Часть III. Культурно-историческая археология 8 страница

Шлиман продолжал раскопки до конца июля. Тут в верхних слоях нашлись странные сосуды. В Египте Шлиман видел сосуды, аналогичные найденным в Микенах и Тиринфе. Они там в комплексах времени 19-й династии, т. е. XIII века. Это время Троянской войны. Теперь они оказались и в Гиссарлыке, но не в слоях II-го города, а VI-го! А второй, выходит, намного древнее! Так что же, Калверт был прав и вся картина хронологии и связи с Гомером неверна? Клад Приама – не Приама, диадема Елены Прекрасной – не Елены, всему миру объявленная Троя – не Гомерова Троя? А Гомерова была гораздо выше – та, которую он и не замечал все эти двадцать лет и которой уже нет? Для Шлимана это была трагедия, катастрофа. Он нашел выход: видимо, в Трое VI культура с этими сосудами продолжалась, а в Греции она пресеклась в XIII веке с войной. Но почему же ее нет в Трое II?

Лишь много лет спустя, в 1935 году Дёрпфельд, посещая экспедицию Блейгена, проговорился. Оказывается, Шлиман в 1890 г. уже готов был признать, что сделал роковую ошибку. Дёрпфельд заговорил с ним об этих черепках, связующих Микены с Троей VI. Шлиман выслушал, но сам говорил мало. После этого он удалился в свою палатку и четыре дня провел там в полном уединении. Это были для него ужасные дни и ночи. Когда он, наконец, появился, то сказал Дёрпфельду: " Думаю, что вы правы".

Затем отправился в Германию для хирургической операции по удалению костного нароста в ушном канале. Последовали визиты к медикам в Галле и Берлине, но ухо воспалилось. Видимо, он простудился, а иммунная система была подорвана стрессом от провала с опознанием Трои, и воспаление быстро перешло на мозг. На Рождество 1890 г. он потерял сознание на улице в Неаполе и умер в гостинице на следующий день, 26 декабря 1890 г.

Всё высшее общество, включая короля Греции, присутствовало на его похоронах в Афинах. Бюст Гомера был помещен в головах открытого гроба. Дети Шлимана и Софьи, носящие Гомеровские имена Андромаха и Агамемнон, стояли у гроба. На надгробном камне написаны на греческом слова: " Герою Шлиману". Человек мира, он был рожден немцем, вырос в Голландии, сделал состояние в России и в это время считал себя русским, учился во Франции, имел американский паспорт, был почетным доктором Оксфордского университета, но последнюю треть своей жизни идолизировал Грецию и жил в ней, а умер в Италии.

А Дёрпфельд на средства Софьи еще несколько сезонов завершал раскопки Илиона. По импортным черепкам микенской керамики он установил, что слоем, относящимся ко времени предполагаемой Троянской войны, был не второй и не третий снизу, а шестой снизу город, тоже очень мощная цитадель – эти башни Дёрпфельд раскопал уже после смерти Шлимана. Он копал до 1894 г. – тут он и обнаружил еще два слоя, VIII и IX, и продолжение города за стены в долину, восстановив идею " большой Трои" Шлимана и цитадели как " Пергама". Впоследствии Карл Блейген, продолживший раскопки Илиона в ХХ веке (Blegen 1963), поднял эпический город еще на одну ступень, признав таковым слой VIIа, а Манфред Корфман, возобновивший раскопки в конце ХХ века, установил, что город за стенами цитадели был большим и тоже укрепленным.

14. Судьба Шлимановских сокровищ. Посмертная судьба бесценных илионских коллекций Шлимана должна была определяться его завещанием. Но за время жизни Шлимана планируемое им назначение коллекций менялось из года в год. Сперва Шлиман намеревался вернуть сокровища Греции, но он был обижен на Греческое Археологическое Общество. Оно всё время ставило ему палки в колеса. Тогда он решил построить музей в родном Мекленбурге и поместить коллекции там. Но в 1872 г. он сменил свое намерение, поскольку герцог Мекленбургский не ответил на его письмо с предложением этого пожертвования. Шлиман решил передать коллекции Италии в обмен на разрешение копать в Сицилии, но оставил этот план и решил продать коллекцию Британскому музею. Британские чиновники колебались: перспектива ссоры с Турцией, которая в это время была вовлечена в тяжбу со Шлиманом, пугала их. Поэтому он некоторое время играл с идеей заключить сделку с Лувром. Когда стало ясно, что французы не торопятся принять предложение, немецкие друзья Шлимана, особенно Вирхов, стали уговаривать его сделать конечным местом упокоения коллекции Германию. Вирхов играл на патриотических чувствах, совал Шлиману под нос увядшие полевые цветы, сорванные в Анкерсхагене… Но немецкого патриотизма в Шлимане не было. Идею передать древности Германии он рассматривал как предмет торга, самолюбия и одолжения Вирхову. Стоило ему рассердиться на Вирхова, тотчас в Берлин летит телеграмма: " Не публиковать ничего о Ханаи-тепе, иначе дружбе конец и любви к Германии" (Payne 1959: 231).

И всё это время Шлиман был в секретном контакте с русскими чиновниками. Он соглашался уступить свои коллекции Эрмитажу за полцены, " ибо я сделал мое состояние в России". Другой причиной великодушия было его желание копать в Колхиде, на черноморском берегу, где аргонавты нашли золотое руно. Но царь не одобрил эрмитажные переговоры. Гражданский развод Шлимана в США оставался непризнанным в России, так что по представлениям православной церкви он, женатый вторично церковным браком на православной, был двоеженцем, то есть преступником. По русским законам он подлежал лишению всех прав и ссылке в Сибирь на три года. Коль скоро эти переговоры зашли в тупик, Шлиман согласился на рекомендации Вирхова и в 1881 г. сделал завещание, передающее троянские коллекции навечно " немецкому народу".

В конце II мировой войны Троянская коллекция исчезла и пропал " клад Приама". Было много догадок об их судьбе – что солдаты разграбили их, или пожар их погубил, или что они были тайно транспортированы в США. Пятьдесят лет спустя клад был обнаружен в Москве, куда он был взят советскими войсками и где тайно хранился (насколько я могу судить, я был первым, кто разгласил эту тайну в печати – Клейн 1990). Надо ли возвратить сокровища Германии или Греции или Турции – об этом до сих пор идут споры. У нас одни считают, что сокровища являются компенсацией за потери русской культуры во время войны, другие возражают, что овладение ими не было зарегистрировано как репарации и должно рассматриваться как похищение, а это нужно возвращать.

15. Значение Шлимана. Никто, кажется, не обратил внимания на одно обстоятельство, важное для оценки значения Шлимана в истории науки. Шлиман стремился показать истории один хорошо известный культурный мир – мир Гомеровских героев, мир Троянской войны, а открыл два новых – во-первых, анатолийскую культуру Илиона гомеровского и догомеровского возраста и, во-вторых, ахейскую и догреческую культуру Микенской Греции. Совершенно уникальные " челночные" операции Шлимана между этими двумя мирами обеспечили практически одновременное их открытие.

Это произошло в то самое время, когда эволюционисты в Западной Европе и Америке ввели принцип рассматривать исторические материалы преимущественно в развитии, во времени, деля его по эпохам. Лишь в самом начале разработки был другой принцип рассмотрения, популярный больше в Центральной и Восточной Европе и предусматривавший не столько развитие во времени, сколько развертывание в пространстве, группировку по территориально этническим признакам, выявление локальных культур. Открытия Шлимана подоспели именно к началу прорастания этого принципа и были одним из факторов, давших ему жизненные силы. На раскопках в Греции Шлиман не раз восклицал: " Открывается совершенно новый мир! "

Правда, Шлиман двигался в эту сторону спонтанно, не осознавая значимости открываемых культурных группировок и самого принципа рассмотрения. Но без его выдающихся человеческих качеств, без его страсти и, пожалуй, без его ошибок не было бы этих открытий.

Оценки значения Шлимана очень широко расходятся. По одному мнению, он заложил основы верного археологического метода" (Casson 1939: 221). Другие считают, что он был " дилетант в вопросах техники и археологии; он был дилетант также в раскопках и не подозревал, что тут существует метод и выработана техника". Его ранние отчеты " безотрадны". " Наука уже давно отказалась считаться с ними как с надежными обычного рода свидетельствами и, если нуждалась в них, то принуждена была прибегать к строгой критике" (Михаэлис 1913: 234 – 236). Шлиман копал " без знания раскопочных методов, без помощи специалистов, по-любительски, хоть и с огромным пылом, небывалым упорством и работоспособностью, располагая огромными собственными финансовыми средствами. Более того – что очень важно – имел необычайную удачу в открытиях, которая обеспечила ему славу, особенно среди любителей. В ореоле этой славы Шлиман пребывает и до смерти. До сего дня, прежде всего среди широких масс читателей, распространяются книжки о Шлимане, больше агиографические, чем исторические, пропагандирующие скорее миф о Шлимане как ученом, чем правду об удачливом открывателе" (Majewski 1963: 9).

Шлимана обвиняют во многом – в грубой наивности, в том, что начал раскопки без школы и опыта, в поспешных идентификациях, в нехватке исторических знаний, в фанатизме, в недальновидном разрушении " маловажных" слоев, в беззаботности относительно фиксации данных о раскопках. Это отягчается тем, что его работа была уже после тщательных раскопок Фиорелли в Помпеях, Ньютона в Галикарнасе, а одновременно с ним Эрнст Курциус блестяще раскапывал Олимпию. Многие говорили, что не ахейцы разрушили Трою, а Шлиман.

Признавая эти прегрешения, надо, однако, учесть два следующих обстоятельства. Во-первых, несмотря на приведенные образцы отличных раскопок, подавляющее большинство археологов действовало тогда почти в той же манере, что и Шлиман. На этой стадии развития археологической методики очень мало было мест, где бы новичок мог получить хорошую тренировку в должной методике раскопок. Шлиман посещал Сорбонну, консультировался с Фрэнком Калвертом и Эмилем Бюрнуфом, не раз бывал на раскопках Олимпии и включал в свою команду умелых сотрудников. Второе обстоятельство связано с первым. Шлиман был восприимчив к прогрессу и часто пытался извлечь пользу из анализа своих ошибок. Его преемник в Гиссарлыке, руководитель раскопок XX века Карл Блейген, заметил, что Шлиман " учился на собственных ошибках, и он очень преуспевал в этом" (Blegen 1963: 26 – 27). Многие передовые для того времени принципы он соблюдал уже до Дёрпфельда: установил наличие 7 слоев; при наличии богатейших кладов брал и все рядовые вещи; отмечал глубину каждой находки; все важные находки фотографировал; полностью и быстро издавал.

Да, Шлиман не понимал последовательности культур Гиссарлыка, но ведь никто не понимал ее по-настоящему до раскопок Блейгена в ХХ веке. Более того, поскольку в то время Гомеровские древности считались принадлежавшими классической археологии, было маловероятно, чтобы кто-либо из археологов постиг первобытные культуры Гиссарлыка и понял бы значение этого памятника. Шлиман ошибался в своих идентификациях шахтных гробниц Микен, считая их могилами Агамемнона и его соратников, но и более опытные профессиональные ученые (Курциус, английский архитектор Пенроуз) допускали в этом еще более шокирующие ошибки, объявляя золото Микен византийским или гуннским!

Перечислив недостатки Шлимана, необходимо признать и его достоинства.

а) Прежде всего, он открыл троянскую и микенскую цивилизации в Илионе, Микенах, Орхомене и Тиринфе. До того ученые сомневались в существовании Илиона, и открытие этого мира было действительно одним из Великих Археологических Открытий. Следом за Артуром Эвансом француз Дюшен назвал Шлимана " Христофором Колумбом археологии" (Evans 1901/1967: 162; Duchê ne 1995: 13). Помпеи были уже известны, а вот Илион и Микены представили совершенно новый мир. Благодаря им Гомеровский эпос и греческая мифология стали историческими источниками. В этом смысле Шлиман действительно утвердил Гомеровский эпос в ученом мире.

б) В период господства геологического понятия " эпоха" в археологической интерпретации на Западе Шлиман наряду с Вирховом ввел в теоретический инструментарий археологов понятие территориально-этнической группировки памятников. Такие группировки Вирхов называл " типусами", Косинна – культурными провинциями, а другие стали называть культурами. Шлиман называл их на французский манер " цивилизациями " (французы до сих пор называют культуры цивилизациями) – он ведь учился археологии в Сорбонне. По Гомеру это были разные народы: тут ахейцы, там троянцы. Но у Гомера они говорили на одном языке и использовали одинаковое оружие. Что они представляли разные цивилизации или (по позднейшему немецкому и английскому обозначению) культуры – это уже было новое представление. Упор на такие группировки стал отличительным признаком центрально- и восточно-европейского подхода, а также новой эпохи в истории археологии.

в) Шлиман, сам того не зная, обогатил греческую историю еще двумя тысячелетиями. Это значит, что из глубины веков к тысячелетней истории эллинского мира в Греции прибавилось столько же, сколько протянулось от эллинов к нашему времени.

г) И не только эллинского мира, не только Греции. Гиссарлык под именем Трои надолго стал стержнем европейской и азиатской хронологии. Долго еще новые памятники в Европе и Азии соотносили по аналогиям с Троей I, II, III и т. д.

д) Открытия Шлимана связали классическую, восточную и первобытную археологии внушительным связующим звеном. Это очень важно в перспективе объединения всех отраслей археологии в единую науку. В восточной археологии Шлимановские работы на Гиссарлыке - это были первые раскопки телля.

е) Его раскопки были первыми, проведенными на очень сложном памятнике, и он вместе с Дёрпфельдом ввел в полевую археологию понятие строительного горизонта как архитектурную основу культурного слоя.

ж) Задолго до Флиндерса Питри Шлиман начал различать возраст открываемых сооружений по виду керамики, найденной на этом уровне. " Фрагменты терракоты, которые мы находим на месте древнего города или древней крепости, дают нам два пограничных значения для определения возраста окружавших их когда-то каменных стен, поскольку те не могут быть старше, чем самые старые, и моложе, чем самые молодые черепки, подобранные на месте данного поселения" (1873, цит. по Криш 1996: 39). Это не было новым для первобытной археологии, но Шлиман первым применил это в классической археологии.

з) Шлиман был первым частным лицом, направившим огромные финансовые суммы на археологические раскопки – он отпускал по 100 тысяч марок в год. Было много купцов-меценатов, но столь крупные пожертвования на раскопки не давал ни один из них. Шлиман выступал наравне с великими державами – Германией, Россией, Австро-Венгрией, Францией.

и) Наконец, своими открытиями, регулярными публикациями и неимоверным успехом Шлиман привлек публичное внимание к археологии в небывалом размере и поднял престиж дисциплины.

16. Некоторые уроки. На первый взгляд, трудно говорить о личных уроках из деятельности богача и магната, ведь мало кто из читателей этих строк будет обладать возможностями Шлимана. Но и Шлиман не всегда был богачом, и не всё в его деятельности было определено богатством. Жизнь его драматична и страсти его человечны. Размах его предприятий лишь увеличивал глубину его ошибок. Но он сам извлекал уроки из своих промахов, и это возможно для нас.

Его наиболее очевидный промах – это снос всех вышележащих слоев, порожденный уверенностью, что Троя должна находиться в самом низу. Это ошибка чрезмерной ограниченности одной гипотезой. Она свойственна многим.

Второй его промах, возможно, стоивший ему жизни, это абсолютная уверенность в хронологии, которая подтверждала идентификацию II слоя с Гомеровой Троей, хотя доказательства были очень слабы. В сущности, всё держалось на мощности стен и опять же на сравнительной глубине. Это всё та же мономаниакальная увлеченность одной гипотезой и двойной стандарт в аргументации: всё, что подтверждает любимую и желанную гипотезу, получает высший балл достоверности, а все аргументы против нее недооцениваются. К первой ошибке добавляется ошибка двойного стандарта в оценках.

Третий промах – немедленная идентификация скелетов в шахтных гробницах Микен с Агамемноном и его присными и даже прекращение дальнейших раскопок в этом месте. И даже после обнаружения еще одной могилы – лишней! – Шлиман продолжал слепо и упрямо держаться за свою версию. " А кто же это еще мог быть?! " Как будто в Микенах больше не было царей… Это ошибка преждевременного вывода, очень частая у разных исследователей.

Четвертый промах – долгие попытки сделать всё самому, чтобы оставить всё открытие за собой, не делить славу. " Разделенная работа – не работа". Между тем, разделение труда – огромное достижение человечества. Уметь делить работу на этапы и по функциям – залог доброкачественности результатов и скорости достижения. Как часто в археологии приходится сталкиваться с тем, что публикация неимоверно затянута, потому что автор непременно желает наложить на открытие свое и только свое имя. И тем лишает себя возможности сделать новые открытия.

И пятое. Стремление представить желаемые достижения как уже достигнутые, столь естественное у честолюбивых натур, недовольных своим положением, тем не менее, ошибочно и неизменно приводит в конце концов к тяжелейшим конфузам. Оно проявляется не только в биографии Шлимана, но и в истории целых государств, и, конечно, в биографии многих из нас.

В каждом из нас сидит частица Шлимана – его честолюбие, его благородные помыслы и его опасные искушения. Разумеется, не каждому даны его предприимчивость, трудолюбие, упорство и целеустремленность, которые возвели в степень его успехи и провалы, но именно поэтому его биография читается с таким неослабевающим интересом. Мы читаем о Шлимане и думаем о себе. Примериваем к себе.

Вопросы для продумывания:

1. Излагая историю науки (нашей дисциплины) какие меры нужно предпринять, чтобы не принять мифы, подобные автобиографии Шлимана, за истину?

2. Хотя Россия была и полумусульманской страной, православная религия в ней господствовала и двоеженство считалось государственным преступлением. Если бы этого не было и дар Шлимана был бы принят Эрмитажем, Шлиман мог бы поехать на раскопки в Колхиду. Как могла бы повернуться дальнейшая история археологии?

3. Как на раскопках Шлимана отразился его жизненный профессиональный опыт?

4. Можно ли считать Шлимана в археологии дилетантом и самоучкой, несмотря на обучение в Сорбонне?

5. Шлиман всячески боролся против реноме золотоискателя, но систематически выбирал места для раскопок, где можно было ожидать золото. Можно ли объяснить этот факт иначе, чем страсть к золоту?

6. С какого года раскопки Шлимана можно считать научными и на каких основаниях?

7. Чем был вызван конфликт Шлимана с Курциусом и на чьей Вы стороне?

8. К которой из приведенных оценок Шлимана как археолога Вы больше склоняетесь и почему?

9. Патриотизм, религиозность (или моральность) и порядочность Шлимана не раз опровергались при его жизни и после смерти. Насколько обвинения в его адрес по этим линиям справедливы и как это согласуется с оценкой его величия как археолога?

10. Какие аргументы, по Вашему мнению, перевешивают в споре о судьбе троянских коллекций Шлимана – аргументы тех, кто за безвозмездное возвращение Германии, за оставление в России или за учет прав Турции или Греции?

Литература:

Биографии Шлимана: Seifert 1913; Егоров 1923; Ludwig 1931; Мейерович 1938 (2-е изд. 1966); Stoll. 1957; Payne 1959 (2d ed. 1962); Schliemann 1953 – 1958; Meichner 1954; Meyer 1962; Poole and Poole 1966; Meyer 1969; Stone 1975; Штоль 1991; Duchê ne 1995; Клейн 1998б; Шлиман 1998.

Соратники Шлимана: Goessler 1947; Meyer 1955; Herrmann 1981.

Миф о Шлимане и разоблачения: Schliemann 1892/1961; Abenteuer 1958; Calder 1972; Herrmann 1974 (neue Aufl. 1990); Schindler 1980; Easton 1981, 1982; Traill 1983, 1993, 1995; Calder and Traill 1986; Bloedow 1992; Allen 1995.

Легенда и факты о Трое: Blegen 1963; Клейн 1986а, 1986в, 1990б, 1994, 1998а; Криш 1996.

Прочее: Evans 1901/1967; Михаэлис 1913; Casson 1939; Crawford 1960; Majewski 1963; McDonald and Thomas 1990; Klejn 1991b; Легенды 1992; Самойлов 1993.

Иллюстрации:

16.1. Генрих Шлиман ок. 1874 г. (Штоль 1991: вклейка, 1).

16.2. Вильгельм Дёрпфельд в молодости, фото ок. 1860 (Duchê ne 1995: 66).

Глава 17. Имперский диффузионизм:

истоки цивилизаций

1. Диффузия и диффузионизм. Критики диффузионизма нередкосбивались на отрицание всякой диффузии – всякая ее констатация характеризовалась как диффузионизм, то есть одностороннее увлечение. Так было в СССР в годы, когда господствовало утверждение самобытности каждого народа, особенно русского и других народов СССР. Коль скоро признается, что диффузия происходила в реальности, встает вопрос, а то же такое диффузионизм. Увлечение диффузией? Но всякому исследователю свойственно увлекаться тем, что он исследует. Преувеличение ее значимости, количества ее проявлений? Но тогда нужно заведомо точно знать ее истинный размах, а до завершения такого исследования нельзя вообще говорит о диффузионизме. Очевидно, что коль скоро диффузионизм – это название течения, характеризуемого теоретической концепцией, центром которой является диффузия, то главным критерием отнесения к этой концепции служит роль, придаваемая диффузии в теоретическом объяснении новаций и смены культур. Если единственным или главным объяснением является диффузия с ее проявлениями – миграциями, трансмиссиями, влияниями, - то налицо диффузионизм.

Тут встает вопрос: а если в каком-то конкретном случае исследователь наткнулся на действительный факт вполне реальной диффузии и объяснил наличную ситуацию с материалами именно так, чем это можно отличить от проявления диффузионизма? Вероятно, на одном отдельно взятом случае – ничем и никак не отличить диффузиониста от любого другого исследователя. Нужен анализ всей его научной деятельности.

Однако есть в диффузионизме некоторые легко опознаваемые варианты и некоторые проявления, заметные и при исследовании реальной диффузии. Рассмотрим некоторые такие явления в истории изучения мест и культур, действительно влиятельных и бывших исходными очагами диффузии. Это, прежде всего, вариант имперского диффузионизма, проявившегося в деятельности Артура Эванса, прибывшего следом за Шлиманом на Крит.

2. Шлиман на Крите. Шлиман не ожидал встретить в нижних слоях Гиссарлыка каменный век, так как был уверен, что это Троя и что, следовательно, там должны быть бронзовые доспехи и оружие гомеровских героев. Но что культура этих мест не греческая, а какая-то иная, это было ожидаемо. Это как-никак Азия. А вот что культура центральных для греческой мифологии городов самой Греции - Микен, Орхомена и Тиринфа - окажется столь отличной от классической греческой античного времени, это было сногсшибательным сюрпризом для него, да и для всех специалистов. Золотые маски Микен, купольные гробницы, фрески, изображения львов и т. п. – всё это роднило ахейскую культуру (названную микенской) с Востоком, с Египтом и восточным Средиземноморьем. Интуиция вела Шлимана на острова Средиземного моря, прежде всего на самый большой из них - Крит. Мифы о рождении Зевса, Европе, похищенной из Азии, их сыне Миносе, давшем законы всей Греции, о Дедале и Тезее, сражавшемся с Минотавром, также указывали на Крит.

В 1878 г., в год, когда Шлиман, раскопав шахтные гробницы в Микенах, копал в Орхомене, греческий купец с Крита Минос Калокеринос стал копать на холме Кефала на Крите, где предполагали столицу Миноса – Кносс, и нашел там керамику, похожую на лучшие сосуды из Микен. Через два года разрешение копать на Крите добыл американский журналист Стилмэн. Еще через три года, в 1883, немецкий ученый Мильххофер отметил в своей книге " Начала искусства в Греции", что Крит, видимо, был одним из древнейших очагов греческих культуры и искусства. Что на Крите находимы печати со знаками, напоминающими примитивное письмо. В этом самом году Шлиман получил разрешение от губернатора Крита копать Кефалу на Крите. Он прибыл на остров в 1886 г., уже после раскопок Тиринфа.

Дальнейшие события развивались по неожиданному сценарию. Собственники участка запросили чрезмерную для Шлимана цену – 100 тысяч франков. Ему удалось ее сбить до 40 тысяч. По договору Шлиману отходили сады с 2490 оливковыми деревьями. Но когда Шлиман, любивший точные цифры, осмотрел участок, на нем оказалось только 888 деревьев. Деревья вообще-то Шлиману не были нужны ни в каком количестве – всё равно сносить, а чем меньше, тем сносить даже легче, но коммерсант не смог вытерпеть обмана. Он отказался от сделки. Настроение его изменилось. Вскоре он написал: " Мне не стоило тратить столь значительные сумы на раскопки, которые длились бы несколько недель, а в результате дали бы вещи, уже обнаруженные в других местах". Он очень просчитался и упустил возможность сделать еще одно крупнейшее открытие.

3. Эванс в Боснии и миграция бельгов. На участок нацелился Артур Эванс (Arthur Evans, 1851 – 1941). Это был совершенно другой человек (биографии его см.: Myres 1933, 1941; Evans 1943; Horowitz 1981; Brown 1983; Murray 1999с). Со Шлиманом его сближали только любовь к древностям, богатство и неукротимая энергия. Эванс, можно сказать, родился ученым. Его отец, дед и прадед были членами Королевского Общества. Он был старшим сыном Джона Эванса, известного геолога, антиквария, участвовавшего в выяснении глубокой древности человечества. Друзьями Эванса-отца были Джон Лаббок, Джозеф Прествич, Питт-Риверс – всё это крупнейшие авторитеты антропологии и преистории. Король археологии Монтелиус бывал в гостях на усадьбе Эвансов Нэш Миллз. В одну из поездок Джона Эванса во Францию на раскопки Буше де Перта он взял с собой пятнадцатилетнего Артура, и на Сомме тот вытащил из гравия ручное рубило. Так что среда специалистов по древностям была для Эванса с детства привычной и своей, она стимулировала его увлечение коллекционированием.

Он получил традиционное для верхнего слоя среднего класса воспитание – окончил знаменитую школу в Харроу, где отличался в естественной истории, современных языках и древнегреческом. Его ближайшим другом в школе был Джон Майрс, впоследствии известный историк-античник. В спортивных играх Артур не участвовал из-за очень сильной близорукости. Затем изучал современную историю в Оксфорде, потом год в Гёттингене, где сразу же стал раскапывать (без какого-либо разрешения) римский могильник на окраине; вещи послал отцу в Англию.

Окончив университет в 1875, он много путешествовал по Европе (нередко с младшим братом Люисом) и продолжал это делать вместе с женой после свадьбы (в 1878 г., когда Эвансу было 27 лет). Его путешествия всё больше сосредоточивались на Балканском полуострове, тогда, как и сейчас, очень неспокойном месте. Греция уже освободилась от турецкого ига, но севернее лежали земли, заселенные славянскими народами. Эти еще находились под властью султана и боролись за свою независимость, одна за другой добиваясь свободы. В политике Эванс был либералом, и Гладстон, утративший на время власть в Англии, был его идолом.

Эванс присоединился к славянским повстанцам, принимал участие в их партизанских походах и в своих письмах в Англию обличал английское правительство за моральную поддержку Турции. Письма Артура Эванса из Боснии и Герцеговины печатались в 1876 г. в либеральной " Манчестер Гардиан". Когда английский консул официально свидетельствовал, что турки не совершали злодеяний по отношению к славянскому населению, Эванс бросился вплавь через реку, добрался до главного лагеря повстанцев и отправил в " Манчестер Гардиан" описания сожженных турками деревень, массовых убийств и конфискаций. Гладстон использовал его данные в своей анти-турецкой речи. Однажды Эванс попал в руки турецких властей, только английский паспорт спас его от виселицы, но пришлось вернуться в Англию. В следующем году он опять отправился в Боснию, вместе с женой поселился в Рагузе (ныне Дубровник), купив там дом, и продолжал писать о стремлении южных славян к независимости – в 1878 г. эти письма изданы книгой " Иллирийские письма".

Это было время после победоносного русского похода на Стамбул в 1877 г. и Сан-Стефанского мира, принесшего свободу Болгарии. Чтобы ослабить русское влияние на Балканах, европейские державы созвали в 1878 г. Берлинский конгресс, на котором территория Болгарии была уменьшена, Сербия и Черногория признаны независимыми, а Босния и Герцеговина были переданы от Турции под австрийскую власть. Англия же играла роль покровительницы и защитницы ослабевшей Турецкой империи. На деле, отхватив на конгрессе от Турции Кипр и усиливая свое влияние в постепенно отделяющемся от Турции Египте, она была заинтересована в дальнейшем ослаблении Турции, но с одновременным сдерживанием Австро-Венгрии и России на Балканах. Поэтому, официально придерживаясь протурецкой позиции на Балканах, она весьма благожелательно относилась к раздуванию там антитурецких восстаний и деятельности Эванса, по меньшей мере, не препятствовала, а возможно и тайно стимулировала ее. Эванс открыто делал то, что англичане втайне хотели сделать, но не могли предпринять официально. В Боснии он осуществлял тайную английскую политику, поддерживая повстанцев. В этом смысле Эванс был типичным " агентом влияния".