Игнац Деннер 3 страница

Уже более года томился Андрес в темнице, горе под­точило его силы, его крепкое и сильное тело стало слабым и безжизненным. Страшный день, когда страдания заставили его признаться в преступлении, которого он не совершал, наступил. Его привели в камеру пыток, где лежали ужасные, придуманные с особой жестокостью инструменты, и подручные палача готовились истязать несчастного. Андреса в очередной раз призвали сознать­ся; он снова уверял в своей невиновности и повторял все подробности своего знакомства с Деннером теми же словами, что и на первом допросе. Подручные палача связали его и приступили к своей чудовищной работе, выкручивая ему члены и загоняя иглы в распятую плоть. Андрес не мог более выносить эти мучения: терзаемый невыносимой болью и не желая ничего более, кроме смерти, он признался во всем, что от него требовали, и потерял сознание. Его втащили обратно в камеру, под­крепили вином, и он погрузился в ирреальное состояние — нечто среднее между бод­рствованием и сном. И почу­дилось ему, будто обруши­лись тюремные стены, их кам­ни с грохотом низверглись па пол камеры, и в образовав­шемся проеме, окруженная кровавым отблеском выступила фигура человека, который, хотя и имел черты Деннера, все же не был им. Более горячо сверкали глаза, более черными были сбив­шиеся на лбу волосы и глубже опускались мрачные брови в глубо­кие складки, обрамлявшие криво изогнутый ястребиный нос. Ужасным и странным образом лицо это смор­щилось и смялось, а одежды были диковинными и незна­комыми, — таких он на Деннере никогда не видел. Огнен­но-красный, богато отороченный золотом широкий плащ крупными складками спадал с его плеч, широкая с ни­зко опущенными полями и красным пером испанская шляпа наискось сидела на голове, на боку висела длин­ная шпага, а под левой рукой призрак держал малень­кий ларец. Эта демоническая фигура приблизилась к Лндресу и промолвила глухим голосом: " Ну, товарищ мой, понравились ли тебе пытки? Всем этим ты обязан своему собственному упрямству: если бы ты признал, что являешься членом банды, то давно был бы уже спасен.

Но если пообещаешь ты полностью мне подчиниться, отдаться моей власти, если заставишь себя отпить этого снадобья, что сварено из крови твоего дитяти, ты сразу же из­бавишься от всех мучений. Ты опять станешь здоровым и силь­ным, и о дальнейшем я тоже по­забочусь". Потрясенный и обес­силивший Андрес не мог вымол­вить ни слова; он видел, как кровь его ребенка играет крас­ными огоньками в зловещей колбе; он стал неистово молить­ся Богу и святым, умоляя спасти его от объятий сатаны, который преследует его, и пусть уж он луч­ше умрет поскорее позорной смертью, если за это ему будет даровано вечное блаженство и спасение. Демонический призрак лишь рассмеялся, — смех этот отозвался гулким эхом в мрачной камере, — и растворился в густых испарениях...

Андрес очнулся от глубокого оцепенения и попытался припод­няться с лежанки. Что же он по­чувствовал, когда увидел, что со­лома, лежащая у него под голо­вой, зашевелилась и сдвинулась в сторону? Оказалось, что один из камней в полу вынут, и Андрес услышал, как кто-то несколько раз тихо произнес его имя. Он узнал голос Деннера и простонал:

— Что ты хочешь от меня?! Оставь меня в покое, у меня не может быть с тобой никаких дел!

— Андрес, — отозвался Деннер, — я проник через множество сводов, чтобы спасти тебя от казни, как спа­сут меня. Ради твоей жены, с которой я связан непости­жимыми для тебя узами, я помогу тебе. Вот, возьми напильник и пилу, освободись ночью от цепей и перепили замок на двери камеры. Внешняя дверь с левой стороны коридора будет открыта, а снаружи ты увидишь одного из нас, и он поведет тебя дальше.

Андрес взял инструменты, а затем снова заложил в отверстие камень. Он был готов выполнить то, что тре­бовал от него голос совести.

Когда наступил день и в камеру вошел тюремный надзиратель, Андрес попросил, чтобы его отвели к судье: у него-де есть для судьи важное сообщение. Его прось­бу незамедлительно выполнили: все думали, что Андрес расскажет о каких-то, до сих пор неизвестных злодея­ниях банды. А он передал судье принесенные ему Деннером инструменты и поведал о событиях последней ночи. " Бог уберег меня от стремления неправедно обрес­ти свободу, ибо это отдало бы меня в руки проклятого Деннера, навлекшего на меня позор и мучения", — так закончил Андрес свою речь. Судьи, казалось, прониклись сочувствием к несчастному, однако ввиду многочислен­ных фактов, свидетельствующих против него, были слиш­ком решительно убеждены в его вине, чтобы не усомнить­ся в его искренности. Вместе с тем то обстоятельство, что после известия о планируемом Деннером побеге в городе и даже в непосредственной близости от тюрьмы были схвачены еще несколько членов банды, сыграло в его пользу: он был переведен из подземного застенка в светлое помещение рядом с жилищем тюремного надзи­рателя. Здесь он предавался мыслям о своей верной жене, о своем сыне, а также богоугодным наблюдениям и вско­ре почувствовал себя готовым расстаться с жизнью как с неким бременем. Немало удивлялся тюремный надзи­ратель набожному преступнику и в конце концов пове­рил в его невиновность.

Прошел почти год. Тяжелый, запутанный процесс против Деннера и его соучастников был закончен. Выяснилось, что банда простерла свои щупальца до самой границы с Италией и уже длительное время повсюду грабила и убивала. Деннера приговорили к повешению, после чего тело его должно было быть сожжено. И не­счастному Андресу тоже присудили петлю, однако вви­ду его покаяния и в связи с тем, что благодаря его по­казаниям удалось предотвратить побег Деннера и на­падение банды, тело его разрешалось забрать и пред­ать земле.

Едва забрезжило утро, когда Деннер и Андрес долж­ны были быть казнены, как отворилась тюремная дверь и к Андресу, который стоял на коленях и молился, во­шел молодой граф фон Вах.

— Андрес, — сказал граф, — тебе предстоит умереть. Облегчи же перед смертью свою совесть правдивым при­знанием! Скажи, убил ли ты своего господина? Правда ли, что ты убийца моего дяди?

Тут из глаз Андреса полились слезы, и он еще раз повторил все, что говорил перед судом до того, пока невыносимые муки пыток не выдавили из него ложь. Он призывал Бога и святых подтвердить правдивость всего сказанного им и его абсолютную невиновность в смерти любимого господина.

— Значит, — нахмурился граф фон Вах, — в этой мис­терии присутствует необъяснимая тайна. Несмотря ни на что, я не верил в твою виновность, Андрес, ибо знал, что ты с молодых лет был самым верным слугой моего дяди и в Неаполе, рискуя жизнью, спас его от лап бандитов. Между тем вчера оба старых егеря моего дяди Франц и Николаус клялись, что своими глазами видели тебя сре­ди разбойников и наблюдали, как ты убил моего дядю.

Аидреса терзали душераздирающие чувства; ему чу­дилось, что сам дьявол принял его лик, чтобы его погубить; похоже, и Деннер был убежден, что он видел Андреса в замке, так что, выходит, ложное обвинение основывалось на правдивом внутреннем убеждении. Андрес откровенно рассказал об этом молодому графу, до­бавив, что отдал себя на суд небесный и если даже ум­рет сейчас позорной смертью, как преступник, то все равно, пусть даже по прошествии долгого времени его невиновность в один прекрасный день станет очевидной для всех. Граф казался глубоко растроганным и сказал еще только, что по желанию Андреса день казни скры­ли от его несчастной жены и что она вместе с мальчи­ком останется у старого лесника.

Глухо и зловеще загудел колокол на башне ратуши. Андреса одели, и процессия с обычной торжествен­ностью, при бесчисленном стечении народа, прошество­вала к месту казни. Андрес громко молился и набожным своим поведением не оставлял равнодушным никого, кто это наблюдал. На лице же Деннера застыло упрямое, ожесточенное выражение. Он вызывающе смотрел по сторонам и часто, злобно и злорадно смеялся над несчас­тным Андресом. Андреса должны были казнить первым; он вместе с палачом взошел по лестнице, и тут вдруг громко вскрикнула какая-то женщина, упав на руки по­жилого мужчины. Андрес посмотрел в ту сторону; то была Джорджина; тогда он громогласно воззвал к Не­бесам, прося у них выдержки и мужества.— " Я снова вижу тебя, моя бедная, несчастная жена, я умираю без­винно! " — воскликнул он, обратив исполненный тоски взгляд к небу. Судья крикнул палачу, чтобы тот поторо­пился, ибо по толпе прокатился ропот и в Деннера, ко­торый тоже уже поднялся по лестнице и насмехался над зрителями и их сочувствием к несчастному Андресу, полетели камни. Палач надел петлю на шею Андреса, и вдруг издалека донеслось: " Стой! Стой! Ради Христа, стой! Этот человек невиновен! Вы казните невиновного! " " Стой! Стой! " — эхом повторили тысячи голосов, и стра­жа едва могла сдерживать толпу, стремящуюся прорвать­ся и вырвать Андреса из петли. Тут человек, который закричал первым, вскочил на лошадь, и Андрес сразу же узнал в этом незнакомце купца, который выплатил ему во Франкфурте наследство Джорджины. Сердце его было готово разорваться от радости и блаженства, он едва держался на ногах, когда спускался с эшафота. Купец подтвердил, что в то самое время, когда было соверше­но разбойничье нападение на замок фон Ваха, Андрес был во Франкфурте, то есть за много миль от этого мес­та, и что он может доказать это перед судом с помощью документов и свидетелей. И тогда крикнул судья: " Казнь Андреса отменяется! Немедленно отведите его назад в тюрьму".

Деннер спокойно взирал на происходящее с эшафо­та; когда же судья произнес эти слова, горящие глаза его завращались, он заскрипел зубами и взвыл с диким от­чаянием, что разнеслось в воздухе подобно воплю бес­нующегося безумия: " Сатана, сатана! Ты обманул меня — горе мне! Горе мне! Все кончено, кончено, все пропало! " Его снесли вниз с эшафота, он упал на землю и захри­пел: " Я хочу во всем признаться! Я хочу во всем признать­ся! " Казнь отложили, и Деннера тоже возвратили обрат­но в тюрьму, где были приняты все меры к тому, чтобы он не смог совершить побег. Ненависть его охранников была лучшим оружием против хитрости его союзников.

Через несколько мгновений после того, как Андреса ввели к тюремному надсмотрщику, он уже держал в своих объятиях Джорджину. " Ах, Андрес, Андрес, — лепе­тала она, — наконец-то ты снова со мной, и теперь я знаю, что ты невиновен, а ведь даже я сомневалась в этом! "

Оказалось, что хотя от Джорджины и скрыли день казни, она все же, влекомая необъяснимым страхом и тревожным предчувствием, отправилась в Фулду и попа­ла на место казни как раз тогда, когда муж ее взошел по роковой лестнице, которая вела к смерти. Купец же все это долгое время, пока шло расследование, провел в поездках по Франции и Италии, а теперь возвращался через Вену и Прагу. Случай или, скорее, Небеса пожелали, чтобы он появился на месте казни в самый решаю­щий момент и спас несчастного Андреса от позорной смерти. Он услышал историю Андреса в гостинице, и у него сразу же возникла мысль, что Андрес мог быть тем самым участковым егерем, который два года назад по­лучал наследство своей жены. Как только он увидел Андреса, то убедился, что предчувствие его не обману­ло. Усилиями доброго купца и молодого графа фон Ваха пребывание Андреса во Франкфурте было восстановле­но по часам; тем самым подтвердилась его полная неви­новность и непричастность к ограблению и убийству. В конце концов и сам Деннер признался, что Андрес гово­рил правду об отношениях с ним, заметив только, что, видать, сам сатана его ослепил, ибо он на самом деле был уверен, что в замке фон Баха Андрес сражался на его стороне. За вынужденное участие в разграблении име­ния арендатора, а также за законопротивное спасение Деннера Андрес, по словам судьи, уже искупил свою вину тяжелым и длительным пребыванием в тюрьме, пытками и страхом смерти; посему он был освобожден от даль­нейшего наказания и поспешил со своей Джорджиной в замок фон Ваха, где благородный граф отвел им под жилье одну из пристроек, требуя от Андреса лишь несложной егерской службы, которая была ему необходи­ма: граф был страстный охотник. И судебные издержки тоже заплатил граф, так что наследство Андреса и Джор­джины ничуть не уменьшилось.

Процесс против нечестивого Игнаца Деннера принял теперь совершенно иной оборот. Произошедшее на месте казни, казалось, совершенно преобразило его. Его насмешливая дьявольская гордыня была сломлена, а из подавленной души потоком полились признания, от ко­торых у судей волосы становились дыбом. Деннер обви­нял себя — и при этом глубоко покаялся — в союзе с сатаной, который поддерживал с самой ранней юности. Поэтому дальнейшее расследование проводилось с учас­тием соответствующих духовных лиц. О своей прежней жизни он рассказал столько странного и необычного, что это можно бы было посчитать плодом больного вообра­жения, однако наведение справок в Неаполе, родном, по его словам, городе, полностью все подтвердило. Выпис­ка из рассмотренных духовным судом в Неаполе доку­ментов пролила свет на обстоятельства происхождения Деннера,

Много лет назад в Неаполе жил старый чудаковатый доктор по имени Трабаччио, которого из-за его необычного, но всегда успешного лечения называли Чудесным Доктором. Казалось, возраст был не властен над ним, по­ходка его была быстрой и молодой, хотя некоторые местные жители и подсчитали, что ему уже должно было быть летвосемьдесят. Лицо его было ужасающе ис­кривлено и сморщено, а взгляд едва ли можно было вынести без внут­реннего содрогания. Больным, однако, он час­то делал добро, и говори­ли, что зачастую одним лишь только острым, устремленным на больного взглядом лечил он тяжелые, затяжные недуги. На свой черный костюм доктор набрасывал обычно ши­рокий красный плащ с золотыми аксельбантами и кис­тями, из-под крупных складок которого торчала длин­ная шпага. В таком виде и с ларцом, полным лекарств, которые сам готовил, ходил он к своим больным по ули­цам Неаполя, и многие с отвращением его сторонились. Обращались к нему лишь в случае крайней необходимос­ти, и он никогда не отказывал, даже если ему не прихо­дилось рассчитывать на особое вознаграждение. Несколько его жен скоропостижно скончались; все необы­чайно красивые, они в большинстве случаев были дере­венскими проститутками. Доктор запирал их и разрешал только посещать богослужения, да и то в сопровожде­нии старой, уродливой женщины. Эта старуха была не­подкупной; любая, самая хитроумная попытка моло­дых сластолюбцев приблизиться к молодым красавицам, женам Трабаччио, оказывалась безуспешной.

Хотя богатые люди и платили доктору Трабаччио хорошие деньги, доходы никак не соответствовали тому богатству, состоящему из наличности и драгоценностей, которые он складывал дома и которые ни от кого не скрывал. При этом временами он бывал щедр до расто­чительства и имел привычку каждый раз, когда умирала его очередная жена, давать большой обед, расходы на который не меньше, чем в два раза, превышали те дохо­ды, которые приносила доктору его практика за целый год. Последняя жена родила ему сына, и он запирал его, как и жен: никто и никогда его не видел. Лишь на обеде, который он устроил после смерти его матери, малень­кий трехлетний мальчик сидел за столом, и все гости были поражены красотой и умом ребенка, которого по его поведению вполне можно было принять за двенад­цатилетнего, если бы его возраст не выдавала внешность. Именно на этом приеме доктор Трабаччио сообщил, что поскольку его желание иметь сына наконец сбылось, то жениться он больше не будет.

Огромное богатство доктора, но еще более его таин­ственная личность, чудотворное лечение, когда от одно­го лишь его прикосновения и взгляда отступали неизле­чимые болезни, послужили поводом для самых невероятных слухов, которые молва разносила по всему Неа­полю. Доктора Трабаччио считали алхимиком, заклина­телем дьявола и наконец обвинили в союзе с сатаной. Последний слух распространился после странного про­исшествия, случившегося с некими благородными дворя­нами. Однажды поздно ночью они возвращались с какого-то приема и, сбившись под действием винных паров с дороги, забрели в какую-то безлюдную, подозрительную местность. Вдруг впереди что-то зашуршало, зашелестело и к перепуганным дворянам подошел большой огненно-красный петух с острыми оленьими рогами на голове и человечьими глазами. Дворяне сбились в кучу, петух прошествовал мимо, а за ним проследовала высокая фигура в блестящем, отороченном золотом плаще. " Это Чудесный Доктор Трабаччио", — прошептал один из дво­рян. Сразу протрезвевшие от вида ужасного призрака, дворяне набрались храбрости и последовали за мнимым доктором и петухом, свечение перьев которого указы­вало путь. Они увидели, как обе фигуры действительно подошли к дому доктора, стоявшему в отдаленном и пустынном месте. Петух взмыл вверх и забил крыльями в большое окно над балконом; оно со скрипом отвори­лось, старческий женский голос проворчал: " Заходите, заходите в дом, постель теплая, и возлюбленная ждет уже давно, ждет давно! " Казалось, что доктор поднялся по невидимой лестнице и скрылся вслед за петухом че­рез окно, которое захлопнулось с таким стуком, что по всей пустынной улице загремело и зазвенело. Потом все стихло. Онемевшие и окаменевшие от ужаса, стояли дво­ряне в черной тьме ночи.

Все эти слухи достигли ушей духовного суда, и было принято решение выследить и разоблачить дьявольского чудотворца. Выяснилось, что в комнатах доктора дей­ствительно часто появляется красный петух, с которым он разговаривает и спорит так, словно беседуют двое ученых. Духовный суд намеревался заключить доктора Трабаччио в тюрьму как гнусного колдуна, однако свет­ский суд опередил суд духовный и послал сбирров арес­товать доктора и заточить в тюрьму. Старика забрали, а мальчика так и не смогли найти. Все двери закрыли и опечатали, вокруг дома выставили стражу.

Этому судебному делу предшествовали следующие события. В Неаполе и его окрестностях начали умирать

известные люди, причем, по единодушному мнению вра­чей, от яда. Многочисленные расследования не прино­сили никаких результатов, пока наконец один молодой повеса из Неаполя, известный ловелас и транжира, не признался в отравлении своего дяди, рассказав, что яд он купил у домоправительни­цы Трабаччио. За старухой проследили и поймали на го­рячем — когда несла куда-то надежно запертый ларец с малень­кими колбами, на которых были напи­саны названия различных лекарств, а на самом деле внутри находился жидкий яд. Когда старой карге пригрозили пытками, она призналась, что доктор Трабаччио уже много лет изготавлива­ет яд, известный под названием Аква Тоффана, и что именно тайная продажа этого яда, в которой она принимала участие, была самым большим источником его доходов. Кроме того, поведала старуха, он состо­ит в союзе с дьяволом, который является к нему в раз­ных обличьях. Каждая из жен рожала зловещему до­ктору ребенка, и никто вне стен дома об этом даже не подозревал. Когда же очередному ребенку испол­нялось девять недель либо девять месяцев, Трабаччио с большой торжественностью бесчеловечно его убивал, разрезая ему грудь и вынимая сердце. Каждый раз при этой операции присутствовал и дьявол по большей час­ти в образе летучей мыши с человеческим лицом. Это чу­дище раздувало своими широкими крыльями уголья, на которых Трабаччио готовил снадобье из крови, вытека­ющей из сердца ребенка. Именно это снадобье и обладало чудодейственной силой противостоять любой болез­ни. Жен Трабаччио вскоре после этого тем или иным способом убивал, причем так искусно, что даже самый пристальный взгляд врачей не мог обнаружить ни малей­ших признаков насильственной смерти. Лишь последняя жена Трабаччио, родившая ему сына, который жив и сейчас, умерла естественной смертью.

Доктор Трабаччио ничего не отрицал и, казалось, испытывал даже садистское удовольствие от того, что рассказами о своих жутких злодеяниях, и в особеннос­ти подробностями своего чудовищного союза с сатаной, заставляет суд трепетать от ужаса. Священнослужители, присутствующие на суде, затратили громадные уси­лия, призывая доктора к покаянию и признанию своих грехов, но все это оказалось напрасным, ибо Трабаччио лишь с издевкой их высмеивал. Оба они, старуха и Тра­баччио, были приговорены к сожжению на костре. В доме доктора произвели обыск и изъяли все его состояние, которое после вычета судебных издержек было разде­лено между больницами. В библиотеке Трабаччио не нашли ни одной нечестивой или даже просто подозри­тельной книги, не были обнаружены и приборы, кото­рые могли бы указывать на дьявольские занятия докто­ра. Однако оставалось неисследованным одно из поме­щений, выступающие из стен многочисленные трубы которого выдавали лабораторию, — его просто-напросто не смогли открыть. Ни сила, ни всевозможные ухищре­ния не помогли. Причем, когда слесари и каменщики пытались проникнуть внутрь, за дверью вдруг заскрипе­ли жуткие голоса, раздался шелест крыльев, и по кори­дору с пронзительным свистом пронесся сквозняк, об­дав лица рабочих ледяным дыханием, так что все они, объятые ужасом, убежали, и никто более не отваживал­ся подойти к двери таинственной комнаты. Духовных лиц, пробовавших приближаться к адской двери, постиг тот же результат, и потому не оставалось ничего друго­го, как ждать прибытия из Палермо одного старого доминиканца, перед неколебимой набожностью которого дьявол до сих пор всегда отступал. Когда же наконец этот монах прибыл в Неаполь, готовый сразиться с дьявольским призраком, он отправился в дом Трабаччио, вооружившись крестом и святой водой, в сопровожде­нии нескольких духовных лиц и членов суда, которые предусмотрительно остановились на значительном отда­лении от зловещей двери. Старый доминиканец, произ­нося молитвы, приблизился к ней— и снова, еще более сильно, зашумело, забурлило, загрохотало и пронзитель­но захохотало. Однако монах не капитулировал, — он принялся еще неистовее творить молитвы, держа перед собой распятие и поливая дверь святой водой. " Дайте мне лом! " — потребовал он, и дрожащий от страха подмас­терье каменщика подал ему инструмент. Едва старый монах вставил его в дверь, как она распахнулась с ужас­ным грохотом. Стены комнаты лизало синее пламя, и умопомрачающий, удушливый жар вырывался наружу. А когда доминиканец все же хотел войти внутрь, рухнул вниз пол комнаты, так что загудел весь дом, из бездны вырвались языки пламени, в бешенстве рыская по сто­ронам, и вскоре охватили все вокруг. Доминиканец и его сопровождающие вынуждены были спасаться бегством, дабы не сгореть или не быть погребенными под облом­ками.

Едва успели они выскочить на улицу, как весь дом доктора Трабаччио вспыхнул, словно спичечный коробок. Сбежался народ, и возрадовался, и возликовал, увидев, что горит жилище проклятого колдуна. Уже обрушилась крыша, полыхали стены, и лишь крепкие балки верхнего этажа сопротивлялись еще силе огня. И вдруг по толпе прокатились крики ужаса: люди увидели двенадцатилет­него сына Трабаччио, который шел по тлеющей балке с ларцом в руках. Лишь какое-то мгновение длилось это видение, после чего мальчика поглотило взметнувшееся вверх пламя.

Доктор Трабаччио, казалось, торжествовал, узнав об этом событии, и, направляясь к месту казни, вел себя с дерзкой наглостью. Когда его привязывали к столбу, он громко рассмеялся и сказал палачу, завязывавшему ве­ревку: " Смотри, приятель, как бы эти узлы не загорелись на твоих руках". Монаху, который хотел подойти к нему с последним напутствием, он крикнул свирепо: " Убирай­ся! Отойди от меня! Неужели ты думаешь, что я так глуп, чтобы на радость вам принять мучительную смерть? Нет, час мой еще не пришел! " Затрещали подожженные дро­ва; но не успел огонь добраться до Трабаччио, как вспых­нул он ярко, словно соломенный факел, в ту же минуту с одной из отдаленных возвышенностей донесся пронзи­тельный саркастический хохот. Все посмотрели в ту сторону, и ужас обуял людей, когда увидели они живого доктора Трабаччио в черном платье, отороченном золотом плаще, со шпагой на боку, в испанской шляпе с низ­ко опущенными полями и красным пером на голове, с ларцом под мышкой— точно такого же, каким он хо­дил по улицам Неаполя. Рейтары, сбирры, сотни других людей рванулись на холм, но Трабаччио бесследно ис­чез. Старуха испустила дух в ужаснейших муках, изры­тая страшные проклятья в адрес своего господина, вместе с которым совершала жестокие преступления.

Итак, так называемый Игпац Деннер был не кем иным, как сыном доктора Трабаччио, который благодаря адско­му искусству своего отца целым и невредимым выбрал­ся из огня вместе с ларцом, в котором хранились самые редкие и таинственные драгоценности. Уже с самого раннего возраста отец обучал его тайным наукам, и душа его принадлежала дьяволу прежде, чем он стал себя осознавать. Когда доктора Трабаччио бросили в тюрь­му, мальчик остался в запертой комнате, населенной духами зла, обузданными и прирученными дьявольским искусством его отца; когда же доминиканец одолел эти чары, мальчик ввел в действие тайный механизм, вызвав­ший к жизни пламя, которое в считанные минуты охва­тило весь дом, в то время как сам он поспешил в лес, где была назначена встреча с отцом. Ему не пришлось долго ждать: появился доктор Трабаччио, и они бежали. Их целью были расположенные в трех днях пути от Неапо­ля руины старинного римского строения, которые скры­вали вход в большую, просторную пещеру. Здесь доктор Трабаччио был с громким ликованием встречен одной из многочисленных разбойничьих банд, с которой уже дав­но имел связь и которой с помощью своих тайных наук не раз оказывал ценные услуги. Разбойники хотели воз­наградить его никак не меньше, чем коронованием: ему предложили стать главарем всех банд, действовавших в Италии и Южной Германии. Трабаччио объяснил, что вынужден отказаться от этой чести, ибо по воле звезд, определяющих его судьбу, он должен вести бродячий образ жизни и не может связывать себя никакими отно­шениями и обязательствами, однако он всегда будет на стороне разбойников и всегда готов служить им своим искусством и умением. Тогда разбойники решили избрать своим королем двенадцатилетнего Трабаччио, чем доктор был в высшей степени доволен. Так мальчик остался сре­ди разбойников, и когда ему исполнилось пятнадцать лет, он уже был настоящим главарем. Вся его жизнь с само­го начала была цепью гнусных преступлений и дьяволь­ских упражнений, — в эту науку его все более глубоко посвящал отец, который часто появлялся среди разбой­ников, иногда неделями оставаясь в пещере наедине с сыном. Война, объявленная разбойникам, становившим­ся все более дерзкими и жестокими, королем Неаполя, но более всего вспыхнувшие между ними раздоры при­вели к тому, что гнусное братство распалось, тем более что молодого Трабаччио многие возненавидели из-за его высокомерия и жестокости, а унаследованные от отца дьявольские умения не могли служить надежной защи­той от кинжалов его подданных. Он бежал в Швейца­рию, взял себе имя Игнац Деннер и под видом странству­ющего купца бродил по рынкам и ярмаркам Германии до тех пор, пока из рассеянных членов большой банды не образовалась группировка поменьше, которая избрала бывшего короля разбойников своим главарем...

И вот теперь Деннер заверил своих сообщников, что отец его жив, посещал его в тюрьме и обещал спасти прямо с места казни. Однако, когда он стал свидетелем того, как Божественное провидение спасло Андреса, — а это означало, что власть его отца потеряла силу, — он подобно кающемуся грешнику готов был отречься от дьявола и смиренно принять смерть как спра­ведливое возмездие.

Андрес, услышавший всю эту историю из уст графа фон Ваха, ни минуты не сомне­вался, что именно банда Трабаччио напа­ла в окрестностях Неаполя на его госпо­дина; был он уверен и в том, что это ста­рый доктор Трабаччио собственной пер­соной являлся перед ним в образе сата­ны и хотел поколебать его дух, пробу­дить в нем злое начало. Только теперь он полностью осознал, какой опасности под­вергался с того самого момента, когда мнимый Игнац Деннер появился в его доме; хотя и не понимал, почему он и его жена так привлекли этого проклятого зло­дея, ведь выгоды, которые мог извлечь Деннер из пре­бывания в домике егеря, были не столь значительны.

Ужасные бури, которые пережил Андрес, роковым эхом прокатились по всей его жизни. Раньше крепкий и сильный, Андрес из-за тоски, длительного заточения, неописуемой боли пыток превратился в хилого и больного человека и не мог более заниматься охотой. Но самым прискорбным было то, что таяла и Джорджина, южная природа которой, памятуя пережитый ужас, бук­вально на глазах увядала, словно снедаемая пылающим жаром. Никакая помощь ей более была не нужна, и она умерла через несколько месяцев после возвращения мужа. Андрес был в полном отчаянии, и лишь красивый, умный мальчик, точная копия матери, служил ему уте­шением. Ради него он делал все, чтобы поддержать в себе жизнь и набраться сил, так что по прошествии пример­но двух лет здоровье его значительно улучшилось и вре­мя от времени он мог отправляться даже в лес на охоту. Процесс против Трабаччио достиг наконец своего завер­шения: он был, как когда-то его отец, приговорен к смер­ти через сожжение на костре, что и должно было свер­шиться через несколько дней.

Однажды, когда уже опустились сумерки, Андрес возвращался из леса. Он был уже почти возле замка, когда услышал жалобные стоны, доносившиеся из рас­положенного неподалеку рва. Поспешив подойти побли­же, он увидел лежащего на земле, закутанного в жал­кие лохмотья человека, который стонал от боли и, каза­лось, собирался испустить дух. Андрес, отбросив ружье и патронташ, с трудом вытащил несчастного, но когда он взглянул ему в лицо, то с ужасом узнал Деннера. Задрожав всем телом, он отпрянул, но Деннер вдруг глу­хо застонал:

— Андрес, Андрес, ты ли это? Ради милосердого Гос­пода, которому отдал я свою душу, сжалься надо мной! Вели ты спасешь меня, ты спасешь одну душу от вечно­го проклятья; ибо вскоре меня настигнет смерть, а покаяние мое еще не закончено!