Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Лекция 15.






Байрон (продолжение)

И конечно, байронический романтизм — это по преимуществу и есть романтизм развития, поэзия развития. Развития во что бы то ни стало. Ведь эти два типа романтизма потому друг с другом не сливаются, что развитие требует жертв. Развитие никогда не преподносится в виде подарка. Развитие надо завоевывать. Развитие требует страдания.

Вот этот страдающий романтизм, страдающий и воинственный в то же время, — это и есть байроновский романтизм, который особенно сильно выражен в этом своем качестве в восточных поэмах.

Байрона именовали поэтом мировой скорби. Мировая скорбь. Это, кажется, немцы придумали это название. Weltschmerz.

Мировая скорбь — это и есть развитие через страдание, через лишения, потери и жертвы... но развитие. Байрон отнюдь не был поэтом уныния. Это одна из своеобразных черт Байрона: он поэт с очень мрачным взглядом на вещи, но в то же время полон воинственности, героически настроен. В этом особая оригинальность Байрона: мрачный взгляд на вещи у него совмещается с великой активностью духа и всякой другой активностью. У Байрона есть произведения, мрачнее которых трудно найти что-либо в мировой литературе.

. Так вот стихотворение Байрона «Тьма». В переводе И.С. Тургенева Это стихотворение о конце мира, о той минуте, когда не останется ничего... Все погибнет. Воцарится тьма. Первоначальная тьма воцарится снова... И вот Байрон создает такой замечательный образ гибнущего мира, мира в его последнем состоянии. Он говорит о том, что у морей исчезнет их поверхность — вот эта кипучая, волнистая поверхность. И останется только одна черная глубина морей. Без поверхности. Царство тьмы. Видите, какой страшный образ тьмы, когда все разрешится. Вот мы находим такое пророчество у Байрона, очень мрачное пророчество. Байрон был начисто лишен какого-то дешевого оптимизма... как поэт, разумеется. Недаром же все-таки за ним остается эта репутация поэта мировой скорби.

Некоторые наши советские литературоведы, желая как-то возвысить Байрона, пытаются забыть мировую скорбь. У них получается Байрон без мировой скорби. И это, конечно, не настоящий Байрон. Вот, например, книжка Елистратовой о Байроне. По-своему неплохая. Но она изображает Байрона таким трубачом... успеха, побед, счастья. Байрон совсем не такой. Мрачного Байрона, по ее мнению, выдумали буржуазные литературоведы. Нет, был такой Байрон. Конечно, был. Без мировой скорби нет Байрона. Ведь Байрона недаром влекло к таким темам. Вот эта тьма, которая ждет землю. Дьявольские темы его влекли к себе. Вот «Каин», тема Каина, Люцифера. Темы ада. Мировой скорби Байрон не устранил.

Но в то же время мировая скорбь не была у Байрона идеологическим унынием. Нет. Это его особенность, оригинальность его: мировая скорбь соединяется у него с наступательным духом. И понятно, как это могло соединяться.

Давайте еще раз разберемся в том, что такое поэзия развития. Поэзия развития — это предполагает прежде всего поэзию личного развития. По Байрону, человек должен осуществить все, что в него заложено (и это чисто романтическое убеждение). Что заложено, то должно быть осуществлено. Надо всю свою внутреннюю жизнь, все свои внутренние задачи, богатства — надо все это вывести вовне. Это и есть развитие. Хотя бы это стоило великих трудов. Хотя бы это требовало великой кровавой борьбы. Все равно. Развитие — оно имеет скорбный фон. Но оно должно совершаться тем не менее на этом скорбном фоне. Вот как у Байрона совмещается тема тьмы и героического наступления.

Если вы хотите себя осуществить, себя реализовать, реализовать свой внутренний мир, реализовать свою личность — то вам придется встретить страшное сопротивление. Сопротивление об­стоятельств, среды, окружения. Вам придется встретить великое встречное противодействие. Но, по Байрону, вы должны идти на это, во что бы то ни стало идти. Его герои, любимые герои, — это те, кто ни в коем случае не отрекается от идеала развития, каковы бы ни были обстоятельства.

Все восточные поэмы написаны по более или менее одному плану. Их героев стали потом называть — сильные личности. Это герой поэмы «Корсар» Конрад. Это Гяур, Лара. Я назову только некоторых из них. Это герои с очень туманным для нас прошлым. Неизвестно, откуда они взялись, откуда они пришли. Ничего не сказано о том, чего они хотят. Они для окружающих загадка. Великие неизвестные. Тем не менее можно угадать, чего они хотят и почему они сложились такими, каковы они есть.

Да, это большие люди, люди, которые родятся с каким-то большим, настоящим духовным даром. Людям этим присуща неотъемлемая потребность осуществить себя так или иначе. Они у него держатся, эти его герои, одиночками.

Конрад — корсар на Средиземном море. Он нападает на турецкий флот, на турецкие корабли со своей малочисленной корсарской командой.

Лара — глава мятежников. Причем эти герои всюду встречают препятствия. Их жизнь начинается с того, что они способны поборать препятствия. Их позиция — поза уединенного благородного разбойника. Я уже говорил, что это повторяет шиллеровских разбойников. Они встречают препятствия, которые они хотят побороть; но вот что замечательно: сами их пособники тоже составляют для них препятствие. Они вовсе не живут с ними душа в душу.

Между Конрадом и его друзьями и соратниками существует дистанция. Он для них грозный бог, для этих морских разбойников. Он на много голов их выше — они это понимают. И никакой простой солидарности между Конрадом и его соратниками не существует. И то же самое Лара. И тут дистанция, и очень большая дистанция

Так вот... герои Байрона — это не люди успеха. У Байрона вопросы поставлены иначе, чем их ставили до него в литературе. Обычно вопрос ставился так: ты воюешь ради победы. И если победа тебе не дается, то, значит, все потеряно, все бессмысленно.

У Байрона не так. Все его герои вступают в борьбу, эти благородные разбойники (я их условно так называю), которым ничто не сулит успеха. И успеха нет. Но дело не в том, будет успех или не будет. Успеха заведомо не будет.

Герои Байрона полны мрачного одушевления, великой энергии. Дело не в успехе, а в необходимости. Существует необходимость выступления, необходимость коллизий. Ваше внутреннее я вам велит, оно диктует эту необходимость. Вы не можете таить себя, вы должны себя выплеснуть в мир. Вот в этом смысле существует внутренняя необходимость. И эти герои восточных поэм — они носители внутренней необходимости: необходимости сказаться, высказать, обнаружить себя. Эти герои восточных поэм воодушевляли в 1820—1830-е годы европейских революционеров. Они воодушевляли у нас будущих декабристов, у итальянцев — карбонариев и т. д. Это все, можно сказать, такая практическая школа Байрона — революции 1820—1830-х годов. Это фактическое продолжение поэм Байрона. В особенности его восточных поэм. И Лермонтов, и Пушкин были больше всего увлечены восточными поэмами Байрона.

 

Другая его замечательная поэма (я, может быть, сделал бы правильнее, если бы с нее начал, но для байронизма восточные поэмы более выразительны) — это «Чайльд Гарольд». Поэма, которая, собственно говоря, и принесла Байрону мировую славу. Байрон говорил, что в одно утро он проснулся знаменитым. Вышла его поэма, и вся пресса Лондона писала о ней.

«Чайльд Гарольд» сочинялся долго. Сначала две песни, потом, через четыре года, появляются последние песни.

«Чайльд Гарольд» весьма автобиографичен. Байрон использовал в поэме свои путешествия. Он рано предпринял путешествие на Балканы, потом в Италию. И вообще он был человек путешествующий. И вот эта поэма — это такая путевая поэма, в которой дается обзор всему европейскому миру.

Чайльд Гарольд — молодой англичанин, которого мучает тоска. Мировая скорбь, которую у нас, в России, Пушкин предпочитал называть хандрой. Герой Байрона плавал на корабле, чтобы избавиться от этой хандры. Идет описание стран. Начинается с Португалии, потом следует Испания. У Байрона Чайльд Гарольд путешествует преимущественно по тем странам, где путешествовать неудобно и опасно. В Испании тогда шла колоссальная война. Наполеон в эти годы пытался завоевать Испанию. Это ему не удалось. Он натолкнулся на низовое сопротивление, на сопротивление партизанской Испании.

И Наполеон, который так легко овладевал другими странами, например немцами, здесь, в Испании, споткнулся. Очень часто эту попытку завоевать Испанию называли репетицией 1812 года. Он встретил здесь народную войну, сопротивление герильясов — испанских партизан. И вот на фоне этой войны Наполеона с герильясами, которым Байрон всячески сочувствует (Байрон в ту пору был ярый противник Наполеона и отрицал его совершенно категорически)... вот в эту самую герильясовскую Испанию и въезжает Чайльд Гарольд, у которого симпатии... да, конечно, не к Наполеону, а к герильясам. А после Испании Чайльд Гарольд попадает на Балканы, уже хорошо известные Байрону, к которым Байрон потом вернулся в своих восточных поэмах. Албания. Изображаются и другие области Балкан. А в третьей и четвертой части изображается по преимуществу Италия, которая тоже стала одной из любовей Байрона. Перед Чайльд Гарольдом лежал европейский пейзаж. Перед ним то, что называется orbispictus — мир в картинках. Мир, с которым знакомятся по картинкам. Нарисованный мир.

Так вот, перед ним orbispictus, страны Европы, главным образом юго-восточной — от Португалии до Албании. Живописная Европа, со всем ее ландшафтом. И в ландшафт все время (это очень характерно для Байрона) вплетается политика. Это чисто байроническое, потом много раз в литературе повторенное сочетание живописных ландшафтов с высокой политикой. У молодого Пушкина то же в «Кавказском пленнике»: кавказский ландшафт, в который вкраплены всякие подробности завоевания Кавказа.

Как может ландшафт объединяться с политикой? Какой тут может быть общий корень?

Байрон дает ландшафт всегда очень обостренно и индивидуально. Перед вами не природа вообще, а именно португальская, испанская, албанская. Скажем, эти незабываемые кипарисы — вся Европа познакомилась с ними через Байрона. И как у Байрона сам главный его герой очень резко ин­дивидуален, так индивидуален и пейзаж. Я бы сказал, что его кипарисы — это тоже сильные личности. Они очень заметны, резки и очень запоминающиеся.

Так вот, речь идет об этих европейских странах, которые борются за свою индивидуальность, за свое освобождение. Природа и пейзаж тоже очень индивидуализированы, они превращаются в некую метафору политики.

«Чайльд Гарольд». Что тут замечательного? Что поражало современников в этой поэме? То, что Байрону, этому англичанину, и его герою, молодому англичанину, до всего на свете есть дело. Что они неравнодушны к тому, что происходит в Испании, на Балканах. Казалось бы, какое им дело? Ан нет, они очень неравнодушны. Я бы сказал, Байрону свойственна мировая политическая заинтересованность. Политическая жизнь, политическая борьба, где бы она ни происходила, если она имеет какое-то освободительное содержание, она для Байрона сердечно близка. И в этом смысле Байрон представляет собой фигуру как бы обратную традиционной британской политике.

Во времена Байрона в зените стояло величие Британской империи. Британия была госпожой нашего полушария в те времена. Огромное колониальное государство, с колоссальными заморскими владениями, которое делает политику всюду в Азии, во всех районах Европы. Британия была носительницей всемирных, всесветных политических интересов. Но это были интересы агрессивные, захватнические.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.007 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал