Работы Н.К.Рериха 10 страница

Правильному восприятию действительности часто мешали свойственные далеко не одному Рериху представления об аполитичности науки и искусства. Художнику казалось, что всеобщее обращение к знанию и красоте устранит всю вражду мира. Между тем ему самому часто не хватало сведений о том, что происходило в нескольких десятках километров от его уединенного дома. По письмам и дневникам художника можно догадаться, что из Петрограда до него доходили лишь сообщения о тяжелых бытовых условиях, разрухе. Не имея объективных представлений о происходящем, Рерих болезненно переживал слухи и тенденциозные сообщения зарубежной печати о якобы необузданном терроре в России, о разрушениях, гибели музейных ценностей, библиотек, памятников старины, предметов искусства.

Биографы Рериха обычно обходили молчанием поэзию художника. Между тем о своих стихотворных сюитах он писал: «Настроения, рожденные жизнью, дали притчи «Священные знаки», «Друзьям», «Мальчику».

Циклы стихотворений Рериха создавались в течение 1907—1921 годов. Отдельные стихи публиковались в некоторых дореволюционных изданиях. В 1921 году в Берлине вышла книга поэтических произведений Рериха «Цветы Мории». Большинство из них написано в 1916— 1919 годах, то есть как раз в период пребывания художника в Карелии. Эти стихотворения интересны как богатством автобиографического материала, так и своими литературными достоинствами. Если ранние «белые» стихи и сказки Рериха изобилуют славянизмами и этим напоминают стиль А.Ремизова, то в конце десятых годов на литературных произведениях Николая Константиновича уже явно сказывается влияние Рабиндраната Тагора. Так, у Тагора в «Гитанджали»:

— О владыка моей жизни, должен ли я изо дня в день стоять перед лицом твоим?

Сложив руки, о владыка миров, должен ли я стоять перед лицом твоим?

Под твоим великим небом, в молчаливом уединении, со смиренным сердцем, должен ли я стоять перед лицом твоим?

В твоем трудовом мире, погруженным в борьбу и работу, среди суетливой толпы, должен ли я стоять перед лицом твоим?

И когда мой труд в этом мире кончен, о царь царей, должен ли я стоять одиноко перед лицом твоим?

У Рериха в стихотворении «Благословенному», написанном в 1918 году:

Как увидим Твой лик?

Всепрощающий лик,

глубже чувства и ума.

Неощутимый, неслышный,

незримый. Приказываю:

сердце, мудрость и труд.

Кто узнал то, что не знает

ни формы, ни звука, ни вкуса,

не имеет конца и начала?

В темноте, когда остановится

все, жажда пустыни и соль

океана, буду ждать сияние

Твое. Перед ликом Твоим

не сияет солнце. Не сияет

луна. Ни звезды, ни пламя,

ни молнии. Не сияет радуга,

но играет сияние севера.

Там сияет Твой лик.

Все сияет светом его.

В темноте сверкают

крупицы Твоего сияния,

и в моих закрытых глазах брезжит

чудесный Твой свет.

Стихотворение по мысли, поэтической форме, образам и даже терминологии близко к творчеству Тагора.

После Октябрьской социалистической революции Николаю Константиновичу удалось побывать в Петрограде только один раз. Несмотря на плохое состояние здоровья, в январе 1918 года он лично проводит заседание преподавателей и представителей учащихся школы Общества поощрения художеств. Подготовленный им проект реформы был на собрании принят. Еще в августе 1917 года Рерих был вынужден отказаться от директорства, так как не мог руководить каждодневной работой школы. Ее временно поручили Н.Химоне. Николай Константинович остался членом комитета и попечителем.

Однако контакты с теперь уже Советской Россией продолжались недолго. В январе 1918 года в Финляндии было сформировано революционное правительство, которое подписало договор о дружбе с РСФСР, и никаких препятствий передвижению между Сердоболем, отошедшим к Финляндии, и Петроградом не чинилось. В мае того же года финской буржуазии с помощью германских войск удалось установить в стране реакционный режим, и государственная граница между Финляндией и Советским Союзом была наглухо закрыта.

Летом 1918 года здоровье Николая Константиновича наконец окрепло. Он давно уже томился сидением в провинциальном городке и был рад приступить к прерванной научной работе. По-прежнему в первоочередные планы Рериха входила поездка на Восток, в которой он видел свой долг перед Россией. В дневнике художника, материалы которого частично использовались для повести «Пламя», мы находим датированную еще 26 октября 1917 года запись: «Делаю земной поклон учителям Индии. Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество, и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды они подали нам зов. Спокойный, убедительный, мудрый».

Ответить на этот зов и предпринять далекое путешествие значило для Рериха открыть новую страницу жизни, и страница эта должна была продолжать ту самую книгу, в прологе которой говорилось о долге беззаветного служения Родине. И Николай Константинович этого не забывал.

Многолетнее пребывание Рериха на Востоке и его «невозвращенство» из Финляндии в Советский Союз в 1918 году вызывали различные догадки и противоречивые комментарии. Между тем архивные материалы, дневники и литературные произведения Николая Константиновича 1917—1919 годов, как и вся его последующая деятельность, не оставляют ни малейшего сомнения в том, что он никогда не думал порывать с Родиной и после революции стремился координировать свои планы, свою работу не с той мифической «Рассеей», которая мерещилась больному воображению политических эмигрантов, а с реальным Советским государством. Другой России для Рериха не существовало.

Но нельзя забывать, что социальные взгляды Рериха складывались отнюдь не в результате изучения марксизма. Вера в новый строй поддерживалась у Николая Константиновича чувством справедливости и отражала многие специфические особенности индийской гуманистической мысли. И Вивекананда, и Рабиндранат Тагор, на которых Николай Константинович часто ссылался в эти годы, не раз заявляли о своих симпатиях к социализму. Так, Вивекананда, предуказывая победу народа в борьбе с власть имущими, писал: «Подобно тому как «средний класс» несет с собой конец власти корон и жезлов, так, в свою очередь, низшие угнетенные классы покончат с социальной несправедливостью и имущественным неравенством и установят свое господство».

Однако восточные мыслители-идеалисты, положительно относясь, к социализму, в то же время считали, что марксизм односторонне «экономичен», и ему не хватает «высокой духовности». Эту самую ошибку повторял за ними и Николай Константинович. Веря, что на долю России выпала великая миссия низвергнуть «культ мертвого капитала» и начать новую эру в истории человечества, Рерих одновременно считал, что социальная революция нуждается в «одухотворении». В набросках к статье «Единство» мы читаем: «Братья! Не знаю, как мыслите вы там, в горах. Может быть, слова мои неуместны. Но мне сказали, что они нужны... Духотворчество должно прийти. Угашать духа нельзя. Иными путями не пройти. Нет иных путей. Не может так долго продолжаться. Спешим от града до града. Слышим грохот тяжелобитных ворот. По каменному полу стучат спешные шаги... Всегда будем помнить, что мы знаем мало. Вступая в день, начиная ночь, вспомним, что узнали нового...»

И эта запись опять-таки кончается ссылкой на тексты Тагора. Так раздумья о происходящих на Родине событиях тесно переплетались у Рериха с мыслями о Востоке. Даже «Пламя» заканчивается у Николая Константиновича выпиской из «Бхагавадгиты»: «Знай, что то, которым проникнуто все сущее, — неразрушимо. Никто не может привести к уничтожению то Единое, незыблемое. Преходящи лишь формы этого Воплощенного, который вечен, неразрушим и необъятен. Поэтому — сражайся». Призыв «сражайся» прозвучал и в живописи художника. Кроме картин, навеянных северными пейзажами Карелии, — «Святой остров», «Северные острова», «Еще не ушли», «Скалы и утесы», «Ладога», «Север» и других произведений 1917—1918 годов, — Николай Константинович задумывает сюиту «Героика» и создает к ней семь эскизов: «Клад захороненный», «Зелье нойды», «Приказ», «Священные огни», «Ждут», «Конец великанов», «Победители клада».

Серия построена по мотивам скандинавской мифологии, но мифологические персонажи в ней лишь действующие лица, через которых художник передает свое восприятие текущих событий.

Захороненный клад — это скрытая правда жизни. Злая колдунья закрыла все подступы к ней. Но звучит приказ готовиться к битве. Священные огни («Священные знаки» — в поэзии этих лет) укажут, куда идти в поиск за кладом. Люди ждут знака. Получив его, выступают в путь и встречают великанов (в скандинавской мифологии — демоны). Великаны повержены, и победители клада торжествуют.

В 1918 году Николай Константинович пишет картину «Карелия. Вечное ожидание», в основу которой лег эскиз «Ждут». Картина проникнута автобиографическими нотками. На пустынном берегу среди камней четыре фигуры — одна женская и три мужские. Взоры людей устремлены к горизонту. Все настороженно ждут вести о том, что пришло время пускаться в дальний путь.

С темой этого полотна перекликается и созданное тогда же стихотворение «Время»:

И если бы весть

о знаках священных возникла,

устремимся и мы.

Если их понесут,

мы встанем и воздадим почитание.

Зорко мы будем смотреть,

остро слушать мы будем.

Будем мы мочь и желать

и выйдем тогда, — когда

время.

Для того чтобы предпринять в 1918 году далекое путешествие, мало было одного желания. Отрезанный новой государственной границей от Родины, Рерих временно теряет с ней связь.

Никаких дипломатических каналов между Советской Россией и европейскими странами еще не существовало. Капиталистический мир, напуганный Октябрьской революцией, всеми средствами, вплоть до военной интервенции, помогал белогвардейцам. Советская республика находилась в тесном кольце фронтов, один из которых проходил в нескольких десятках километров от дома художника. Буржуазное правительство Финляндии, где неожиданно для себя оказался Рерих, активно участвовало в антисоветских акциях.

Чтобы вернуться в Петроград, нужно было терпеливо выжидать стабилизации политического положения. При этом весьма проблематичной становилась сама возможность организовать в ближайшие годы поездку из России в колониальные владения Великобритании. Английские власти всегда неохотно разрешали русским ученым и путешественникам знакомиться с Индией, и следовало думать, что попасть туда из социалистического государства долгое время вообще будет невозможно.

Но Рерих не мог отказаться от посещения стран Востока. Он не мог выполнить тех планов, которые в течение нескольких лет вынашивал. То неповторимое, что впоследствии войдет вместе с его именем в историю науки и искусства, было связано именно с их реализацией.

В 1918 году Николай Константинович окончательно решает побывать в Индии еще до возвращения на родину. Первые трудности для такого предприятия заключались в чисто формальных причинах. Художник не намеревался принимать иностранного подданства и категорически отказался от так называемого «нансеновского паспорта», удостоверявшего эмигрантство из России. Для временного же пребывания за границей, а тем более для переездов из одного государства в другое требовались заграничные паспорта и визы. Вопрос оформления документов так и остался для Николая Константиновича наиболее сложным. До конца жизни ему пришлось обходиться различными удостоверениями, справками и экспедиционными паспортами, ограничивавшими его передвижение по строго определенным территориям.

Не лучше в 1918 году обстояли и денежные дела. Помогла случайность. Из Швеции пришло письмо. Там все еще оставались после Балтийской выставки 1914 года картины русских художников, и профессор Оскар Биорк пригласил Николая Константиновича посетить Стокгольм, чтобы выяснить положение русского художественного отдела.

Николай Константинович сразу же воспользовался этим приглашением и договорился в Стокгольме об организации там выставки. К тридцати своим полотнам, оставшимся в Швеции с 1914 года Рерих присовокупил картины последних лет, написанные в Карелии: «Вестник утра», «Зов солнца», «Экстаз», «Рыцарь ночи» «Северные острова», «Еще не ушли» и др. Выставка Рериха, в Стокгольме, открывшаяся 8 ноября 1918 года, имела большой успех. С выставки многие картины были проданы в музеи и в частные коллекции. Имя Рериха появилось на страницах европейских газет.

Еще до войны Николай Константинович пользовался за границей большой популярностью. Эту популярность и новый успех художника некоторые круги, по-видимому, были не прочь использовать теперь в политических целях. Так, на Стокгольмской выставке к Рериху подошел господин и, невнятно назвав свою фамилию, попросил уделить ему для приватного разговора несколько минут. Разговор начался с вопроса:

— Вы собираетесь в Англию?

— А откуда это вам известно?

— Нам многое известно, и мы не советовали бы вам ехать в Англию. Искусства там не любят, а вашего творчества вообще не поймут.

— А где же его поймут?

— В Германии. Только в Германии ваше искусство будет по достоинству оценено. Мы предлагаем устроить ваши выставки по всей Германии и гарантируем большую продажу.

— Чем же вы гарантируете?

— Мы готовы сейчас же заключить договор и выдать задаток!

Напомним, что в то время, когда состоялся этот разговор, Германия оккупировала значительные русские территории.

В «Листах дневника» Николай Константинович многозначительно добавляет: «Призрак с задатком». Призраки с туго набитыми кошельками, невнятными именами, громкими титулами и сомнительными идеями не раз преследовали Рериха, пытаясь привлечь его на свою сторону, и на фоне их безуспешных зазываний истинные намерения Николая Константиновича вырисовываются еще яснее.

В Стокгольме Рерих действительно наводил справки о возможности попасть в Англию, так как оформлением виз в Индию занималось Британское министерство колоний. Николаю Константиновичу повезло. С.Дягилев предложил ему принять участие в постановке оперы «Князь Игорь» в Лондоне. Относительно этой постановки уже была договоренность с английским театральным деятелем Бичамом, который сразу же выразил готовность заказать Рериху декорации и для других русских спектаклей. Путь в Англию оказался открытым, и Николай Константинович поспешил в Сердоболь за семьей.

В начале 1919 года все было готово для выезда из Финляндии. 19 марта Леонид Андреев писал Рериху: «Дорогой мой Николай Константинович! Вчера Анатолий Ефимович сообщил мне печальную весть, что Вы очень скоро, всего м.б. через несколько дней, можете уехать в Европу. Это производит такое впечатление, как будто я должен ослепнуть на один глаз: ведь Вы единственная моя живая связь со всем миром, который лежит к западу от прекрасного Тюрисева. И значит — и видеться больше не будем? И говорить не будем? Дорогой мой, если это действительно случится, приезжайте хоть на один вечерок. Переночуете у меня, будем говорить! Л.Андреев».

В конце марта Николай Константинович с семейством покинул Финляндию. На пути в Англию он сделал остановку в Копенгагене, где также с большим успехом прошла его выставка. Осенью 1919 года Рерих находился уже в Лондоне, однако мыслями он был в Индии. И когда Рабиндранат Тагор, приехавший в 1920 году в Лондон, навестил Рериха, он застал художника за работой над серией панно «Сны Востока». Николай Константинович давно мечтал о встрече с известным индийским писателем и мыслителем. Незабываемое впечатление осталось у художника от чтения «Гитанджали». Вспоминая о Тагоре, он писал:

«Гитанджали» явилось целым откровением... Несказуема основа красоты, и каждое незагрязненное человеческое сердце трепещет и ликует от искры прекрасного света. Эту красоту, этот всесветный отклик о душе народной внес Тагор. Какой он такой? Где и как живет этот гигант мысли и прекрасных образов? Исконная любовь к мудрости Востока нашла свое претворение и трогательное звучание в убедительных словах поэта... Мечталось увидеть Тагора, и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэттерас в Лондоне в 1920 году. Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия панно «Сны Востока». Помню удивление поэта при виде такого совпадения. Помню, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца».

В беседах с Тагором Рерих выяснил многие интересовавшие его вопросы, связанные с поездкой в Индию. Тагор поддержал Николая Константиновича в его намерениях, и похоже, что именно при содействии писателя уже с 1921 года в индийской прессе стали появляться публикации о Рерихе, а сам Тагор, посетив США, выступил с высокой оценкой искусства Рериха в американской печати.

О неослабеваемом интересе к Востоку и о том, что свои планы научно-исследовательской работы Рерих не отрывал от русского востоковедения, свидетельствуют многие архивные документы. Так, Николай Константинович подробно перечисляет то, что делалось в молодой Советской республике в области востоковедения:

«Серия буддийских текстов, издаваемая под редакцией С.Ольденбурга под общим наименованием «Библиотека Буддика», выпустила за это время два выпуска. Независимо от этой серии текстов Академия предприняла серию переводов индийских философских текстов под общим названием «Памятники индийской философии». Из этой серии в 1920 году вышел первый том, содержащий перевод сочинения Дармакирти. Перевод и введение сделаны акад. Ф.Щербатским... В связи с изданием по Востоку следует упомянуть и вышедшее в 1920 году, давно ожидавшееся описание Тибета проф. Г.Цыбикова, под заглавием «Буддист-паломник у святынь Тибета». Известный путешественник П.Козлов также издал популярное сочинение о своих попытках проникнуть в Тибет и в настоящее время приступил к печатанию описания своей Сычуанской экспедиции. Лекции, читанные на буддийской выставке, представляющие эту мировую религию в совершенно новом свете, были изданы сначала отдельными брошюрами, а затем собраны вместе в особый том. В него вошли: 1. Жизнь Будды, лекция акад. Ольденбурга, 2. Философское учение буддизма, лекция акад. Щербатского, 3. О миросозерцании современного буддизма на Дальнем Востоке, лекция проф. Розенберга, 4. Буддизм в Тибете и Монголии, лекция проф. Владимирцова...»

Сразу же по приезде Рерихов в Лондон Юрий поступил на индо-иранское отделение Школы восточных языков при Лондонском университете, где начал изучать санскрит под руководством профессора Д.Росса. В дальнейшем он продолжил свои занятия по санскриту у профессора Ч.Ланмана в США и приступил к изучению пали и китайского языка. По окончании Гарвардского университета Юрий Николаевич учился в крупнейшем центре европейского востоковедения — Школе восточных языков при Сорбонне. Здесь он совершенствовался в санскрите, тибетском, монгольском, китайском и иранском языках. В 1923 году Парижский университет присвоил Юрию Николаевичу степень магистра индийской филологии. Заботы о серьезной востоковедческой подготовке старшего сына занимали большое место в экспедиционных планах Николая Константиновича.

Пребывание Рериха в Лондоне не осталось незамеченным для его соотечественников. Художник Б.Григорьев писал Николаю Константиновичу в 1920 году из Берлина: «Как хорошо, что Вы не живете в Париже! Здесь (имеется в виду Париж. — П.Б. и В.К.) даже некому писать. Одни чем-то похожи на лакеев. Ну, а другие — сплошь жулики. Среднее нечто между ними — русские. И хочется быть подальше ото всех. И дай Бог, чтобы Вам было хорошо там, где Вы есть. Ничего не зная о Вас, я все думаю, что Ваши энергия и ум везде сделают свое, уж я не говорю о Вашем искусстве, о вашей «планете», которая всех давно очаровала».

Однако русские художники, осевшие в Париже, рассчитывая, по-видимому, на связи и деловитость Николая Константиновича, не прочь были видеть его в своей среде. Так, в том же 1920 году С.Судейкин прислал Рериху послание совсем противоположного характера: «Здравствуйте, дорогой друг Николай Константинович! Здесь мы живем дружно; и есть проект воскресить выставку «Мир искусства». Григорьев в Берлине, здесь Яковлев, Сорин, Реми, Гончарова, Ларионов, Стеллецкий в Каннах. Только не хватает нашего председателя, который предпочитает холодный Альбион Парижу, городу вечной живописи. С каким восторгом говорил недавно о Вас Ф.Журден, председатель Осеннего Салона, вспоминая «Половецкие пляски» и «Священную весну». Я думаю, Николай Константинович, что если Вы тронули глаза и сердце рыбоподобных «бриттов», то здесь Ваше имя имело бы еще более горячих поклонников и друзей. Приходите и правьте нами. Судейкин».

Этому кличу Рерих не внял. Роль предводителя эмигрировавших русских художников его не привлекала. Подготовляя поездку в Индию, Николай Константинович не переставал думать о возвращении в Россию. Он писал из Лондона вдове Леонида Андреева: «Работаю. Готовлю выставку. Конечно, даже и среди здешних деревяшек можно прожить, найти свою публику и средства, но ведь без России-то как же? Ведь я русский художник и могу путником пройти по миру; но ведь огонек дома должен гореть в России».

Выставки и совместная с Дягилевым работа в театре принесли Николаю Константиновичу известность в Англии. Круг его знакомств был весьма широк. Хорошие отношения наладились с английскими писателями Гербертом Уэллсом и Джоном Голсуорси, с деятелями культуры и искусства X.Райтом, Ф.Брянгвиным, А.Котсом, Б.Боттомлеем и многими другими. В Лондоне же Николай Константинович познакомился с Владимиром Анатольевичем Шибаевым, который вскоре переехал в Ригу, а в тридцатых годах посетил Индию и несколько лет был секретарем Рериха.

В.Шибаев поддерживал тесные связи с английскими теософами, и Николай Константинович пытался через пего наладить переписку с Анни Безант, постоянно проживавшей в Адьяре. Теософское общество было основано в 1875 году в Нью-Йорке Е.П.Блаватской и Г.С.Олкоттом. В 1879 году его центр перенесли в Индию, в предместье Мадраса — Адьяр. Теософское учение сложилось под влиянием индийской философии главным образом некоторых ее эзотерических школ и восприняло их положения о карме, перевоплощении человеческой души, эволюции как манифестации духовного абсолюта. Деятельность общества довольно быстро распространилась на многие страны Запада и способствовала пробуждению интереса к восточной философской мысли. В самой Индии к Блаватской, Олкотту и президенту общества с 1907 года — Анни Безант, бывшей социалистке, сторонники борьбы с английским колониализмом относились не без симпатии. Лидеры общества обычно ориентировались в своей политике на ту группу индийской интеллигенции, к которой принадлежали Вивекананда, затем Тагор, Ганди, а позже Джавахарлал Неру и Радхакришнан. Мотилал Неру (отец будущего премьера свободной Индии) — один из ведущих руководителей партии Индийский национальный конгресс — примкнул к теософскому обществу еще тогда, когда в Индии проживала его основательница Е.П.Блаватская, выступавшая против британского владычества. Анни Безант также поддерживала планы освобождения Индии от колониальной зависимости и пользовалась большим авторитетом в партии Национальный конгресс, что, в свою очередь, определяло отрицательное отношение к ней английских властей.

Было бы ошибочным переоценивать значение теософского общества в политической жизни Индии. Так, Джавахарлал Неру, вспоминая о своем учителе теософе Ф.Т.Бруксе, пишет: «...я чувствую себя в долгу перед ним и перед теософией. Однако я боюсь, что теософы с тех пор упали в моих глазах. Оказалось, что это не избранные натуры, а весьма заурядные люди, которые любят безопасность больше, чем риск, а выгодную службу больше, чем долю мученика. Однако к г-же Энни Безант я всегда относился с чувством глубокого восхищения».

Очевидно, что в первые десятилетия XX века прогрессивные деятели Индии находили у руководителей теософского движения существенную поддержку, и вполне понятно, что Николай Константинович счел немаловажным для себя познакомиться ближе с популярной в индийских антиколониальных кругах Анни Безант.

Интерес, проявленный Николаем Константиновичем к Индии и ее оппозиционно настроенным элементам, привлек внимание к нему тех должностных лиц, которым была поручена забота об английских колониях. Думается, что они знали и о свиданиях Рериха с Агаван Доржиевым в Петербурге, чья антианглийская миссия ни для кого не составляла секрета. Во всяком случае, Николаю Константиновичу вскоре пришлось убедиться в том, что восторженное отношение англичан к его искусству не распространяется на его намерения организовать научно-художественную экспедицию в английские колонии. Стремясь как можно скорее попасть в Индию, Николай Константинович успел даже в конце 1920 года приобрести билеты на пароход до Бомбея. Но они остались неиспользованными. Разрешения на проведение экспедиции он не добился, и поездка сорвалась.

В архивах Рериха нет никаких намеков на то, что, покидая Финляндию, он предполагал посетить Америку. Между тем непредвиденная задержка в Лондоне побудила его принять предложение директора Чикагского института искусств Р.Харше провести в США выставочное турне. Право на поездку в Индию нужно было еще отвоевывать, и похоже, что художник надеялся найти в Америке союзников в этом трудном деле.

Персональная выставка Рериха в США была открыта в декабре 1920 года в Нью-Йорке, в Кингоргалерее. Выставке предшествовал ряд статей о художнике. Выставкам Рериха сопутствовал ошеломляющий успех.

Среди 175 работ, показанных на выставке в Нью-Йорке, экспонировались «Вечер» (1907), «Сокровища ангелов» (1907), «Варяжское море» (1909), «Ангел последний» (1912), «Экстаз» (1917), «Дочь викинга» (1917), «Зов солнца» (1918), «Еще не ушли» (1918), «Дочери земли» (1919), эскизы из серий «Героика» и «Сны Востока», эскизы декораций к «Принцессе Малэн», к «Снегурочке» и др. Все эти работы были, с одной стороны, необычны для американцев по своей тематике, а с другой — очень убедительны по своим общечеловеческим идеалам и мастерству исполнения. После Нью-Йорка жители еще 28 городов США, в том числе Чикаго, Бостона, Буффало, Филадельфии, Сан-Франциско, увидели картины Рериха.

В течение трех лет, по мере передвижения выставки из города в город, она пополнялась созданными уже в Америке произведениями. В летние месяцы Рерих путешествовал по Аризоне, Новой Мексике, Калифорнии, побывал на острове Монхеган и создал серии картин «Новая Мексика» и «Сюита океана». В этих картинах перед восхищенными американцами предстали пейзажи их родной страны, по-новому увиденной русским художником. Одновременно Рерих создавал и совершенно неожиданную для западного зрителя серию «Санкта» (буквально — «Святые», сам Николай Константинович предпочитал слово «подвижники»). В нее входили: «И мы открываем врата», «И мы продолжаем лов», «И мы трудимся», «И мы не боимся», «И мы видим», «Сам вышел», «Святой Сергий».

В этих полотнах Рерих мастерски воссоздает близкие его сердцу родную природу и древнерусскую архитектуру. На их фоне разворачиваются сцены из жизни русских подвижников. Их бесхитростный труд, их духовная чистота переданы так захватывающе, так искренне, что картины эти и теперь, через десятки лет, не перестают волновать зрителя. Тогда же для американцев они явились откровением. Тоскуя по Родине, Рерих прославлял нравственную силу народа, ту гармонию бытия, которая достигается в слиянии с природой, в мирном труде и человечности.

Посещая города, где проходили выставки, Николай Константинович обычно выступал с лекциями об искусстве, об этическом и эстетическом воспитании. Особенным успехом они пользовались в студенческих аудиториях. Художник знакомил слушателей с достижениями русской культуры, призывал к взаимопониманию и культурному сотрудничеству.

Будущий близкий сотрудник Рериха в США, вице-президент музея имени Н.К.Рериха в Нью-Йорке З.Г.Фосдик так описывает свою первую встречу с Николаем Константиновичем на открытии его выставки:

«...я думала о том, каким усталым и безразличным должен быть художник, смотря на эти тысячи лиц, встречая людей, которых он тотчас же забудет. Но он предстал передо мной с искрящимися синими глазами, излучающими какую-то особую доброжелательность и благородство. Его взгляд как бы проникал глубоко в душу человека и старался постичь его истинную сущность».

И в США Рерих продолжал общественно-просветительскую деятельность. В одном из первых выступлений перед американской аудиторией Николай Константинович сказал:

«Лучшие люди уже понимают, что не твердить они должны о путях красоты и мудрости, но действительно вносить их в свою общественную жизнь. Они знают, что европейский костюм не является признаком культурного человека. Они знают, что в наши дни смертельной борьбы между механической цивилизацией и грядущей культурой духа — особенно трудны пути красоты и знания, особенно тягостны нападения черной пошлости... Много людей в конце недели вспоминает, сколько они должны заплатить по счетам. Но немного людей хотя бы один раз в неделю вспомнили, что за семь дней они внесли в область красоты и знания».

Художник борется за такое искусство, которое способствовало бы сближению разных народов. Этой идеей руководствуется Рерих, организовывая Институт объединенных искусств. Определяя задачи института, Рерих писал: «Искусство объединит человечество. Искусство едино и нераздельно. Искусство имеет много ветвей, но корень один. Каждый чувствует Истину Красоты. Для всех должны быть открыты врата священного источника. Свет искусства озарит бесчисленные сердца новой любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но после оно очистит все человеческое сознание. Сколько молодых сердец ищут что-то прекрасное и истинное. Дайте же им это. Дайте искусство народу, куда оно принадлежит».