Иллюстрации 1 страница

1. Питер Аккоу

2. Пьер Бурдье

3. Энтони Гидденс

4. Мэтью Джонсон

5. Археологическая теория в 1988

6. Архелогическая теория в 1999

Глава 41. Неомарксизм в археологии

1. Марксизм как антисистемное движение? Марксизм представлял и представлет собой заметную силу в археологии и помимо советской школы. Об этом говорят такие имена археологов-марксистов как Гордон Чайлд, Брюс Триггер, Кристиан Кристиансен. Гордон Чайлд практически был ведущим археологом Англии, Брюс Триггер – Канады, а Кристиан Кристиансен создал и возглавлял Европейскую Археологическую Ассоциацию.

По своему революционному прошлому марксизм числился в мятежных учениях и мог бы занять место среди антисистемных движений, рассмотренных в предшествующей главе. Но революционным в мире и России марксизм был только до 1917 года, после чего, заинтересованный в закреплении и охране достигнутых преобразований, стал в Советском Союзе и его придатке III Интернационале сугубо консервативным и охранительным. Его стали называть " ортодоксальным ", т. е. правоверным, противопоставляя ревизионизму как ереси. Любая идейная или политическая новация рассматривалась как посягательство на власть и объявлялась контрреволюционной. Соответственно сурово каралась вплоть до ссылки в отдаленые сибирские лагеря " без права переписки" (эвфемизм для смертной казни тайком). Сторонников ортодоксального марксизма, государственников, сомкнувшихся с великодержавными шовинистами, в Советском Союзе диссиденты справедливо называли " правыми" (тогда как либералы и западники считались леваками). Левыми марксисты снова стали только после развала Союза, когда в сознании диссидентов сменились эмоциональные оценки левизны и правизны. Западный же марксизм оставался революционным.

Можно ли его причислить к антисистемным движениям, всё же остается под вопросом, потому что, выступая против системы капитализма, марксисты всегда ратуют за весьма стабильную систему взглядов и за жесткую политико-экономическую систему, которую они готовят на смену капитализму.

2. Разновидности марксизма. Распад Советского Союза и крах " социалистического лагеря" (Варшавского договора) привел к почти полной ликвидации ортодоксального советского марксизма, но почти не затронул западного марксизма. Советские, восточногерманские и другие восточноевропейские марксисты почти скопом (за немногими исключениями) перешли на противоположные позиции – убежденности в благе либерально-рыночного образа жизни - и рванулись к сияющим вершинам капитализма, а вот западные марксисты не унялись и продолжают внедрять марксизм своего толка во все сферы жизни, в том числе в археологию.

Кратко напомню историю марксизма (см. Kolakowski 1978; Hobsbawm 1978 – 82; Aggar 1979; McLellan 1979; Merquior 1986). Марксизм Маркса и Энгельса сложился в период между европейской буржуазно-демократической революцией 1848 г. и Парижской коммуной 1870. Это было одно из течений утопического социализма, стремившееся преодолеть свою утопичность с помощью экономической теории и обосновать свою революционность философской материалистической диалектикой. Течение это было по натуре фанатичным и сектантским и совершенно игнорировало биологическую природу человека. В последующий период – до Первой мировой войны – сформировался Второй Интернационал, участники которого Карл Каутский, Г. В. Плеханов и др. ослабили революционные призывы и подняли на щит экономическую сторону марксизма, развивая его организации как легальные социал-демократические партии, опирающиеся на экономическое рабочее движение и борьбу за гражданские права и свободы.

Третий Интернационал и его идеология – марксизм-ленинизм - выросли в огне Первой мировой войны и последовавших гражданских войн и государственных переворотов, называвшихся социалистическими революциями. Это была воинствующая идеология революционной борьбы за захват политической власти, за диктатуру пролетариата для построения социалистического общества, за отказ от демократических свобод. В этих условиях Ленин, Троцкий, Сталин, Бухарин сформировали советский ортодоксальный марксизм-ленинизм. Ленинизм, троцкизм, сталинизм и маоизм – это лишь варианты одной и той же коммунистической идеологии. В СССР господствовал ленинизм-сталинизм, окостеневший в этих формах и далее менявший только отдельные положения в угоду коньюнктурным потребностям Советской державы.

Это не значит, что у ранней советской социальной науки не было революционных прорывов. Так, Чаянов предвосхитил выводы Салинза о принципах крестьянского хозяйства, а Кондратьевская теория экономических циклов - " теорию мировых систем" Уоллерстейна, весьма модную сейчас на Западе; Богданов на полвека опередил некоторые принципы кибернетики, а Вавилов стоял у истоков " зеленой революции". Но это были отдельные прорывы, подавленные вскоре в СССР. Авторы открытий были почти все ликвидированы.

Более того, инспирированные марксизмом идеи советской археологии, как показали работы Триггера и мои (Klejn 1977; Trigger 1984b: 68 - 69), повлияли на Чайлда, а через него на формирование Новой Археологии (тяга к открытию законов, сдвиг от миграций и диффузии к анализу внутренних факторов развития и т. д.); под влиянием советской археологии в палеолите стали раскапывать открытые поселения, а во Франции Леруа-Гуран развил свой метод " этнографического вскрытия" палеолитических поселений; Бредвуд и МакАдамс разрабатывали свою методику обследования обширных территорий частично под влиянием междисциплинарных экспедиций С. П. Толстова в Средней Азии; на все исследования первобытной техники в мире повлияло изобретение трассологического метода С. А. Семеновым. Под влиянием японского экономиста Хилдиме Кавасами, а потом и советской археологии и древней истории китайский коммунист Го Можо с 1929 г. стал строить историю Китая по марксистской схеме пяти социально-экономических формаций, и его определение цивилизации Шань как типично рабовладельческого общества вошло во все последующие трактовки китайской истории.

Но в самом Советском Союзе марксизм вообще и в археологии в частности застыл и далее не развивался.

На Западе, где не было таких консервирующих, сдерживающих и унифицирующих рамок, марксизм изменялся весьма интенсивно. Это не значит, что он избавлялся от своих врожденных пороков, но он приспосабливался к новой эпохе. Ведь со времени Маркса прошло больше века, и значительно изменились социальные условия в основных европейских государствах. Экономическая борьба в условиях демократических свобод принесла свои плоды. Положение трудящихся масс улучшилось, революционность рабочего класса резко снизилась. Многие марксисты отказались от ставки на рабочий класс, стали искать другие слои общества, склонные к мятежу и к социальным исканиям. Иные отказались от убеждения в мощности экономических факторов развития, больше поверили в силу идей, и т. д.

Одним из лидеров западного марксизма стал Дьёрдь Лукач, венгр, обучавшийся в Германии у Зиммеля и Макса Вебера и сделавшийся вождем венгерской революции 1918 г. Он заявил, что главное в марксизме это гегелевская диалектика, что не базис движет общество, а надстройки, что Ленинская теория отражения неверна, ибо теория не отражает реальность, а сопрягает знание с практикой как действий, так и сознания. Позже Лукач под давлением товарищей (не в последнюю очередь Бухарина) отрекся от своей ереси, но труд его " История и классовое сознание" (1918) стал библией западных марксистов. Другим лидером западных марксистов стал итальянский революционер Антонио Грамши, узник фашистских тюрем. В своих тюремных тетрадях, написаных в 1926 – 1935 гг., он тоже учил, что глупо говорить о первичности базиса, что не материя создает идеи, а наоборот, идеи преобразуют материю. От Ленина он взял идею гегемонии пролетариата, но отверг мысль Каутского, что интеллектуальная элита может сформировать истинно рабочую сознательность. Рабочие должны сами творить свою теорию: " все люди философы". Гибель Грамши в фашистской тюрьме придала ему ореол святого.

В 1920-е годы во Франкфурте на Майне был учрежден Институт социальных исследований, и в 1931 г. его новый директор Макс Хоркхеймер направил его на развитие марксистской критики культуры. Вместе с Теодором Адорно они разработали критическую теорию, о которой я уже говорил в главе о пост-процессуализме. В состав школы также входили Эрих Фромм и Герберт Маркузе. С приходом нацистов к власти в 1933 г. эти марксисты эмигрировали в Нью-Йорк, а в начале 1950-х вернулись. Они учили, что капитализм насаждает свою идеологию посредством масс медиа и что наука также является частью этой идеологии. Ученые должны разоблачать ее у других и открывать ее самокритикой в себе, подавляя в себе предвзятые идеи, внедренные из доминирующей идеологии, и заменяя их сознательно избранными идеями, достойными передового класса. Объективной науки нет и быть не может. Теоретики должны искать средство преодолеть доминирующую идеологию и отнять силу у правящих классов. На рабочий класс нет надежды: он проникся идеями собственности. Вся надежда на тех, у кого ее нет – студентов, люмпен-пролетариев. После войны эта " критическая теория" приобрела особенно широкое влияние, став идеологией Новых Левых в 1960-х и воодушевив студенческие мятежи 1968 г.

После Второй мировой войны марксизм также соединялся с экзистенциализмом, структурализмом, уклонялся в гегельянство.

Экзистенциалисты Поль Сартр и Морис Мерло-Понти сводили марксистские идеи критики капитализма и отчуждения труда капиталом к индивидуальным переживаниям интеллектуала. Структуралист и марксист Луи Альтюссер стремился вернуть марксизм на базу научности и для этого считал возможным использовать структурализм. Он призывал марксистов вернуться от раннего Маркса экономических и философских рукописей 1844 г. к зрелому Марксу " Капитала", отойти от " экономизма". У Маркса сказано, что экономический базис ведет к изменениям в социальной и политической надстройках " в конечном счете", а Альтюссер добавлял, что в реальной жизни этот конечный счет так никогда и не наступает. Он считал, что движение общества происходит из взаимодействия структур – экономической, политической, идеологической и научной. А экономический базис каждой формации состоит из разных укладов. Английский марксист Э. П. Томсон отверг деление на базис и надстройку вообще, он утверждал, что это мешает конкретному изучению общества. Не существет в отдельности и класс – он возможен только как часть общества, в соотношении и связи с другими классами.

Этот список можно было бы и продолжить. Таким образом, марксизм давно перестал быть цельной и последовательной системой принципов и утверждений, отличаясь, как констатирует Брюс Триггер (Trigger 1984b: 60), пожалуй, единой для разных его ветвей системой ценностей, то есть из единого учения, из концепции он превратился скорее в некую стратегию исследований.

Нетрудно понять, что по отношению к археологии марксизм не составлял единого учения, из которого можно было заимствовать один и тот же набор руководящих идей, строя цельную систему взглядов. А ведь даже незначительные расхождения в исходной платформе могли повести к сильным различиям в специфических областях, какова археология. Всё же представление об общем происхождении концепций сохранялось.

3. Марксизм в археологии. Сейчас о марксизме в западной археологии можно составить себе общее представление по ряду обобщающих обзоров. В культурной антропологи такие обобщающие труды начались с книги француза Мориса Годелье " Перспективы в марксистской антропологии" (Godelier 1977), в археологии – с книг чилийцев Луиса Фелипе Батэ " Археология и исторический материализм" и Хулио Монтены " Марксизм и археология" (опубликованы в Мексике – Bate 1977; Montena 1980). Затем последовали обзорные статьи Брюса Триггера (Trigger 1984b; 1985) и Антонио Гилмена (Gilman 1989), сборники англичан Мэтью Сприггса " Марксистские перспективы в археологии" (Spriggs 1984) и Т. Сондерса " Реванш Великого Нарратива: марксистская перспектива в археологии" (Saunders 1992), а наиболее полно характеризует картину вышедшая в том же году монография американца Рэндла МакГуайра " Марксистская археология" (MacGuire 1992), отрецензированная мною в 1996 под заглавием " Глядя на наше вчера" (Клейн 1996). " Марксистская археология" - книга под таким названием должна была выйти в каком-нибудь 1932 году в СССР, но она вышла в США, в ярко-красной обложке. Как признает автор, Рэндл МакГуайр, профессор-марксист университета штата Нью-Йорк в Бингхэмтоне, вышла слишком поздно - после краха Советской " Империи", и слишком рано, если рассчитывать на грядущее обнищание масс, которое, по мысли автора, неминуемо должно отвратить массы от капитализма (MacGuire 1992: XIV).

Чайлд и " новая археология", а также культурный материализм Харриса в антропологии и вежливые дискуссии с советскими археологами в эпоху разрядки вымостили западным археологам путь к марксизму (или марксизму к западным археологам), и марксистские идеи вошли составной частью в археологическое мышление англоамериканского и западноевропейского (но не германского) археологического истэблишмента. Эти умеренно марксистские вкусы, проявлявшиеся в интересе к экономике и социальной дифференциации, были чем-то сродни " причесанному" марксизму позднесоветского общества. Однако в западном марксизме после волнений 1968 года остались и " кудлатые" марксисты - идеологи радикального крыла. В 80-е гг. разношерстные течения этого плана влились в увлечение археологической молодежи - пост-процессуализм.

В Англии центрами марксистского брожения в археологии стали Кембридж и маленький университет Лэмпетера в Уэльсе, раньше готовивший в основном теологов. В США это северо-восточный регион: Университет штата Массачузетс в Эмхерсте и Университет штата Нью-Йорк в Бингхэмтоне. В Эмхерсте сложилась целая школа марксистских археологов, хоть и небольшая: Артур Кин и Роберт Пейнтер и их ученики Джоан Гироу, Дин Сайта и Долорес Рут (Arthur Keen, Robert Paynter, Joan Gero, Dean Saitta, Dolores Root). Молодые американские археологи-марксисты, называвшие себя " крысами", стали регулярно собираться на семинары (" радикальные археологические теоретические семинары - Radical Archaeological Theoretical Seminars, сокращенно RATS - отсюда и самоназвание). В Испании это один из двух университетов Барселоны и университет города Хаэн. Ну, и, конечно, археологические учреждения Мексики. Так что среда для обсуждения проблем марксизма там есть.

Правда, немецкий теоретик Р. Бернбек (Bernbeck 1994) ехидно сообщает, что на вопрос " а что означает TS в названии RATS? " слышал такой ответ: " theoretical shit" (теоретическое дерьмо), но это уж зависит от вкуса наблюдателя. Триггер в статье 1984 г. " Марксизм и археология" перечислил особенности марксизма, привлекательные для многих археологов: сохранение просветительских принципов психическоого единства человечества и противостояния расизму, трезвое материалистическое восприятие реальности, общий с функционализмом принцип взаимодействия разных субсистем, причем функционализм унаследовал этот принцип от социологизма Дюркгейма, а Дюркгейм заимствовал его от Маркса (Trigger 1984b: 61 – 63). Филип Кол в обзорной статье " Материалистические подходы в преистории" (Kohl 1981) показал, насколько материализм приемлем и распространен в современной западной археологии. Впрочем, Триггер добавляет, что " институциализированной традиции" марксизма, то есть особой школы, разработанной методики, хорошо опознаваемых признаков (помимо терминологии и некоторых идей) в англоязычных странах нет (Trigger 1984b: 84).

Марксистская идеология в чистом виде (впрочем, что это такое - вопрос спорный) никогда не была и не является массовой и авторитетной на Западе, для нее просто нет широкой экономической базы - масс подлинного пролетариата, люмпенизированных слоев. Не из этих слоев происходят и сами археологи. Как пишет МакГуайр, " Мало кто из археологов, защищающих сегодня на западе марксизм, если вообще кто-либо из них... происходит из угнетенной среды и защищает ее интересы. Когда личности входят в археологию из маргинальных классовых слоев, они стремятся использовать археологию как средство для присоединения к буржуазии и впитывают буржуазную идеологию" (MacGuire 1992: 87, прим. 5). Так что те личности марксистской ориентации, которые провозглашают себя рупорами угнетенных масс, это в основном люди из состоятельных семей, переживающие чувство вины за свое материальное благополучие. Нередко и перебарщивая в этом самобичевании.

Далее, западные марксисты понимают марксизм очень широко и диффузно и применяют к археологии лишь отдельные идеи этого безграничного комплекса, а в таком виде эти идеи не имеют за собой той мощной аргументации, которую поставляло сильное и единое учение. Они, видимо, и не представляют себе сколь развернутой и мощной была аргументация в томах советской марксистской философии. Да, официальная наука была частенько кондовой и не рассчитанной на спор. Но ведь не только такие были в ней труды. По сравнению с ее серьезными работами вязь аргументов западных марксистов тонка и бедна.

4. Перспективы марксизма в археологии. Можно обратить внимание, что многие обзоры, написанные марксистами, имеют в названии слово " перспективы" – ни в одной теоретической концепции нет такой озабоченности перспективами в антропологии и археологии, как в марксизме. Между тем, при нормальном развитии археология не очень легко шла на сближение с марксизмом. В России и Германии, странах, где марксизм долго развивался, он не смог внедриться в археологию, пока марксисты не захватили руководство государством и не обеспечили марксизму сильнейшую государственную поддержку. В связи с этим ростки марксизма в западной археологии очень интересны.

На практике под видом археологической проблематики западные марксисты всё время говорят о сюжетах преистории и ранней истории, даже скорее социологической истории - о причинах классообразования, корнях государственности, роли женщин и т. п. Знаю, что такое понимание археологии найдет своих сторонников среди российских археологов. Как и Г. Кларку (Clark 1957: 9, 17), мне оно представляется неверным, и я не раз выступал против него (Клейн 1977; 1978; 1986 и др.). Археология для меня источниковедческая дисциплина, ее главные проблемы - это соотношение материальных древностей с идеями и событиями истории, опредмечивание. Наука потому и ставит проблему синтеза, что предварительно расщепляет мир для анализа; профессионализм и специализация - необходимые атрибуты научности. Правда, проблемы ранней истории и преистории - тоже интересны и важны, но это другие проблемы и они не должны вытеснять тех. Всё же и чисто археологические проблемы испытывали некоторое влияние марксизма.

Если где и есть перспективы для западного марксизма, интерес к нему, то именно у археологов из стран бывшего социалистического лагеря, особенно российских. Здесь все были обязаны придерживаться марксистской идеологии, это было механическим следствием и компонентом советского подданства. Интересно посмотреть, как выглядят марксистские взгляды, не полученные при рождении с паспортом подобно национальности и не навязанные, а добытые работой совести и ума.

Россия - давний очаг господства марксизма и поле его многолетнего давления на археологию, внедрения в нее его идей, за которыми всегда стояла система - идеологии и государства. Правда, результаты давления преувеличивались внутри страны и за ее пределами. На мой взгляд, советская археология так и не стала марксистской - по многим причинам не стала (Клейн 1993: 71 и passim; Klejn 1994; см. также Аникович 1994). Но давление не прошло и бесследно. Марксистское мышление привито нам с детства и стало нашей природой. Марксистская фразеология - это наш язык. Нельзя уверовать в бога, если знаешь с детства, что бога нет. Нечего ожидать идеалистических воззрений от человека, понимающего, что для любых воззрений нужна материальная база. И т. д. Особенно трудно отрешиться от марксистских норм старшему поколению археологов.

К тому же археологи, как и любые ученые, существуют не в башне из слоновой кости, они живут среди своих современников - рядовых граждан, в социальной среде. А в этой среде сейчас по всей Восточной Европе нарастает разочарование от трудностей переустройства социалистического лагеря (какого-никакого, а обжитого), от неумения приспособиться к богатым возможностям, но и жестким требованиям жизни в условиях свободного рынка и демократии. К тому же капитализм у нас оказался не лучшего сорта, похожим на латино-американский, пронизанным коррупцией и криминалом. Наблюдается откат к эгалитарным, социалистическим и тоталитарно-националистическим идеям, некоторая реставрация авторитета марксистской идеологии. Забываются уроки реализации утопии. Отыскиваются лазейки для утверждения, что это не утопия, для веры.

Между тем, теперь можно всё читать, знакомиться с любыми учениями, в том числе и с марксистскими, бывшими прежде еретическими. И для тех, кто сохранил тягу к марксизму, и для тех, кто разочаровался в его советской реализации, заманчиво узнать, что та версия марксизма, к которой мы привыкли, является не единственной, а лишь одной из многих и даже не самой авторитетной (коль скоро с ней как-никак связано крушение, к которому пришли наше общество и все его спутники, все, кто этой версией руководствовался). Труд Лешека Колаковского о разных течениях мирового марксизма (Koł akowski 1978) у нас мало кто читал, и книга МакГуайра, описывающая эти течения в проекции на археологию, помогает расширить кругозор.

Сейчас эти марксистские и близкие к марксизму течения вошли в эклектическую смесь, которая называется пост-процессуализмом и которая еще недавно была определяющим фактором современного теоретического развития археологии на Западе. Тому, кто хочет разобраться в ориентирах и тенденциях современной западной археологии, нужно быть осведомленным в разновидностях марксизма. Это тем более необходимо, что встретив указания на марксистские ориентиры, наш читатель, поди, ассоциирует их с марксизмом в советском понимании, а этого не стоит делать.

Свободный от государственной силовой поддержки и вынужденный рассчитывать только на убедительность своих доказательств, марксистский автор ныне поневоле сосредоточивается на тех положениях марксистской методологии, которые лежат подальше от утопических социальных авантюр и политического радикализма, на тех, которые держатся без эмоционального и идеологического подкрепления - именно такие положения весьма распространены среди западных археологов, да и вообще входят не только в марксизм. Это - умеренный материализм, близкий к здравому смыслу, диалектика, учение о классах, интерес к экономике, к социальным структурам и изменениям в них.

Когда видишь, как представлен марксизм в современных трудах западных археологов, например, в книге МакГуайра, и сравниваешь это с советской археологией недавнего времени, то возникает двойственное впечатление. С одной стороны, не оставляет ощущение некоторой юношеской задиристости и несолидности западных археологов-марксистов (то ли дело наши академические фолианты с разработками марксизма в археологии, солидные и всеобъемлющие!), а с другой стороны, понимаешь, что у них-то и был (а возможно, и есть) настоящий марксизм – социалистическое течение, неразрывно связанное с политическим движением левых: прямая критика буржуазного общественного устройства, защита угнетенных слоев и наций (у себя, не за границей), борьба за эмансипацию женщин, поддержка революционных идей везде. Другое дело, какое это имеет отношение к науке, к археологии и ее основным проблемам. Но к марксизму имеет.

5. Марксизм или пост-марксизм? Впрочем, широкое понимание марксизма, принятое у западных марксистов, вызывает еще большие сомнения, чем узко-догматическое понимание чистоты марксизма, характерное для московских " попов марксистского прихода" в не столь далекие времена.

Марксизм возник среди социалистических утопий и претендовал на то, чтобы отличаться от них своей научностью и реалистичностью - осуществимостью. Но 150 лет его разработки и многократных опытов реализации показали, что результаты его отличаются от других утопий только масштабом, а по сути - те же: всеобщее разочарование, огромный ущерб и гнев возмущенных подопытных.

Тем не менее именно научность была тем девизом, который побудил сконцентрировать вокруг социалистической идеи (для ее вящего обоснования) политические, политэкономические, исторические и философские концепции и сгруппировать их в единый стройный комплекс. Марксизм как учение имел смысл только как цельная система. По отдельности, врозь идеи, использованные им, существовали в том или ином виде до него и существуют вне его. Их не стоит в таком виде называть марксистскими. Когда они в таком виде проявляются в разных науках, можно говорить о том, что это произошло в результате влияния марксизма, что использованы некоторые разработки марксизма, и это бывает не так уж редко. Такие идеи можно встретить у весьма далеких от марксизма в целом ученых - например, в социоархеологии консерватора лорда Кеймсторна (Колина Ренфру). Это не марксизм, и такие археологи - не " скрытые" марксисты (" closet" or " hidden" Marxists), как их называл Сприггс (Spriggs 1984: 7), они вполне правы, не считая себя марксистами.

Но и как цельная система марксизм сильно изменялся - это показывает обзор МакГуайра. Когда научная теория, учение, течение, четко определенное по своему содержанию, развиваясь, изменяется, не очень трудно установить, за каким пределом кончается прежний комплекс идей и появляется нечто новое, лишь более или менее связанное преемственностью с прежним. Суть учения, его коренные, неотъемлемые признаки обычно отражаются в названии и уж во всяком случае в определении. Когда же учение называется по основоположнику (марксизм, дарвинизм, кантианство), при развитии это затрудняет идентификацию, ибо что считать существенным и неприкосновенным в наследии, а что - заслуживающим усовершенствования или отмены - дело спорное. Это, с одной стороны, дает возможность через сто лет деятелям, весьма далеким от учения основоположника, утверждать, что они его прямые последователи (как известно, Маркс говорил, что если его зятья - марксисты, то он - не марксист), а с другой неким ревнителям чистоты учения отстаивать каждую букву в наследии классиков и запрещать любое развитие как ревизию и измену.

Не без оснований покойный эстонский археолог Приит Лиги писал: " Больше всего я возражаю против использования имени Карла Маркса в археологии. Когда мы имеем в виду воздействие эволюционного учения, мы ведь не говорим о " дарвинистской" археологии, правда? " (Ligi 1993:???). Ну, теперь это уже неправда – есть и Дарвиновская археология, но марксистской археологию всё же можно именовать с меньшими основаниями, чем Дарвиновской.

МакГуайр пишет: " Маркс не оставил нам марксизма... Марксизм начинается с идей Маркса, но эта школа мышления росла и ветвилась, как мир общества вокруг нее, и наше знание этого мира менялось" (MacGuire 1992: 24). И несколько далее, " Марксистская интеллектуальная традиция больше, чем труды Маркса" (Ibid., 83). Верно. Но насколько больше? И в чем они продолжают труды Маркса? Велика ли преемственность?

Оказывается, все нынешние западные марксисты в археологии отвергают любую форму детерминизма - энвиронментного, материального или технического (Ibid., 84). А производственно-экономический детерминизм Маркса? Многие из них отвергают приоритет производства, идею объективной науки, законы истории, представление о том, что человеческая история проходит ряд стадий, то есть отвергают и идею формаций (Ibid., 32). Франкфуртская школа марксизма не признает, что базис определяет надстройку, что рабочий класс произведет социалистическую революцию или хотя бы приведет к социалистическому переустройству общества (Ibid., 37 - 39). Экзистенциальные марксисты полагаются не на коллективные действия, а на сознание личности, на индивида (Ibid., 41). Так что же осталось от первоначального марксизма, от учения Маркса, чье имя берется для теории?

Да и сам МакГуайр несмотря на весь свой либерализм не признает Марвина Харриса марксистом (Ibid., 123 - 124), хотя тот сам себя считает таковым. Не случайно вдохновитель и зачинатель западного марксизма Лукач покаялся в своих отклонениях от марксизма, а его друг и соратник Корш, так и не покаявшийся, называл марксизм разбитым горшком, который уже не починить (Ibid., 34). Никос Музелис в журнале " новых левых" спрашивает о своих современниках: " Марксизм или пост-марксизм? " (Mouzelis 1988).

Называться по основоположникам - это черта религиозных учений, усматривающих свое достоинство в неизменной чистоте Священного Писания: буддизм - по Будде, христианство - по Христу, лютеранство – по Лютеру, кальвинизм – по Кальвину. Откуда такая страсть сохранить на своих взглядах имя давнего основателя? Нет же в науке ни эйнштенизма, ни ньютонианства. В религии имя сохраняют как святыню, как гарант истины. В марксизме - как знамя, как символ приобщения к мощному политическому движению, носившему печать прогрессивности и народности. И тоже как культовую святыню. Религиозный аспект в марксизме чрезвычайно велик. Борьба с ересями, диссидентством, мощи в мавзолее, пророки и святые, индексы книг... Советское государство было теократическим, и с религиями оно боролось как с конкурентными конфессиями. В качестве вероучения марксизм проецировал себя на вечность.