Прощальное дерево.

Сидорин стал пленником бесконечной русской дороги. И не жалел об этом. Вот и сегодня, он шел с раннего утра – то чистым полем, то высоким, как готический собор, сосновым бором. А вот и речка, из тех, которые были так любы Асинкриту: быстрое течение прозрачных струй, каменисто-песчаное дно, от одного Серега до другого – всего с десяток метров.

Он разделся до гола и бросился в воду. На миг перехватило дыхание, холод обжог до самых костей, а потом пришли нега и блаженство. Асинкрит лежал на спине, а река несла его на своих заботливых руках меж кувшинок и лилий. Над Сидориным, словно инопланетные корабли, пролетали стрекозы. Там, где становилось совсем мелко, Асинкрит останавливал свой полет на речных струях, возвращался по берегу назад, и все начиналось сначала. Пока, наконец, он в счастливом изнеможении не упал на бархатную мураву и не забылся сном.

Долгим ли, коротким – Бог весть. Проснулся Сидорин будто от прикосновения. Он вскочил и увидел, что в нескольких шагах от него сидит старик. В руках суковатая палка, редкими седыми волосами ласково играет ветерок. Старик не отрываясь смотрел на воду, пока Асинкрит сконфуженно натягивал штаны. Затем повернул голову в сторону Сидорина и приветливо улыбнулся.

- Славная речка Кермиська. Не правда ли?

- Правда.

Нескольких мгновений было достаточно, чтобы он поразился тому, насколько молодые у старика глаза. Глядят так, словно видят тебя насквозь. Сидорину даже стало не по себе.

Слово за слово – завязался разговор, неспешный, как летние облака. Через какое-то время Асинкрит с удивлением обнаружил, что успел рассказать незнакомцу и об уходе в назначенный час отца Николая, и о смерти после трех дней жизни маленького Федора, ребенка Галины и Вадима, о тяжелой болезни Любы. В глазах старика было нечто по-отечески родное, и, пусть говорил он мало, но Сидорин нисколько не сомневался в том, что его понимают. И тогда Асинкрит стал рассказывать от увиденном на российских дорогах – о вымирающих деревнях, их жителях, никому не нужных и спивающихся. О больших городах, где позорная нищета соседствует с не менее позорной роскошью. И, самое главное, о том, что из его души, как-то тихо ушла радость. Вроде бы и грех жаловаться, но отчего-то все, даже хорошее, принимается, как должное. а все плохое, как страшная несправедливость. К примеру, почему так судьба несправедлива к Глазуновым, его друзьям? Почему как только он, Асинкрит, нашел себе учителя, тот покинул его?

- А зачем вам учитель? – вдруг спросил незнакомец.

- Как это зачем? – искренне удивился Сидорин, - чтобы... чтобы... учить меня, дурака, уму-разуму.

- Это заблуждение: дурака нельзя научить.

- Но я же про дурака – образно...

- Вот как? А мне показалось, что вы отвечаете за свои слова.

Асинкрит был сбит с толку. Самое интересное, ни спорить, ни гневаться не хотелось. А старик продолжал, глядя Сидорину прямо в глаза:

- Вам же было сказано: благодари Бога и неси с благодарностью свой крест. И поверьте, человек от которого вы это услышали, меньше всего хотел, чтобы его называли учителем. Учитель у нас всех один – и у него, и у меня, и у вас. Ваш друг ушел тогда, когда должен был уйти...

- Я это понимаю... умом.

- Поймите и сердцем.

Сидорин опустил голову. Он не пытался понять, кто этот человек, откуда, почему он так с ним разговаривает. Старик был прав, во всем прав. Если разобраться, с чего он, Асинкрит взял, что отныне, после встречи с обеими Лизами, после возвращения памяти, вся его жизнь будет сплошным праздником? Вот за него он был готов благодарить Бога. А когда пришло время утрат, скорбей и болезней – вспомнил ли ты завет отца Николая?

Неожиданно старик улыбнулся и, протянув руку, потрепал Сидорина по голове.

- Не горюй. А у отца Николая и Феденьки все хорошо. Кланяться тебе велели.

Нет, это уж слишком. Асинкрит с удивлением посмотрел на старика, но тот не отвел взгляда.

- А откуда...

- Думаешь, вот возьму, и все тебе скажу. Хочешь верь, хочешь нет – твое дело.

- Почему-то верю... А вас случайно не Николаем Угодником зовут? Простите, - последнее слово Асинкрит произнес неожиданно для себя самого.

- По-разному меня называют, - уклончиво ответил старик, – стоит ли об этом говорить. Ты, знаю, стихи очень любишь. Хочешь, я тебе кое-что почитаю?

- Хочу, - Сидорин был совсем сбит с толку.

Старик стал читать. Это были стихи Виктора Гаврилина, поэта из Солнечногорска, с которым Асинкрит познакомился совсем недавно. С восемнадцати лет, после несчастного случая, Виктор был прикован к постели. Не то, что двигаться, даже есть без посторонней помощи, он не мог. А стихи его, глубокие, пронзительные сразу запали в душу Асинкрита. Среди них было Ито, что читал сейчас незнакомец:

Стена берез, где проступила медь,

еще постой в обилье августовском,

не облетай, не дай мне разглядеть

ни ворона, ни тучи над погостом,

куда нескорый протянулся путь

через чужую скорбь, через долину.

О, как легко еще с лица смахнуть

не сеть морщин, а только паутину!

Ее полно в запущенном лесу,

где никогда не навести порядок,

где дым костра колеблем на весу.

И я не знаю, почему он сладок.

Кадит, сгорая, небыль и былье,

и нету слез – иль брага жизни слаще,

чем горькое отечество мое,

иль этот мир уже не настоящий?

И кажется мне, Родина моя,

ты просто даль, и выдумка, и память.

И в долгих святцах, за тебя моля,

осталось свечи возжигать и плавить.

И дней земных пусть и сурова нить –

как рвется все! – боюсь с тобой разлуки,

и всю тебя мне не с кем разделить,

как одиночество предсмертной муки.

Они надолго замолчали. Первым тишину нарушил Асинкрит:

- Выходит, я не случайно познакомился с Гаврилиным?

- О, люди! – выдохнул старик, - когда ты будешь отвечать за свои слова? Ты спрашиваешь о том, о чем знаешь сам. Ты же другое хотел спросить, правда?

- Правда, - тихо признался Сидорин. – Его крест... намного тяжелее моего?

- Так нельзя говорить, - ответил старик, - и сравнивать нельзя. Главное, что каждому из вас он дан по силам, по его силам. То, что несет Виктор – ты не смог бы понести. И наоборот. Что так смотришь на меня? Вот сегодня твой путь в Богословку лежит, так?

- Так.

- Название тебе очень понравилось. А завтра в Шацк. Верно?

- Да, там у меня друг живет. Чудесная женщина, мы с ней...

- Я все знаю. Ты сейчас, наверное, в предвкушении встречи?

- Конечно. Нам есть, что вспомнить. Слава Богу, я теперь умею это делать – вспоминать...

- Мы предполагаем, - перебил Сидорина старик.

- Что вы хотите этим сказать?

- Надоел ты мне! – вдруг сверкнул глазами незнакомец, - что за удивительная манера выражаться. Почему «хотел»? Говорю! Сегодня ты придешь под вечер в Богословку, будешь стучаться в каждый дом, но никто тебя не пустит переночевать.

- В целой деревне – и никто? Быть такого не может!

- А в Шацке тебе скажут, что твоя знакомая умерла несколько месяцев назад.

- Шутите? Ей и пятидесяти нет. На здоровье никогда не жаловалась...

- Ладно, пора мне дальше идти, - старик поднялся.

- Постойте, пожалуйста, - Асинкрит тоже встал с земли, - зачем вы все это мне сказали?

Старик вновь посмотрел Сидорину прямо в глаза. Улыбнулся, на этот раз грустно:

- Опять столько лишних слов. Ты же все понял?

- А если я не пойду в Богословку? Вот здесь, на карте, - Асинкрит полез в рюкзак, - есть еще одна деревня. Вот она – Парсаты. Я туда пойду.

- Попробуй. Но Богословки тебе не миновать.

- Ну почему?!

- А это твой крест – почувствовать себя бездомным псом среди людей, которых ты любишь. А в Шацке будет еще горше.

- И за это тоже... благодарить?

Старик кивнул.

- Обязательно. Если ты, конечно, наш.

И с этими словами старик, взмахнув на прощание рукой, шагнул в сторону лесной тропинки, удаляясь с каждой секундой все дальше и дальше.

- Отче! – вскрикнул Асинкрит, - постойте! Пожалуйста...

Человек обернулся.

- А мне можно... с вами? Я не буду обузой...

- Прости, нельзя, - старик был очень серьезен, - у каждого из нас свой путь.

- Но мы еще увидимся?

Человек ничего не ответил, перекрестил Сидорина – и исчез в лесных зарослях.

***

К вечеру Асинкрит подходил к Богословке. До нее оставалось не больше пяти километров, когда внутри у Сидорина вызрел самый настоящий протест. Ну почему я должен, думал он, идти в эту деревню? Сейчас дни долгие, ночи короткие, глядишь, доковыляю до Парсат. Не зомби же я? Да, сегодня утром думал одно, но имею я право передумать. В конце концов, за мной право выбора...

Сзади кто-то просигналил. Сидорин не заметил, как его нагнал старенький «Белорусь». Трактор остановился и из него выглянула грязная физиономия.

- Если тебе в Парсаты, братан, садись – подвезу. – Судя по всему, тракторист был уже изрядно навеселе.

Вот она, удача, которая любит смелых и решительных, тотчас подумалось Асинкриту.

- Именно туда, - ответил он и бодро забрался в кабину трактора. Правда, вскоре, его энтузиазм немного поугас. Дороги, мягко говоря, были не очень, зато тракторист...

- Вы не боитесь в таком виде выходить на работу? – спросил Сидорин своего нового знакомого, который назвался Александром.

- Так я не выхожу, а выезжаю – мой савраска всегда возле дома. И чего бояться? Чай, не по городу езжу.

- А как же начальство?

- А что мне начальство? Пусть спасибо скажут, что я за такую зарплату работаю. Ну, уволят меня, кто на эту рухлядь сядет? Давай, браток, иди ко мне в напарники. Молчишь? То-то и оно.

- Но ведь если каждый день пить, долго не протянешь? - не сдавался Асинкрит.

- Не скажи, браток. Тут все от сердца зависит. И от меры. Вот я свою меру знаю.

- И какая же она?

- Вот, смотри: я трактор веду?

- Ведешь.

- Нормально веду? Только без лести.

- Не знаю.

- А что тут знать. Если усну за рулем, тогда норму превышу.

- И часто такое случается?

- Редко. Раз-два в месяц, не чаще.

- Вы меня успокоили. И что, другие тоже пьют...

- «Другие тоже»... У нас тут девка одна – к врачу пошла. Двенадцать лет. Смехота – во-первых, оказалась беременной, во-вторых, хронической алкоголичкой, а в-третьих, сифилис у нее нашли.

- Смехота...

- Во-во, я и говорю. Мы вообще юмористы. У меня друган в автоколонне работает. Вкалывает, вкалывает, а потом, как водится, в запой уходит. Однажды, когда из него вышел, начальник на ковер позвал. Поорал, знамо дело, но выгнать не может – умные люди давно в Москву подались, где он еще найдет дурака за две тысячи работать? Пиши, приказывает, объяснительную. Ну, тот и пишет, причем, заметь, чистосердечно: «2 июля я ходил на рыбалку, там выпил и не смог остановиться, и это продолжалось до 11 июля. Постараюсь, чтобы больше такого не повторилось. Ежели такое повторится, то прошу уволить меня по 33 статье».

- Забавно.

- Вот и я говорю: юмористы мы.

- Вы сами-то писали такие объяснительные?

- Мы-то? Писали. Одну наш главный до сих пор хранит, говорит, где у них пьянка какая, он обязательно ее читает. Мол, лучше всякого анекдота проходит. А я правду написал.

- Расскажите.

- Да пожалуйста! На память никогда не жаловался. Написал, что в понедельник вечером 17 июля 1996 года выпил с соседом на двоих бутылку водки, через два часа мне стало плохо. Я пошел, взял еще бутылку, чтобы было получше, а утром и меня и его рвало. Сильно. Я выпил две таблетки от рвоты и пошел 18 числа на работу. До обеда как-то продержался, а в обед опять зашел к нему...

- К соседу?

- К кому же еще? Выпили по 150 и опять на начало тошнить, и так тошнило почти трое суток. Решил написать административный и ничего лучше не придумал, как написать, что теща померла, прости меня, Господи! И так, как меня продолжало рвать, я прогулял до 25 июля.

В конце рассказа тракториста паузы между словами становились все длиннее и длиннее. Впереди показался бревенчатый мостик, съезд с которого не добавил Сидорину оптимизма.

- Вы бы осторожней, Александр...

- Да я по сто раз на дню здесь езжу. Так что не дрейфь, браток.

В этот момент трактор резко перекосился на бок.

- Каскадерам за это хоть деньги платят, - пробормотал Сидорин, вцепившись в какую-то железку.

- А мы здесь по жизни каска...

Он не успел договорить. Взревев на прощанье, трактор упал на бок и заглох, а Александр упал на Асинкрита, благо, весил тракторист не много. Чертыхаясь, Сидорин стал выбираться из западни, но несостоявшийся каскадер вместо того, чтобы помочь, безжизненно повис, обхватив руками шею Асинкрита.

- Александр, что с вами? Вы слышите меня?

В ответ раздался богатырский храп.

Пока Сидорин извлекал из трактора почти бесчувственное тело, пока ходил в ближайшую деревню, а ею, разумеется, оказалась Богословка, наступила ночь. В первом же доме Асинкриту популярно объяснили, что за Сашку можно не беспокоиться, ему же в ночлеге отказали. У Сидорина даже появился азарт, сродни спортивному: он методично обходил дом за домом – и везде слышал отказ. Так и пришлось ночевать подле куста бузины на околице деревни, размышляя о сложности человеческой природы и превратностях быта. Огромные звезды над головой только способствовали философскому течению мыслей Асинкрита. Дневная встреча с незнакомцем помогла подавить обиду. Сидорин понимал, что неспроста все произошло именно так. Дело не в предначертанности событий, а в нас самих. И когда, лежа под этим огромным небом, он поставил себя на место тех людей, к которым просился на ночлег, на душе стало легче. В следующий раз надо будет делать это по-другому, решил Асинкрит.

А потом был Шацк, маленькое кладбище в пригородной слободе, знакомая фотография на скромном памятнике... Он долго ходил по улицам городка, возвращаясь в памяти в тот дальний и давний летний день, когда Людмила, к которой Асинкрит приехал в гости, водила его по этим же самым улицам. Да, улицы и дома на них те же, а Людмилы больше нет.

В гостиницу идти не хотелось. На втором этаже здания, где размещалась местная библиотека еще горел свет, и Сидорин открыл входную дверь... Все-таки, добрые люди есть везде. Ему было тепло в компании простых и душевных людей, по-женски жалостливо вспоминавших Людмилу. Вспомнил и Асинкрит, как во время своего первого приезда в Шацк, Люся обещала свозить его на редакционной машине в какое-то место с очень красивым названием, но что-то не сладилось.

- А у нас очень много таких названий, - ответили ему. – Завидное, Богословка...

- Как же, как же, - с улыбкой кивал Сидорин, - знаем...

- Шарик, Выша, Желанное...

- Вот, оно! – обрадовался Асинкрит. – Желанное. Люда говорила, что там даже краеведческий музей есть.

- И какой музей! – И женщины стали с гордостью рассказывать о создателях музея Николае Ивановиче Панине и Николае Терентьевиче Кошелеве, которые...

- Простите, - перебил своих собеседниц Сидорин, - их обоих Николаями зовут?

- Ну да. Первый – директор музея, второй – учитель биологии.

И Асинкриту почему-то очень сильно захотелось поехать в Желанное.

***

И опять у него ничего не получилось. Желанное, поманив, вновь осталось где-то вдали, как потерянный Рай. Жизнь шла своим чередом, события, значимые и не очень сменяли друг друга. Близкие и друзья Сидорина словно соревновались в том, кто кого больше удивит. Сначала Лиза родила двойню – Коленьку и Анечку, затем Люба объявила о своем выборе – она решила навсегда остаться в монастыре. А Глазуновы усыновили двухлетнего мальчика, которого звали Федор.

Когда малыши смогли более или менее спокойно переносить тяготы путешествия, Асинкрит, не взирая на протесты Лизы, повез свое семейство в Желанное.

День выдался ласковым и солнечным. Под ногами хлюпала весенняя грязь. Широко раскинувшаяся деревня словно вымерла. Замок висел и на двери музея.

- Сейчас посевная, наверное, в поле все, - предположила Лиза. Ей хотелось поддержать Асинкрита, хмуро оглядывавшего бревенчатое здание музея.

- Смотрите, идет кто-то, - воскликнула маленькая Лиза.

И действительно, из соседнего дома, опираясь на палку, медленно ступая, вышла пожилая женщина.

- Здравствуйте, бабушка! – хором поздоровались Сидорины.

- Здравствуйте, милые. Видать, туристы?

- Что-то вроде этого, - ответил за всех Асинкрит. – Как-то пусто у вас.

- Так ведь в лесу все.

- Где?

- В лесу, милые. К Прощальному дубу пошли. Школьники с учителями, музейные, старушки – все пошли. Мне вот не дойти с ногами моими... Вы что, ничего не слышали о Прощальном дубе?

И Матрена Степановна, так звали женщину, рассказала о том, что с незапамятных времен рос в окрестностях Желанного дуб. Сколько было ему лет – не знал никто. Как не знали, когда появился этот обычай – провожая молодых парней в армию или мужчин на войну, люди шли со своими близкими за пять километров от села к дубу. Сколько бабьих слез слышал дуб, от которого уходили желанновские и завидновские мужчины на крымскую, первую германскую, гражданскую, финскую, Отечественную... Только до дуба доходили провожающие, а потом долго стояли, глядя вслед уходящим, многим из которых так и не судил Господь вернуться обратно. Так и стал дуб Прощальным.

И кто знает, сколько бы простоял дуб, не приди сюда чужие люди. Они проводили через лес новую электролинию и Прощальный дуб оказался на их пути. никто не узнает, о чем думал лесной великан, когда впились в него железные зубы. Но упал навзничь, как солдат, сраженный в бою...

Как человека оплакивали в Желанном и Завидном Прощальный дуб. Словно частичку души отняли у каждого. Старый учитель и солдат Николай Терентьевич Кошелев сказал тогда:

- Не случайно все это. Вот так и Россию нашу...

- Что же делать? – спросили его.

- Мне – помирать. Вам – не знаю. Не вернешь дуб.

- Постой, тезка, - неожиданно возразил Николай Иванович Панин, - рано ты на покой собрался. Мне помощь твоя будет нужна.

- Или задумал что?

Леса в этих местах богаты березой, ольхой, а вот дубов мало. Долго искали нужный саженец, чтоб и крепким был, но еще не очень большим, чтобы...

- Постойте, Матрена Степановна, - перебил старушку Асинкрит, - так они сегодня у Прощального дуба новое деревце сажают?

- Я и говорю – два села там.

- Подскажите, как туда добраться?

- Трудно, милые. Лес ведь, а вы не местные... Постойте, а может, и меня возьмете? – вот я и покажу.

- Ты погляди, - говорила Матрена Степановна, усаживаясь на первое сиденье, - как меня Господь утешил – святому месту поклонюсь.

Многое повидал на своем веку Сидорин, но такого не видел. Почти в мертвой тишине несколько ветеранов войны, когда-то юношами ушедшие отсюда на войну, сажают маленькое деревце – новый Прощальный дуб. Вот в ямку льется вода из ведер. Ветераны водрузили дубочек на место, поправили его и слегка присыпали землей. Затем передали лопаты двум другим людям. Сидорины догадались, что это были Панин и Кошелев. Еще немного земли летит в яму. Погрустнели глаза у школьников, стоявших рядом. Николай Иванович все понял. Они переглянулись с Николаем Терентьевичем, и передали свои лопаты ребятам. Очереди никто не устанавливал, Панин тихо ронял имена ребят, и лопаты без вопросов и слов возражения переходили в другие руки.

- Подождите, - изредка говорил кто-нибудь. Лопаты останавливались, и детские ладошки обнимали у ствола дубочка рыхлую землю. Одни раз работу остановил Николай Терентьевич.

- Нужно поставить столбик, - пояснил он.

- Может потом? – возразил кто-то.

- Нет, потом придется забивать, а этим можно повредить корни.

Ну вот и все. Дубочек стоял ровно, прямо, как на родном своем месте. А потом девочки стали поливать деревце из кружки, которая тоже переходила их рук в руки. На глазах Сидориных происходило почти ритуальное действие, только священника не хватало.

- Папа, - Лиза посмотрела на Асинкрита, - а мне... можно?

- Подойди, попробуй.

Лизу увидели.

- Откуда такая красавица? Поучаствовать хочешь? Бери кружку.

- Ты думаешь, она все поняла? - спросила Лиза-старшая мужа.

- Может быть даже больше, чем мы с тобой.

А потом деревенские женщины понесли цветы к огромному пню, стоявшему в нескольких шагах от новосела. На них были праздничные одежды и черные платки. Вдовы. Простые русские бабы, не дождавшиеся мужей с войны. Не было ни крика, ни стона. Женщины обложили цветами пень и преклонили колени, уткнувшись седыми головами в оставшуюся твердь Прощального дуба.

- Ты плачешь, Лиза? – тихо спросил Сидорин жену.

- Скажи мне, мы ведь не случайно приехали сегодня сюда? Извини, глупость спросила.

-. Ты просто опередила меня: я хотел спросить тоже самое...

И вдруг на полуслове Сидорин осекся.

- Лиза, посмотри, ты видишь его?

- Кого?

- Старика с белой бородой. Он там за пнем стоит... стоял.

- Нет, не вижу. Может быть, показалось?

Асинкрит вздохнул, и нечего не ответил. Потом улыбнулся, показывая глазами на малышей:

- Дрыхнут, разбойники. Хоть бы поплакали за компанию.

- Да ну тебя, молчи! Успеют еще.

- Это точно: и поплакать успеют, и посмеяться, и свое дерево успеют посадить.

- А я им помогу, - это неслышно подошла Лиза, - опыт у меня теперь есть.

- Мы видели, дочка, - без тени иронии похвалил девочку Асинкрит. – А что у тебя в руке?

- Ой, совсем забыла. Когда бабушки понесли цветы к Прощальному дубу, я в сторону отошла, а ко мне дедушка подошел...

- Волосы седые, редкие, борода тоже седая, - заволновался Сидорин.

- Точно. Сказал, что я умница и попросил тебе передать вот этот камушек.

- Ты что-нибудь понимаешь, Асинкрит? – спросила мужа Лиза.

Тот кивнул.

- А еще он просил передать тебе... сейчас... Дедушка сказал: «Передай папе, пусть не забывает... Кермись». А потом сказал: «До встречи!»

- Спасибо, дочка. Так и сказал: «До встречи»?

- Да. А кто такая Кермись?

- Это речка, Лизок. Маленькая быстрая речка. Завтра ты увидишь ее.

От автора:

Эта книга никогда бы не увидела свет, не будь на свете добрых и отзывчивых людей. От всего сердца благодарю их за помощь в издании «Единственного креста». С удовольствием называю имена своих благотворителей, сожалея лишь о том, что некоторые фамилии мне неизвестны.

Светлана и Вячеслав Волковские, Валентина Антоненко, семья Виниченко, Наталья Волокитина, Людмила Демьяненко, Оксана Емельянова, Михаил и Любовь Журавлевы, Валентина Кечкина, Галина и Павел Колесниковы, Ольга Кондрашина, Светлана Кривомазова, Галина Литвиненко, Валентина Олейникова, Ольга и Иван Пономаренко, Светлана Ткаченко, Маргарита Чиркова (г. Азов, Ростовской области).

Элла и Александр Бургазлиевы, Ольга Семенченко и Владимир Нижняковский (г. Геленджик Краснодарский край).

Галина Соколова (г. Гороховец, Владимирской обасти).

Александр и Людмила Малаховы, Николай Захаров, Алексей Сисакян, Валентин Самойлов, Валерий Прох, Валерий Любавин, Сергей Каплоухий, Валерий Перелыгин, Александр Ольшевский, Галина Усова, Сергей Доценко, Юрий Недачин, Владимир Трусов, Сергей Федяев, Владимир Плотников, Ольга Викторова, Валерий и Нина Чернышовы, Виталий Оськин, Андрей Павлов, Александр Волков, Александр Высотин, Валерий Бакаев, Юрий Заневский, Вадим Кондратьев и Маргарита Арабей, Александр Никольский, Вячеслав Мухин, Анатолий Лазебный, семья Елецких, Игорь Квасов, Николай Ковалев, Геннадий Танетов, Кирилл Дзюба, Владимир Дмитриев, Михаил Подлесный, Алексей Мадфес, Николай Прислонов, Евгений Васляев, Александр Козин (г. Дубна, Московской области).

Павел Иким (п. Жельцы, Ленинградской области).

Галина Никитина, Валентина Васильева, Татьяна Соколова, Инна Зяблова (п. Знаменка, Тамбовской области).

Семья Серковых, Анатолий Агеенко, Василий Гинкулов, Нина Балкашинова, Владимир Боровик, семья Кашиных, Е. Борисенко, Л. Медвежонкова, О. Коженкова, В. Кузовлева, С. Загвозкина, Л. Вяткина, О. Афанасьева, В. Мелентьева, П. Голубенко, Л. Лазарева, Е. Смагло, Е. Печейкина, Л. Вайнштейн, Н. Константинова, О. Левицкая, М. Паршина, Л. Малых, Л. Платонова, Л. Царик, В. Кутимская, О. Чайченко, Л. Шачнева (г. Иркутск).

Валентина Попова (п. Кариан-Строганов, Тамбовской области).

Юлия Соболева, Мария и Михаил Булатовы (г. Кашин, Тверской области).

Руфина Кобылкина (г. Кинешма, Ивановской области).

Мария и Василий Лихачевы (г. Киреевск, Тульской области).

Инна Козорезова (г. Краснодар).

Борис Орлов (г. Кронштадт, Ленинградской области).

Наталья Шманкевич, сотрудники Медынской районной библиотеки, директор Валентина Чугаева (г. Медынь, Калужской области).

Ольга Эминова и Владимир Леонченко, Алексей Трубецкой, Манана и Тимур Шаовы, Никон Сенин, Анна Овчинникова и Сергей Иванов, Яна Еремина, Людмила Аверьянова, Геннадий Смага, Галина Суркова (г. Москва).

Сотрудники Невельской районной библиотеки, директор Татьяна Слабнова (г. Невель, Псковской области).

Владимир и Татьяна Авдеевы (г. Орел).

Людмила и Николай Черных, Лариса Петрова, Виталий Ходус, Сергей Черных (г. Пенза)

Тамара Милорадова (п. Пушкинские Горы, Псковской области).

Людмила Кучерова (д. Пятница, Московской области).

Андрей Аброськин (г. Ростов-на-Дону).

Игорь Князьков, Игорь Сорокин (г. Санкт-Петербург).

Наталья Фимкина (п. Сапожок, Рязанской области).

Анна Чубукина, Надежда Амосова, Вишнякова, Нина и Виктор Гаврилины, Любовь Грибова, Галина Ельцова, Лариса Затионова, Юлия и Виктор Ивановы, Валентина Новикова, Лидия Орлова, Анна Осипова, Людмила Погожева, Надежда Рыжова, Елена Сафонова, Ирина и Софья Солнышкины, Удальцова, Татьяна Харина, Хахалева, Марина Шатохина, Ирина Шваренок (г. Солнечногорск, Московской области).

Татьяна Борина (г. Старица, Тверской области).

Сотрудники Яковлевской районной библиотеки, директор Галина Конкина (г. Строитель, Белгородской области).

Елена Скок, Елена Юрченко, сотрудники Суражской районной библиотеки, директор Валентина Медведько, Виктор Редин (г. Сураж, Брянской области).

Людмила и Михаил Машнины (г. Талдом, Московской области).

Ольга Митина, Ольга Лобанова (г. Торжок, Тверской области).

Игорь Родинков, прихожане храма во имя благоверного князя Александра Невского (г. Тула).

Татьяна Шишкова, Дмитрий Подушков, Ольга и Вячеслав Санниковы (г. Удомля, Тверской области).

Наталья Грибова (г. Чебоксары).

Василий Городишенин (г. Череповец, Вологодской области).

Юрий Плотнов (г. Щербинка, Московской области).

Виктор и Татьяна Таратайко (п. Комминтерново, Донецкой области, Украина).

Виктор Мелнацис, Геннадий Александров, Владимир Пентюхов (г. Елгава, Латвия).

Автор будет благодарен за отклики и замечания, которые можно прислать по адресу: