ЗАКЛЮЧЕНИЕ. В заключении хотелось бы рассказать немного о истории пути моей мысли

В заключении хотелось бы рассказать немного о истории пути моей мысли. Дать краткую, так сказать, «Исповедь». Начинал я интересоваться философией со школы Этот интерес имел психологическую базу: в детстве я был мало связан с интересами своих сверстников – мне было с ними скучно; я был мало связан семейственными узами – рос без отца, а амбиции моей глупой матери, порядком испортившей мне жизнь, у меня вызывали отвращение и внутренний протест. Интересовался я философией отрывчато: то отходя от нее, то снова проявляя к ней интерес; то выявляясь социально, то уходя в «подполье». Эта цикличность интереса к философии продолжается до сих пор. Первона­чальный интерес к философии мне, пятнадцатилетнему подростку, привили работы отечественного философа Б.М. Кедрова, - по этой причине я до сих пор не могу относиться к нему критически. В принципе, я бы и не продолжал свои занятия философией, если при своем «старте» в жизнь я не вступил в полный конфликт с грязным общественным устройством того времени, в котором я буквально «задыхался, что привело к психологическому срыву. Оправившись от этого, я «затих» и занимался философией «исподтишка». И только во времена перестройки решил себя проявить как «общественно активный» философ, ведя во времена «перестройки» (1988-1991) неформальный «Философский клуб» в г. Самаре, оказавшись, на удивление для са­мого себя, единственным собственно Философом в Самаре.

К сожалению, я испытал от этой деятельности только огорчение и разочарование, ибо никому не нужна была соб­ственно Философия: либо её старались использовать в грязных политических целях идеологи «Криминальной революции», либо загрязняли «каналы философствования» нахальные посредственности или люди, страдающие серьезными отклонениями в психике, либо старались склонить на свою сторону еще тогда «оперявшиеся» философы «Криминальной революции», увле­ченные религиозно-мистическими учениями и уже тогда начинающие брать на вооружение одну из самых туманных и путаных философем XX века – учение М. Хай­деггера. Мне, стороннику неомарксизма, симпатизирующим коммунистической идее «леваку» и проявлявшим интерес к скудным сведениям о творчестве «левых» философов буйного европейского «1968», - все это было противно, ибо я пре­красно видел к чему все это приведет. Оказавшись в положении «обстрела со всех сто­рон», ко­торый известен всем Философам, - т.е. на положении самарского «Сократа», «Руссо» или, вернее, «Киркегора», я не очень прельстился последствиями этого положения, а потому отошел от активной философской деятельности, посчитав реальную «одиссею» жизни бо­лее важной, интересной и порядочной. Я не стал «воевать», как Дон Кихот с мель­ницами, предоставив новым интеллигентам, т.е. философам и идеологам «Криминаль­ной революции», делать свой «бизнес» и спокойно копаться в своих пустопорожних спекуляциях и лозунгах, в коих они до сих пор как навозные мухи копаются до сих пор. В принципе, жизнь складывалась нормально: по линии инженера я стал начальником конструкторского бюро, затем техническим директором фирмы по ремонту и продаже станочного оборудования… И только спустя десять лет, когда мне все это «верчение» порядком надоело, до «тошноты» опротивели люди, которые посвятили свою жизнь мерзким играм на «ярмарке тщеславия», да и когда сердце стало давать опасные сбои, - я снова активизировал интерес к фило­софии, заметив, что в ней мало что измени­лось, как, к слову сказать, мало изменилось и мое положение «одинокого воина-провинциала» на поле «битвы за Философию».

Теперь о моей собственно философской эволюции. Общие идеи, которые изложены в данной пропедевтической работе, сформировались уже давно – еще в конце 80- на­чале 90-х годов XX в., когда я активно занимался философией. Именно тогда я по­нял, что фи­лософия возможна не как суще­ствовавшая тогда связка «диамат» - «ист­мат», а как связка «тео­рия мировоз­зренче­ских форм» - «теория культуры» соответст­венно. Эта мысль мне ка­жется сейчас на­ивной, но она верна по суще­ству. Да­лее, за­нявшись иссле­дованием культурных форм – кон­цепта, вве­ден­ного в русскую фи­лосо­фию в конце XIX века Н.И. Кареевым, я обратился к идеям культурно-историче­ской школы XIX века в литературо­ведении и к идеям философов науки К. Поппера, М. По­лани, Т. Куна, И. Ла­катоса, П. Фейерабенда, С. Тулмина, Дж. Холтона, В. Степина и др., сочетая это с ин­тересом к идеям «Бога фило­софии» – И. Канта и традиции неокантианства, прежде всего Э. Кас­сирера. В результате «симбиоза» этих традиций философствования в своем сознании я закономерно пришел к выводу, что основой культуры является не «Символ» Э. Кас­си­рера, а динамичное обра­зование, реально фундированное в «ду­хов­ной» и «ма­тери­аль­ной» культуре и спо­собное к трансляции, т.е. «Традиция». Этот вывод до такой сте­пени элементарен и естественен, что, по мо­ему мнению, он даже не требует доказа­тельства. А если философия по­нимается как рефлексия над культурой, то и центральным концептом её является кон­цепт «Традиция». Этот вывод также элементарен и прост, что он можно только удивиться возражениям по этому поводу.

Позднее, при анализе истории культуры, возникли и выдвинулись на роль базовых и другие концепты моей философской конструкции. Это, во-первых, «Эпистема», введенная в философию под сильным воздействием идей М. Фуко. Это, во-вторых, «Ландшафт», введенный в философию под воздействием изучения немецких философов начала XIX века, которые не принадлежали непонятно на каком основании выведенной «четверице классических немецких философов»: Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Фей­ербах; а также под воздействием идей французской историографии «Анналы», которые дали толчок к проявлению интереса и к идеям современной американской и отечест­венной экономической географии. Все это шло на фоне вес увеличивающегося влияния идей синергетики. Большую роль сыграли последние работы Ж. Делёза «Складка. Лейбниц и барокко», «Что такое философия?», которые хотя и не сильно повлияли на мое мировоззрение, но еще более убедили меня, что я на верном пути. Вот в результате всего этого и родились «Пролего­мены к философии XXI века».

Горяйнов Сергей Александрович, 1959 года рождения, инженер по образованию, ра­ботал начальником конструкторского бюро, техническим директором фирм, главным механиком небольших заводов. В настоящее время ведущий инженер-конструктор од­ного из крупных предприятий г. Самара. Философия является не его профессией, а хобби и, так бы сказать – его «судьбой».

В 1988-1991 гг. вел неформальное объединение «Философский клуб». Но, ввиду ис­поведуемой им левой идеологии, симпатий к европейскому неомарксизму и «умерен­ному» анархизму, а также негативного отношения к популярной тогда идеологии «пе­рестройщиков», его деятельность не имела успеха. Более того, вызвала негативное от­ношение со стороны, как ортодоксальных философов, так и новых «постсоветских» философов. У самарских философов сложилась «молва» о нем как о философе - «маргинале» со всем комплексом известных эпитетов, прилагаемых к этому понятию, хотя ни своим доброжелательно-снисходительным отношением к «безумствующей» постсоветской философствующей «братии», ни своим прагматично-здравым образом жизни повода этому не давалось.

В 2000 году стал соискателем на кафедре философии гуманитарных факультетов СамГУ. Но, его идеи о необходимости перестройки философского знания, о преходя­щем характере французской философии «постмодернизма» (при отмечании того, что Ж. Делёз является последним выдающимся философом в переходе к новой философии III тысячелетия), о традициологии как новой формы философии, о необходимости вни­мательного изучения наследия русского философа П.Л. Лаврова и русского культуро­лога Н.И. Кареева, о необходимости нового прочтения «позитивистской» традиции в философии XIX века, о роли современной русской интеллигенции и необходимости продолжения ей «народнической» традиции русской интеллигенции последней трети XIX века были совершенно не поняты в среде правоверных самарских «хайдеггериан­цев» и философских «функционеров». Ему не дана была возможность публично изло­жить свои взгляды для обсуждения на кафедре, были совершенно не поняты новые ис­торико-философские интерпретации творчества философов прошлого, была (видимо по недосмотру) опубликована одна урезанная в пять раз статья «Философия после «постмодерна»: теория традиции как новая теория идеи («эйдоса»)» в сборнике «Смысл и выражение: контроверзы современного гуманитарного знания». Самара. 2001.

(Наиболее больший объем первоначальных набросков, некоторых черновых статей и работ находятся у д.ф.н. С.И. Голенкова, проректора по научной работе Самарской гу­манитарной академии).

Горяйнов С.А.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Августин А. Исповедь. М.: Канон. 1997.

2. Антология исследований культуры. Том 1 Интерпретации культуры Спб., 1997.

3. Антология кинизма. М.. 1984

4. Бокль Т.Г. История цивилизации в Англии» Спб., 1895 (в 2х т.)

5. Гессен С.И. Избранные сочинения. М., 1998.

6. Гусев С.С. Наука и метафора. Л., 1984.

7. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышле­ния… Мн.- М., 2000.

8. Дао­дэцзин.\\ Лаоцзы. Обрести себя в Дао. М. 2000.

9. Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995.

10. Делёз Ж. Различие и повторение. СПб., 1998.

11. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998.

12. Игнатенко А.А. Ибн-Хальдун М., 1980.

13. Кареев Н.И. Историология (Теория исторического про­цесса) Пг., 1915.

14. Карлейль Т. Теперь и прежде. М., 1994.

15. Карнаух В.К. Волны цивилизации. Спб., 1998

16. Кемпински А. Экзистенциаль­ная психиатрия. М.-Спб., 1998

17. Ке­стлер А. Человек – ошибка эволюции? \\Диалоги. М.1979.

18. Киреевский И.В. Критика и эстетика. М.: Искусство, 1998

19. Козловски П. Куль­тура постмодерна. М., 1997.

20. Коул М. Куль­турно-историческая психология. М., 1997.

21. Кропоткин П.А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990.

22. Кроче Б. Теория и история ис­ториографии. М., 1998.

23. Лазарев Ф.В. Интервальный подход: истоки и ключевые поня­тия \\ Вестник МГУ. Серия VII. Филосо­фия.1991. №5.

24. Левицкий С.А. Трагедия свободы. М. 1995.

25. Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х томах. М., 1982. Т.1.

26. Локк Дж. Сочинения в3-х томах. Т.1. М., 1985.

27. Лориа А. Социология, её за­дачи, направления и новейшие успехи. Спб., 1903.

28. Лотман Ю.М. Куль­тура и взрыв.М., 1992.

29. Лу­рье С.Я. Новый оксиринский отрывок \\ Известия академии наук. 1918.

30. Мако­вельский Софисты Баку Вып.2. 1941.

31. Мечников Л.И. Цивилизация и исторические реки.; Статьи. М., 1995.

32. Моисеев Н. Расставание с простотой. М., 1998.

33. Налимов В.В. Требование к изменению образа науки \\ Вестник МГУ. Серия VII. Фи­лософия. №5. 1991

34. Ницше Ф. Полное собрание сочинений. Т.1. 1912.

35. Ортега-и-Гас­сет Х. Что такое философия? М., 1991.

36. Ортега-и-Гас­сет Х. Эстетика. Философия культуры. М. 1991.

37. Оствальд В. Насущная по­треб­ность. М., 1912.

38. Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

39. Секст Эмпирик Сочинения в 2х томах. М. 1976. Т.1.

40. Спенсер Г. Основные начала. СПб., 1899.

41. Тоффлер А. Футуршок» Спб., 1997.

42. Удальцова З.В. Византий­ская куль­тура. М., 1988.

43. Умов Н.А. Сочинения. Т.3. М., 1916.

44. Хвостов В.М. Основы социологии. М., 1920.

45. Чайковский Ю.В. Элементы эволюционной диатропики. М., 1990.

46. Энгельгард М. А. Прогресс как эволюция жестокости. М. 1899.

47. Эспи­нас А. Социальная жизнь животных. Спб, 1882.

48. Этнологические исследования за рубежом. М.. 1973.

49. Hozelitz B. T. Tradition and Economic Grow \\ Tradition, Values Socio-Economic De­velopment. L. 1961.

50. Shils E. Tradition and Liberty: Antinomy and Interdependence \\ Ethics.1958. Vol. XLVIII, № 3.

51. White L. The evolution of culture. N.Y. 1959.

52. White L. The Science of Culture. N.Y.1949.

53.

SUMMARY

In the given brochure is examined concept «landscape» - one of the basic concept of the «traditiol­ogy», where concept «tradition» is considered by the basic concept of philosophy. In the «traditiology» is emphasized, that all concepts of philosophy have given rise from concept «tradition». The «landscape» is concept, which emphasizes of varieties and polyphony of formations cultures. The philosopher of the future is clear as «geologist» of this «landscape» of culture. From the point of view concept «landscape» is considered the general position phenomenology of models, which is epistemology in the theory of tradition. In the given brochure is considered the structures of a cultural landscape, factors of his stability, levels of a cultural landscape and dynamics of a flow of culture are investigated also.

S. Goryainov

1. ЛАНДШАФТНОЕ МЫШЛЕНИЕ В ФИЛОСОФИИ

1. ЛАНДШАФТНОСТЬ МЫСЛИ В АНТИЧНОЙ ФИЛОСОФИИ

«Ландшафт» - это основной концепт тотемистической «философии» и первобытной «философии» вообще. Для многих эти понятия «тотемистическая» и «первобытная» философия выглядят странно. Но, во-первых, надо помнить, что мы имеем форму ан­тичной философии, которая считается философией как таковой по преимуществу, но мы имеем отличные от нее формы древнекитайской и древнеиндийской философии – это тривиальная истина; во-вторых, видно, что философская мысль довольно длительное время не вы­делялась из мифологии, более того, «мифотворчество» в фило­софии - одна из существенных черт самой «ультрасовременной» философии, а потому не вижу оснований говорить о том, что первобытных форм философии не существо­вало. Чело­век мыслил всегда - с самого начала культурной жизни, а потому он и «фи­лософство­вал», формируя на базе этого философствования свои мифы, свою эстетику, свои формы магической первобытной науки, таким же образом как на базе античного фило­софствования сложились христианская и мусульманская религии со своей эстетикой и системой знаний.

Для человека тотемистического периода культуры - его философия – это «экологиче­ская» философия, «архэ» которой была «Земля». Земля как ландшафтная «ойкумена» его существования, его священный «Космос», где, во-первых, его местопребывание ок­ружено множеством тотемистических центров для совершения ритуальных обрядов; на которое, во-вторых, накладывалось социально организованная система местопребы­ва­ния рода со своими местами расположения тех или иных социальных страт рода; в-третьих, которое пересекали тропы и места их хозяйственной деятельности – тропы охоты и места собирательства. В четвертых, - и система взаимоотношений тотемисти­ческой культуры с окружающей природой, что в такой же степени важно для первобытного человека, как и для современного. Это обусловлено тем, что для собирательных «потребительских» обществ первобытности, в отличие от производя­щего общества, очень важно состояние окружающей среды, - род, который жил на ста­бильной стоянке, довольно быстро истощал ресурсы своей пищевой территории при хищническом отношении к ней. Он часто был бы вынужден менять свою стоянку, что крайне хлопотно для рода, ибо требовало дополнительных усилий для обживания дру­гой чуждой территории, потому род предпочитал держать в экологической чистоте ок­ружающую природу и быть с ней в гармонии, дабы эта необходимость возникала как можно реже. И эта «экологическая» философия есть философия «Земли», Философия Ландшафта.

Ситуация не изменилась и в более развитый период производящей экономики, во вре­мена господства анимизма и антропоморфизма. Все антропоморфные боги – это, пре­жде всего, олицетворение ландшафтных стихий – воды, неба (огня, света, тепла), воз­духа и земли. И эти стихии, которые сейчас служат базовыми в рассмотрении устойчивых систем ландшафта в теоретической географии, были базовыми для человека культуры антропоморфизма. Человек во многих системах философии антропоморфизма – это человек, произошедший из Земли и её ландшафтных состав­ляющих. Потому и их философия была Философией Ландшафта. Более того, сформиро­ванные на базе этого антропоморфизма абстрактные «мысле-образы» в ан­тичной и древневосточной философии, на протяжении всей их истории были «мысле-образами» земли, неба (огня, света, тепла), воздуха и воды. Они так и остались архетипическими образами в поэзии, литературе и философии в наше время, что убеди­тельно показал французский философ науки и эстетик Г. Башляр (1884-1962) в своих работах. Т.е. философия и ментальность человека во­обще до сих пор оперирует стихиями Ландшафта: землей, небом (огнем, светом, теп­лом), воздухом и водой. Т.е. она была и есть философия Ландшафтных стихий.

Вся досократическая философия оперировала ландшафтными стихиями (воды, воз­духа, огня, земли), которые в эпистемологическом режиме мышления высту­пали в ка­че­стве априорных мысле - образов. Последним поэтом-философом, «лебеди­ной песней» ландшафтной философии досократического типа был Эмпедокл, который как раз мыслил в режиме поэтических мысле-образов, свойственных Философии Ландшафта и дал развернутую концепцию досократической философии ландшафтных стихий.

Но это не значило, что ландшафтная философия на этом кончилась, более того, по­пытка софистов отойти от этого стиля ландшафтного «онтологического» мышления в сторону «гносеоло­гизма» и «риторики» была мгновенно встречена «в штыки». Платон, в первое время еще находив­шийся под влиянием «гносеологизма», в более поздний пе­риод в «Тимее» перешел к «онтоло­гизму» ландшафтного мышления, дав в этом диалоге почти классический образец ландшафтной философии.

Идеи столь популярного в Афинах и, видимо (так как не дошли его тексты), наиболее типичного представителя философии Ландшафта в греческой философии классиче­ского периода, – Диогена Аполлонийского органично перешли в стоицизм, ко­торый, стараясь обойтись без пла­тоновых надмировых «Идей» и, следуя больше именно позд­неплатоновскому «Тимею», выстроил первую фе­номенологическую тео­рию «каталеп­тического восприятия», оперируя в своем философствовании ландшафт­ными стихиями. Симптоматично, что выдающийся представитель среднего стоицизма Посидоний – это, прежде всего, вы­дающийся географ, который приложил принципы «онтологизма» ландшафтного мыш­ления стоицизма к созданию первых ос­нов учения о зонах (т.е. ландшафтах). Именно Посидоний инициировал мощный взлет географической науки и на базе этих идей возникло учение о «зонах» Страбона.

Также и ученик Платона - Аристотель, не приемля платоново разделение на мир идей и мир вещей, перешел к своей теории форм и энергетических потоков, задавая ис­ходные принципы методологии ландшафтного мышления: таксономическую логику, квалитативистскую методологию анализа многообразий и системную картину мира, в которой действуют не абстрактные сущности (идеи-атомы), а конкретные ландшафт­ные стихии и каждый предмет имеет свое «естественное место», свою «хору».

2. ЛАНДШАФТНОЕ МЫШЛЕНИЕ В НОВОЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Не вдаваясь в средневековую мысль, и перейдя в новоевропейскую историю, можно вести историю ландшафтного стиля мышления с Г.В. Лейбница, который в рамках кар­тезианской парадигмы философствования делал первые попытки возрожде­ния про­ти­воположной картезианству перипатетической традиции философствования. Естест­венно, что это возрождение в рамках чуждой картезианству парадигмы могло быть та­ким, каким оно и получилось – отрывчатым и неоформленным. Но, тем не ме­нее, раз­бросанные в множестве статей, неопубликованных во время его жизни работ мысли, послужили далее для формирования многообразных направлений, отходящих от карте­зианства. Прежде всего, можно от

Первым было стремление ввести эмпирический элемент в картезианский рационализм, это было достигнуто не лучшим образом путем введения закона достаточного основания.

Вторым было стремление перейти к квалитативизму Аристотеля.

Третьим было введение понятия разнообразия.

Ж.-Ж. Руссо – типично ландшафтно мыслящий философ. Он, в противовес умозри­тельной науке, экзальтированным форма искусства противопоставляет мудрость самой природы и естественную красоту многообразий реального мира.

Ж.Б. Робине (1735-1820)

У И. Канта, корни философствования которого, как бы не утверждал он сам, лежат в лейбницевой философии, а точнее, по всей видимости, в «Новых опытах о человече­ском разуме», которые вышли как раз перед его поворотом к критицизму, а также в том, что он был не только философом, но и географом, как говорилось заданы исходные принципы ландшафтного мышления, а потому не удивительно, что они через А. Геттнера и Р. Хартшорна, крепко закрепились в теоретической географии.

Фр. Шлегель (1772-1829). В свое время - во времена создания глобальных наукооб­разных «спекуляций», он не считался философом, что естественно все были одурма­нены туманом «систем» Шеллинга и Гегеля, и его чистая и ясная мысль была задушена. Сам Фр. Шлегель себя считал не эстетиком и литератором, а именно философом. И он в своей оценке был прав, ибо его мысли напрямую выходят в современную мысль. Как правильно подчеркивал исследователь его творчества Й. Кёрнер в 1935 году: «Основные положения его мышления возродились в релятивизме Зиммеля, в интуитивизме Бергсона, в теории религии и любви Макса Шелера, в экзистенциальной философии Ясперса и Хайдеггера, в новой христианской философии русского Бердяева» (цит. по Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма (Фр. Шлегель, Новалис). М. 1978. С.30). Я бы добавил, что его по праву можно считать предтечей французской постмодернисткой философии. Но, к сожалению, этот фи­лософ именно в таком пони­мании в Европе и России недостаточно оценен. Современ­ное развитие оте­чествен­ной философии требует полного издания его философских произведений, а не фрагментар­ного, как это было сделано в 1983 году (Шлегель Фр. «Эстетика. Филосо­фия. Критика». Т.1-2).

Фр. Шлегель – ландшафтно мыслящий философ. Это проявляется, во-первых, в попу­лярной тогда парадигме «химизма», который представляет все не «количественно-фи­зически», а «минерально – кристально» - как взаимодействие естественных тел-качеств, т.е. химических соединений.

Его мысль «картографична». Вот что он писал: «Из несовершенства формы знания вытекает потребность в изображении; оно должно восстановить подвижность и полноту жизни, утраченную в сжатии целого, когда стремились только к знанию и по­ниманию. Изображение должно дополнить понятие. Оба противоположных направле­ния духа требуют друг друга и, следовательно, должны быть связаны. Изображение может быть истолковано не только как дополнение, но и как пробный камень понятия, как доказательство знания; развертывая понятия в бесконечное многообразие, в некий мир, оно показывает, что знание не является пустым мертвым призрачным знанием, нодействительно имеет своим предметом бесконечную полноту жизни, целый мир, что оно как бы лишь из нетерпения было сжато воедино, чтобы тем быстрее достичь цели» (Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т.2. М. 1983. С.165).

Можно отметить пантеистический романтизм Гёльдерлина, который взял за основу своего мировоззре­ния ландшафтный пантеизм И. В. Гете и ландшафтные интуиции Эмпедокла, посвятив последнему даже трагедию «Смерть Эмпедокла».

Известно, что и самый «теоретич­ный» романтик, идеолог романтизма – Шеллинг, по сути дает в своей философии не­мецкий (т.е. отдающий из­лишним схоластизмом) вари­ант Философии Ландшафта, при­ходя в поздний период своего творчества к первона­чальному фундаменту ландшафт­ного мышления – к мифо­логии

Основатель теории традиции Гердер является одним из ландшафтно мыслящих фило­софов

Все мировоззрение И.В. Гете - знаковой фигуры немецкого просвещения, пропитано ландшафтными интуициями, чего стоит его знаменитый отрывок «Природа». Гете – «реалист-романтик»: он не приемлет абстрактного теоретизирования в рамках бесцветного ньютонова пространства, склонен к эмпирико-художественному восприятию мира, для него мир это цветовая мозаика разнообразий.

3. ЛАНДШАФТНОСТЬ МЫСЛИ В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ

Среди представителей экзистенциальной философии можно выделить одного из ланд­шафтно мыслящих философов-писателей - выдающегося испанского писа­теля и фило­софа М. де Унамуно (1864-1936), который чер­пал свое вдохновение в горах горячо лю­бимой им родины, придерживался именно та­кой позиции «романтика-реалиста», его поэтическое кредо – «думать чувством и чувст­вовать мыслью». Он писал: «Пейзажи – первая пища нашей души; горы, долины и рав­нины, вскормившие наш некогда бессловесный дух, - все это сопровождает нас до са­мой могилы, образую мозг и костяк наших душ. Потому что у души тоже есть скелет, за исключением тех обездоленных, у которых она склизкая и бесхребетная, наподобие спрутов, губок или полипов. Но те, чья душа, опираясь на прочный костяк, держится прямо и глядит в небо, знают, что пи­тает эти кости вещество, суть которого – безмятежные и чистые видения далекого дет­ства» (Унамуно М. де Избранное в двух томах. Л. 1981. Т.2. С.301).

Для него и сознание ландшафтно устроено. В своем изумительном «ландшафтном» эссе «Вглубь!» (1900) он писал: «..устремись в глубины своего духа, и каждый день ты будешь открывать все новые горизонты, девственные земли, невиданные ранее небеса, новые звезды, новые созвездия» (Унамуно М. де Избранное в двух томах. Л. 1981. Т.2. С.229). но это «самоуглубление» он, конечно, не понимал как «уход в себя», а как обна­ружение в себе ландшафтных образований, которые роднят его с ландшафтной «Истиной» жизни.

Он мыслил «пространственно» путем «сжатий», «растяжений», «изгибов». Для него, к примеру, «…прогресс есть последовательность качественных расширений и сжатий, он делает социальную среду богаче и сложнее, а затем эта усложненность сгущается, обретает материальность и опускается в вечные глубины Человечества, облегчая тем самым новый прогресс; это смена семян и деревьев – каждое новое семя лучше предыдущего, и богаче каждое новое дерево» (Унамуно М. де Избранное в двух томах. Л. 1981. Т.2. С.223).

К сожалению нельзя отнести к философам Ландшафта представителей феноменоло­гической традиции философствования, двигающихся в русле гуссерлевско-хайдегге­ровского стиля философствования, который, рассматривая во многом родственные фи­лософии Ландшафта проблемы, не смог подняться до её уровня. Этому мешала исходная интровертивность их мышления и академическая путаность языка, которая находится в вопиющем противоречии с исходной экстравертированностью и дескриптивной образностью языка ландшафтного мышления.

Современная философская мысль последней трети XX века катастрофически отстала от развития современной науки, от складывающейся в ней синергетической (в отношении методологии) и геолого-географической (в отношении онтологии) парадигмы. Это обусловлено сильной традицией в философии этого периода антисциентистской тенденции, в рамках которой традиционно считается, что наука слишком рационалистична. Хотя современная наука дает образцы удивительного и ир­рационального при исследовании явлений природы. Более того, она сама нуждается в помощи философии – как систематизирующей и упорядочивающей философии науки. Тем не менее вышеуказанные симптомы ландшафтного мышления начинают проникать в философию.

К ландшафтно мыслящему философу можно отнести К. Л еви - Стросса (1908-), кото­рый в юности был увлечен геологией, что и сформировало ландшафтный стиль его мысли. Этот-то ландшафтный стиль мысли отвратил его, философа по образованию, от увлечения неосхоластическими спекуляциями современных философов, с созданию в рамках этнографии полноценной парадигмальной концепции анализа культуры.

К ландшафтно мыслящему философу можно отнести М. Фуко (1926-1984). Как из­вестно М. Фуко считает, основными фигурами определяю­щими строения знания в рам­ках категории сходства были: пригнанность, соперниче­ство, аналогия и симпатия. Ин­тересна фигура «пригнанности»: ««Пригнанными» яв­ляются такие вещи, которые, сближаясь, оказываются в соседстве друг с другом. Они соприкасаются краями, их грани соединяются друг с другом, и конец одной вещи обо­значает начало другой. Бла­годаря этому происходит передача движения, воздействий, страстей, да и свойств от вещи к вещи» (Фуко М. Слова и вещи. Археология гумани­тарных наук. М., 1994. С.55). Именно в этой фигуре видна «пространственная» ландшафтность мышления М. Фуко, он мыслит не понятиями, а «объемами», которые просто состыкованы друг с другом в пространстве ли мысли или же в пространстве вещей. Сама «эпистема», схемы которых выстраивает М. Фуко для мен­тальности XVII-XVIII и XIX веков у него объемно-ланд­шафтно организована, выстроена в виде регионов, находящихся друг с другом во взаи­модействии

В более поздний период своего творчества он переходит к понятию «архив» и далее - «диаграмма». Вот что писал Ж. Делез о ней: «Диаграмма – это уже не архив (слуховой или зрительный) – это карта, картография (курсив мой-С.Г.), равнообъемная любому социальному полю» (Делёз Ж. Фуко. М. 1998. С.60). Делёз писал далее: «Диаграмма или абстрактная машина – это карта соотношений сил, карта плотности и интенсивно­сти, которая функционирует при помощи изначальных нелокализуемых связей и в каж­дое мгновенье проходит через любую точку, или точнее, в пределах каждой взаимо­связи от одной точки к другой точке» (Делёз Ж. Фуко. М. 1998. С.63).

Явно видно, что М. Фуко все более и более склонялся к геолого-географическому стилю мышления, ибо геолого-географический стиль мышления – это мышление не понятиями, категориями и словами, а картами и их легендами (в картографии – это система картографических знаков).

Непосредственным предшественником Философии Ландшафта является философия Ж. Делеза (1926-1995). Наиболее явственно ландшафтность его мысли проявилась в поздний период его творчества в конце 80х- начале 90х годов XX века.

Убогую попытку разработать философию ландшафта сделал В. Подорога, который опирается на совершенно неподходящую ля философии Ландшафта хайдеггеровскую традицию философствования.

Но наиболее плодотворно принципы философии Ландшафта формируются в позитивной сфере знания, - вообще современная философия, погрязшая в своих «спекуляциях», хронически отстает от спонтанного процесса изменений в ментально­сти. Ландшафтное мышление в современной ментальности становится, двигаясь по трем путям: в области геолого-географических наук, в области историографии