Из доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС

В дни, предшествовавшие Октябрьской революции, два члена ЦК партии большевиков — Зиновьев и Каменев — выступили против ленинского плана вооруженного восстания. Более того, 18 октября в меньшевистской газете «Новая жизнь» они опубликовали свое заявление о подготовке большевиками восстания и о том, что они считают восстание авантюрой… Это было изменой делу партии, делу революции… Ленин поставил перед ЦК вопрос об исключении Зиновьева и Каменева из партии.
Но после совершения Великой Октябрьской социалистической революции, как известно, Зиновьев и Каменев были выдвинуты на руководящие посты. Ленин привлекал их к выполнению ответственнейших поручений партии, к активной работе в партийных и советских органах. Известно, что Зиновьев и Каменев при жизни В.И.Ленина совершили немало других крупных ошибок. В своем «Завещании» Ленин предупреждал, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью». Но Ленин не ставил вопроса об их аресте и, тем более, об их расстреле.
Или возьмем, к примеру, троцкистов… Ведь вокруг Троцкого были люди, которые отнюдь не являлись выходцами из среды буржуазии. Часть из них была партийной интеллигенцией, а некоторая часть — из рабочих… Разве была необходимость физического уничтожения таких людей? Мы глубоко уверены, что если бы жив был Ленин, то такой крайней меры в отношении многих из них не было бы принято…
Ленин применял самые необходимые меры в самых необходимых случаях, когда в наличии были эксплуататорские классы, бешено сопротивлявшиеся революции, когда борьба по принципу «кто — кого» неизбежно принимала самые острые формы, вплоть до гражданской войны. Сталин же принимал самые крайние меры, массовые репрессии уже тогда, когда революция победила, когда укрепилось советское государство… Здесь были проявлены со стороны Сталина в целом ряде случаев нетерпимость, грубость, злоупотребление властью. Вместо доказательств своей политической правоты и мобилизации масс, он нередко шел по линии репрессий и физического уничтожения не только действительных врагов, но и людей, которые не совершали преступлений против партии и советской власти.

В докладе приводились зловещие подробности массового террора 1935—1939 гг.: о расстреле делегатов XVII съезда ВКП(б), об уничтожении членов и кандидатов в члены Политбюро Постышева, Рудзутака, Эйхе, Косиора, Чубаря, генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева, о пытках заключенных, об арестах по спискам с личной визой Сталина. Хрущев зачитывал документы, свидетельствующие о конфликте между Лениным и Сталиным в последние месяцы жизни вождя, эмоционально рассказывал об истреблении военных кадров в конце 1930-х гг., о просчетах Сталина в канун Великой Отечественной войны и его некомпетентном руководстве военными действиями, о репрессиях против целых народов в 1940-х гг., о ленинградском и мингрельском «делах», о «деле врачей». В доклад были включены строки из писем заключенных, рассказывавших о пытках, взывавших к партийному руководству о помощи и заверявших в своей невиновности.
Конечно, Хрущев говорил далеко не обо всех сталинских беззакониях. Он не упомянул жертв коллективизации и голода, обошел молчанием массовые репрессии против рядовых граждан накануне и после войны. Неглубок был и проделанный Хрущевым анализ «культа личности». Вина за беззаконные расправы возлагалась лично на Сталина и на Берия. Сталин противопоставлялся Ленину.
Основные обвинения в адрес Сталина были связаны с его преступлениями не против народа, а против партии. Вопрос об ответственности самой партии за репрессии, естественно, даже не ставился. К 1989 г., когда доклад был впервые опубликован в советской печати, он явно устарел.
Но в 1950-е гг. доклад имел колоссальное значение. В зале во время выступления Хрущева стояла гробовая тишина. Несколько делегатов от нервного напряжения потеряли сознание. Речь шла не просто об исторических событиях, не просто о репрессиях — рушились основы мировоззрения, привычная почва уходила из-под ног.
В литературе существуют различные оценки решения Хрущева поднять на съезде вопрос о репрессиях: то ли это был «мужественный поступок», то ли «шаг талантливого политика, предпринятый на грани риска»... Сторонники первой точки зрения подчеркивают, что Хрущев пошел наперекор мнению многих членов высшего партийного руководства, не побоялся, что и его призовут к ответственности за репрессии. Оппоненты полагают, что Хрущев стремился перехватить инициативу и первым заявить о репрессиях — именно для того, чтобы не допустить обвинений в свой адрес.

Хотя доклад прозвучал на закрытом заседании съезда, он немедленно стал широко известен, а вскоре был (в отредактированном виде) прочитан в первичных партийных организациях. По словам видного российского американиста академика Г.А.Арбатова, «ХХ съезд, речь Н.С. Хрущева о культе личности множеством, пожалуй большинством, советских людей были восприняты как гром среди ясного неба, стали сенсацией, глубоко потрясли партию, всё наше общество… И хотя основные положения речи для всех, кто интересовался политикой, три года спустя после смерти Сталина, казни Берия, многих разоблачений и реабилитаций не могли быть такой уж неожиданностью, общее состояние общественности иначе как шоком не назовешь».

.