Иллюстрации 3 страница

Излагая " диалектическую гносеологию для археологов", МакГуайр защищает разделение между естественными и социальными науками, характерное для западного марксизма - по субъектно-объектным отношениям: в естествознании субъект исследования и объект строго разделены, а в социальных науках смешаны: мы же исследуем людей. Для меня разделение между науками существует, но больше по другим параметрам (по степени универсальности законов, по их проверяемости и т. д.). Для наглядности МакГуайр сравнивает геологию с культур-антропологией. У геологов " объекты их изучения существуют независимо от самого изучения: изучение геологии создает геологов, но не создает камни..." Иное у антропологов: и субъект и объект - люди.

" Есть единство субъекта с объектом. Чтобы быть антропологом, надо иметь информатора, а чтобы быть информатором, надо иметь антрополога. Более того, хоть информатор интересует антрополога, но ведь и антрополог интересует информатора; информатор изучает антрополога, как тот изучает информатора. Так что оба суть активные участники в этом их соотношении и оба изменяются им. Геолог никак не может стать камнем. Камень никогда не станет изучать геолога" (MacGuire 1992: 109).

Эта диалектическая логика от меня ускользает. Я могу любить или ненавидеть мои объекты, но когда я их исследую, я подавляю свои чувства. И уж мне решительно безразлично, как они относятся ко мне. Я изучаю обработанные кремни и тех, кто их некогда сделал, абсолютно одинаково, применяя к ним одни и те же принципы, хотя методы и могут быть разными. Да простит меня МакГуайр, но я изучаю объекты, называемые " крысами", не взирая на то, грызуны это, портящие мое хранилище находок, или археологи-марксисты, пишущие труды по археологии. И мне всё равно, что " крысы" любого вида думают в это время обо мне. Это меня нисколько не изменяет. А если это изменяет их, то чтобы не допустить искажения результатов, я должен принять предусмотренные на сей случай меры и провести соответствующие перерасчеты данных.

Конечно, я изучаю грызунов не теми методами, которыми изучаю кремни, а кремни - не теми, которыми археологов. Но вовлеченность в процесс здесь не при чем. Я вовлечен в процесс не более, чем мой компьютер. По крайней мере, я должен к этому стремиться, и такие возможности у исследователей есть.

На практике приверженцы диалектической археологии занимаются реконструкцией противоречий между интересами разных групп по археологическим материалам. Например, МакГуайр и Сайта в статье 1996 г. исследуют социальные структуры пуэбло XIV века на американском Юго-Западе. Их предшественники разделились в своих трактовках. Одни считали, что это население было эгалитарным: их архитектура и погребальные комплексы очень однородны. Другие видели в этих памятниках четкие признаки иерархии: поселения различались величиной, и всё это на фоне интенсификации земледелия. МакГуайр и Сайта используют данные природной среды и этноистории, чтобы показать, что эти трактовки не исключают одна другую. Они считают, что новообразованные роды сначала оставались в старых поселениях, а при ухудшениях природных условий, зажиточные роды стремились выделиться из эгалитарного общества и удалиться на отдельное место жительства. Отсюда динамика больших и малых поселений и противоречие эгалитарного и иерархизированного быта. Сами авторы и пишущий о диалектике марксистских археологов немец Рейнгард Бернбек приводят эту статью как пример диалектической археологии.

Хоть и можно усмотреть в этих интерпретациях соотношения, подпадающие под принципы диалектики (единство противоречий, конфликт), но диалектики только как способа расуждения. Никакой особой методики их выявления, никакой особой археологической концепции, никакой " диалектической археологии" я здесь не вижу. Это всего лишь иллюстративные материалы для положений философской диалектики, не больше.

Я думаю, что диалектическую археологию можно было бы увидеть только в такой концепции, которая была бы построена методологически на принципах диалектики – на сопряжении противоречий (в самой основе концепции), на скачкообразном изменении основных параметров и т. п. У меня есть надежда, что в своих " Принципах археологии" я изложил некоторые основания такой концепции.

7. Заключение и некоторые уроки. Для нашей страны марксизм долгое время был обязательной политической программой, столь же обязательной философией (практически государственным вероисповеданием) и единственно разрешенным методологичским инструментарием. Когда его пытались применить к археологии, это было одновременно и политическим актом, и свидетельством благочестия, и (по крайне мере формально) изложением верноподданнических настроений, и стремлением решить научную проблему дозволенным способом. Причем политическая составляющая преобладала. А политика, как это всегда бывает, часто менялась, и это то и дело сбивало настройку. Немудрено, что такое сочетание целей делало задачу невыполнимой.

В западном марксизме политическая составляющая (революционность, критика капитализма) присутствовала, но обычно не преобладала, философская ощущалась сильнее и была искренней (поскольку не навязывалась), а нужды методологического инструментария были главными. Всего важнее оказалось то, что западный марксизм, не поддерживаемый государственной властью, не составлял не только единой школы, но в разных своих ответвлениях не представлял целостных концепций. Он был раздерган на отдельные идеи, а это облегчало его проникновение в археологию. Целостную сложную концепцию, да еще с политическим содержанием и философским обоснованием перевести в археологию чрезвычайно затруднительно. Разве что насильственно. Если как следует поднажать, то можно ведь и учение чучхе выразить в археологической форме. Но нужно очень сильно давить. А вот отдельные методологические идеи, очищенные от политических ассоциаций, могут легко найти применение в археологии, как и в любой другой науке.

Если у нас еще будут периоды экономической напряженности и тягот для крупных слоев населения, то в такие периоды тяга к социалистическим ценностям будет усиливаться, и те или иные разновидности марксизма будут иметь шансы прививаться и у нас. Тем более, что родственные традиции и опыт догматического советского марксизма у нас сохраняются.

Частные уроки из этого раздела истории, как мне кажется, напрашиваются сами собой. Мы привыкли считать разработки марксизма в археологии скучными и схоластическими. Большей частью так оно и было. Но расмотрение западного марксизма показывает, что от археологических работ, в которых бросаются в глаза слова " марксизм", " диалектика", " надстройка", " идеология", отшатываться не стоит. Там могут оказаться идеи, совсем не догматические и не схоластические. Многие констатации, на которые опираются эти работы, вполне реальны и требуют объяснения. Многие объяснения, прокламированные как марксистские, вполне резонны. Признание этих работ вовсе не означает признания догматического марксизма.

С другой стороны, когда читаешь работы западных марксистов, при всей их свежести и задоре, часто бросается в глаза наивность рассуждений и примитивность аргументации. Они в большинстве выполнены на весьма поверхностном уровне – чувствуется отсутствие хорошей школы. Среди наших, отечественных старых работ были, конечно, официально-догматические руководящие статьи и бездарно-карьеристские компиляции, но были и серьезные штудии, которые при всей узости теоретической базы (в пределах дозволенного) отличались солидной и интересной разработкой идей (предполагаемо марксистских) в теории и на материале и широким привлечением сравнительных разработок, в том числе и западных. Когда в середине 1970-х я писал " Панораму теоретической археологии" для " Каррент Антрополоджи" и описывал советскую литературу, мне было что привести - без скидок! Эти старые работы не стоит отбрасывать как идеологическую макулатуру, там можно найти много ценного.

И еще одно замечание. Сейчас у нас марксизм как учение - в загоне. Студенты его не изучают, а ученые в большинстве стараются забыть, как дурной сон. После стольких лет насильственной зубрежки это естественно. Но неразумно. Марксизм нужно знать, и знать шире, чем мы его знали прежде. Хотя бы для того, чтобы понимать своих западных коллег, чтобы воспринимать их работы критически и уметь видеть их в системе, чтобы обсуждать соответствующие проблемы квалифицированно. Тем более, что от нас ожидают хорошего знания, по крайней мере, классиков марксизма и истории марксистких идей в археологии.

И тем более, что на Западе, как мы далее увидим, скрытое влияние марксистcких идей в археологии шире, чем их прямое применение.

Вопросы для продумывания

1. Какие еще революционные и социалистические учения существовали в новое время наряду с марксизмом, и есть ли какое-нибудь их отражение в археологии?

2. Есть ли вообще отражение каких-нибудь политических учений в археологии?

3. Марксизм – только работы самого Маркса и его точных перелагателей? А работы его учеников? А можно ли называть работы с существенными отклонениями от концепции Маркса (ревизионистские) марксистскими? Где кончается марксизм?

4. Термин " неомарксизм" имеет ли смысл и какой?

5. Представляются ли Вам работы западных археологов-марксистов марксистскими, пара-марксистскими или пост-марксистскими?

6. На основании представленной здесь характеристики творчества Триггера, попытайтесь сообразить, чем Триггеру так понравились труды Сартра?

7. Возможна ли, по-Вашему, марксистская археология?

8. Какие из марксистских идей представляются Вам наиболее плодотворными, перспективными и привлекательными в археологии?

9. Есть ли, с Вашей точки зрения, ценные компоненты в феминистской или, шире, гендерной археологии?

10. Возможно ли, с Вашей точки зрения, построить особую теорию таких исследований?

Библиография

Аникович М. В. 1994.?????????????????.

Клейн Л. С. 1977. Предмет археологии. - Археология Южной Сибири. Кемерово, издат. Кемеровского университета: 3 - 14.

Клейн Л. С. 1978. Археологические источники. Ленинград, издат. Ленинградского университета.

Клейн Л. С. 1986. О предмете археологии. - Советская археология, 3: 209 - 219.

Клейн Л. С. 1993. Феномен советской археологии. Санкт-Петербург, Фарн.

Клейн Л. С. 1996. Глядя на наше вчера (Randall McGuire. A Marxist archaeology. San Diego et al., Academic Press, 1992, 326 p.). – Archaeologia Petropolitana, № 1, 1996, с. 99 – 106.

Aggar B. 1979. Western Marxism: An introduction. Santa Monica, Cal;, Goodyear Publ. Co.

Bate L. F. 1977.

Bernbeck B. 1994. Bericht ü ber die RATS! - Konferenz 1994. Binghamton University. - Archä ologische Informationen, 17/1: 127 - 129.

Сlark J. G. D. 1957. Archaeology and society. Boston, Mass., Harvard University Press.

Gellner E. 1982. What is structuralism? – Renfrew C., Rowlands M. J. and Segraves B. A. (eds.). Theory and explanation in archaeology. New York et al., Academic Press, 97 – 123.

Gilman A. 1989. Marxism in American archaeology. - Lamberg-Karlovsky C. C. (ed.). Archaeological thought in America. Cambridge, Mass., Cambridge University Press: 63 - 73.

Godelier M. 1977. Perspectives in Marxist anthropology. Cambridge, England, Cambridge University Press.

Harris M. 1979. Cultural materialism: The struggle for a science of culture. New York and Keith, Vintage books and Hart.

Hartman H. 1981. The unhappy marriage of Marxism and Feminism: Towards a more progressive union. – Sargent L. (ed.). Women andrevolution. Boston, Mass., South End Press: 1 – 41.

Hobsbawm E. J. 1978 – 82. The history of Marxism. Brighton, Engl., Harvester Press.

Klejn L. S. 1973. Marxism, the Systemic approach, and archaeology. - Renfrew C. (ed.). Explanation of culture change: Models in prehistory. London, Duckworth: 691 - 710.

Klejn L. S. 1994. Russia's archaeology at the turning point. - VI Russian-Spanish Congress on History, November 1992. Madrid, Publication of Fundacion Cultural Banesto: 193 - 214.

Kohl Ph. 1981. Materialist approaches in prehistory. – Annual Reviews of Anthropology, 10: 89 – 118.

Kristiansen K. 2004. Genes versus agents. A discussion on the widening theoretical gap in archaeology. – Archaeological dialogues, 11 (2): 77 – 132.

Koł akowski L. 1978. Main currents of Marxism. Oxford, England, Oxford University Press.

Leone M. P., Potter P. B., Jr., and Shackel P. A. 1987. Toward a Critical archaeology. – Current Anthropology, 28: 283 – 302.

Ligi P. 1993. National Romanticism in archaeology: The paradigm of Slavonic colonization in North-West Russia. - Fennoscandia Archaeologica X: 31 - 39.

McGuire R. H. 1992. A Marxist archaeology. San Diego et al., Academic Press.

McLellan D. 1979. Marxism after Marx. London, MacMillan.

Merquior J. G. 1986. Western Marxism. London, Paladin.

Montena J. 1980. Marxism y arqueologia. Mexico City, Mexico, Ediciones de Cultura Popular.

Mouzelis N. 1988. Marxism or post-Marxism? - New Left Review, 167: 107 - 123.

Patterson Th. C. 1986. The last sixty years: Towards a social history of Americanist archaeology in the United States. – American Anthropologist, 88 (1): 7 – 26.

Saitta D. 1989. Dialectics, critical inquiry, and archaeology. - Pinsky V. and Wylie A. (eds.). Critical traditions in contemporary archaeology. Cambridge, Mass., Cambridge University Press: 38 - 43.

Saunders T. (ed.). 1992. Revenge of the Grand Narrative: Marxist Perspective in archaeology. Avebury, Alderhost.

Spriggs M. (ed.). 1984. Marxist perspectives in archaeology. Cambridge, Mass., Cambridge University Press.

Trigger B. G. 1984a. Alternative archaeologies: nationalsit, colonialist, imperialist. – Man (N. S.). 19: 355 – 370.

Trigger B. G. 1984b. Marxism and archaeology. - Macquet J. and Daniels N. (eds.). On Marxian perspectives in anthropology: Essays in honor of Harry Harry oijer 1981. Malibu, Undena Publications: 59 - 97.

Trigger B. G. 1985. Marxism in archaeology: real or spurious? - Reviews in Anthropology, vol. 12: 114 - 123.

Trigger B. G. 1989. History and contemporary American archaeology: a critical analysis. - Lamberg-Karlovsky C. C. (ed.). Archaeological thought in America. Cambridge, Mass., Cambridge University Press: 19 - 34.

Иллюстрации

1. Вариации во времени обращения мечей в периоде III бронзового века Дании по 104 наблюдениям для 5 зон, по К. Кристиансену 1978 (Kristiansen 1978: 161, fig. 3).

2. Соотношения между временем обращения и потреблением мечей в бронзовом веке Дании, сверху – ранний бронзовый вее, снизу – поздний. Обращаемость высчитана делением новых мечей на сношенные. По К. Кристиансену (Kristiansen 1978: 166, fig. 7, 8).

3. Соотношения между густотой населенности (сколько гектаров на погребение) и потенциалом производительности (количество мер качества на погребение). По К. Кристиансену (Kristiansen 1978: 173, fig. 12).

4. Соотношения между количеством земли и качеством ее на заселенных и незаселенных участках, показывающие стратегию добывания пищевых ресурсов. Римскими цифпами отмечены периоды бронзового века. Квадраты представляют средние из 10 лучших и 10 худших районов. Звездочки на диагонали отмечают средние для каждой зоны. По К. Кристиансену (Kristiansen 1978: 171, fig. 11).

5. Процесс структурирования по Гидденсу (в представлении Бернбека) и по Бернбеку (Bernbeck 1997: 312, Abb. 14.4).

Глава 42. Синтез и постижение

1. Кембридж: этнические проблемы. В пору лидирования пост-процессуализма центром мировой археологии был, несомненно, Кембридж. Что же происходило в Кембридже в пору схода пост-процессуализма со сцены? Основной фигурой в Кембридже оставался Ренфру.

В последний этап своей карьеры Ренфру вступил с середины 80-х - начала 90-х годов. Расширение его деятельности можно отметить с середины 80-х. В 1986 к заведованию кафедрой в Кембридже прибавилось руководство одним из колледжей, из которых состоит Кембриджский университет - колледжем Иисуса (Ренфру был Мастером колледжа более десяти лет - до 1997 г.). Также во второй половине 80-х он близко сошелся с миллионером МакДоналдом, которому чрезвычайно понравились его книги, и этот миллионер отвалил ему большую сумму на строительство нового археологического института. Кембриджский муниципалитет запретил строить институт в центре города, разрешил только в пригородах. Ренфру пустил в ход свои связи и победил город Кембридж - добился разрешения строить поблизости от кафедры археологии. Ныне здание Института МакДоналда стоит в центре Кембриджа. В 1990 г. Ренфру стал первым директором этого института.

Он был также членом бесчисленных академий и обществ, председателем разных комитетов. В 1991 г. за общественную и научную деятельность 54-летнему Ренфру (рис. 1) был пожалован королевой титул лорда Кеймсторна, и он занял место в палате лордов. Тогда же вышел его великолепный всеобъемлющий учебник археологии, написанный совместно с Полом Баном (Paul Bahn) " Археология: теория, методы и практика". Ничего более современного и полноценного в археологии нет (вышло уже четыре издания).

В 1992 г. я участвовал вместе с Триггером, Флэннери и Ренфру в Лондонской юбилейной конференции памяти Чайлда (рис. 2). Председателем конференции был Дэвид Харрис, основным специалистом по Чайлду считался Триггер, но завершал эту конференцию подытоживающим докладом Ренфру. В 1993 г. появилось его автобиографическое интервью в " Каррент Антрополоджи" (взятое в 1991 г.) – такие интервью этот лидирующий в антропологических науках журнал берет только у самых крупных ученых мира.

В 1993 же году я был гостем Ренфру в колледже Иисуса, сидел по правую руку от Ренфру за трапезой. Все профессора в длинных черных мантиях восседали за длинным столом по обе стороны от него. Когда Ренфру было угодно заговорить, все внимательно слушали. Когда Ренфру обращался к кому-либо, справа или слева или через стол, выделенный профессор почтительно и без разглагольствований ответствовал: " Yes, Master! ", " No, Master".

И профессорство и директорство продолжалось до 2004 г., когда Ренфру ушел со всех своих постов на пенсию в возрасте 67 лет.

За этот период два основных направления выделяются в его исследованиях – проблемы этногенеза и проблемы археологической этики.

Еще в 1973 г. Ренфру участвовал в обсуждении корреляции лингвистических и археологических данных по преистории Греции – он стремился доказать автохтонное формирование греков. В середине 80-х он вернулся к этой проблеме в гораздо более широкой постановке. По его воспоминаниям, стимулом послужило появление старого Кристофера Хокса на семинаре, который Ренфру давал в Оксфорде. Хокс заявил: " Профессор Ренфру полностью ошибается. Разве он не знает, что греки были индоевропейцами? " Подразумевалось, что догреческое население не было, значит, греки – народ пришлый – из Центральной или Восточной Европы (Renfrew in Bradley 1984: 78). В 1987 г. взгляды Ренфру на проблему происхождении языковых семей были изложены уже в книге " Археология и язык: загадка происхождения индоевропейцев", которая вызвала ожесточенную полемику и вскоре появилась в переводах в Риме, Париже, Барселоне, Стокгольме, Осло и Токио. Большая статья " Археология и язык" появилась в " Каррент Антрополоджи" на следующий год, но очевидно была отослана раньше, только публикация запоздала по сравнению с книгой потому, что подготовка и проведение обсуждения, обычного для этого журнала заняли много времени. Серия работ, начавшаяся с этой книги и статьи, не прекращалась до 2003 г. и составила не менее 30 статей. Одна из последних работ – сборник 2002 г. под редакцией Питера Беллвуда и К. Ренфру " Проверяя гипотезу распространения сельского хозяйства/языка".

Теперь Ренфру, отступил от идеи автохтонности и связал индоевропеизацию Европы с распространением земледелия и скотоводства с Древнего Востока. Точнее, он сохранил автохтонность происхождения большинства индоевропейских языков (почти все они, по Ренфру, сформировались там, где их застала история), но происхождение их основы, всей индоевропейской речи, ее глубокое прошлое возводится им к Ближнему Востоку. Ведь, несмотря на всю перестройку хронологии, всё же, в общем и целом, остается незыблемым: неолитическая революция произошла раньше на Востоке и оттуда распространилась на Европу. Греки получаются самыми ранними земледельцами и индоевропейцами в Европе. Можно говорить о самостоятельности возникновения очага металлургии на Балканах, но всё же на Востоке такие очаги возникли на два тысячелетия раньше (рис. 3).

Книга полна стремлением дискредитировать индоевропейское языкознание с его " лингвистической палеонтологией" и моделью разветвления языков от праязыка, распространения дочерних народов миграциями. Ренфру прямо (и неоднократно) ссылается на инициативу русского линвиста и этнолога евразийца Н. С. Трубецкого, который, будучи в эмиграции, предложил в 1939 г. заменить праязык и генеалогическое древо индоевропейских языков противоположной моделью – их взаимовлиянием и сближением в ходе длительных контактов. Эта идея отдаленно напоминает " теорию волн", выдвинутую Иоганнесом Шмидтом еще в 1872 г., но гораздо больше повторяет разработанную (в 1920-е годы) с несуразной аргументацией яфетическую теорию акад. Н. Я. Марра, еще в 20-е же годы развернутую в " новое учение о языке" со схемой пирамиды вместо генеалогического древа и с " теорией стадиальности". Эмигрант Трубецкой, считавший Марра сумасшедшим, не ссылался на него, а Ренфру вряд ли считал неудобным ссылаться на большевика Марра, скорее просто не подозревал, кто стоит за солидным лингвистом князем Трубецким.

Идея движения языков из Малой Азии была выдвинута Ренфру вслед за советскими лингвистами Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Ивановым, опубликовавшими в 1980 – 81 большие статьи в " Вестнике древней истории" (они были переведены на английский в 1983) и тяжеленный двухтомник в 1984. Правда, Ренфру заявил, что пришел к своим взглядам независимо, но работы советских авторов были опубликованы на русском и английском на несколько лет раньше, а взгляды уж очень схожи. Только у Иванова – Гамкрелидзе всё движение исходило из Восточной Анатолии, Закавказья и Северной Месопотамии, а у Ренфру - из Центральной Анатолии; у Гамкрелидзе – Иванова в степи индоевропейцы проникали с юга, у Ренфру – через Центральную Европу. Подавляющее большинство археологов, да и лингвистов отвергли концепцию Гамкрелидзе – Иванова (наиболее веские возражения представлены И. М. Дьяконовым), мало кто принял ее и в версии Ренфру. Достаточно сказать, что если бы индоевропейская речь действительно медленно продвигалась из Анатолии по Европе с диффузией производящего хозяйства, то степень лингвистического сходства индоевропейских языков соответствовала бы степени их территориальной близости между собой и удаленности от Анатолии, чего нет. Кельтские (очаг в центральной Европе) не ближе к хеттскому или индоарийскому, чем славянские, и не на полдороге между германскими и греческим.

Ренфру должен был как-то усиливать аргументацию. В начале 90-х он прибег к привлечению естественнонаучных данных – исследований по генетике – и расширил проблематику на все языки, углубив корни (лингвистические и археологические) в палеолит. Это его статья 1992 г. " Археология, генетика и языковое разнообразие" в журнале " Мэн" и несколько других работ. На место расоведения палеоантропологов, основанного на сравнительной остеологии, он поставил более современные серологические исследования генетиков, которые составили карты распределения для множества признаков состава крови. Например, пишет Ренфру, отрицательный резус-фактор, почти отсутствующий у народов Сибири, постепенно повышается к западу и достигает наибольшей величины у басков (рис. 4), а баскский язык, как известно, совершенно изолирован, не принадлежит ни к одной из известных семей языков. В 1999 г. Ренфру созвал в Кембридже европейскую конференцию по распределению свойств человеческого генома (труды конференции изданы в виде сборника " Археогенетика" в 2000 г. под редакцией Ренфру и Кейти Бойл). Это анализ ДНК в митохондриях (наследование по женской линии) и в хромосомах Y (по мужской). На этом основании Ренфру следом за генетиками (Кавалли-Сфорца и др. – те начали это еще в 70-х) рисует картину постепенного расселения индоевропейцев слабеющими с расстоянием волнами из Передней Азии к западу Европы, а баски оказываются сохранившимся остатком прежнего, доиндоевропейского населения.

Однако, по крайней мере на его карте резус-фактора, это выглядит таким гладким благодаря подлаженной к этой идее штриховке зон (ее интенсивность не соответствует ранжированию показателей). Если же сделать ее более логически последовательной (чтобы интенсивность тушевки соответствовала числовым значениям резус-фактора), то выявится иная картина (рис. 5). Станет видно, что от широкого полукольца, проходящего от Южной Африки через Индию к Зауралью, с сильнейшей концентрацией отрицательного резус-фактора, идет к центру этого полукольца не нарастание, а постепенное, кольцевыми зонами, убывание – интенсивность слабеет и концентрическими волнами сходится к территориям Польши, Восточной Германии и Южной Норвегии (вот где центр!). А территория басков выглядит аномалией, ближе всего совпадающей с внешним кольцом. Пожалуй, баски действительно могут быть остатком старого населения Европы и Африки. Но что касается индоевропейцев, то исходя из наличной картины, логичнее предположить распространение из североевропейского центра к окраинам, чем из очень странного полукольцевого региона к центру. А для Ренфру главным во всей картине была как раз возможность доказать распространение языков вместе с земледелием и скотоводством из Анатолии.

Марек Звелебил и Лилли в 2000 г. убедительно показали (и это принято многими – см. Gkiasta et al. 2003), что, по данным генетики и археологии, только для Балкан, Южной Италии и области линейно-ленточной керамики (по Дунаю) устанавливается смена населения (и, стало быть, миграции) при переходе от мезолита к неолиту. Для всей остальной Европы (Западной, Северной, Восточной и части Центральной) наблюдается сосуществование местного мезолитического населения с неолитическим, которое лишь частично состоит из пришельцев, а в значительной части представляет собой ассимилированных аборигенов. Поэтому лишь для первой, южной группы европейских популяций малоазийское происхождение языка весьма вероятно. Для второй, покрывающей значительную часть Европы, это уже проблематично. А очаг распространения индоевропейской речи мог располагаться то ли в первой области, то ли во второй. То есть то ли в Южной Прибалтике, то ли на Дунае.

Для выяснения еще более глубоких корней языков Ренфру прослеживает образование предполагаемых современными лингвистами обширных первоначальных семей языков – ностратической (включающей в себя индоевропейскую, семито-хамитскую и другие), а также подобные ей в Азии и Америке, а их образование предполагает углубление в палеолит и продвижение к формированию человечества. Средством этих исследований служат еще более тонкие генетические анализы – на уровне хромосом и ДНК, в частности анализ митохондрий в хромосомах. Они существуют только в хромосомах Х и, следовательно, передаются только по материнской линии. Как по разновидностям ДНК, так и по митохондриям африканцы противостоят всему остальному человечеству, то есть общий предок был близок к африканскому региону или в нем, а древнейшие находки гоминид подтверждают последнее решение. Группирование подобных данных позволяет проверить и гипотезы о ветвлении этих первоначальных языковых семей и, привлекая археологические данные о культурах, реконструировать этногенез.

В этих работах Ренфру очень мало археологии, больше лингвистики и еще больше генетики. Здесь он выступает уже не как археолог, а как преисторик-синтезатор. Любопытно, что как в своем новом интересе к этногенезу, так и в конкретном экзотическом решении проблемы индоевропейцев Ренфру, как ни странно, опять идет по следам советской науки. Ведь для послевоенной советской археологии был характерен именно всепроникающий, я бы даже сказал, болезненный интерес к этногенезу. Советская археология 50-х – 60-х, пожалуй, разрабатывала проблемы этногенеза теоретически и практически интенсивнее любой другой археологии мира, кроме разве польской. Потом она несколько охладела к этим проблемам. С 1960-х стали появляться работы по этногенезу в Германии (Вильгельма Мюльмана, В. Бернгарда и А. Кандлер-Пальсон), Австрии (Эмериха Фрациса, Фалько Дайма), позже в Англии (Юджина Рузенса) и др. В 1997 в Нью-Йорке вышла книга С. Джоунса " Археология этничности" (Jones 1997). Но прорывом в этом были многочисленные и привлекшие общее внимание работы Ренфру с конца 80-х до настоящего времени. На рубеже веков даже в трудах по мезолиту (!), например, в докладах VI международной конференции по мезолиту Европы (Larsson et al. 2000), много места уделено этничности и этногенезу.

Если в СССР интерес к этногенезу был стимулирован чувствами патриотизма в связи с Отечественной войной, то на Западе этот интерес, вероятно, подогревался обилием национальных государств, выделившихся из распадающихся империй в Африке, Азии, а затем и в Европе. Британская правящая элита хотела бы знать, что ими движет и как с ними управляться, а лорд Кеймсторн как ее член почувствовал и выразил этот интерес.