, очень интересно. Эти муки чем вызывались, если не секрет?

- Ну... это... одним словом, я боялся... панически боялся я взглянуть тебе в лицо. Предстать перед тобою - и взгляд твой с должным мужеством принять.

- Час от часу рассказ все интересней. Мой взгляд острее пиктского копья? Ты что-то не договорил как будто.

- Ну, там... за мною водится грешков, - замямлил Макбех, - с большую гору и еще с пригорком. Я в юности то-се, любил гульнуть... и девушек... не так чтобы чурался.

- Так, так... прилюдно кается Макбех. Медведь в лесу, как говорится, помер. Теперь послушай: знаешь, для чего я призывал тебя тогда из Кнокан? Шотландский трон хотел я передать достойному преемнику, поскольку сам стал я стар, глаза уже не видят, замучил ревматизм, ни к черту память. Единственный в моих глазах король, который сможет усидеть на троне, - Макбех, ковдорский тан. Но как назло, той ночью ты пропал. Я всех извел, посыльных регулярно снаряжая искать тебя повсюду. Восемь лет тебе хотел сказать одну я фразу: " Приди и правь Шотландией, Макбех! " А ты дрожал в Нортумбрии, в болотах: а ну как я сыщу вас невзначай? А кстати, где МакБрайд?

- Да тут он, тут. Он там, за гобеленом, притаился.

- А что же вас заставило вернуться?

- Да совесть лишь нечистая, клянусь! И дельце мелкое, размером с ноготь. Я девушку одну освободил из плена в битве при Друмгильском замке: она родней назвалась королю. И вот, ее я охраняя, прибыл в Бинн-Шлейве - из рук в руки передать.

- Довольно зыбка эта безопасность, - усмехнулся Дункан, слезая с трона, - для девушки - с Макбехом разъезжать. Ну, как она - рожать еще не время?

- Клянусь богами всеми, в этом я пред вами чист, - и пальцем не коснулся!.. - воскликнул Макбех.

- Да ладно, ладно... Где ж она?

- Я вот, - входила Гвенллиан.

- Кого я вижу! Уна, дочка брата! Воистину как роза расцвела! Ведь никогда не навестишь без дела!.. Нет чтобы заявиться просто так - мол, повидаться с дядей захотелось!.. Ай-яй-яй-яй! А ты чего стоишь? - оборачивался он к Макбеху. - Какого тебе нужно приглашенья? Дай руку. Вот, - он соединял руки Уны и Макбеха, - и с завтрашнего дня вот эту тяжеленную корону..., - он, кряхтя, снимал с себя королевский венец, - пусть возлагают на тебя, Макбех.

По окончании второй пьесы все стерли грим и вышли на поклон, и Ллевелис, в своем обычном виде, откинул со лба волосы и сказал:

- Мы благодарим за эти пьесы студентов, которые учились в нашей школе в XVII веке и оставили нам их в наследство. В то время они не могли поставить их по причине нездоровой политической обстановки. Во времена Кромвеля мы бы стояли сейчас повыше, чем на театральных подмостках, и из-под нас уже выбивали бы скамьи. Сегодня же мы вольны разыгрывать любые пьесы и говорить все, что считаем нужным, уж в этом-то все мы свободны, и школу нашу закрывают вовсе не за это. Уже много лет весь мир узнаёт нашу историю не из наших уст и считает, что биографии всех наших королей состоят из предательств, кровавых убийств, самоубийств, безумия и членовредительства. Мы, младшие ученики школы в Кармартене, осмеливаемся слегка возразить на это, в надежде внести некоторую ясность. То, что мы показали вам сегодня, напрямую взято из наших исторических хроник. И если когда-нибудь вы усомнитесь в том, что король Ллейр был нормален, а Макбех не был предателем и убийцей, вспомните слова самого Ллейра:

...А ведь наврут с три короба, потом

Не расхлебаешь. Вы меня спросите,

Кем был я, что, зачем и почему.

И Ллевелис отходил назад так, как будто делал шаг в небо.

* * *

- Ну, в целом я доволен постановкой. Хотя, конечно бы, туда побольше перцу!.. - сказал Мерлин и стушевался.

- А может, соли? - спросили все. - Или чеснока?

- Ну ладно, ладно, - примирительно сказал Мерлин. - Держались молодцом. А что это за мерзкий старикашка служил вам образцом, дитя мое?

- Ну, это вроде как... один знакомый, - уклончиво ответил Ллевелис.

- Дитя мое! Вам от таких знакомств держаться надо бы как можно дальше, - наставительно сказал Мерлин.

* * *

Ранним-преранним утром, когда все еще спали, дверь в школу распахнулась так, что со стены осыпалась штукатурка. Во двор школы вбежала и налетела с разбега на вышедшего ей навстречу Мак Кехта девушка, подобная солнечному лучу, с тем только, что луч нельзя ухватить, а эту девушку доктор Мак Кехт долго и крепко обнимал. Это приехала его дочь Аирмед.

На третий день после приезда Аирмед Гвидион, прийдя после уроков к Мак Кехту в лабораторию, застал там Зигфрида и какие-то сборы. Аирмед один за другим швыряла в мешок медицинские инструменты.

- Гвидион, вы не согласились бы ассистировать мне сегодня при осмотре? - со свойственной ему деликатностью спросил Мак Кехт.

Гвидион, полагая, что речь идет об осмотре пациентов городской больницы, удивленно кивнул. Зачем спрашивать о само собой разумеющихся вещах?

- Это не совсем рутинный осмотр, нужно одеться... определенным образом, - пробормотал Мак Кехт. - Наденьте, пожалуйста, на себя вот это.

Он достал из сундука и протянул ему заботливо сложенную накидку. Гвидион, уверенный, что чем ответственней осмотр, тем стерильнее костюм, был несколько выбит из колеи видом этой древней и засаленной одежды, однако, ни слова не сказав, переоделся.

- И сполосните, пожалуйста, руки... в этом настое трав... вот здесь, - попросил Мак Кехт, подвигая к нему миску с травяным настоем.

Аирмед подошла к Гвидиону, бегло оглядела его, иначе уложила у него на плечах воротник, отстегнула одну из застежек капюшона и внесла в его облик еще несколько столь же неуловимых и бессмысленных изменений. Зигфрид в нетерпении расхаживал от дверей к окну. Мак Кехт занят был пересчитыванием инструментов.

- Еще можно натереть цветом шалфея за ушами, - быстро сказала она. - Все-таки хоть какая-то гарантия. Если нюх у него прежний...

- Да, лучше натереть, - согласился Зигфрид, явно бывший в напряжении.

- Булавку, - произнес, не оборачиваясь, Мак Кехт, углубленный в ревизию инструментов.

Гвидион по привычке хотел было найти и подать ему булавку, так как за последние полгода приучился беспрекословно подавать Мак Кехту все, что вылетало из уст того в винительном падеже без предлога. Но оказалось, что в данном случае его порыв напрасен. Напротив, Аирмед сама разыскала, достала и приколола на накидку Гвидиона потрясающую старинную фибулу в четверть килограмма весом, отчего у Гвидиона взгляд медленно начал становиться вопросительным. Но ему не дал опомниться Зигфрид, который опустил руку ему на плечо со словами:

- Ну что ж, Гвидион. Если школа до июня не просуществует, вам грозит опасность остаться без практики по моему предмету. Теперь, так или иначе... что ни говори... гм... вам такая опасность не грозит.

От всего этого у Гвидиона осталось твердое впечатление, что ему грозит какая-то опасность, но вера его в Мак Кехта была столь велика, что он так и не задал ни одного вопроса.

С моста возле библиотеки они свернули в хранилище манускриптов и какое-то время шли между шкафов и подставок с нестандартного формата - то есть чудовищного размера - фолиантами. Откуда-то вынырнул заспанный архивариус, спросил: " Вы в леса? " " В какие леса? " - угрюмо сказал Зигфрид. Архивариус исчез, бормоча, что если в леса, то он хотел только попросить еще кедрового масла, а если не в леса, то и нечего кидаться на людей. Гвидион не знал, что из хранилища есть еще два выхода. Тем более он не знал, куда они ведут.

Зигфрид долго возился с каменной дверцей, вполголоса ей что-то объясняя и проклиная при этом не свою непредусмотрительность, но напротив - свою предусмотрительность. Мак Кехт стоял, низко опустив голову, и что-то себе думал. Наконец, когда Зигфрид вспомнил тринадцатый пароль, они шагнули за дверь, прошли коридор и подошли к терявшейся в высоте готической двери с выпуклыми фигурами людей и зверей. За готической дверью оказалась поразительной красоты страна, раскинувшаяся под летним небом. Вдаль уходили холмы, покрытые звенящим золотистым вереском, от пения пчел, запаха меда и звона тишины Гвидион совершенно потерял дар речи. В небе кувыркался жаворонок. Тропинка уходила в холмы.

Они шли минут двадцать, пока не поднялись на гребень близлежащего холма. Открылись более далекие горизонты.

- Замрите здесь, дальше ходить не надо. Постойте полчаса, я спущусь и разбужу Гензеля, - нервно сказал Зигфрид, машинально опуская правую руку на левое бедро, где отсутствовал меч.

Мак Кехт, Аирмед и Гвидион стояли цепочкой на гребне холма вполне неподвижно. Аирмед взяла обоих своих спутников за руки. Над колыханьем трав, над тихим, упорным звоном пчел взмыл ястреб, и ветер принес откуда-то запах хвои реликтовых красных сосен.

Из пещеры выполз громадный, как грозовая туча, угольно-черный дракон, некоторое время злобно присматривался к ним, после чего перевернулся и улегся на спину, лапами кверху.

- Ну вот, - облегченно вздохнула Аирмед. - Чувствую, что профилактический осмотр туши состоится. А я уже думала, не придется ли брать ноги в руки.

И она, насвистывая и напевая, первая зигзагами сбежала с холма.

- Гвидион, пройдите вдоль хвоста, пожалуйста, - деловито распорядился Мак Кехт. - Проверяйте: острота шипов должна быть такая, чтобы при обычном прикосновении у вас выступала капля крови. Если где-то шип затупился, запомните, какой это по счету позвонок. Хвостовые позвонки нумеруются от копчика. И молоточек возьмите. При простукивании броня должна звенеть, как металл. Если где-то размягчение, обведите мелом, потом мне покажете. Нужно будет лечить.

Сам Мак Кехт тоже взял молоточек и полез в пасть простукивать зубы. Стоя на языке и придерживаясь за один из клыков, он осматривал соседний с ним зуб.

- Отец, - сказала Аирмед, - я очень рада за вас с Рианнон. Доктор Рианнон - чудесная пара для тебя. Она тебя обожает.

Мак Кехт от неожиданности поскользнулся и соскользнул под язык. Там он с трудом выпрямился, закатал рукав и долго шарил в озерце драконьей слюны, чтобы отыскать молоток.

- Займись лучше пальпацией внутренних органов, - пробормотал он смущенно.

- Я серьезно, - сказала Аирмед. - Точно уже нужно отстирывать пятна, пора. Ради Рианнон, я думаю, стоит.

- Многие из моих коллег говорили мне, что эти пятна... навевают меланхолию, - тихо согласился Мак Кехт. - Я подойду к Рианнон, только расставшись с этими печалями прошлого, или не подойду вовсе.

- Решено, - сказала Аирмед, похлопывая дракона по жировой складке на брюхе. - Знаешь, Рианнон тебя любит, и на твоем месте... уж я бы не пожалела стирального порошка.

Гвидион дошел до конца хвоста и вернулся с исколотыми пальцами.

- Совершенно здоров, - сказал он. - Нигде ничего. Хвост как железный.

Через три часа Мак Кехт подозвал Зигфрида.

- Для своего возраста дракон в отличной форме, - сказал он, убирая стетоскоп.

- Диан, - с неожиданным нежным беспокойством погладив идолище по ближайшей лапе, сказал Зигфрид, - он... взлетает с трудом.

Аирмед расхохоталась.

- А вы бы его еще сильнее откармливали, - улыбнулся Мак Кехт.

...По пути назад в школу Гвидион шел рядом с заметно повеселевшим и разговорчивым Вёльсунгом.

- О-о, Гензель старый, подслеповатый, злобный. Никого к себе не подпускает. Никого не признает, кроме тех троих врачей, что лечили его когда-то давно. Вели, так сказать, с детства. Причем поодиночке их он тоже не признает. Ему надо только, чтобы они были все трое вместе. Вот тогда он подставляет свое брюхо для осмотра. Зрительный образ у него должен совпасть, видите ли. Тысячу лет не могли ему организовать осмотр, этому гаду.

Зигфрид, видимо, хотел сказать " рептилии", но перепутал слово.

- Но меня он подпустил, а он меня совершенно не знает, видел впервые, - начал было Гвидион и осекся. Он вдруг понял, о чем говорил Зигфрид. Дракона лечили три врача, и этих трех врачей он признавал - Мак Кехта, Миаха и Аирмед. Гвидион вдруг понял, чье место он занимал сегодня рядом с Мак Кехтом, пусть лишь в сознании, в злобных глазках старого вздорного дракона.

- Он думает, что это одно существо, - сказал он, подумав. - Он воспринимает троих людей как звенья одного дракона.

- Наверное, вы правы, - помолчав, согласился Зигфрид. - Мне это не приходило на ум. И все-таки это не причина для того, чтобы почти откусить голову делающему мне такую любезность Авиценне!..

Назавтра Аирмед весело, привычными движениями, замочила с утра все рубахи и туники Мак Кехта, долго терла их в корыте, хорошенечко взбивая пену, пока не отстирала добела и не вывела начисто все кровавые пятна. Затем она развесила все это на веревке, вытерла руки о передник, переоделась, повисла у Мак Кехта на шее, попрощалась со всеми и уехала. Брызги пены и мыльные пузыри долго еще оседали в воздухе.

...Рано утром на следующий день Мак Кехт спустился с башни, снял с веревки свою высохшую одежду, в раздумье оглядел двор и вновь поднялся к себе. Там он немного постоял, посмотрел за окно, достал с полки плошку с соком костяники, опустил в нее кончики пальцев и начал методично набрызгивать на свою светлую одежду кровавые пятна. Очень тихо, почти ничем нигде не скрипнув, вошла Рианнон. Она немножко постояла за плечом у Мак Кехта, потом тоже опустила пальцы в отставленную им плошку и молча помогла набрызгивать пятна на оставшиеся две рубахи, три туники и лабораторный халат. Когда их пальцы в плошке соприкоснулись, Мак Кехт счел возможным поднять глаза: интересно же посмотреть на человека, который вполне тебя понял.

* * *

Светловолосая Лютгарда в пушистой кофте собственной вязки подвинула ближе к классу свой массивный сосновый стул с ножками из целых стволов сосен, собираясь проверять сокровенное знание. Лично Лютгарду разгон школы никак не мог коснуться, потому что, говорила она, " я всегда прекрасно могу уйти на север и превратиться там в скалу". Похожая в профиль на заснеженный склон, великанша уселась поплотнее и занудно начала:

- Прежде чем в дом

К другу войти,

Очень внимательно

Выходы все

Ты огляди,

Ты осмотри...

- Не сидят ли там враги на лавках по углам? - радостно выпалил Ллевелис.

- По сути верно, - согласилась Лютгарда. - А все ж заучите, запомните в точности, как это было, как это сказано в речах бога Одина, предвечного скальда. Речи Высокого было б негоже прозой цитировать.

Ллевелис на минуту отвлекся, чтобы нарисовать в тетради карикатуру " Лютгарда вбивает в учеников речи Одина молотом Тора", но снова настроил уши, едва понял, что великанша дает задание на сообразительность.

- Атли и Сёльмунд, сыновья Торгрима с Крутого Склона, отправились собирать лекарственное растение арнику. Пока Сёльмунд смотрел в другую сторону, Атли случайно сорвался с обрыва и упал бы в море, если бы не повис на одной руке, уцепившись за стебель арники. Там висел он совершенно молча. Через некоторое время Сёльмунд окликнул его и спросил, много ли набрал он арники. " Не сказать чтобы много, - отвечал Атли сквозь зубы, - в особенности если та единственная, за которую я держусь, выскользнет". Вопрос ко всем: почему Атли, сын Торгрима, не считал нужным позвать на помощь?

- Ну, вероятно, он не хотел привлекать внимания к тому, что находится в таком глупом положении? - предположил Дилан.

- Чепуха, - пресекла эту версию Лютгарда.

- А может быть, мужчине не пристало...? - начала тоненьким голоском Крейри.

- Ерунда. Мужчине все пристало, - трубным голосом сообщила Лютгарда.

После совершенно уже диких предположений, вроде того, что по каким-то ритуальным причинам Атли не мог заговорить с братом первым, Лютгарда добродушно провозгласила:

- Потому что Атли, как и другие, верил в судьбу. И если ему суждено было соскользнуть в море, он вовсе не хотел этому мешать. Он ждал, чтобы спокойно, без суеты, выяснить, что ему уготовано. А сейчас пойдет к доске писать по девятичленному кеннингу для корабля, копья, берсерка, бога Фрейра и шумовки... пойдет... что с вами, Ллевелис? Что вы на меня смотрите?

- Вы хотите сказать, что мы все здесь висим на стебле арники и ждем, как сложится судьба? Ну нет! - возмутился Ллевелис и выбежал из класса.

Охваченный чувством творящейся несправедливости, он сделал то, чего никогда бы не сделал в здравом уме и твердой памяти, в отглаженной рубашке и в брюках со стрелками: он прибежал к кабинету Мерлина на башне Парадоксов и замолотил кулаками в дверь. Дверь медленно приоткрылась.

- Ну, - послышался голос Мерлина.

- Я не хочу, чтобы нашу школу закрыли! - выпалил Ллевелис. - Может быть, можно что-то сделать? Может быть, я могу?.. Нельзя же сидеть сложа руки! Я, лично я хочу учиться! И, кстати, я хотел бы учиться у вас. Вот, - выболтал он неожиданно свою самую заветную тайну, осекся, оробел и сел - как выяснилось, на старшую и самую большую из расписных черепах. Та слегка присела на четырех лапах.

- Слезьте с черепахи, - велел Мерлин. - Ну, учиться у меня - это естественное желание каждого..., - начал он в нос.

- Нет. Я хочу так... как Гвидион.

- Что Гвидион?.. - ворчливо переспросил Мерлин, явно собираясь развернуть всю панораму неуспеваемости Гвидиона по некоторым предметам.

- Как Гвидион у Змейка, - быстро сказал Ллевелис.

Мерлин фыркнул.

- Гвидион каждый понедельник сидит у ног Змейка, смотрит ему в рот и строчит в тетради. Вы хотите того же самого?

- Ну, нет..., - замялся Ллевелис, невольно представив себе, как он сутками строчит в тетради полную белиберду. - Но я хочу пойти к вам в ученики... только к вам... и быть у вас в обучении.

- Вы и так уже у меня в обучении, - рявкнул Мерлин. - Причем давно! И надоели мне хуже горькой редьки!

- Но я говорю об индивидуальном ученичестве! - в отчаянии воскликнул Ллевелис.

- Да вы в индивидуальном ученичестве уже у меня давно! - завопил Мерлин. И, немного смилостивившись, объяснил: - Примерно с начала осени. Да, примерно с сентября я глаз на вас положил. С тех пор вот пасу. Где ваша голова, если вы до сих пор этого не заметили?

- А я думал, вы просто меня ненавидите, - чистосердечно сказал Ллевелис. - То есть... недолюбливаете, - поправился он. - Да, но школу-то должны закрыть! - вспомнил он с ужасом, так как это полностью разрушало только что обретенное им счастье. - Ведь делать же нужно что-нибудь!..

- Вы... вот что, - взвешивая слова, сказал Мерлин. - Отправляйтесь-ка и садитесь зубрить спряжения глаголов.

- Каких глаголов?

- Да неважно каких. Небось хвостов полно по всем предметам! Тут такие умы размышляют над этой проблемой - не вам чета! Ваше дело - тихо сидеть, заучивать, что велено! Будет тут какая-то мелюзга вертеться под ногами и мне указывать!..

...Самая большая черепаха была также еще и самой расписной. Она давно уж подталкивала Ллевелиса к двери. Наконец он внял намеку и убрался. Мерлин долго еще бушевал за дверью.

* * *

Небрежно одетый и встрепанный Морган-ап-Керриг в расстроенных чувствах зашел утром к Мерлину.

- Представляете, мне ночью ясно привиделся выход из создавшегося положения! Я вдруг понял во всех деталях, как сделать, чтобы школу не закрывали. И это оказалось совсем просто, так просто, что и вообразить нельзя.

- Без членовредительства? - быстро спросил Мерлин.

- Ах, ну конечно же, без!..

- Без привлечения других измерений, времен, подземных вод и архиепископа Кентерберийского?

- Господь с вами, Амброзий, это был способ, который был совершенно под силу даже мне!.. Он занимал каких-нибудь три минуты!.. Но... вы меня сейчас убьете, коллега.

- Ну? - выжидательно спросил Мерлин.

- Я напрочь забыл, что это было!.. - повинился Морган.

- Ну конечно же! - воскликнул Мерлин в восторге и бросился обнимать растерявшегося Моргана. - Забвение!.. Как же я раньше не подумал! Обычный акт забвения!.. Морган, приступайте. Это по вашей части.

Морган-ап-Керриг при этих словах переменился прямо на глазах.

- Так, а где здесь какие стороны света? - спросил он тоном профессионала, которому не обеспечили условий для работы.

- Э-э... Ну, как где? Вон там запад, - неопределенно махнул рукой Мерлин.

- При чем тут запад? - возразил Морган. - Мне нужен восток.

- Ну, это уж я не знаю, - сказал Мерлин.

Общими усилиями они разыскали Мэлдуна, и тот определил им все с точностью до градуса. И тут Морган-ап-Керриг, собравшись с мыслями, сделал несколько пассов руками. После этого в Министерстве вся документация по делу школы в Кармартене сама собой сложилась стопками в шкаф и на глазах затянулась сверху толстым слоем пыли. Заместитель министра зевнул и сказал, потягиваясь: " Коллеги, мы серьезно поработали, не стыдно и уйти в отпуск. Проделана огромная работа по инспектированию в регионах. Жаль, конечно, что мы так и не сумели посетить в этом году школу в Кармартене, но ничего. Теперь какое уж инспектирование? Липы вон зацвели".

В городском совете Кармартена совершенно забыли о том, что им нужно что-то решать со школой, и советник Эванс с Мерлином под ручку прошлись по городской площади, направляясь выпить в таверну " У старого ворона".

На стене школы, выходящей на рынок, в ряду мемориальных табличек разной степени древности, сообщавших, что король Артур даровал школе какие-то земли, король Ричард удостоил школу многих привилегий и тому подобное, появилась новехонькая табличка - с красивой надписью сильно готическим шрифтом и очень неудобочитаемая. Она гласила, что Министерская комиссия, побывав в этом году в школе в Кармартене, приняла единодушное решение... тут глаза уставали от готических букв, однако всякому было очевидно, что школу решено было, понятное дело, наградить, объявить ей благодарность и так далее. Под стеной стоял Дион Хризостом и подогревал уверенность горожан в том, что табличка содержит похвальные слова в адрес школы; бросая благоговейный взгляд на табличку, тоном сдержанной гордости он говорил: " Да, вот, побывали, удостоили... Теперь на новом уровне преподаем...".

На самом деле, если преодолеть сложности шрифта и вчитаться в надпись, выяснялось, что школа решением инспектирующих комиссий от такого-то числа должна быть закрыта. Но, поскольку никто не в состоянии был прочесть больше двух строк, все с уважением кивали и говорили: " Да, такое солидное учебное заведение!.. Вот бы и нашего туда отдать...". А поскольку новая табличка висела в ряду других позеленевших, запавших глубоко в стену бронзовых и медных табличек и даже вскоре уже ничем не отличалась от них, то напрашивалось подозрение, что все древние таблички тоже на самом деле примерно такого же содержания, просто никто никогда в них не вчитывался.

* * *

В первых днях июня профессор Орбилий собрался наконец открыть обещанный песочного цвета кувшин с записью речи из покоев Цезаря. Он уже протянул руку вытащить втулку, когда заглянувший к ним Мерлин опрометчиво сказал:

- Ну, что ж у вас все так буднично? Ведь это же экзамен, конец года. Да и кувшин этот... давно вы его приберегали.

- Вы хотите, чтоб я обставил это поторжественнее? - уточнил Орбилий. - А что вы посоветуете?

- Ну, вы хотя бы, что ли, речь произнесите, - посоветовал Мерлин и ушел, не подозревая о последствиях своего мимолетного вмешательства. Он ведь не знал, что Орбилий будет строить речь по всем правилам и поэтому она продлится три часа.

Студенты, должным образом подготовленные этой речью к торжественному событию, предвкушали его с отчаянным благоговением и трепетом. Все твердо знали имена всех соратников Цезаря и были знакомы с текущими политическими событиями так, как если бы провели годы в пересудах возле Колизея, где римские граждане злословили, перемывали косточки своим политикам и разбирали каждый их чих. Орбилий провел рукой по шероховатому боку кувшина, еще раз полюбовался надписью, нацарапанной на нем старшекурсниками, и величественным жестом вынул затычку.

Сначала было тихо. Затем кто-то капризным голосом попросил заменить ему постельную грелку, так как прежняя уже остыла.

- Это не Гай Юлий Цезарь, - быстро сказал Орбилий. - Это Гай Юлий Цезарь Октавиан, что, впрочем, тоже прекрасно. Слушайте во все уши!

Через несколько секунд Орбилий распознал и собеседника Августа и оповестил быстрым шепотом:

- Он говорит с Азинием Поллионом. Это историк, умница, энциклопедист, автор исторического труда о гражданских войнах. Вам повезло. Слушайте!

-...гладкая, сочная, с пышными формами, - говорил Октавиан Август.

Все некоторое время послушно вдумывались в его дальнейшую речь.

- Uber - это какая? - прошептал Горонви.

- По-моему, пышногрудая, - отвечал Дилан. - Во всяком случае, uber - это вымя. В общем, с роскошным бюстом.

- Они хвалят какую-то гетеру. Говорят, что услаждает не хуже, чем сама Сапфо, - прошептала старательно вслушивающаяся Керидвен.

Тут вмешался Орбилий.

- Они используют эти термины: и lenitas - гладкость, и ubertas - сочность, и gracilitas - изящество, - как риторические эстетические категории при оценке писательского стиля. Они говорят о Вергилии.

- А как же gravitas? - с недоверием переспросил Ллевелис.

- Весомость, значимость, - отрезал Орбилий, краснея, как рак.

- А-а... а я уж думал - ядреная эта гетера, - искренне сказал Ллевелис.

- Какая гетера? - простонал Орбилий. - Они обсуждают достоинства поэмы!..

Азиний Поллион опять что-то сказал.

- Все члены ее соразмерны, - прошептал Гвидион.

- Membrum - это не только член тела, но и составная часть произведения, - поспешно сказал Орбилий.

- Что вызывает восхищение? - переспросил Лливарх у Афарви.

- Тело, corpus, - прошептал тот.

- Corpus в данном случае - структура произведения, - цыкнул на них Орбилий.

- Она искусна в чем-то, - озадаченно сказала Крейри. - Особенно искусна в чем-то.

- В художественной метафоре, - внушительно проговорил учитель, бледнея.

- За что он ее ухватил? - шепотом переспросил Гвидион.

- Не за что, а ухватил глубинный смысл, самую суть мысли Вергилия, - сказал Орбилий, в раздумье беря в руку затычку.

Август с большим восхищением отзывался о предмете описания, Поллион, однако, был полон скепсиса и осторожно заметил, что " в наш прагматичный век требуются иные формы".

- Азиний стоит за приоритет исторических и документальных жанров перед поэтическими, - пояснил Орбилий.

- Мой Тит услаждает меня не хуже..., - начал Азиний.

- Очевидно, он имеет в виду знаменитого историка Тита Ливия, - быстро сказал Орбилий и загнал пробку обратно в кувшин.

- А между ними что-нибудь было? - простодушно спросила Двинвен.

- Между ними ничего не было! - заверил Орбилий, дав, наконец, волю своему возмущению. - И не могло быть! А весь логос в том, что вам, бездельникам, нужно заучивать не только основные значения слов, но и множество переносных! Латынь - чрезвычайно образный, развитый и богатый язык... с обилием переносных значений! Когда вы будете готовы воспринимать истинно изящную дискуссию..., - тут Орбилий утер пот со лба и откатил кувшин подальше в угол, - тогда и получите от меня хоть что-нибудь хорошее. А пока - беседы собачника Фульвия с торговцем ослятиной на углу у общественных бань! Dixi!

И учитель отвернулся, надевая сандалии и выбирая в углу трость потяжелее.

- Пойду изловлю того негодника, что подсунул мне этот сосуд, - бормотал Орбилий себе под нос. - Чувствую, что тут подрастает какой-то будущий Гораций Флакк!..

- В каком смысле будущий Гораций Флакк? - тихонько спросил Гвидион на лестнице.

- В том смысле, что Гораций тоже изводил Орбилия, - предположил Ллевелис.

Когда они миновали несколько витков лестницы, Гвидион неуверенно сказал:

- А может, они и вправду говорили о литературе?

* * *

На последнем занятии в начале июня, когда Гвидион притащился к Тарквинию Змейку на самый верх башни, изнемогая от жары, Змейк встретил его на пороге своего кабинета и сказал:

- Пойдемте. Возьмите из кабинета сыворотки, шприцы, вакцины, берите все свои инструменты и спускайтесь за мной.

Гвидион, недоумевая, последовал за Змейком снова вниз, стараясь не наступать на его мантию, которая мела по ступеням. Змейк привел его на конюшню, и Гвидион чуть не ахнул от радости: в загончике рядом с тем, где жил пони Мерлина, топталась овца. Это была самая настоящая овца с Гебридских островов - белая с черной мордой. Змейк обернулся к Гвидиону и сказал:

- Располагайтесь.

Гвидион поставил на пол и раскрыл свою медицинскую сумку.

- Вот вам овца. Она совершенно здорова. Заразите ее одной из трех тяжелых болезней, которые мы с вами успели изучить, и вылечите в порядке заключительного годового экзамена. Приступайте. Я вернусь через три часа и проверю, в какой стадии заболевание.