Впрочем, в необходимости существования

«армянского барьера» большевики не сомневались.

Кемалистская политика шантажа отразилась на «армянском векторе» большевистской стратегии в разных, но неизменно демонстративных формах, вкупе складывающихся именно в большую демонстрацию готовности Советов к уступкам.

В январе 1921г. были произведены кардинальные кадровые изменения в силовых органах Армении, причем специальным распоряжением признавался недействительным подписанный всего лишь месяц назад между полпредом Российской Федерации и правительством Республики Армения договор, в соответствии с которым командный состав армянской армии не должен был подвергаться ответственности за действия, совершенные до провозглашения в стране советской власти. Практически все офицеры бывшей армии объявлялись «врагами революции». Изначально об этом распоряжении знал ограниченный контингент.

В середине января 1921г. в Эривани (Ереване) было созвано собрание командного состава армянской армии якобы «с целью обсуждения плана по укреплению республики». В ходе этого «собрания» и подверглись аресту сотни армянских офицеров (в том числе несколько десятков генералов и полковников), символизировавших в национальном сознании идею сопротивления и героику освободительной борьбы против Османской империи. Большинство офицеров было по этапу через Баку сослано в рязанские лагеря, некоторых расстреляли непосредственно в Эривани.

В течение только первых дней чисток количество репрессированных офицеров составило более тысячи человек. Все офицеры объявлялись «агентами империализма» и «марионетками Антанты». Отечественная война армянского народа против турецкой агрессии была загнана в контекст империалистической. Тем самым «реанимировался» десятый пункт «аннулированного» советским правительством Александропольского договора, по которому «правительство Армении обязуется устранить от государственного управления всех лиц, провоцировавших и преследовавших империалистические задачи с целью нарушить мир между обеими странами».

Еще одним демонстративным примером большевистской уступчивости стало назначение турецкого коммуниста Сулеймана Нури министром юстиции в правительстве Советской Армении. Это был период, когда на контролируемых большевиками армянских землях уже начинались «массовые чистки», и именно он призывался координировать действия карательных органов, обосновывать законность репрессий, вскрывать их «историческое значение». Тогда же при Эриванском городском комитете большевистской партии учредилась Турецкая коммунистическая организация Армении.

Бывшего выпускника стамбульской школы младших офицеров армии Османской империи, участника боев на Кавказском фронте Сулеймана Нури в 1919-1920гг. не раз брали в плен и вербовали. Он являлся агентом нескольких спецслужб, успел также отметиться работой со штрафниками – своими бывшими сослуживцами, превратиться в осведомителя, позже «переквалифицироваться» в коммуниста…

В начале 1919г. для организации обороны Горской республики в борьбе против Добровольческой армии Деникина он отправил из Баку на Северный Кавказ группу военнопленных турецких офицеров и даже лично командовал отрядами шейха Акушинского из даргинского джамаата. С провозглашением советской власти в Азербайджане Сулейман Нури стал большевиком, принимал участие в доставке оружия и боеприпасов из Астрахани и Средней Азии в Баку. Уже в конце июня 1920г. Нури был назначен помощником военного коменданта Бакинского округа.

Летом того же года приказом Военсовета XI Красной Армии Сулейман Нури в качестве комиссара «Азербайджанской дивизии» был командирован в Нагорный Карабах для подавления там армянского сопротивления. Тогда в Агдаме дислоцировался также и турецкий батальон, входивший в состав III Азербайджанского стрелкового полка. «Азербайджанская дивизия» Сулеймана Нури вместе с частями XI Красной Армии воевала против правительственных войск Республики Армения и сюникского (армянского) ополчения под Горисом, и, как писала тогда советская печать, «в боях под Герусами и в других местах Армении пали смертью храбрых десятки красных турецких аскеров»^[240].

Позже Сулейман Нури стал заниматься переброской оружия из Баку к кемалистам через территорию Армении, выступал с призывами к сплочению османских турок и азербайджанских тюрков «вокруг пролетарской идеи». На прошедшем в Баку (в сентябре 1920г.) I съезде угнетенных народов Востока был избран членом Центрального Комитета Турецкой коммунистической партии. И вот этот «проверенный в малых сражениях и больших интригах» деятель и стал в период «чисток» министром юстиции в правительстве Советской Армении.

В январе-феврале 1921г. чистки на контролируемых большевиками восточно-армянских землях уже достигли поистине колоссальных масштабов. Арестовывались и расстреливались все, кто мог «не понравиться» или «вызвать недоверие» заседавшего в Эривани кемалистского консула. Для представления масштабности репрессий отметим, что именно в январе советское руководство направило из России в Армению своего «первого карателя» Геворга Атарбекова.

Одно лишь имя этого «ликвидатора» наводило ужас на население всех тех мест, где он появлялся со своей охраной: это Москва и Петроград, Астрахань и Пятигорск… «На Кавказе из города в город, из аула в аул, как кровавая легенда, плыла молва о делах “рыжего чекиста”, усмирителя Северного Кавказа Атарбекова», – сообщалось в одном из документов, найденных в архивах.

Вот как характеризовал его Троцкий: «Он был насквозь порывистой натурой, – пламенел, рвался вперед, особенно в наиболее острые моменты <...> Атарбеков выполнял в тяжкие часы тяжкую работу по непосредственной расправе с врагами рабочего класса. И он ее выполнил геройски, т.е. беспощадно. Белогвардейщина изображала Атарбекова отродьем человеческим, зверем. Одно время его имя переходило по всей белой печати, как имя, олицетворяющее все “зверство” большевизма <...> мы пришли к власти путем суровой расправы с буржуазией <...> – несмотря на все это, мы не только не “стыдимся” нашего вчерашнего дня, нет, мы гордимся тем, что рабочий класс сумел выдвинуть своих Атарбековых, которые обеспечили победу революции»^[241].

Именно в такой атмосфере и стартовали репрессии на контролируемых большевистской властью восточно-армянских землях. Характер этих репрессий определялся синтезом двух едва ли не равновеликих составляющих: с одной стороны, стремлением «соответствовать» всем канонам и крайностям ведения классовой революционной борьбы, с другой – угодить кемалистам. Подобный синтез, особенно на фоне расстрелов и арестов тысяч людей, олицетворявших в общественном сознании высшие национальные идеалы, в конечном итоге и обусловил общее восприятие большевизма как силы, спаянной с ненавистным пантюркизмом. В двадцатых числах января вспыхнул мятеж в селении Баш-Гарни, который не удавалось подавить около недели. Уже в первые февральские дни до Эривани стали доходить сообщения о мятежах в самых разных районах страны.

В целях усмирения набиравшей обороты волны народного негодования большевистское руководство 9-10 февраля произвело новые массовые аресты в Эривани, причем в числе арестантов значились известные публицисты, педагоги, общественные деятели – преимущественно члены партии «Дашнакцутюн». Тогда же Центральный Комитет большевистский партии Армении объявил о том, что «классовый враг должен быть уничтожен». Впрочем, такие меры лишь усугубили напряженность: уже 13 февраля восстало сразу несколько регионов.

Восстание, которое советская историография традиционно называла не иначе как «февральской авантюрой дашнаков», на самом деле подготавливалось всей логикой предшествующих событий. Ввиду наличия перечисленных выше (и прочих) факторов изначально локальные стычки в разных районах страны объективно обрекались на перерастание в более масштабную акцию массового неповиновения. Другое дело, что восстание направлялось, координировалось и руководилось партией «Дашнакцутюн». Собственно по другому и не могло и быть. 18 февраля армянская столица уже перешла под контроль повстанцев. Большевистский строй был упразднен, в Эривани же учредилось Временное революционное правительство – «Комитет спасения Родины».

О том, что само восстание имело также антитурецкую направленность, свидетельствуют многочисленные факты. Так, например, в день наступления повстанческих отрядов на столицу (между прочим, к ним присоединились и отдельные «советские» формирования, о чем Геворг Атарбеков и докладывал командованию Кавказского фронта) в рязанских лагерях, в Эривани и в других регионах были расстреляны армянские офицеры – напоминание о майских победах 1918г. над турецкими армиями. По сути, восстание имело характер не только гражданской войны, но и национально-освободительной, что прекрасно осознавалось и большевиками, и кемалистами.

Другой пример: непосредственно на подступах к Эривани министр юстиции Нури лично вознамерился разбить армянские повстанческие отряды, так как вполне предметно представлял себе степень ненависти, которую питали к нему жители города. Со своим отрядом в триста человек он некоторое время оказывал сопротивление, однако вскоре был разгромлен и вместе с уцелевшими солдатами перебрался в турецкое консульство. В течение трех недель Временное правительство добивалось его выдачи, но тщетно: консул предоставил Нури политическое убежище. Факт, который едва ли просматривается в контексте гражданской войны.

Более того, в ход событий вмешался командующий Восточным фронтом турецкой армии Карабекир паша. Генерал представил «армянского» министра юстиции как «подданного Турции» (определение не совсем корректное, ведь в тот период параллельно существовали официальное «Константинопольское правительство» и кемалистская власть – «Ангорское правительство»). Так или иначе, но затворник был оформлен как «дезертир» и под конвоем отправлен в Карс. Уже через некоторое время Нури вновь оказался в Баку: турецкий генерал передал «дезертира» в распоряжение Орджоникидзе. Естественно, подобные явления обостряли общее восприятие большевиков как партии, очень близкой к туркам.

В результате февральского восстания советская власть в центральных районах Восточной Армении была упразднена. Однако в республике сложилась крайне противоречивая ситуация с еще более неоднозначными ближайшими перспективами: с одной стороны, народ восстановил свою государственность (даже сохранились трогательные описания того, как радостные жители столицы распевали армянский гимн), с другой – свержение советской власти послужило именно тем «доказательством», которого недоставало речам кемалистов при муссировании темы об «армянском двуличии».

Собственно в этом и заключалась тогдашняя «загнанность армян в угол»: любое проявление патриотизма представлялось союзниками в качестве «измены», тогда как «преданная смиренность» предрекала стране и народу новые бедствия. Само восстание вспыхнуло в преддверии русско-турецких переговоров в Москве, на которых намечалось также обсуждение вопроса об армянских землях. Обстоятельство, которое не могло не быть использовано со стороны кемалистов, равно как и советских властей Азербайджана. 21 февраля председатель Ревкома Азербайджанской Советской Республики Нариман Нариманов направил Ленину письмо, где отмечал: «Вам уже известно, что советская власть в Армении свергнута. Ввиду этого я полагал бы, что армянский вопрос в переговорах с турецкой делегацией не должен играть роли»^[242].

***