Часть III. Культурно-историческая археология 6 страница

5. Если за различными научными течениями археологии, пожалуй за любыми, можно увидеть те или иные политические цели, то не значит ли это, что археология – служанка политики?

6. Есть ли у ученых способы освободить свою науку от политического подтекста? Какие это способы?

7. Попытайтесь провести параллелизм в построении логических и психологических объяснений миграции и трансмиссии. Скажем, чему применительно к миграции соответствует закон подражания как обоснование трансмиссии? и т. п.

8. Расовая теория или ее элементы как-то связаны логически с миграционными и трансмиссионными объяснениями диффузии, служа их обоснованием. В чем различие между логической связью расовой теории с миграционными и трансмиссионными объяснениями?

9. Здесь приведены языковедческие обоснования миграционизма и трансмиссионизма. Могут ли в языкознании найтись обоснования для автохтонизма?

10. Здесь приведены психологические обоснования трансмиссионизма. Возможны ли психологические обоснования миграционизма и в чем они могли бы заключаться?

Литература:

Культура и культурно-историческая археология: Тайлор 1989; Lowie 1921, 1937; Орнатская 1968; Hachmann 1987; Trigger 1989; Генинг 1992.

Природа миграций и их виды: Haddon 1911; Геддон 1923; Honigsheim 1929; Hertz 1930; Heape 1931; Kulischer und Kulischer 1932; Latham 1851; Hochholzer 1959; Kurth 1963; Lee 1966; Косарев 1972; Клейн 1974а; Kö lmann 1976; Долуханов 1978; Ravenstein 1885, 1889; Shilov 1989; Braukä mper 1992, 1996; Zamojski 1995.

Миграции и археология: Preidel 1928; Penk 1936; Childe 1950; Rouse 1958; Клейн 1973а, 1999; Мерперт 1978; Титов 1982; Rouse 1986; Burmeister 1996; Knopf 2002.

Миграционизм, его обоснование и его критика: Томсен 1938; Daniel 1950, 1975; Clark 1966; Adams 1968; Adams, Van Gerven D. and Levy 1978.

Диффузионизм-трансмиссионизм, его обоснование и критика: Тард 1892; Лебон 1995; Rivers 1914; Marett 1927; White 1945; Tischler 1950, 1954; Rowe 1966; Burton-Brown 1967; Shennan 1995.

Иллюстрации:

15.1. Традиционная группировка антиэволюционных течений историографами.

15.2. Предлагаемое упорядочение историографической терминологии.

15.3. Генеалогическая классификация индоевропейских языков в лингвистике XIX века (Томсен 1938: 85).

Глава 16. Шлиман

1. Легенда о Шлимане. Кто не знает Шлимана? Это, конечно, легендарный археолог. Всем известно, что 8-летним мальчиком, увидев на картинке в книге Гомерову Трою, он возмечтал найти ее и раскопать, что он обещал это отцу, но так как они были бедняками, то всю жизнь посвятил накоплению денег для этого предприятия и учил для этого нужные языки. Что когда накопил нужную сумму, он ликвидировал все дела и отправился в Турцию, где действительно нашел и раскопал древнюю Трою, царство Приама, чем, хоть и был самоучкой, посрамил профессиональных ученых. Что в последний день первой кампании раскопок (в последний день – надо же!) он обнаружил сокровище - клад Приама, который, чтобы скрыть от возможного ограбления, Шлиман не стал раскапывать с землекопами; а, распустив их, вынимал из земли сам; тут же его молодая жена, красавица-гречанка Софья, носила их под своей шалью в их шатер, где потом он примерял к ней золотые украшения Елены Прекрасной.

Всё это, в сущности, не легенда. Это миф созданный Шлиманом в старости о самом себе (Schliemann 1892/1961; Abenteuer 1958), а так как миф красивый, романтичный, то его размножили журналисты и историографы (Мейерович 1938; Штоль 1991; Ludwig 1931; Stone 1975 и др.). Ничего этого на деле не было, ни-че-го. Всё вымысел. Не мечтал 8-летний мальчик в 1829 году раскопать гомеровский город, и не мог мечтать, потому что тогда городов еще не раскапывали – за исключением Геркуланума и Помпей, но там особый случай – извержение вулкана, а что обычные города покрываются культурным слоем, обывателям еще не было известно. Раскапывали могилы и руины в Риме. Да и не собирался юный Шлиман быть археологом. В родительском доме осталась на садовой калитке вырезанная мальчиком подпись: " Heinrich Schliemann, Matrose" (" Генрих Шлиман, матрос"). Вот была его детская мечта, эту мечту он и осуществил, сбежав из лавки в юнги. Языки он в юности учил, но не возлюбленный якобы с детства древнегреческий, а новые, нужные в практической жизни. Миллионером он стал действительно, но никогда не сворачивал всех дел, а продал только торговые предприятия, оставив себе железные дороги, плантации, доходные дома, и отправился в кругосветное путешествие, а вовсе не в Трою.

Мечты об археологии вообще (не конкретно о Трое) появляются в его биографии, как можно проследить по письмам, только в пожилом возрасте, в России, и тому были свои причины. Тогда он отправился в Париж, где сел на студенческую скамью в Сорбонне, и слушал лекции французских профессоров о классических древностях. Правда, по классическим древностям лучше бы он послушал немецких профессоров и позанимался в Риме, но, во всяком случае, самоучкой он не был, получил профессиональное образование и защитил диссертацию по гомеровским древностям. Когда же оппоненты стали критиковать и оспаривать его диссертационные высказывания, он загорелся идеей опровергнуть своих критиков. В числе критикуемых утверждений было и местоположение Трои. Так он запланировал экспедицию туда, в северо-западный угол Турции.

Место это первым нашел не он. Оно уже было известно, последним перед Шлиманом его обследовал американец Калверт, живший там. Споры шли только о холмах этой местности, расположенных в нескольких километрах друг от друга, – под которым из них скрывается гомеровский город. Калверт указал ему, под которым – это Гиссарлык. Еще ранее это утверждали Макларен (публикации 1822 и 1863 г.) и Экенбрехер.

Шлиман обнаружил в своих раскопках надпись " Илион" в поздних, греческих слоях, а так как в " Илиаде" осаждаемый город именуется то " Илион", то " Троя", то для Шлимана и для всех в течение ста лет было ясно, что Троя найдена. Однако когда я сделал статистический анализ текста " Илиады" (Клейн 1986а, 1998а), то обнаружил, что при словах " Илион" и " Троя" эпитеты разные, и они обрисовывают разные города, а в хеттских источниках я увидел два города на западе от хеттов – Уилюса (т. е. Илиос) и Таруиса (Троя). Значит, в " Илиаде" слились песни о разных городах. Если Илиос-Илион найден, то Троя – нет. Этот мой вывод признан таким выдающимся историком как И. М. Дьяконов и введен в его учебник древней истории. Добавлю также, что в раскопанном городе не найдено ни одного ахейского наконечника стрел, так что его осада ахейцами тоже под сомнением, как и Троянская война вообще (Клейн 1986в, 1994). Это эпос, а эпос часто выдает желаемые походы и победы за действительно осуществленные. Так, эпос сербов подробно повествует об осаде и взятии Стамбула, а в реальности было их поражение на Косовом поле.

Не могла красавица Софья носить золотые вещи из клада под своей шалью в шатер, потому что, когда нашли клад якобы Приама, Софьи даже не было в экспедиции. Она в это время писала мужу письма из Греции. Когда точно обнаружили клад, неясно: чтобы скрыть находку от турецких властей, Шлиман не сразу обнародовал ее, а описал потом. Он ведь обязан был сдать золото туркам, а решил его вывезти тайком. Есть даже подозрения, что это не единый клад, а вещи из разных мест, накопленные к последнему дню для контрабанды.

Как видите, вся легенда, точнее, весь миф рассыпается. Шлиман его создал тогда, когда его стали изображать охотником за сокровищами, ограбившим Турцию. Он хотел показать: нет, я не таков, я с детства нацелился… и т. д. К тому же Шлиман был вообще хвастуном и выдумщиком, чтобы не сказать патологическим лжецом. Всё, что он мечтал достичь, он изображал уже достигнутым. В его подробной автобиографии, издававшейся многократно, нужно проверять каждую деталь, и многие оказываются неверно изложенными.

Я пришел к этому выводу около сорока лет назад и написал тогда об этом книгу. У нас ее издавать не хотели, и руководитель археологии ГДР в 1970 г. попросил прислать мои результаты ему для издания. Он действительно издал их, но под своим именем, даже не упоминая моего (Herrmann 1974, также 1981). Я сразу же в письмах и заявлениях руководству ГДР, а потом печатно (глухо в Самойлов 1993: 25 – 26; Klejn 1991b: 46; четко в Клейн 1998б: 8) уличил его в плагиате, возражений не было. У меня были не все шлимановские вымыслы разоблачены, еще ряд авторов приложил свои усилия (публикации У. М. Колдера из университета штата Колорадо – с 1972, Д. Э. Трейла – с 1979), и теперь вырисовывается более ясная картина.

Колдер и Шиндлер сравнили шлимановскую автобиографию с рассказом патологического лжеца из драмы " Пер Гюнт" Ибсена, написанной в 1867 г. и переведенной на немецкий в 1881. Всё совпало! Будто Шлиман списывал свою автобиографию 1881 г. с героя Ибсена! (Calder 1972: 352; Schindler 1980). В " Пер Гюнте":

Если быть с вами откровенным,

Я обыкновенный самоучка,

Ничего я не познал методично…

В зрелом веке я начал

Эту науку…

Примите также во внимание,

Что когда я приехал на Запад,

Я был нищим, с пустой мошной…

Спустя 10 лет меня уже называли Крезом…

Оттуда я одним шагом перешагнул к вратам Трои…

(Ибсен. " Пер Гюнт", акт IV, 98 слл.).

В 1867 г. о Трое Шлиман еще не помышлял. А в " Пер Гюнте" уже и это есть! Видимо фигура хвастливого нувориша была типичной для периода бурного развития капитализма, и романтические мотивы для самовозвеличения были одни и те же…

Что ж, в итоге еще одна сказка разрушена, и нет великого человека? О нет, совсем не так. Шлиман – фигура, гораздо более крупная, чем тот герой романтической легенды, которым он хотел предстать перед историей. Он был чрезвычайно известен, больше любого археолога. Слава у него была громкая, хотя и сомнительная, с привкусом скандальности. Его во многом обвиняли, частью справедливо, частью – нет. Он не нашел Трою, но то, что он открыл, – не просто сенсация, а одно из Великих Археологических Открытий, а вклад его в историю нашей науки измеряется не только его открытием. Но величие его, не оцененное должным образом современниками, не вполне понято до наших дней. Я постараюсь это показать.

2. Биография и материалы. Жизнь Шлимана распадается на несколько очень разных периодов. Сначала полунищенское детство в мелком государстве Мекленбург-Штрелиц на севере Германии, потом полное приключений отрочество на чужбине – в Голландии, потом 18 лет стремительного купеческого обогащения в России, затем три года путешествий по миру и занятий журналистикой и три года запоздалого университетского образования в Париже, и, наконец, блистательные два десятилетия совершенно сказочных раскопок в Турции и Греции. Фигура чрезвычайно переменчивая: юный авантюрист, искатель приключений, потом вдруг услужливый приказчик, потом скупой и алчный русский купец и калифорнийский золотоискатель, потом любознательный путешественник и прилежный студент и, наконец, самоотверженный и щедрый ученый. Как происходили такие сногсшибательные трансформации, такие резкие переходы из одного периода в другой, как вообще сформировалась такая уникальная личность – это занятный феномен. Но в шлимановских трансформациях есть внутренняя логика.

Первый очерк своей автобиографии, еще сухой и неприкрашенный, Шлиман поместил в 1869 г., публикуя свою диссертацию " Итака". Но уже при жизни большинство репортёров, писавших о нем, да и после его смерти многие биографы (наиболее известны Seifert 1913; Ludwig 1931; Meichner 1954; Payne 1959; Poole 1986; Duchê ne 1995) представляли его как охотника за древними сокровищами, за золотом. Чтобы опровергнуть эту обидную карикатуру, Шлиман и стал формировать свой совершенно противоположный образ на основе художественного вымысла. Оптимальный вид он получил в предисловии к " Илиону" в 1881 г. Затем его вдова Софья Шлиман поручила Альфреду Брюкнеру дополнить легенду самого Шлимана дополнительной информацией из других его трудов. Эта развернутая " автобиография" стала стандартным жизнеописанием Шлимана (Schliemann 1892; девятое издание вышло в 1961 г., сводку см. в Abenteuer 1958). Наиболее солидный биограф Шлимана Эрнст Мейер (Meyer 1969; Schliemann 1953-1958) и Генрих А. Штолль, немецкий археолог, автор полудокументального романа о Шлимане (Штоль 1991), оба приняли этот миф. Вместе с ними – авторы сотен исследовательских и популярных биографий (в библиографии Г. Корреса числится к 1974 году 2300 публикаций). До нынешних дней наиболее проницательным анализом биографии остается маленькая книжка Д. Н. Егорова (1923). Наиболее систематическое собрание разоблачений в сборнике под редакцией Колдера и Трейла в 1986 (Calder and Traill 1986) и в книгах Трейла (Traill 1993, 1995).

Неудивительно, что миф, созданный Шлиманом держался так долго, около ста лет. Нажим Шлимана на историографов был очень велик: автобиография, 18 рукописных томов биографического дневника и 150 полевых дневников, 60 тысяч писем на 12 языках. Правда, их сопоставление между собой и с внешними данными и позволило придти к сенсационным разоблачениям. Но еще при жизни Шлимана Артюр Гобино, родоначальник расовой теории, называл его " бесстыдным шарлатаном, лгуном, способным на любую фальсификацию", а Конце считал его кладоискателем и позером. Шарлатаном он не был, лгуном был, кладоискателем не был, позером был. Кем он, безусловно, не был, это ничтожеством. Когда знаменитый британский археолог и методолог археологии Крофорд спросил крупного ориенталиста профессора Сэйса, когда, по его мнению, началась современная археология, тот ответил: " Со Шлиманом" (Crawford 1960: 29). На мой взгляд, это преувеличение, но для меня несомненно, что он был великим археологом.

У него две биографии. Одна – романтическая и выдуманная, другая реальная, не менее увлекательная и открывшаяся только в конце ХХ века.

3. Воспитание. Сын обедневшего пастора Эрнста Шлимана в деревушке Нейбуков, (тогда государство Мекленбург) при рождении в 1822 г. был назван Йоган Людвиг Юлиус или коротко Юлиус, но когда умер старший брат Генрих, младший был переименован в его память. Вскоре из Нейбукова переселились в Анкерсхаген, неподалеку. По воспоминаниям сестры, Генрих мечтал стать матросом. Мать умерла, когда ему было девять, а отец (домашний тиран и неудачник) был арестован за долги. Мальчик отбыл к дяде, тоже пастору, в Калькхорст возле Любека. Нездоровье и нищета прервали его школьные занятия, и он провел пять с половиной лет учеником и подручным лавочника. В этой лавке и сформировались его характер, мировоззрение и понимание человеческих отношений. Однажды, поднимая тяжелую бочку, он повредил себе спину и вынужден был покинуть лавку.

Недолго думая, он отправился в Гамбург, где нанялся юнгой на корабль, плывущий в Венесуэлу. В декабре 1841 г. бриг потерпел крушение у берегов Голландии, но команда благополучно выбралась на берег. В письмах сестре и в автобиографии Шлиман живописует, как он носился несколько часов по бурным волнам, уцепившись за пустую бочку, и чудом спасся, потеряв все вещи, но из других автобиографических сочинений выясняется, что сундучок с его пожитками сохранился, и даже старые письма в нем не подмокли. Шлиман остался в Голландии, работал почтальоном и начал самостоятельно изучать иностранные языки – голландский, датский, английский и греческий, но не древний, а новый, встречающийся в корреспонденции. Это пригодилось, и к 1844 г. 22-летний Шлиман уже занимает хорошо оплачиваемое место агента большой торговой фирмы Шрёдеров, ведающего перепиской фирмы. Фирма торговала с Россией, и Шлиман начал изучать русский язык. Изучал он его по неимоверно архаической поэме Тредьяковского, но скоро мог вести контакты с русскими купцами, в том числе устные, с приезжими.

Так он познакомился и подружился с московским купцом Сергеем Афанасьевичем Живаго, который был его более чем вдвое старше. Тот обещал ему помощь в России. В январе 1846 г. 24-летний Шлиман был послан в Петербург как торговый агент фирмы Шрёдер. В Петербург прибыл человек предприимчивый, мобильный, работящий и способный к языкам. В детстве он был обделен достатком, достоинством, родительской любовью и заботой, жизнь вообще была к нему неласкова; он привык всего добиваться собственными усилиями в суровом мире и был снедаем неутолимым честолюбием.

4. Андрей Аристович в Петербурге. На следующий год после приезда Андрей Аристович Шлиман (так он теперь именовался) открыл в Петербурге собственное дело – оптовую перепродажу индиго, сандала и других москательных товаров. По несколько кораблей с грузом этих товаров, заказанных им, приходили в месяц. В 1847 г. он принял русское подданство и с тех пор именовал себя русским, страну – " моей возлюбленной Россией", а город – " моим волшебным Петербургом". Между тем, его младший брат Людвиг, двинувшийся по примеру старшего брата добывать фортуну, оказался в Калифорнии, где в золотой лихорадке и погиб. В 1849 г. Шлиман отправился спасать его имущество ради сестер, но застрял там на полтора года, открыв возле приисков меняльную контору для золотоискателей. По его рассказу он побывал в столице Штатов, его приняли президент и сенат, он выступал с трибуны перед 800 сенаторами (это 27-летний меняла, для сенаторов мальчишка!) – всё это обычные шлимановские враки (это проверено и доказано). А меняльную контору он действительно вел. Это был опасный бизнес, зато за год меняла удвоил свое состояние. Но, предпочтя стабильность Николаевской России дикому Западу, он вернулся в Россию. Хорошо еще, что он не стал рассказывать, как его в Петербурге принимал император (хотя, может быть, кому-то на Западе он это и рассказывал).

В 1852 г. он женился на Екатерине Петровне Лыжиной, дочери адвоката, ведшего его дела, и двое братьев ее были адвокаты. Андрей Аристович похвастался своим немецким родственникам, что женился по горячей любви и что невесте 18 лет, но на деле ей было 26 (по тому времени это старая дева), она была некрасива, и то вышла за него замуж после долгих колебаний и только ради денег. У них было трое детей – сын и две дочери. Но жена его терпеть не могла, уговаривала завести любовницу – это бы ее избавило от тягостной обязанности обнимать его. Несчастный муж даже обращался в полицию, не может ли она заставить его жену исполнять супружеские обязанности. Жили они на 1-ой линии Васильевского острова в каменном доме на четвертом этаже в квартире из 14 комнат, большой, но не великолепной – такая могла бы принадлежать преуспевающему врачу или профессору или солидному чиновнику. Но не знатной персоне.

Во время Крымской войны Шлиман втянулся в торговлю селитрой для пороха и свинцом для пуль, которые закупал за рубежом и контрабандой провозил в Россию. На этом он сделал огромную прибыль.

5. Преобразование личности. Но в конце 50-х годов он испытал несколько раз страшный шок, который заставил его поставить под вопрос всю свою жизнь. Пожар пронесся по его складам в Мемеле, разрушив значительную часть его товаров, а соседей по складам и вовсе разорив. А в 1857 г. мировой экономический кризис основательно потряс его финансовую обеспеченность. Хотя Шлиман выдержал эти финансовые бури, он задумался над тем, что богатство - слишком шаткая вещь, слишком ненадежная, непрочная, чтобы делать ее главной жизненной целью и на нее возлагать все надежды. Мечтая о славе и достоинстве, он повернул свои чаяния к научной деятельности и путешествиям.

Были широко известны путешественники предшествующего века – века Просвещения. О них писались книги, их награждали орденами и титулами.

Самым ярким французским путешественником этого времени был граф Луи-Антуан де Бугенвиль (Bougainville, 1729 - 1811), ученик энциклопедиста Даламбера и фаворит мадам де Помпадур, математик и филолог, читавший Руссо и вдохновленный прочитанным. Он предпринял " славное путешествие". В молодости он сражался с англичанами в Квебеке (Канада), а когда французы потерпели поражение, перенес свою активность на море. Он основал базу на Фолклендских островах, уже объявленных английскими, прошел Магеллановым проливом и посетил патагонцев, и вступил в контакт с огнеземельцами. В своем кругосветном путешествии 1765 г. он нашел и место, вроде бы отвечавшее теории Руссо. Это острова Таити. Островитяне принесли провизию и предложили приезжим своих жен, которые восхитили матросов своими пропорциями. Их постоянным занятием было " искусство удовольствия". В 1771 г. вышла брошюра Бугенвиля с описанием архипелага Таити. Энциклопедист Дени Дидро (Diderot) по свежим впечатлениям написал в 1772 г. " Добавление к путешествию Бугенвиля".

Прекраснодушное видение Бугенвиля натолкнулось на жесткие возражения его коллег. Его английским соответствием и соперником был капитан Джеймс Кук (Cook, 1728 - 1779). Происходящий из бедноты, Кук в 14 лет устроился на корабль (это было начало Шлимана, но с другим продолжением) - через 10 лет был уже капитаном. В 1767 в ответ на успех Бугенвиля англичане послали Кука с экспедицией в южные моря. Прибыв на Таити, он безуспешно пытался прекратить любовные похождения матросов с таитянками, которые расшатывали дисциплину и распространили среди таитян венерические заболевания. В описаниях Кук не столько удивляется пропорциям таитянок, сколько их способностям воровать. В последующих экспедициях он обследовал остров Пасхи, Тасманию и др.

Великие путешественники жили и в XIX веке, были современниками Шлимана. Особенно прославился Александр фон Гумбольдт (1769 - 1859). В детстве он не отличался ни здоровьем, ни талантами, и сверстники прозвали его " маленьким аптекарем" за страсть к гербариям и коллекционированию насекомых. Учась в Геттингенском университете, где он изучал финансы, он собирал и изучал минералы, и в 1790 г. опубликовал работу о них. В университете он подружился с Георгом Форстером, вернувшимся из экспедиции с Куком. Восприняв от Форстера интерес к странам и народам и страсть к путешествиям, Гумбольдт изменил программу обучения - начал изучать геологию, астрономию, анатомию и языки.

Получив огромное наследство после смерти матери в 1796 г., в 1799 г. Александр Гумбольдт отправился с французским естествоведом Эмом Бонпланом в Южную Америку, где они пять лет обследовали истоки рек Ориноко и Амазонки. Вернувшись с громкой славой, Гумбольдт поселился в Париже, где он посвятил себя изданию результатов своих исследований с Бонпланом - к 1834 г. они составили 23 тома. В 1829 г. 60-летний Гумбольдт совершил экспедицию в Россию, проехав по Уралу, Сибири и Средней Азии и предсказав обнаружение алмазов в Зауралье. Повсеместно его встречали, как не встречали никакого богатея. Гумбольдт ввел в науку использование изотерм, распознал плодородие гуано, в метеорологии выяснял происхождение штормов, в геологии изучал вулканы, в ботанике - ареалы растений, зонирование растительности, в физической географии проводил магнитные измерения, и т. д. В его честь названы города, графства, реки, озера, горы и самый большой ледник мира. Гумбольдт был очень дружен с королем Франции Луи-Филиппом Орлеанским, но сопровождал на международные конгрессы и короля Пруссии, а затем прусский король затребовал ученого к себе в Берлин и часто с ним советовался.

Знать Европы (и в Германии и в России) увлекалась античными древностями. Это увлечение перерастало в науку, началась эпоха Великих Археологических открытий. Раскопки Ниневии (1848 – 1849) прославили англичанина Остина Генри Лэйярда, и в 31 год ему был пожалованы титул доктора Оксфордского университета, и он был избран ректором Эбердинского университета. Сэр Генри Ролинсон, открыв и расшифровав Бехистунскую надпись в Персии, получил за это докторскую степень и дворянское звание. Француз Огюст Мариетт, раскопавший Серапей и сфинксов в Египте, получил от египетского хедива титул бея.

Славу можно было добыть и в России. Ученые путешествия по Сибири, Уралу и Волге были первым средством добывания географических, этнографических и археологических знаний в XVIII и первой половине XIX века. В новое время ученые путешествовали в Крым и Новороссию, и книги об этих путешествиях пользовались чрезвычайной популярностью.

К 1856 г. состояние Шлимана достигло одного миллиона талеров (талер был в то время эквивалентен рублю), и в его письмах и дневниках стали появляться первые знаки того, что он подумывает о смене образа жизни. Он думал о том, что пора оставить коммерцию и сосредоточиться на науке. Вот когда он стал изучать латынь и древнегреческий и завел дружбу с преподавателями из университета и педагогического института. Это было первым вступлением Шлимана в академическое сообщество. Целый ряд новых идеалов всплыл в его дневниковых пометках: хорошо бы делать долгие путешествия к далеким местам, от Греции до Бразилии; изучать языки, философию, археологию и Гомера; купить собственное имение в стране и жить, удалясь от торговли; жить в каком-нибудь университетском городе в Германии. Троя не упоминается.

Вроде всё это были маниловские мечтания. Но нет, в 1859 г. Шлиман отправился из России в дальние путешествия. Его маршрут никак не подтверждает его позднейшего утверждения, что его вела мечта увидеть Трою: путь его лежал в Скандинавию, Германию, Италию, Египет, Палестину, Сирию, Грецию и Киклады. Турции нет.

Тут он засомневался в рациональности решения начать жизнь сначала. Не поздно ли? Судебная тяжба о собственности позвала его в Россию, и он вернулся в коммерческий мир с новым запалом. Импортировал хлопок, чай, сахар, бумагу и прочее. Скоро он удвоил свое состояние – довел его до двух миллионов талеров. В 1861 г. тщеславный мекленбуржец отослал в Германию свой фотопортрет в шубе и надписал, что он, некогда подмастерье у лавочника, теперь купец первой гильдии в Петербурге, почетный гражданин Петербурга и Директор Императорского Банка. Приврал мекленбуржец. Не был он тогда ни почетным гражданином, ни купцом первой гильдии в Петербурге. Он зарегистрировался сначала как нарвский купец второй гильдии (через Нарву шли его сухопутные грузы), потом как купец первой гильдии в Нарве, и только в самом конце жизни в России - петербургский купец первой гильдии. Титул почетного гражданина получил позже автоматически – как купец первой гильдии, оставляющий дела. Директором Императорского Государственного Банка никогда не был.

Вообще Шлиман был неудовлетворен своим положением русского купца. Во-первых, он был далеко не самым богатым и почитаемым. Целый ряд его знакомых (например, Прокопий Пономарев) был и гораздо богаче и более осыпан наградами. Во-вторых, капитализм был еще не очень развит в России: даже у богатых купцов награды были куда менее престижными, чем у родовитой знати, генералов, чиновников (Пономарев имел только низшие степени орденов), а слава – неизмеримо меньше, чем у ученых. Культ интеллигенции, представление о ее особой миссии – это был специфически русский феномен. Именно поэтому Шлиман тянулся к тем, кого в России считали элитой нации – к интеллигенции. В кругах русской интеллигенции тогда особенно ценилось классическое образование. Либеральные литераторы связывали его с демократией, консерваторы видели в нем противостояние материализму.

Шлиман сблизился с петербургскими профессорами, выходцами из Германии, в частности с историком профессором Лоренцом из Главного педагогического института, латынь учил у профессора Людвига фон Муральта, уроки древнегреческого брал у студента Петербургской Духовной Академии из Греции Феоклетоса Вимпоса. Итак, в Петербурге Шлиман не только скопил деньги для своих раскопок, но и вывез из России свою тягу к наукам.

Я хочу подчеркнуть, что неудовлетворенность своим положением чувствовали и другие люди из купеческого сословия, и богатство свое использовали для утехи самолюбия, но как по-разному! Возьмем внука Прокопия Пономарева – Прокофия Ивановича, порученного, кстати, дружескому присмотру Шлимана. Вот как описывает похождения молодого человека " Петербургская старина": " Жители Петербурга … совсем не могли … достать (коляски, чтобы отправиться на Екатерингофское гулянье 1 мая), так как Пронька Пономарев, сын богача откупщика, на всех дворах извощичьих нанял коляски на 1 мая, велел им приехать к своему дому, сел в одну, а остальные последовали за ним пустые" (Легенды 1992: 18). Потешил по-своему самолюбие. Так тешились многие в его кругу. На этом фоне Шлимановская страстная мечта войти в сонм великих и тяга к самовозвеличению наукой выделяются сугубой незаурядностью.

6. Новый Одиссей. В конце 1863 года 42-летний Шлиман ликвидировал все торговые предприятия в России, распрощался с женой и детьми и покинул Петербург, снова отправившись путешествовать. На сей раз маршрут был всемирный – Африка, Индия, Ява, Китай, Япония, США. Вскоре в петербургских книжных лавках появилось его первое печатное произведение – путевые заметки путешественника. В книге, правда, не было никаких научных открытий. Это был рядовой репортаж журналиста. Но какие научные открытия могут быть у купца, хотя бы и опытного?

Шурья Шлимана, Лыжины, как и жена его, относились к нему враждебно, и при каждой стычке давали ему почувствовать превосходство образования над богатством. Они жестоко издевались над его русскими литературными опытами, и с полным основанием: Шлиман говорил бегло на многих языках, в том числе и на русском, но делал очень смешные ошибки. Даже прожив почти два десятилетия в России, он писал своему русскому сыну Сергею: " и остальное для тебе", " начал построить", " моя гомерическая жена". Мудрено ли, что хохот братьев Лыжиных был гомерическим? Метода Шлимана давала поверхностное знание языка, но не совершенное владение.