Игнац Деннер 1 страница

В давние, давно минувшие времена в диком, безлюдном лесу неподалеку от Фулды жил бравый охотник по имени Андрес. Он был егерем его сиятельства графа Алоиса фон Ваха, которого сопровождал в дальних путешествиях по пре­красной Италии, и однажды, ко­гда они на ненадежных дорогах Неаполитанского королевства подверглись нападению разбой­ников, благодаря своему уму и храбрости спас ему жизнь.

На постоялом дворе в Неапо­ле, где они останавливались, жила бедная девушка, сирота, но писа­ная красавица, с которой хозяин обращался очень сурово и поручал ей самую грязную работу во дво­ре и на кухне. Андрес близко к сердцу принял ее участь, постарал­ся, насколько мог, утешить ее лас­ковыми словами, и девушку охва­тила такая любовь к нему, что она уже не смогла бы пережить разлу­ку и пожелала отправиться вместе с ним в холодную Германию. Граф фон Вах был тро­нут просьбами Андреса и слезами Джорджины и дал свое согласие, чтобы она села на облучок к своему возлюб­ленному и разделила с ними это нелегкое путешествие. Как только они пересекли границу Италии, Андрес об­венчался со своей Джорджиной, а когда они добрались наконец до владений графа фон Ваха, тот решил щедро вознаградить своего верного слугу и назначил его своим егерем. С Джорджиной и старым слугой Андрес пересе­лился в глухой, мрачный лес, который он должен был охранять от вольных охотников и воров-дровосеков. Однако вместо заветного благосостояния, которое обе­щал граф фон Вах, они влачили жалкое, тягостное и нищенское существование, и очень скоро их одолели нужда и печаль. Мизерного жалования, которое платил граф, хватало лишь на то, чтобы одеть себя и Джорджину; небольшие доходы, перепадавшие ему от продажи древесины, были редки и сомнительны, а сад, который был им выделен для ухода и пользования, нередко опус­тошали волки и дикие кабаны, так что нужно было пос­тоянно быть начеку, ибо время от времени в одну ночь рушились все их надежды. При этом жизни Андреса постоянно угрожала опасность со стороны воров-дро­восеков и вольных охотников.

Будучи добропорядочным и набожным человеком, готовым скорее жить в нищете, чем неправедным обра­зом нажить богатство, он противостоял всем соблазнам и нес свою службу преданно и отважно; а разбойничье отребье постоянно выслеживало его, и только верные доги спасали Андреса от ночных нападений. Джорджина, совершенно непривычная к местному климату и жиз­ни в диком лесу, увядала на глазах. Смуглый цвет ее лица превратился в болезненно-желтый, живые, блестящие глаза потускнели и помрачнели, а пышный стан усыхал с каждым днем. Часто просыпалась она лунной ночью. В лесу раздавался треск выстрелов, выли доги; муж тихо вставал с лежанки и вместе с ворчащим слугой выскальзывал за дверь. И тогда она принималась страстно мо­литься Богу и всем святым, чтобы они уберегли ее и ее дорогого мужа от смертельной опасности и вызволили из этой ужасной глуши. Рождение сына вконец сломило Джорджину, и, лежа в постели, становясь все слабее, она уже прозревала конец своего земного пути. Охваченный мрачным предчувствием, ме­тался несчастный Андрес; с болезнью жены все его счастье и везенье улету­чились. Словно при­зрачные существа, дра­знящие его, выглядыва­ла из зарослей дичь, но как только он спускал курок своего ружья, она растворялась в воздухе. Он не мог более попасть ни в одного зверя, и толь­ко его слуга, искусный стрелок, заготавливал дичь, которую он должен был поставлять графу фон Ваху. Однажды он сидел на кровати Джорджины, устремив застыв­ший взгляд на любимую жену, которая, смертель­но изможденная, уже едва дышала. В глухой, беззвуч­ной боли сжимал он ее руку, не слыша стонов мальчика, умирающего от голода. Слуга еще ранним утром отпра­вился в Фулду, чтобы на последние сбережения купить что-нибудь для больной. Вокруг не сыскать было ни еди­ного человеческого существа, лишь буря душераздира­юще выла и стенала в черных елях, да скулили доги, словно в безутешном плаче по своему несчастному хозяину. И тут вдруг услышал Андрес звук приближающихся шагов. Он подумал, что это возвратился слуга, хотя и не ждал его так рано, но собаки выскочили наружу и при­нялись ожесточенно лаять. Значит, то был чужой. Анд­рес подошел к двери и отворил ее; навстречу ему шаг­нул высокий, худой человек в сером плаще и низко над­винутой на лицо дорожной шапке.

— Эх, — сказал незнакомец, — я все-таки заблудился к этом лесу! Буря бушует; когда мы спускались с гор, нас настигла ужасная погода. Не будете ли вы столь любез­ны, чтобы разрешить мне войти в ваш дом, отдохнуть от утомительного путешествия и подкрепиться для продол­жения пути?

— Ах, сударь, — грустно отвечал Андрес, — вы попа­ли в дом нужды и печали, и кроме стула, на котором вы можете отдохнуть, я навряд ли смогу предложить вам какое-либо другое подкрепление, моей бедной больной жене самой его не хватает, и мой слуга, которого я пос­лал в Фулду, лишь поздним вечером принесет что-нибудь подкрепляющее.

Они вошли в комнату. Незнакомец снял шапку и плащ, под которым он держал дорожный мешок и небольшой ларец. Кроме того, он достал стилет и пару карманных пистолетов и положил их на стол. Андрес подошел к кровати Джорджины, она лежала без созна­ния. Незнакомец тоже приблизился, посмотрел на больную долгим, задумчивым взглядом и взял ее руку, нащу­пывая пульс. А когда Андрес в безграничном отчаянии воскликнул: " О, Боже, она, кажется, умирает! " — незна­комец промолвил: " Это не так, дорогой друг, успокой­тесь. Ваша жена не нуждается ни в чем, кроме как в обильном, хорошем питании, а пока добрую службу со­служит ей средство, которое одновременно возбуждает и придает силы. Я, конечно, не врач, скорее, купец, но тем не менее не совсем несведущ во врачебных науках, и есть у меня одно известное еще с древнейших времен чудодейственное снадобье, которое я всегда ношу с со­бой и даже, пожалуй, продаю", — с этими словами не­знакомец открыл ларец, достал оттуда колбу, накапал из нее на сахар несколько капель темно-красного ликера^* и дал больной. Потом он извлек из дорожного мешка ма­ленькую бутылочку превосходного рейнского вина и влил бедняжке в рот несколько полных ложек. Мальчика он положил в кровать и плотно прижал к материнской гру­ди, а затем оставил обоих в покое. Андресу казалось, что в их глушь спустился с небес святой, дабы принести уте­шение и помощь. Поначалу колючий, пронзительный взгляд незнакомца испугал его, теперь же, благодаря заботливой помощи, которую тот оказал бедной Джорджине, он почувствовал к нему искреннюю симпатию. Он откровенно рассказал незнакомцу, как в результате ми­лости, которую хотел оказать ему его господин граф фон Бах, очутился в нищете и, видать, до конца своей жизни из этой нищеты не выберется. Незнакомец утешал его, говоря, что нередко даже потерявшим последнюю над­ежду выпадает нежданное счастье, которое приносит все блага жизни, но нужно суметь не упустить свой шанс.

— Ах, милейший господин! — сетовал Андрес, — я верю в Бога и заступничество святых, которым мы, я и моя верная жена, с усердием молимся каждый день. Что же должен я делать, чтобы раздобыть деньги и скарб? Разве Божья мудрость не говорит о том, что греховно вожделеть сие; и хотя я на все готов ради своей несчас­тной жены, покинувшей свою прекрасную родину, что­бы последовать за мной в эту дикую глушь, я не решусь ни телом, ни душой неправедно добывать эти презрен­ные мирские блага.

Слушая речи набожного Андреса, незнакомец улы­бался странной улыбкою и хотел было что-то возразить, но тут от глубокого сна пробудилась Джорджина. Чув­ствовала она себя чудесным образом набравшейся сил,

^* Здесь— жидкость, жидкое лечебное средство.

и мальчик умиротворенно улыбался у ее груди. Андрес был вне себя от радости, он плакал, он молился, он с восторженными восклицаниями метался по дому. Тем временем возвратился слуга и приготовил как умел из принесенных продуктов скромную трапезу, в которой предложили принять участие незнакомцу. Пос­ледний же собственноручно сва­рил для Джорджины суп, прида­ющий сил, бросая в него всевоз­можные пряности и прочие ин­гредиенты, которые были у него с собой. Уже был поздний ве­чер, и незнакомец был вынуж­ден остаться на ночлег; он поп­росил, чтобы ему приготовили лежанку из соломы в той са­мой комнате, где спали Андрес и Джорджина. Так и сделали. Андрес, которому заботы о Джорджине не давали спокойно спать, видел, что незнакомец едва ли не при каждом стоне Джорджины подскакивал, что он каждый час вставал, тихо приближался к ее постели, проверял ее пульс и капал лекарство.

Когда наступило утро, Джорджина выглядела значи­тельно лучше. Андрес благодарил незнакомца, называя его своим ангелом-хранителем, благодарил от всего сер­дца. И Джорджина тоже сказала, что его, наверное, послал, чтобы спасти ее, сам Бог, услышавший ее страс­тные молитвы. Незнакомцу же, по-видимому, такое бур­ное выражение чувств было в некотором смысле в тя­гость; в смущении он раз за разом повторял, что был бы нелюдем, если бы не помог больной, располагая соответ­ствующими знаниями и лекарствами. И вообще не Андрес, а он должен благодарить, ибо это его, невзирая на царящую в доме нужду, приняли так гостеприимно, и он ни в коем случае не хочет оставить этот долг неоплачен­ным. Затем он достал плотно набитый кошель, вынул из него несколько золотых монет и протянул их Андресу. — Что вы, сударь, — почти испугался Андрес, — да как я могу взять у вас деньги? Приютить в своем доме за­блудившегося в диком лесу человека — это был мой долг христианина, и если вы считаете, что это стоит какой-то благодарности, то вы уже отблагодарили меня, более чем щедро; вы спасли от смерти мою любимую жену. Ах, сударь! Я вовеки не забуду то, что вы для меня сделали, и пусть Бог наградит меня тем, что даст мне возможность своей жизнью и кровью отблагодарить вас за ваш бла­городный поступок.

— Вы должны принять эти деньги, славный человек, — настаивал незна­комец.— Вы и так уже задолжали своей жене, а с помощью этих денег вы сможете обеспечить ей лучшее питание и уход, ибо в этом она нуж­дается больше всего, дабы снова не впасть в свое предыдущее состояние и дабы дать пищу вашему мальчику. — Нет, сударь, — не соглашался Андрес, — извините меня, но внут­ренний голос говорит мне, что я не должен брать эти незаработанные деньги. Этот внутренний голос, которому я доверяю как высшему

руководству моего святого покровителя, до сих пор над­ежно вел меня по жизни и надежно оберегал мои тело и душу от всех опасностей. Раз уж вы столь щедры и ве­ликодушны, то оставьте мне бутылочку вашего чудодей­ственного лекарства, чтобы моя жена смогла полностью выздороветь.

Джорджина села в кровати, и полный боли, печаль­ный взгляд, который она бросила на Андреса, казалось, молил его не быть на этот раз столь непреклонным и принять сей щедрый дар. Незнакомец заметил это и ска­зал:

— Ну, если уж вы не хотите принять мои деньги, то я подарю их вашей доброй жене, которая, я надеюсь, не отвергнет мою помощь и спасет вас от нужды, — с эти­ми словами он подошел к Джорджине и протянул ей деньги. Джорджина смотрела на блестящие монеты све­тящимися от радости глазами, она не могла произнести ни слова, лишь слезы струились по ее лицу. Незнакомец повернулся к Андресу:

— Послушай, добрый человек! Может быть то, что я сейчас сообщу, поможет вам спокойно принять мой дар. Признаюсь вам, что я совсем не тот, кем выгляжу. По моему скромному платью и по тому, что путешествую я пешком, словно убогий бродячий коммерсант, вы, вер­но, думаете, что я беден и пробиваюсь жалким заработ­ком, торгуя на рынках и ярмарках. Должен вам сказать, что благодаря успешной торговле превосходными дра­гоценностями, которой я занимаюсь уже многие годы, я стал очень богатым человеком и. лишь по старой привы­чке сохранил простой образ жизни. В этом дорожном мешке и ларце я храню драгоценности и старинные кам­ни, которые стоят баснословные деньги. Я только что совершил во Франкфурте очень удачные сделки, так что то, что я подарил вашей доброй жене, не составляет и сотой части полученной мною прибыли. Кроме того, я даю вам деньги вовсе не задаром, а прошу о кое-каких услугах. Я намеривался, как обычно, выйдя из Франкфур­та, добраться до Касселя, но, обходя ущелья, заблудил­ся. При этом я обнаружил, что путь через этот лес, ко­торого странники обычно боятся, весьма привлекателен для пешего путника, и я хочу и впредь пользоваться им, навещая при этом вас. Таким образом, вы будете прини­мать меня у себя два раза в год; а именно, на Пасху, когда я направляюсь из Касселя во Франкфурт, и поздней осенью, в Михайлов день, когда я следую с Лейпцигской ярмарки по Франкфурт, а оттуда — в Швейцарию и, воз­можно, также в Италию. За хорошую оплату вы долж­ны будете предоставлять мне кров на один — два, а мо­жет, и три дня, и эта первая любезность, о которой я вас прошу.

Далее я прошу вас до будущей осени сохранить этот маленький ларец с товарами — в Касселе он мне не нужен и лишь мешает в пути. Не скрою, товары эти стоят многие тысячи, но я едва ли могу найти для них более надежное место: я уверен, что ваша порядочность и на­божность не позволят вам даже прикоснуться к ним и вы будете тщательно их оберегать. Видите, это вторая услуга, которую вы можете мне оказать. И третье, то, о чем я вас сейчас попрошу, наверняка покажется вам са­мым трудным: для меня же это самое важное. Вам нуж­но будет оставить вашу жену на один, только на один день и вывести меня из лесу, проводив до дороги на Хиршфельд, где я остановлюсь у своих знакомых, после чего собираюсь продолжить свой путь в Кассель. Ибо кроме того, что я не очень хорошо ориентируюсь в лесу и потому могу опять сбиться с пути, что в такой местнос­ти штука не очень приятная, я еще и могу подвергнуть­ся опасности. Во Франкфурте поговаривают о том, что банда разбойников, которая наводила страх на окрес­тности Шаффхаузена и хозяйничала на территориях до самого Страсбурга, теперь вроде бы переместилась бли­же к Фулде, так как путешествующие из Лейпцига во Франкфурт купцы представляют собой более богатую добычу, чем грабители могли заполучить в старых мес­тах. Вполне может быть, что во Франкфурте они взяли на заметку и меня. Так что, если я заслужил вашу при­знательность за спасение вашей жены, вы можете щед­ро меня вознаградить тем, что выведете меня из этого леса на верную дорогу.

Андрес с радостью был готов исполнить все, что от него требовали, и тотчас же собрался в дорогу, одев свою егерскую форму, забросив на плечо двустволку и прикрепив охотничий нож, а слуге приказал взять с собой двух догов. Незнакомец же тем временем открыл ларец и достал оттуда великолепные драгоценные украшения — цепочки, серьги, браслеты — и разложил их на кровати Джорджины, которая не могла скрыть своего восхище­ния. Когда же затем он предложил ей надеть на шею одну из самых красивых цепей, а на ее прекрасной формы руки— богатые браслеты и протянул ей маленькое кар­манное зеркальце, чтобы она смогла полюбоваться со­бой, ее охватил такой детский восторг, что Андрес уко­ризненно сказал незнакомцу:

— Зачем же, добрый господин, вы возбуждаете в моей несчастной жене неосуществимые желания, зачем со­блазняете ее вещами, которые никогда не будут ей до­ступны и вообще ей не подобают. Не посчитайте это за обиду, сударь, но простая красная нитка кораллов, ко­торую моя Джорджина носила вокруг шеи, когда я впер­вые увидел ее в Неаполе, в тысячу раз мне милее, чем эти сверкающие драгоценности, кажущиеся мне, право, бесполезными и обманчивыми.

— Вы слишком уж строги, — отвечал незнакомец, иро­нически улыбаясь, — неужели вы не разрешите своей жене хоть раз, пока она болеет, поиграть с этими пре­красными украшениями, которые вовсе не обманчивы, а самые настоящие. Разве вы не знаете, что женщинам такие вещи доставляют огромное удовольствие? А то, что, как вы говорите, такая роскошь Джорджине вашей недоступна, — с этим можно поспорить. Ваша жена до­статочно красива, чтобы украшать себя подобным обра­зом, и не известно, не станет ли она когда-нибудь до­статочно богата, чтобы обладать такими украшениями и носить их.

Андрес отвечал очень серьезно и непреклонно: - Прошу вас, сударь, не смущайте своими загадоч­но-коварными речами мою бедную жену! Иль вы хотите совсем сбить ее с толку, чтобы пробудить в ней страсть к пышной роскоши и нарядам, и тогда она лишь явственнее будет ощущать нашу нищету и утратит покой? Со­берите же ваши красивые пещи, добрый господин! Я над­ежно сохраню их для вас, пока вы не вернетесь, Но толь­ко скажите, когда вы собираетесь это сделать, да хра­нят вас небеса! Вдруг вас постигнет несчастье и вы не возвратитесь более в мой дом. Куда я должен тогда от­дать ларец и как долго мне ждать вас, прежде чем пере­дать драгоценности тому, кого вы назовете, и могу ли я вас попросить назвать ваше имя?

— Меня зовут Игнац Деннер, — отвечал незнакомец, — и я, как вам уже известно, купец и торговец, У меня нет ни жены, ни детей, а родственники мои живут в Италии. Однако я не могу ни любить, ни уважать их, ибо они, когда я был бедняком и жил в нужде, даже не попыта­лись мне помочь. Если я в течение трех лет не появлюсь, вы можете оставить ларец себе, а так как я наверняка знаю, что вы и Джорджина вряд ли согласитесь принять от меня это наследство, то я подарю ларец с драгоцен­ными украшениями вашему мальчику, которому, когда будет проходить его конфирмация, прошу дать имя Игнатиус.

Ошеломленный Андрес не знал, как ему реагировать на столь необычную щедрость незнакомого человека. Он стоил перед ним совершенно онемевший, в то время как Джорджина благодарила Деннера за его доброту и уве­ряла, что будет неустанно молиться Богу и всем святым, чтобы они оберегали его в далеких, нелегких странстви­ях и всегда приводили к ним в дом в добром здравии. Незнакомец, улыбаясь присущей только ему странной улыбкой, заметил, что молитва красивой женщины на­верняка возымеет действие и обладает большей силой, чем его. Посему молитвы он оставляет ей, а в остальном будет полагаться только на свое сильное, закаленное тело и свое испытанное оружие.

Набожному Андресу это высказывание в высшей сте­пени не понравилось, тем не менее он не произнес слов, которые уже вертелись у него на языке, и предложил Деннеру сейчас же отправиться в путь, ибо иначе он возвратится домой лишь поздней ночью и его Джорджина будет сильно тревожиться.

На прощанье Деннер еще раз настоятельно просил Джорджину надевать его драгоценности, если это доставляет ей удовольствие, ведь в этом мрачном лесу ей так не хватает развлечений, Джорджина раскраснелась от радости, ибо, конечно же, не могла подавить в себе присущую ее нации склонность к блестящим нарядам и украшениям, в особенности же к драгоценным камням.

И вот уже Деннер и Андрес торопливо шли по тем­ному, безлюдному лесу. Доги обнюхивали густые заро­сли и тревожно тявкали, глядя на хозяина умными, вы­разительными глазами.

— Что-то здесь нечисто, — пробормотал Андрес, взвел курок своего ружья и осторожно пошел за собаками впереди купца. Время от времени ему казалось, что что-то шелестит среди деревьев, вскоре он рассмотрел вдали подозрительные фигуры, которые тут лее снова ис­чезли в зарослях. Он уже хотел было спустить собак, но Деннер удержал его. " Не делайте этого, добрый человек! — крикнул он.— Могу поклясться, что нам ничто не угрожает". Не успел он вымолвить эти слова, как всего и нескольких шагах от них из кустов вышел высокий че­ловек в черном, с взъерошенными волосами и большой бородой, держащий в руках ружье. Андрес вскинул свое оружие.

— Не стреляйте, не стреляйте! — воскликнул Деннер; черный человек кивнул ему и скрылся за деревьями. Наконец они вышли из лесу на оживленную дорогу.

— Благодарю вас от всего сердца за то, что проводи­ли меня, — сказал Деннер, — возвращайтесь теперь домой. Если вы снова наткнетесь на тех людей, которых мы видели, спокойно продолжайте свой путь, ни о чем не заботясь. Делайте вид, словно ничего не заметили, дер­жите своих собак на привязи, и вы безопасно доберетесь до своего жилища.

Андрес не знал, что и думать обо всем этом и об уди­вительном купце, который, будто заклинатель духов, не подпускал и подчинял врагов. Он не мог понять, зачем было нужно Деннеру, чтобы он сопровождал его. Андрес благополучно добрался домой, где его Джорджина, почти здоровая и бодрая, встала с постели и бросилась ему в объятия,

Благодаря щедрости нового знакомого маленькое хозяйство Андреса совершенно преобразилось. Когда Джорджина полностью выздоровела, он отправился вместе с ней в Фулду и кроме самого необходимого купил еще кое-что, благодаря чему их домашняя обстанов­ка приобрела вид некоторого благосостояния. После визита незнакомца вольные охотники и воры-дровосеки, казалось, вообще исчезли из этих краев, и Андрес мог спокойно заниматься своим делом. Его охотничье счастье вернулось к нему, так что у него, как прежде, почти не бывало неточных выстрелов. Деннер появился на Михай­лов день и оставался три дня. Не обращая внимания на упрямое сопротивление хозяев, он был таким же щед­рым, как и в первый раз, причем уверял, что единствен­ной его целью было улучшить их достаток, чтобы тем самым сделать свое временное пристанище более привет­ливым и приятным.

Теперь Джорджина могла лучше одеваться; она при­зналась Андресу, что незнакомец подарил ей искусно сделанную золотую заколку, какими девушки и женщи­ны в некоторых областях Италии закалывают заплетен­ные и уложенные вверху волосы. Лицо Андреса помрач­нело, но Джорджина, выбежав за дверь, вскоре возвра­тилась в такой же одежде и с такими же украшениями, какою Андрес видел ее в Неаполе. На черных волосах, в которые были изящно вплетены яркие цветы, красова­лась золотая заколка, и Андрес был вынужден признать­ся себе, что незнакомец весьма удачно и со смыслом выбрал подарок — чтобы действительно обрадовать его Джорджину.

Сама же Джорджина утверждала, что незнакомец, вытащивший их из глубочайшей нужды, — это наверня­ка ее ангел-хранитель и что она никак не может понять, почему Андрес так скуп на слова, так замкнут по отношению к Деннеру, и вообще как он может оставаться таким печальным и ушедшим в себя.

— Дорогая моя возлюбленная! — говорил Андрес.— Внутренний голос, который так настойчиво подсказывал мне, что я ничего не должен брать у этого человека не молчит и теперь. Меня часто терзают сомнения: мне ка­жется, что с деньгами Деннера в наш дом пришло непра­ведное добро, и по этой причине я не могу по-настоя­щему радоваться тому, что на них приобретено. Конеч­но, теперь я чаще позволяю себе сытную еду со стака­ном вина; но поверь мне, дорогая Джорджина, если бы однажды мне удалось хорошо продать дрова и Господь Бог ниспослал нам на несколько честно заработанных грошей больше, чем обычно, тогда стакан дешевого вина показался бы мне более вкусным, чем это дорогое вино, которое принес нам Деннер. Я не могу подружиться с этим человеком, в его присутствии мне часто становит­ся ужасно не по себе. Ты же, наверное, заметила, доро­гая Джорджина, что он никому не смотрит в лицо? И при этом временами так странно глядит своими глубоко по­саженными глазами и так жутко смеется, что меня про­бирает дрожь. Ах, да не подтвердятся мои опасения, но часто мне кажется, что где-то подле нас притаилась чер­ная беда, которую Деннер когда-нибудь призовет, пос­ле того, как поймает нас в свои хитроумно расставлен­ные силки.

Джорджина старалась отвлечь мужа от мрачных мыс­лей, уверяя, что у себя на родине, особенно в гостинице у своих приемных родителей нередко встречала людей, чья внешность была намного более подозрительна, но несмотря на это они оказывались прекрасными людьми. Андрес как будто бы успокоился, но в душе решил всег­да быть начеку.

Вновь Деннер появился у Андреса, когда его сыну, очаровательному мальчику, точной копии матери, испол­нилось девять месяцев. Как раз в этот день у Джорджины были именины; она нарядила малыша, сама облачилась в свои любимые неаполитанские одежды и приго­товила праздничную трапезу, к которой Деннер присо­вокупил бутылку хорошего вина, достав ее из своего дорожного мешка. Когда они сидели за столом, а малыш смотрел по сторонам разумными, прекрасными глазами, Деннер заговорил:

— Ваш ребенок уже сейчас своим поведением обещает весьма многое, и очень жаль, что у вас не будете возможности достойно его воспитать. Я с удовольствием сделал бы вам одно предложение, которое вы скорее всего отвергнете, хотя оно и имеет целью ваше счастье и благополучие. Вы знаете, что я богат и что у меня нет детей, я ощущаю совершенно особую любовь и распо­ложение к вашему мальчику. Отдайте его мне! Я отвезу его в Страсбург, где он получит прекрасное воспитание у одной моей знакомой, пожилой уважаемой женщины, и доставит большую радость и мне, и вам. Без ребенка вам будет значительно легче, вы освободитесь от огром­ного груза; но поторопитесь с решением, ибо я должен выехать уже сегодня вечером. Я на руках донесу ребен­ка до ближайшей деревни, а там найму повозку.

Слушая Деннера, Джорджина порывисто схватила сына, которого качала на коленях, и прижала к своей груди, при этом на глаза у нее навернулись слезы.

— Видите, добрый господии, — отозвался Андрес, — видите, как отвечает вам моя жена на ваше предложение, точно так же настроен и я. Может, у вас и в самом деле добрые намерения, но как же можно отнимать са­мое дорогое, что есть у нас на этой земле? Как можете вы называть грузом то, что является усладой нашей жизни и было ею и тогда, когда мы находились в глубо­чайшей нужде, из которой вы нас вытащили? Вы сами сказали, что у вас нет ни жены, ни детей, поэтому вам, верно, незнакомо то высшее счастье, которое небеса даруют мужчине и женщине с рождением ребенка. Нет, добрый господин! Как бы ни были велики благодеяния, которые вы нам расточаете, их не сравнить с тем, на­сколько ценно для нас наше дитя; никакие сокровища мира не могут заменить его. Не посчитайте нас неблаго­дарными, добрый господин, но мы сразу и решительно отказываемся от вашего предложения. Были бы вы сами отцом, дальнейшие извинения не понадобились бы.

— Ну-ну, — мрачно произнес Деннер, глядя в сторо­ну, — я думал, что совершу доброе дело, сделав вашего сына богатым и счастливым. Если ли вы этого не хоти­те, то не будем больше говорить об этом.

Джорджина целовала и пестила мальчика, как будто он избежал большой опасности и снова возвращен ей. Деннер старался держаться непринужденно и весело; но было заметно, что он сильно раздосадован. Вместо того чтобы, как он говорил, уехать в тот же вечер, он остал­ся еще на три дня, во время которых не оставался, как обычно, с Джорджиной, а ходил с Андресом на охоту и при этом все время расспрашивал его о графе Алоисе фон Вахе. Когда Игнац Деннер впоследствии снова по­являлся у Андреса, он более не упоминал о намерении забрать мальчика, был так же доброжелателен, как и прежде, и продолжал богато одаривать Джорджину, которую к тому же неизменно поощрял в том, чтобы она не отказывала себе в удовольствии украшать себя дра­гоценностями из оставленного на хранение у Андреса ларца, что она, конечно же, время от времени украдкой и делала. По своему обыкновению Деннер часто пытал­ся играть с мальчиком, но тот противился и плакал, слов­но знал о замысле отобрать его у родителей.

Два года подряд навещал Деннер во время своих пу­тешествий скромное жилище в лесу; время и привычка сделали свое дело — помогли Андресу преодолеть нако­нец неприязнь и недоверие к Деннеру, и он стал споко­ен и весел. На третий год, осенью, когда время, в которое обычно появлялся Деннер, уже прошло, в одну из ненастных ночей, когда за окном бушевала буря, в дверь Андреса раздался сильный стук и несколько грубых го­лосов принялись выкрикивать его имя. Андрес с бьющим­ся сердцем спрыгнул с кровати, подошел к окну и спро­сил, кто беспокоит его так поздно, а также пригрозил, что спустит с привязи собак. Знакомый голос отвечал, что он может открывать, что здесь друг. Когда же он с фонарем в руках открыл входную дверь, навстречу ему из темноты шагнул один лишь Деннер. Андрес сказал, что ему показалось, будто его имя выкрикивало множество голосов; Деннер же утверждал, что его сбило с толку завывание ветра. Когда они зашли в дом, Андрес, вни­мательнее взглянув на Деннера, немало удивился переменам в его внешности. Вместо скромной одежды и пла­ща на нем был теперь темно-красный камзол, подпоясан­ный широким кожаным ремнем, из-за которого выгля­дывали стилет и пистолеты; кроме того, он был воору­жен еще и саблей, и даже лицо казалось изменившимся: на обычно гладком лбу прорезались резкие морщины, а густая черная борода почти скрывала рот и щеки.

— Андрес! — сказал Деннер, глядя на него своими сверкающими глазами.— Андрес! Когда я почти три года назад спас от смерти твою жену, ты просил у Бога воз­можности отблагодарить меня за это своей кровью и жизнью. Желание твое сбылось: настал тот миг, когда ты можешь доказать мне свою признательность и преданность. Одевайся, возьми ружье и ступай со мной, по дороге ты узнаешь остальное.

Андрес не знал, как ему реагировать, и стал уверять Деннера, что хорошо об этом помнит, что готов сделать для него все, что в его силах, если только это не проти­воречит порядочности, добродетели и религии.

— На этот счет ты можешь быть совершенно споко­ен, — громко расхохотался Деннер, хлопая его по плечу. Тут Джорджина, дрожа от страха, схватила его за руку, что-то лепеча со слезами в голосе. Он мягко отстранил ее и сказал: — Позвольте же вашему мужу отправиться со мной, через несколько часов он вернется к вам целым и невредимым и, возможно, кое-что с собой принесет. Разве я когда-нибудь причинил вам зло? Разве с тех пор, как вы меня узнали, не делал я вам только добро? Поис­тине, вы исключительно недоверчивые люди.

Андрес все еще медлил; Деннер обернулся и гневно взглянул на него:

— Я надеюсь, ты выполнишь свое обещание, пришло время доказать это делом!