Глава 12. Дивергенция античной археологии 3 страница

При появлении в Вене Конце опубликовал программную работу " О значении классической археологии". В ней, в согласии с Преллером, он выступил против ограничения классической археологии произведениями искусства. " Памятник" – это не обязательно произведение искусства, а любой древний предмет. Определяя задачи археологии, Конце отказался считать памятники основным предметом археологического исследования, потому что керамика не подходит под это обозначение. Предметом археологии являются, по Конце, " все человеческие идеи, заключенные в пространственную форму". Топографию он считал частью археологии. Но Конце еще сохранял " историю искусств" как общее определение интерпретирующей части дисциплины.

Здесь, в Вене, он основал вместе с Отто Гиршфельдом " археологически-эпиграфический семинар" – первое университетское преподавание археологии в Вене, и с него началась в Австрии традиция изучения провинциально-римской археологии. В Вене же его исследованиями по древнегреческому искусству был открыт геометрический стиль. Наконец, из Вены же была снаряжена его знаменитая экспедиция на Самофракию. Из венских учеников Конце особенно известен Эммануэль Лёви (Emmanuel Lö wy). Следующим местом его деятельности был Берлин. Там, однако, он работал не в университете, а в музеях, где с 1877 г. был директором собрания скульптур, и в Археологическом институте, первым секретарем которого был с 1887 по 1905 г.

В середине XIX века австрийское правительство состояло в жесткой конкуренции с Пруссией за право объединить Германию. Австрийский канцлер Меттерних, будучи (на расстоянии) почетным председателем Института Корреспонденции, запретил австрийцам участвовать в нем, поскольку он становился всё больше чисто немецким институтом. После смерти Меттерниха дела Австрии приняли дурной оборот. В 1866 г. Австрия потерпела военное поражение от Пруссии, и объединение Германии пошло быстрым ходом под главенством Бисмарка. Австрии срочно были нужны громкие успехи за рубежом, чтобы загладить поражение. Австрийское правительство само потребовало от Конце плана раскопок в обследованных им землях Греции. Парадоксально, что во главе экспедиции был поставлен немец на австрийской службе. Правительство предоставило в распоряжение экспедиции военное судно. Экспедиция на Самофракию была первой, в которой участвовали архитекторы (Алоис Хаузер и Георг Ниман) и первой с собственным фотографом. Работы были проведены в течение двух полевых сезонов – 1873 и 1875 годов.

Самофракия была выбрана не случайно. На этом острове в древности располагалось известное святилище, посвященное " великим богам Кабирам", и тут совершались таинственные мистерии с кровавыми жертвами и посвящениями. Уже после первого посещения Конце во время его островного путешествия, тут в 1863 г. побывал французский вице-консул Шампуазо (Champoiseau) и произвел небольшие раскопки. Во время этих раскопок были обнаружены до 200 обломков большой женской статуи, которые Шампуазо и отослал в Париж. Там из них составили крылатую фигуру богини и определили статую как " декоративную фигуру среднего достоинства" (и здесь действовала эстетическая классификация на манер Отто Яна). Только в 1869 г. Вильгельм Фрёнер (Frö hner) признал за скульптурой высокую художественную ценность. Ныне эта статуя известна всему миру – это была Нике Самофракийская, представляющая теперь одну из лучших достопримечательностей Лувра.

Австрийская экспедиция работала неподалеку от места находки, и в числе ее открытий были куски цоколя, представлявшего нос военного корабля. На этом носу и стояла Нике – точно в том виде, в котором она изображена на монетах Димитрия Полиоркета после морской победы при Саламине в 306 г. Обломки цоколя отослали в Париж, и они дополнили статую Нике. Но самый важный результат работ экспедиции был тот, что был открыт весь комплекс святилища. Не отдельное здание или его часть, а все относящиеся к нему постройки. Архитекторы предприняли точные графические реконструкции всех важных блоков святилища. Стратиграфические наблюдения позволили установить этапы истории святилища. Кроме того, экспедиция тщательно фиксировала формы керамики, это и позволило Конце выявить геометрический стиль как предшественник ориенталистического.

Как ученик Герхарда, Конце считал, что " там, где скрещиваются поперечный разрез классической филологии и продольный разрез искусствоведения, там и точно там лежит область классической археологии" (Schiering 1969: 81). Но на деле филология его занимала мало, а его труды далеко отошли от этого идеала, подчиняясь требованиям времени и общественного развития. Интересы исследователей сдвинулись в сторону широкого изучения культуры, лежащей в основе развития искусства и в основе понимания его отдельных произведений. Фигурально говоря, вместо статуи его предметом стал действительно цоколь.

Когда в 1877 г. Конце (рис. 12.7) переехал в Берлин и возглавил скульптурное отделение Берлинского музея, он стал думать о раскопках еще одного из семи чудес света – Пергамского алтаря, точнее - Пергама с его алтарем. Конце свел близкое знакомство с инженером Карлом Гуманом (Karl Humann), давно мечтавшим о раскопках этого памятника и собиравшим все находки и сведения с этих мест. Гуман (Stoll 1964; Kunze 1991) с 1861 г. жил в Малой Азии, а с 1869 г. центром его инженерной деятельности был турецкий городок Баргама – древний Пергам, столица царства Атталидов. Гуман с ужасом наблюдал, как обломки древних мраморных статуй пережигаются местным населением на известь, и предпринимал меры против этого варварства, насколько это было в его силах. С 1864-65 гг. он мечтал о раскопках. Несколько фрагментов рельефа с фигурами больше человеческого роста он в 1871 г. послал в дар Берлинскому музею, но на них там не обратили внимания. Только с приездом Конце в Берлин дело сдвинулось с мертвой точки. Конце вступил в союз с Гуманом, они заручились поддержкой кронпринца и выхлопотали у Турции фирман на производство раскопок. По условию фирмана две трети находок немцы увозили с собой, треть оставалась Турции.

В 1878 г. Гуман начал раскопки, общее руководство которыми осуществлял Конце (он не всегда мог оторваться от берлинских дел). Стена византийского времени, венчавшая собой пергамский акрополь, оказалась как бы покрывалом, под которым лицевой стороной вниз лежали 39 плит огромного фриза. Гуман в романтическом духе описывает, как, поднявшись на акрополь, он и его помощники другими открывали плиты:

" Когда мы поднимались, семь громадных орлов кружились над акрополем, предвещая счастье. Опрокинули первую плиту. То был могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращенный к нам мускулистой спиной, голова повернута влево, с львиной шкурой на левой руке … Пала вторая. Великолепный бог, всей грудью обращенный к зрителю, настолько могучей и все же так прекрасной, какой еще не бывало. С плеч свешивается плащ, развевающийся вокруг широко вышагивающих ног. … На третьей плите представлен сухощавый гигант, упавший на колени, левая рука болезненно хватается за правое плечо, правая рука как будто отнялась; прежде чем он совершенно очищен от земли, падает четвертая плита: гигант падает спиною на скалу, молния пробила ему бедро – я чувствую твою близость, Зевс! Лихорадочно я обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени. … " Три подходят друг к другу" восклицаю я, и стою уже около четвертой: и она подходит – гигант, пораженный молнией, падает позади божества. Я положительно дрожу всем телом. Вот еще кусок – ногтями я соскабливаю землю: львиная шкура – это рука исполинского гиганта – против этого чешуя и змеи – эгида! – это Зевс! … Глубоко потрясенные стояли мы трое счастливых людей вокруг драгоценной находки, пока я не сел на Зевса и облегчил свою душу крупными слезами радости" (Михаэлис 1913: 181).

" Сел на Зевса" – и от переполнявших чувств даже не заметил кощунства восседания на боге.

Турецкое правительство продало Германии свою долю находок, рельефы упаковали в 462 ящика общим весом в 35 тонн, и в Берлине Пергамский алтарь выстроили в музее целиком. Но Конце не ограничился этой добычей. Он продолжил раскопки и закончил их только через девять лет, в 1886 г., когда был открыт весь город. Здесь обнаружилась разница между чувствительным энтузиастом, романтиком и искателем сокровищ искусства Гуманом и профессиональным археологом Конце, нацеленным на изучение всей античной культуры.

9. Эрнст Курциус в Олимпии. Ко времени объединения Германии в центре немецкой классической археологии стоял Эрнст Курциус (Ernst Curtius, 1814 – 1896; см. Hashagen, 1904; Curtius 1913; Heres 1979а). Старше Конце на 17 лет, Курциус родился в Любеке в набожной семье юриста, любителя музыки. Университетское обучение проходил в Бонне у Велькера, потом в Гёттингене у Карла Оттфрида Мюллера, потом в Берлине у Герхарда. В 1837 г. поступил учителем в семью философа К. А. Брандиса, жившего в Греции. Он был с Мюллером при последней поездке того в Грецию – там Мюллер умер на его руках.

В 1844 г. Курциус прочел в Берлине публичную лекцию об Акрополе, после которой писал родителям: " Я весь Берлин зажег интересом к Акрополю, и единственное, за что меня упрекали, это за недостаточно глубокий поклон в сторону королевской ложи. Люди увидели крутой затылок республиканца" (Heres 1979а: 135). После лекции его пригласили воспитателем кронпринца Фридриха-Вильгельма, в будущем на три месяца германского императора Фридриха III. В 1856 г. Курциус занял в Гёттингене филологическую кафедру на 12 лет, после чего в 1868 г. вернулся в Берлин, где унаследовал от Герхарда кафедру в столичном университете и одновременно работал в Берлинских музеях.

Очень важны для будущей методики Курциуса были его работы в Афинах и Аттике в области археологической топографии. В 1862 г. он обобщил их в книге " Аттические исследования". В 1875 г. за этим последовали тригонометрические съемки Афин и окрестностей, для которых Курциус воспользовался услугами инспектора-топографа генерального штаба Й. А. Кауперта. В 1878 г. они вдвоем эту съемку издали. Это было для Курциуса хорошей практикой топографического восприятия памятника и его окрестностей, как средства увидеть античную жизнь в целом. Затем Курциус приступил к раскопкам Олимпии.

Еще Винкельман мечтал очистить округу святилища Олимпии от мусора (или того, что мы сейчас называем культурным слоем). В 1852 г. Курциус прочел публичную лекцию об Олимпии в Берлине, надеясь привлечь к ней общее внимание. Росс объявил сбор денег на раскопки, но удалось собрать всего 787 марок. Все знают, что Олимпийские игры были возобновлены по инициативе барона Кубертена в 1896 г. Но на деле они возобновились раньше, хотя и в более скромном объеме, возобновились не без связи со стараниями Курциуса. Богатый грек Константин Эвангелис Цаппас пожертвовал крупную сумму, но не на раскопки, а на возобновление олимпийских игр, и в 1859 г. состоялись первые, еще очень непрезентабельные игры, вторые – в 1870. Тем временем в Германии завершилось объединение, и новая мощная империя, проведшая (еще в качестве Пруссии) несколько успешных войн (с Данией, Австрией и Францией), захотела показать всему миру свою культурную миссию и загладить неблагоприятные впечатления от агрессии. Для этого Олимпия была наилучшим выбором: всегреческое святилище с богатейшей сокровищницей и статуей Зевса работы Фидия (одним из семи чудес света), к тому же потенциальный центр спортивной активности. Статуя Зевса высотою с трехэтажный дом (13 метров) была выполнена из слоновой кости и золота, но когда христиане пресекли действие святилища, она была увезена в Константинополь и там погибла при пожаре. Однако храм, содержавший ее, должен был остаться, как и все сооружения святилища.

Германия вступила в переговоры с греческим правительством, чтобы получить разрешение на раскопки. Учитывая греческий закон, запрещавший вывоз древностей, находки должны были остаться в Греции, немцы получали только документацию. Германия согласилась. Против траты на эти раскопки был Бисмарк, недолюбливавший либерального кронпринца, а заодно и его учителя, но сопротивление удалось сломить. На раскопки Германия затратила 800 000 марок – сумма по тому времени огромная, из нее значительную часть уплатил лично император Вильгельм I. Экспедиция продолжалась 7 лет (1875 – 1881), а фундаментальная публикация закончилась в 1896 г. Эрнст Курциус (рис. 12.8) возглавлял внушительную команду специалистов, его помощниками были Георг Трёй и Адольф Фуртвенглер (Adolf Furtwä ngler), участвовали архитекторы Фридрих Адлер (Friedrich Adler) и Вильгельм Дёрпфельд (Wilhelm Dö rpfeld, 1853 - 1940), а также эпиграфисты.

Была раскопана вся площадь святилища, со всеми строениями. Ни одно здание не было брошено недоисследованным, все работы доведены до конца. Добытые фрагменты тотчас приводились в их прежнее положение, то есть раскопки тут же превращались в реставрацию. В своей длинной истории Олимпия подвергалась землетрясениям, и упавшие колонны представляли собой сдвинутые стопки наклоненных барабанов. Их составляли в колонны. Найдена была мастерская Фидия, удостоверенная надписями, открыта статуя Гермеса работы Праксителя, а также еще одна статуя Нике – огромная, стоявшая на семиметровом цоколе, 13 тысяч бронзовых изделий, тысяча надписей. Но главное – весь комплекс святилища: храм Зевса, храм Геры, алтарь Зевса, стадион, и прочее. Это были образцовые раскопки, опубликовано 5 томов ежегодных отчетов и 5 томов исследований (Mallwitz 1977).

Эти раскопки были направлены на исследование всего святилища, его функционирования, его связей в рамках истории культуры. Впрочем, в своих докладах Курциус еще считал классическую археологию частью филологии, говорил по старинке и о целях истории искусства. Но раскопки, несомненно, были уже более широкого плана.

Германия поддерживала их, прежде всего, ради определенных политических целей. Немецкий филэллинизм со времен Винкельмана утратил демократический дух и гуманистическую настроенность (Butler 1958; Marchand 1996; Schneider 1997). Курциус это хорошо понимал и то ли играл на этом, то ли сопереживал этому. Особенно в докладах 1867 и 1871 гг. он проводил параллель между греческой и немецкой культурами, говорил о " внутреннем сплаве эллинского и немецкого духа". В 1883 г. на дне рождения кайзера он произнес доклад " Греки как мастера колонизации", в котором он сравнивал культурные достижения греков с начинающейся колониальной политикой кайзера (Borbein 1979; Bruer 1994: 147). А кайзер Вильгельм I сам проводил раскопки на Корфу и появлялся на заседаниях Археологического общества; это он к сыну своему пригласил воспитателем Курциуса, а к внуку – Кекуле фон Штрадоница.

Не нужно думать, что всё это свидетельствует о массовой поддержке новой тенденции в археологии, о всеобщем энтузиазме и о золотом веке науки. Всё было так же, как сейчас. Новаторы были одиночками, деятельность их то и дело наталкивалась на непонимание и равнодушие, просто условия способствовали их преодолению больше, чем в другие времена. Но золотого века не было.

В феврале 1880 г., после чуть ли не всех успехов в Олимпии, Эрнст Курциус пишет своему брату о Бисмарке:

" Рейхсканцлер вдруг забрал назад заявку на дополнительный кредит в 90 тыс. марок, который был уже принят и лежал в парламенте… Ему, кажется, внезапно почудилось, что наш контракт невыгоден и тому подобное…Теперь мы пробиваем центр Альтиды и находим чудесные древние глиняные изображения Геры и т. д., но перед лицом широкой публики это нам не помогает".

Почти одновременно в феврале 1880 Фуртвенглер пишет из Бонна своему коллеге Георгу Трёю: " Лекции я читаю два раза в неделю, и именно об Олимпии… Можно было бы подумать, что при такой теме у меня полно слушателей – пальцем в небо! Только десять человек, и из них всегда некоторые прогуливают. Интерес к Олимпии здесь никак не горячий".

Тому же Трёю кронпринц Бернгард Саксен-Мейнингенский объяснял в письме: " Для тех, кто не интересуется древним миром как таковым, найдено слишком мало произведений искусства, бросающихся в глаза сразу. Это и есть причина, по которой рейхстаг не идет навстречу представленным заявкам на ассигнования" (Sichtermann 1996: 273).

То есть рейхстаг отказал в продолжении финансирования именно потому, что не было тех самых эффектных произведений искусства, которые все привыкли считать оправданием расходов на археологию. Спас дело кайзер Вильгельм I, любитель археологии, и из своих личных средств выдал 80 тысяч на завершение раскопок.

Для Курциуса это был вопрос принципиальный. Он писал:

" Чтобы добиться всестороннего понимания эллинской культуры, недостаточно исследовать ее на вершинах научного познания или художественных достижений. Также и практическая жизнь эллинов, их отношение к природным вещам, культура землепользования, промышленность и торговля не должны оставаться исключенными из науки о древностях" (цит. по Heres 1974: 144).

В этих словах любимого археолога будущего императора отражались демократические интересы времени. В поклонах придворного всё еще давал себя знать " крутой затылок республиканца".

Умер Курциус в один год с Фиорелли - 1896.

10. Шлиман в Трое. Многолетние раскопки Генриха Шлимана (Heinrich Schliemann, 1822 – 1890) в Гисарлыке (Турция) в поисках Гомеровой Трои начались в 1870 г., так что с рассказа о них надо бы начинать всё изложение новой серии раскопок. И кампании Конце на Самофракии и работы Курциуса в Олимпии развернулись позже. Но вначале раскопки Шлимана не носили строго методического характера, таковой они приобрели только с приглашением Дёрпфельда из Олимпии, а это произошло лишь в 1882 г. В этом смысле Конце и Курциус имеют приоритет.

Однако были ли их раскопки стратиграфическими в точном смысле этого слова? Когда Конце начинал раскопки на Самофракии, он преследовал цель раскрыть святилище таким, каким его описывали античные авторы – сооружением IV в. до н. э., для которого работал Скопас, хотя было также известно, что в эллинистический период там основывали храмы Птолемеи (в III н. э.). Курциус в Олимпии прямо преследовал цель реконструировать святилище таким, каким его описывал Павсаний, что, по представлениям раскопщиков, примерно совпадало с состоянием перед разрушением. Достаточно убрать слежавшийся мусор и поставить упавшие колонны, собрав сдвинувшиеся барабаны, – и получишь реконструкцию святилища. Вот и Шлиман, оказавшись перед огромным холмом Гисарлыка, хотел только одного – пробиться сквозь все наслоения позднейшего времени к древнейшему слою, где на материковом основании должна была покоиться Гомерова Троя. Коль скоро с Трои начиналась греческая история, то Троя и должна была находиться в самом низу, а всё позднейшее его не очень интересовало.

Во всех случаях целостный охват большого памятника был запланирован заведомо, но стратиграфическое исследование памятника не предусматривалось, во всяком случае, ему не отводилась большая роль. Заслугой всех трех археологов было привлечение архитекторов ради точности описания архитектурных сооружений, а архитекторы немедленно ввели стратиграфические наблюдения, чтобы разобраться во взаимоотношении строений и в последовательности этапов строительства. Кроме того, и сами археологи, начав раскопки, тотчас сообразили, что их объекты имели некоторую историю, пусть и казавшуюся им поначалу незначительной, и что для реконструкции нужно выяснить последовательность разрушения, для понимания целей – последовательность сооружения, а для понимания развития и значения святилища – последовательность этапов функционирования. А всё это означало стратиграфические наблюдения. Стратиграфия же, заимствованная из геологии, уже применялась в первобытной археологии. Во второй половине пятидесятых годов это были исследования торфяников в Дании (Ворсо и Стеенструп), свайных поселений в Швейцарии (Келлер и Тройон) и террамар в Италии (Кастальди и Штрёбель), а еще раньше, в сороковые годы, это были исследования Буше де Перта во французских каменоломнях. Да ведь еще Рюдбек во второй половине XVII века применял стратиграфию при раскопках, даже рейку изобрел.

Конечно, Шлиман оценил значение стратиграфических наблюдений позже своих коллег Конце и Курциуса. Их раскопки были методически гораздо более строгими и детальными. Но их стратиграфия не была столь глубокой, наглядной и эффектной, как у Шлимана. Если говорить о первой разбивке всего памятника на многочисленные слои и разнесении по слоям всех построек и вещей, то это было сделано в раскопках Шлимана, и сделано это было еще до прибытия Дёрпфельда, правда, не сразу. За двадцать лет Шлиман провел четыре кампании раскопок и после каждой тотчас публиковал результат. В первую же кампанию раскопок, четырехлетнюю (1870 – 73), пробив сквозь весь холм огромную траншею север – юг, Шлиман получил два огромных разреза через всю толщу. К концу 70-х годов он различил в этих разрезах семь строительных слоев (снизу вверх I - VII), которые он правильно расценил как остатки семи городов, построенных один поверх другого. Потом уже после смерти Шлимана было Дёрпфельдом добавлено сверху еще два слоя – VIII и IX (античный и эллинистически-римский), не выделенных Шлиманом вначале.

Шлиману пришлось сразу же отказаться от идеи узнать Гомеровский город в первом снизу: это был очень скромный поселок, не отвечавший его представлению о граде Приама. Шлиман увидел Гомеровский город во втором снизу, поскольку это была достаточно древняя и в то же время внушительная цитадель, с более мощными стенами и башнями, чем в слоях III – V. Уже после смерти Шлимана Дёрпфельд установил, что эти укрепления принадлежали гораздо более древнему городу, чем ахейская эпоха, воспетая Гомером (XIII в. до н. э.), и что с гомеровскими Микенами был связан скорее город VI снизу, еще более мощный. Еще позже, уже в XX веке, Карл Блейген, продолжавший раскопки Шлимана и Дёрпфельда, разбил слои Шлимана – Дёрпфельда на дробные подразделения и установил, что гомеровский эпос имел в виду город VIIa.

У Шлимана было много критиков. Надо признать, у них были основания критиковать его. Он разрушил многое в верхних слоях, продираясь к нижним; он не всё точно зафиксировал; найдя ряд кладов в городе, он так обошелся с самым крупным из них (так называемым " Кладом Приама"), желая утаить его от турецкой администрации и тайком вывезти, что теперь неясно, где точно и при каких обстоятельствах его нашли, да и клад ли это. Это всё так. Говорили также, что он типичный золотоискатель, что только сокровища были его целью, и этой цели было подчинено всё. А это не так. Сокровища он находил, но движим он был не страстью к золоту (он был достаточно богат), а жаждой отыскать Гомерову Трою и доказать реалистичность Гомера. Он хотел также выяснить, как в реальности выглядел легендарный город, какие следы остались от событий эпоса. А это цели не коллекционерские и не искусствоведческие, а исторические.

Он жил в уверенности, что нашел всё, что искал, и доказал всё, то хотел доказать. На деле он не нашел и не доказал этого, но открыл новую цивилизацию, совершенно неизвестную античным письменным источникам – цивилизацию бронзового века Малой Азии, то есть то ли распространил компетенцию классической археологии за традиционные пределы, то ли навел мосты из нее – частично в первобытную археологию, частично в восточную археологию. Он осваивал существующие методы раскопок на ходу и совершенствовал их, дойдя собственным умом не только до тщательной фиксации обнаруженного (вел в Гисарлыке ежедневные записи в дневнике и зарисовки), но и до сохранения всех находок, даже рядовых и массовых (кухонной посуды, утвари, обломков металла). Он ввел также обычай быстрой и весьма полной публикации найденного. В последних кампаниях он привлек к работе специалистов многих дисциплин для обработки разных категорий материала – архитекторов, биологов, химиков, ориенталистов.

Поэтому вклад его в методику археологических исследований очень велик, а вклад его в археологию в целом не ограничивается одним этим. Он не только открыт новую цивилизацию, став одним из героев Великих археологических открытий, но и внес новые идеи в интерпретацию материала. Он заслуживает того, чтобы посвятить ему отдельную лекцию (отдельную главу) в истории археологии.

Правда, его биография и деяния очень широко известны, расписаны в бесчисленном количестве романов и научно-популярных книг, но почти всё основное, что о нем там рассказывается, легенда, не соответствующая истине. Всем известна история о мальчике, который в детстве возмечтал найти Гомерову Трою и доказать реальность Троянской войны, которую многие авторитетные ученые отрицали. Как он всю жизнь копил для этого деньги и, наконец, будучи самоучкой, нашел и раскопал Трою. Ничего этого не было. Не мечтал он в детстве найти и раскопать Трою, не для этого копил деньги, не был самоучкой, не нашел Трои, да и не доказал реальность Троянской войны. Зато реальные деяния его интереснее и значительнее.

Словом, уделить ему особую главу стоит, а здесь я ограничусь сказанным.

11. Заключение. Кроме описанных раскопок, важных для разработки и утверждения новых целей и новой методики раскопок, были и другие раскопки святилищ и культовых городов, не столь преуспевшие в методике, но всё же весьма заметные.

Франция, разбитая в войне с Пруссией и ставшая республикой, не могла потерпеть, чтобы немцы настолько ее опередили в культурном соревновании. Глава Французской школы в Афинах Альбер Дюмон выбрал для раскопок остров Делос – центр культа Аполлона и место ежегодного соревнования певцов, на котором и Гомер выступал. В 1877 г. на скромную сумму в 1300 франков 28-летний Теофиль Омоль (Thé ophile Homolle) начал раскопки святилища Аполлона. Первые три года раскопок при нем не было архитекторов, поэтому к концу общая картина была безотрадной. По описанию Раде, " В конце 1879 года видны были разрозненные массы отрытых фундаментов. Целая путаница рвов и куч земли пересекала их. Едва можно было разобраться в их форме, протяжении и взаимной связи" (цит. по: Михаэлис 1913: 131). С 1880 г. Омоль стал копать уже с архитектором Анри Полем Нено, появился общий план святилища, но потом руководство стало переходить из рук в руки, и раскопки захирели.

Неудачно поначалу шли и раскопки Дельфийского святилища. В 1880 г. там начали работать французы, с 1882 г. был заключен с греческим правительством договор, по которому условия раскопок Олимпии были распространены и на Дельфы. Но затем греческие власти засомневались в способностях французов вести работы на уровне Олимпии и предложили раскопки Дельф немцам. Те из дипломатических соображений отказались. Долго шли переговоры с Францией, Германией и США. Наконец, в 1891 г. Франции было предоставлено право раскопок на 10 лет, и они начались под руководством того же Омоля. Помощниками его были инженер Анри Кувер и архитектор Альбер Турнэр. Пришлось экспроприировать до тысячи домов, перенести деревню Кастри на другое место, проложить дороги. Местные жители бунтовали, нападали на археологов.

Раскопки велись методически строго и увенчались сенсационными открытиями. Были обнаружены сокровищницы эллинских государств, изобилующие рельефами и статуями, а на стене афинской сокровищницы оказались высечены гимн Аполлону и даже ноты.

Элевсинское святилище стали раскапывать с 1882 г. сами греки под руководством Димитрия Филиоса при консультациях Дёрпфельда.

Так в последнюю треть ХIX века ведущие державы в их политическом и культурном соревновании дали средства на археологические исследования крупнейших греческих святилищ и священных городов, и исследования эти привели к утверждению новых целей классической археологии и усовершенствованию ее методики. А это означало, что, наряду со стабилизацией ее как истории искусства, в ней появилось направление, роднящее археологию с историей культуры – культурно-историческая археология. Параллельное направление, рассмотренное здесь перед ним, развивало в археологии тенденции дескриптивизма и ограничения формальным анализом, а это направление двигалось к постановке и решению более широких исторических задач. Видя в культуре в целом отражение развития общества, оно не обращало особого внимания на локальные различия. Это была культурно-историческая археология в универсальном варианте.

Вопросы для продумывания:

5. Чувствуются ли в современной античной археологии ее происхождение из филологии, а также ее длительное функционирование как истории искусства?

6. Что из классической археологии можно считать заимствованным в другие отрасли археологии?

7. Большей частью в том или ином научном направлении можно усмотреть как полезные вклады, так и пороки. Что бы Вы отнесли к первым в творчестве и наследии Фуртвенглера, что ко вторым? То есть что способствовало прогрессу археологии, что – нет?

8. Почему влияние Земпера в классической археологии было ограниченным и сравнительно слабым, а противоположное – сильным?

9. Можно ли рационально разделить представленную здесь школу античной археологии на более дробные подразделения (и какие именно) или это не представляется возможным?

10. В движении классической археологии в сторону истории культуры какую роль сыграли интересы широкой научной общественности, а какую – политические интересы ведущих государств Европы?

11. Не получается ли, что национализм и империалистические цели государств Европы способствовали прогрессу классической археологии, а развитие либеральных обществ не содействовало этому прогрессу? Относится ли это только к классической археологии или имеет более широкое значение? Можно ли из этого вывести зависимость успехов археологии от национализма и империализма?