Часть III. Культурно-историческая археология 10 страница

Более того, в 1982 г. американец К. Д. Хентшел из Йельского университета выступил с заявлением, что Эванс намеренно фальсифицировал данные, разделив СМ IIIb и ПМ IIIb, чтобы подтвердить свою периодизацию и свою концепцию, а по дневникам эти отложения не разделены горизонтом разрушения и одновременны друг с другом! Так пристрастность даже очень талантливых и методичных исследователей рождает подозрение об их нечаянной или даже намеренной необъективности, и этот шлейф тянется за Эвансом после его смерти.

8. Драматический конец. В 1939 – 40 гг., когда Эванс был уже болен, Вторая мировая война пришла, как пишет Джоан Эванс,

" в каждую часть Европы, которую он любил. Албания стала базой для итальянских рейдов на Грецию; Югославия храбро рассталась со всякой надеждой на процветание и счастье, противостоя Германии одна; Греция подверглась нашествию и потерпела поражение. Каждый этап продвижения каждой армии был для него знакомой почвой; каждый отданный городок был знаком и любим. 20 мая немцы вторглись на Крит; десять дней спустя англичане оставили остров в их руках. В последний раз Эванс был повержен в настоящий ужас. Британское отступление казалось ему предательством не только Греции, но и исторического прошлого" (Evans 1943: 395).

Эти строки писались еще в годы войны, когда исход ее был неясен. Эванс, да и его сестра вполне могли представить, что дальнейшее развитие пойдет по уже испробованному сценарию коллапса минойской цивилизации. Его описывает сам Эванс в публикации и по раскопкам Эванса повторяет его последователь Джон Пендлбери в обобщающей книге, вышедшей в год начала войны – 1939. Пендлбери:

" И вот в один весенний день середины XV века до н. э., когда дул сильный южный ветер, относивший почти горизонтально к северу языки пламени от горевших стропил, Кносс пал. Заключительная сцена разыгралась в помещении, которое воссоздает перед нами наиболее драматическую обстановку из всех раскопанных строений – в тронном зале".

Люди были захвачены врасплох. Судя по следам, всё произошло чрезвычайно быстро. Тронный зал кносского владыки был найден в состоянии полнейшего беспорядка.

Эванс:

«Казалось, приготовления были в разгаре для какой-то церемонии помазания в Бассейне Очищения… Однако начатое прервалось внезапно - … это явно указывает на чрезвычайные обстоятельства».

Пендлбери:

" В одном углу лежал опрокинутый большой сосуд от масла; культовые сосуды, казалось, были в употреблении в момент наступления катастрофы. Всё имело такой вид, будто царь в смятении поспешил сюда, желая в последний раз совершить какую-то религиозную церемонию, чтобы спасти свой народ" (Evans 1921-1935, IV: 942 - 944; Пендлбери 1950: 250).

Эванс умер в своем доме близ Оксфорда в июле 1941, когда Гитлер, собрав силы для броска через Ламанш, отсрочил высадку и приближался к Москве, и было еще неясно, не постигнет ли Лондон судьба Кносса.

9. Судьба и суд. Даже сводная сестра Эванса назвала свою книгу о нем " Время и случайность" (" Time and chance"). То есть и она отводит ведущую роль в колоссальном успехе и трагических незадачах Эванса судьбе и удаче. Велика ли роль случайности в результатах Эванса? Да, он родился в рубашке – богатство и ученость были ему обеспечены от рождения. Но он мог так и просидеть всю жизнь в Оксфорде, оставаясь маститым и заурядным профессором. Нет, его неуемная страстная натура, английская предприимчивость, жажда приключений и славы, смелость и энергия вели его в Боснию и на Крит, к боснийским партизанам, в австрийский тыл и турецкий плен. " Эванс прибыл на остров в надежде найти оттиск печати и глиняную табличку, а Время и Случайность привели его к открытию цивилизации", - заявляла его сестра (Evans 1943: 338). Да нет же, он ведь еще в книге 1894 г. " Критские пиктографы" писал, что, исходя из наличия письменности, на Крите нужно искать высокую цивилизацию! Это был целенаправленный поиск.

Отпрыск островного народа, создавшего современную мировую империю и лидировавшего в Европе и мире, он не мог проигнорировать следы островной империи, начинавшей европейскую цивилизацию, и не мог иначе воспринять доставшиеся ему остатки. Морская экспансия минойской культуры, ее диффузия на всё Средиземноморье, ее доминирование в Южной Европе представлялись ему закономерным отражением мирового порядка – так было и так есть. Живя в эпоху развала британской империи, он с особым трагизмом переживал следы коллапса минойской цивилизации.

Но в его трагических неудачах сказались и личные факторы. Он так и не осуществил свою мечту – не расшифровал первую европейскую письменность, потому что искал не там и не так, и потому, что хотел добывать новую славу не в открытом соревновании с другими, а обеспечив себе привилегии, монополию. Он был сыном своего века и своего класса.

Эванс получил при жизни множество наград и немало критики, а после смерти вечную славу первооткрывателя и жестокие нарекания. Есть основания и для того, и для другого. Но, строго судя Эванса за его прегрешения перед наукой, вдумаемся: ведь мы судим его за то, что он открыл первую европейскую цивилизацию не так, как нам бы это больше нравилось. Чуть было не сказал: как мы бы ее открыли. Но всё-таки открыли не мы, а он. Будь меньше открытие, было бы и меньше сетований. На деле грандиозностью масштаба открытия должны измеряться заслуги, а вины надо измерять самим размером прегрешений, а не открытий. Но с этой точки зрения гораздо более жестоко надо судить тех археологов, которые совершали те же и еще худшие прегрешения, не делая таких огромных открытий или делая их случайно, не по своим заслугам. С этой точки зрения какому же суровому суду последующих поколений подвергнется каждый из нас…

10. Сравнение фигур. Откровенно говоря, я испытывал затруднение, продумывая, в какую узкую группу (или школу) включить Артура Эванса, с кем из археологов-единомышленников его логичнее объединить. Общая направленность ясна – культурно-историческая археология, но внутри нее есть много подразделений.

В популярных изданиях и ряде историографических трудов он помещается рядом со Шлиманом. На то есть свои основания: оба открыли неизвестные ранее культуры, важные для протоисторической Европы и предшествовавшие античной цивилизации, но на этом сходство кончается. Шлиман получил университетское образование поздно, Эванс рожден в ученой среде; Шлиман нажил огромное состояние и копал на свои деньги, Эванс принадлежал к состоятельному слою общества, но на раскопки должен был искать средства, и т. д.

Несколько больше сходств у Эванса с другим археологом, причем английским, - Флиндерсом Питри. Питри и Эванс - почти сверстники и имели научные контакты друг с другом, да и в археологию Эванс (ненамного старший) вошел на несколько лет раньше Питри, хотя систематические раскопки начал на несколько десятков лет позже. Оба они – сыновья и внуки маститых ученых. Оба открыли неизвестные ранее цивилизации – и в этом смысле совершили великие археологические открытия; цивилизации, открытые ими, были связаны одна с другой. Оба создали схемы периодизации, работающие до сих пор; оба в этом плане напоминают эволюционистов, но таковыми не являются – их схемы заведомо создавались как локальные. Оба рассматриваются в числе создателей методики археологических раскопок, хотя к обоим предъявлялись и предъявляются нарекания именно по поводу методики. Обоих можно рассматривать как представителей одного обширного научного направления – диффузионизма, культурно-исторической археологии, но в этих рамках они представляют весьма различные варианты. Питри придерживался полицентрического миграционизма, инвазионизма; Эванс рассматривал Крит как исходный центр влияний и завоеваний (диффузионизм моноцентрический и центробежный), а на этой базе отстаивал позиции державной идеологии, так сказать, имперского мифотворения.

Найти аналогичные позиции в ученом мире вообще-то нетрудно. Немало есть ученых, которые не устояли перед искушением обнаружить центр мироздания (или, по крайней мере, Европы) в своем раскопе. Еще больше тех, кто, ориентируясь на локальный национализм, рисует в своей стране исходный центр миграций индоевропейцев (как Косинна или Брюсов) или, по крайней мере, славян (Костшевский). Но Крит не был родиной Эванса, а его минойская великодержавность была больше, чем просто ученым эгоцентризмом.

Я решил, что наиболее логичным будет увязать Эванса с теми, кто подобно ему исследовал сенсационным образом некую раннеписьменную культуру, способную претендовать на то, что из нее родилась влиятельная историческая цивилизация – как из минойской эллинская, и, подобно ему, идеализировал эту культуру и уверовал в ее исключительную роль. Такой раннеписьменной культурой в Месопотамии была шумерская, предшествовавшая вавилонской, а археологом, ее исследовавшим, идеализировавшим и увидевшим в ней не меньшую влиятельность, чем Эванс в минойской, был английский же ученый Леонард Вулли. Правда, он не имел таких авторитарных амбиций, как Эванс, и такого имперского куража, но это была фигура подстать Эвансу. И рядом с обоими копали британские разведчики.

11. Леонард Вулли. Русской образованной публике Вулли известен почти исключительно как открыватель " Ура халдеев" – упоминаемого под этим именем в Библии древнего города Месопотамии (халдеи – семитское племя, захватившее к библейскому времени Вавилонию, так что, начиная с Набопаласара, цари Вавилона - халдеи). Город упоминается в Библии как родина праотца евреев Авраама. Известен Вулли благодаря сокровищам, раскопанным им в царских гробницах Ура (книга его " Ур халдеев" переведена на русский язык). Но Вулли – исследователь гораздо более широкого плана.

Чарлз Леонард Вулли (Charles Leonard Woolley, 1880 – 1960; см. Woolley 1953, 1962; Winstone 1990) почти на три десятилетия младше Эванса и Флиндерса Питри, на десять – двенадцать лет старше Уилера и Чайлда. Он родился в Лондоне и получил образование, как и Эванс, в Оксфорде, изучая теологию и гуманитарные науки. Окончив университет в 1904 г. он путешествовал по Германии, чтобы хорошо освоить немецкий. В следующем году был принят помощником хранителя Эшмолеанского музея в Оксфорде, а хранителем этим был Артур Эванс, уже ведший в это время раскопки на Крите.

В 1907 г. Вулли отправился на Ближний Восток вести раскопки в экспедицию Д. МакАйвера, исследовавшую богатое мероитское кладбище в Караноге в Нубии. Там он получил хорошую школу полевой работы и руководства раскопками. В 1911 г. он отправился с экспедицией Британского музея раскапывать Кархемиш в Сирии. Экспедицию возглавил Дэвид Джордж Хогарт, к этому времени хранитель Эшмолеанского музея, уже успевший раскопать знаменитый храм Артемиды Эфесской. По совместительству он был крупным английским разведчиком.

В 1912 г. 32-летний Вулли (рис. 17.2) перенял от Хогарта руководство экспедицией, а его помощником стал привезенный Хогартом его знакомец по Оксфорду молодой Нед Лоренс, полное имя Томас Эдвард Лоренс (Th. E. Lawrence, 1988 - 1935) – впоследствии знаменитый разведчик Первой мировой войны, " делатель королей" и классический мазохист полковник Лоренс Аравийский (рис. 17.3). Раскопаны были новохеттские храмы, дворцы и укрепления. Научные отчеты о раскопках Кархемиша они делали совместно, так и опубликовано в соавторстве – Вулли и Лоренс (1914, 1923 и 1952). Оканчивая сезоны раскопок, они делали совместные археологические разведки по северной Палестине к южному побережью Мертвого моря, отмечая не только археологические памятники, но и современные турецкие укрепления и их слабые места. Приближалась Первая мировая война, которая и прервала раскопки. Не только Лоренс, но и его старший друг Вулли стали офицерами английской разведки. Два года Вулли провел в турецком плену.

В 1919 г. Вулли смог вернуться в Кархемиш, но раскопки там были невозможны, потому что на Востоке шел передел территорий и сфер влияния на месте развалившейся Турецкой империи, а памятник помещался как раз между позициями французской и курдской армий. Оставленные на месте рельефы постигла скверная участь: многие были разбиты вдребезги, остальные использованы для укрепления железнодорожного полотна, часть украдена и продана. Вулли отправился в Египет и раскапывал жилой квартал в Эль Амарне, когда появилась возможность копать совсем в другом месте – на самом юге Месопотамии.

В 1922 г. 42-летний Вулли возглавил совместную американо-английскую экспедицию Британского музея и Пенсильванского университета, получившую изрядные средства на раскопки Ура. Место города было идентифицировано еще Ролинсоном по табличке с клинописной надписью. Затем тут вели небольшие раскопки Д. Е. Тэйлор (в середине XIX века), потом Г. Р. Холл (в самом начале Первой мировой войны). Приступив к раскопкам города, Вулли затем копал здесь тринадцать лет, нанимая до 400 рабочих. Но город оказался столь большим, а культурный слой столь глубоким, что экспедиция смогла за это время раскопать лишь незначительную часть холма, а к нижним слоям добрались на крохотном участке. Раскопки представляли собой глубоченный сужающийся книзу котлован, и это не выглядело эффектным раскрытием построек. Но самые эффектные находки были не в самом низу: царские могилы со знаменитыми арфой, штандартом и другими сокровищами и с множеством умерщвленных и погребенных с царями слуг.

Из Пенсильванского музея Вулли получил предупреждение относительно его кадровой политики. Директор музея Джордж Байрон Гордон писал: " Это личное и конфиденциальное…Вы упомянули миссис Килинг, которая … вызвалась быть добровольным помощником". Директор давал понять, что присутствие одинокой женщины в лагере с четырьмя мужчинами может вызвать больше сенсационного изумления, чем очертания зиккурата. Вулли успокоил директора: " Миссис Килинг близка к 40 и уже 7 лет как вдова, и все ее друзья уверяют, что она не имеет намерения выходить замуж снова". Директор изъявил согласие, а через год миссис Килинг была уже миссис Вулли (Moorey 1992: 93).

Она трудилась с Вулли все оставшиеся годы, а половину из этих тринадцати лет с ним работала еще одна интересная пара – молодой выпускник Оксфорда Макс Мэллоуэн (Max Edgar Lusien Mallowan, 1904 – 1978; см. Mallowan 1977; McCall 2001) и понравившаяся ему в этой экспедиции сотрудница Кларисса урожд. Миллер, в разводе с прежним мужем-полковником. Мэллоуэн был сыном австрийца со славянской фамилией Малован и парижанки и попал в экспедицию через Хогарта. Кларисса же, как и некоторые другие археологи (от Дэниела и Борда до Аниковича), увлекалась писанием романов. Она вскружила голову Максу Мэллоуэну, и в 1930 г. они поженились. Мэллоуэн в ее сопровождении и с ее помощью раскопал впоследствии Нимруд. Раскопки мало отличались от тех, что шли здесь в XIX веке: небольшой штат археологов на сотни землекопов, кости не брались, цель была – открыть архитектуру и надписи. За свои археологические заслуги Мэллоуэн, также как и Вулли, получил дворянское звание и титул сэра, а его супруга и постоянная помощница в поле (рис. 17.4) не только оказалась леди Мэллоуэн, но и сама получила от короля дворянский титул Дамы уже как писательница Агата Кристи (Agatha Christie, 1890 – 1976); это не псевдоним, Агата – одно из ее личных имен, а Кристи – ее фамилия по первому замужеству, когда она и начала писать.

Агата Кристи издала и свои воспоминания о раскопках с Мэллоуэном (перев. на русск. – Кристи Маллован 2006).

Вулли копал и после Ура – Аль Мину (древний порт Антиоха) и тель-Атчану (древний Алалах), служил подполковником во Второй мировой войне, но в историю он вошел главным образом своими раскопками Ура, о котором он написал много книг – о широком контексте его культуры: " Шумеры" (1928), " Развитие шумерского искусства" (1935), " Авраам" (1936), непосредственно о его раскопках: " Царский могильник" (1934), " Зиккурат и окружение" (1939), и популярные бестселлеры " Ур халдеев" (1929), " Раскапывая прошлое" (1930), " Раскопки Ура" (1954 – именно эта книга переведена на русский под названием другой: " Ур халдеев"). Сэр Леонард был, конечно, классиком археологии.

12. Вулли и его инвазии. В Уре он вскрыл слои вавилонского времени, под ними залегали слои шумерской культуры, соответствующей ранним полумифическим династиям древних городов Двуречья (III тыс. до н. э.), а в самой глубине были исследованы еще три культуры. Верхняя из них была позже названа культурой джемдет-наср (по отдельному памятнику, где она представлена наиболее ярко), ниже шла культура, позже названная урукской (по городу Урук), а самая нижняя представлена лучше всего в раскопанном Вулли поселении неподалеку от Ура – Эль-Убейд. Следом за Вулли ее стали называть убейдской или обейдской. Слои убеидского времени датируются V тыс. до н. э. Это культура земледельческая с расписной керамикой, сделанной вручную, относящаяся, по Вулли, к позднему неолиту, по Чайлду - к халколиту. Следующая за ней урукская культура с монохромной гончарной керамикой совершенствует храмовое строительство и знаменует начало городской традиции. Культура джемдет-наср закладывает начало письменности. Вулли относит ее ко времени первой династии Ура. Только после этих трех культур появляется культура раннединастическая, наверняка шумерская.

Но кому принадлежали все эти культуры? Вулли достоверными шумерами считает только народ раннединастического периода, который возник в Уре в результате насильственного захвата власти, а все предшествующие культуры Вулли отводит другим этносам. Более того, каждую из трех предшествующих культур он приводит в район Ура отдельной миграцией. Даже такой диффузионист, как Чайлд, зная выводы Вулли, согласился с трактовкой Фрэнкфорта, рассматривающего все четыре культуры как четыре стадии развития одной культуры – шумерской. Только появление первой, обейдской культуры Чайлд в согласии с Вулли трактует как вторжение откуда-то извне (Чайлд 1956: 187 – 188).

В этом свете Вулли выглядит как отъявленный инвазионист, в духе Флиндерса Питри, и резко отличается от Эванса, у которого все смены культуры на Крите трактовались как землетрясения. Но присмотримся к доводам Вулли.

Появление обейдской культуры: " Глиняная посуда Эль-Обейда свидетельствует о том, что керамическое искусство – не местного происхождения и принесено сюда уже в полном расцвете откуда-то извне" (Вулли 1961: 23). По сходству с посудой Элама Вулли решает, что они должны были спуститься в долину с Эламских гор.

Появление урукской культуры:

" Техника изготовления посуды двух периодов совершенно различна: посуда Эль-Обейда вылеплена руками, а Урука – на гончарном круге; одна расписана многоцветными узорами, другая просто обожжена в особых печах с тонкой регулировкой пламени, позволяющей получать нужный цвет. Поэтому мы решили, что произошло вторжение нового народа; подобные изменения вряд ли были результатом развития местного ремесла. Но это только предположение, не больше".

Но чуть дальше об урукском периоде в соседней области: " Характер его культуры говорит о том, что она была принесена извне, скорее всего с севера" (Вулли 1961: 37).

Появление культуры джемдет-наср:

" Своеобразные трехцветные гончарные изделия не могли появиться в результате простой эволюции ремесла в долине. Гораздо вероятнее, что они были занесены сюда с востока, т. е. из той части, которая сейчас известна как Персия, или Иран. При этом совершенно необязательно предполагать нашествие и завоевание. Наоборот, факты говорят о постоянном проникновении. …Однако каким бы ни было переселение народа Джемдет Насра, пришельцы со временем подчинили себе коренных жителей. Зиккурат, центр поклонения богу-покровителю города, был перестроен в новом, пышном стиле, о котором мы можем судить по сохранившимся деталям мозаичного дворца в Уруке. Отсюда естественный вывод: власть над городом перешла в руки представителя народа Джемдет Насра" (Вулли 1961: 48).

Появление культуры раннединастического периода: " Период Джемдет Насра обрывается внезапно". Трехцветная керамика исчезла " сразу".

" В напластованиях раннединастического периода уже невозможно найти ни черепка. Даже типичные для периода Джемдет Насра формы сосудов исчезают бесследно. Все здания эпохи Джемдет Насра были, как видно, беспощадно разрушены, а на их месте появляются совершенно непохожие по типу строения".

Удобный плоский прямоугольный кирпич сменяется неудобным плоско-выпуклым – с верхней частью, как у каравая (Вулли 1961: 48 – 50).

На сей раз Вулли говорит не об инвазии, а о восстании старого местного населения (стало быть, урукцев) против народа культуры джемдет-наср. А поскольку культуры всё-таки смешались, шумеров он считает результатом этого слияния, в котором как-то участвовали даже носители обейдской культуры (тут некий элемент комбинационизма).

В самом поселении Эль Обейд в храме периода джемдет-наср была найдена табличка с именем одного из царей первой династии Ура, считавшейся мифической. Она оказалась историчной и относящейся к периоду джемдет-наср. Современные ориенталисты склоняются к отождествлению ранних шумеров с джемдет-насром, урукскую культуру отводят первой инфильтрации семитов, а обейд – какому-то не-шумерскому и не-семитскому народу, но нас здесь занимает не современное состояние вопроса, а взгляды и способ рассуждения Вулли.

Вулли не забыл свое теологическое образование и порассуждал об Аврааме, о халдеях Ура (как в Библии), о потопе. Когда его рабочие копали обейдские слои, они наткнулись на чистый ил и приняли его за материк. Но Вулли измерил глубины и нашел, что до настоящего материка (как вокруг холма) еще далеко, велел копать дальше. Через два с половиной метра опять пошли находки. Вулли рассказывает, что сразу пришел к определенному выводу, но решил опросить других участников. Те " стали в тупик. Подошла моя жена, и я обратился к ней с тем же вопросом.

- Ну, конечно, здесь был потоп! – ответила она, не задумываясь. И это был правильный ответ" (Вулли 1961: 27).

Упоминания легендарного потопа есть в шумерских документах, и Вулли тотчас отождествил его с библейским всемирным потопом. " В Библии говорится, что вода поднялась на восемь метров. По-видимому, так оно и было". Более того, в Библии говорится, что предупрежденный о потопе Ной построил свой ковчег из легкого дерева, просмолив его битумом. " Как раз в самом верхнем слое наносов потопа мы нашли большой ком битума, со следами корзины, в которой он хранился" (Вулли 1961: 35 – 36). Но отождествление потопа с Библейским говорит не в пользу библейских догм, а против них: ведь это значит, что Библия повторяет шумерскую легенду, узнав ее от вавилонян, а, следовательно, текст Библии обязан странствующему фольклорному сюжету, а не божественному откровению. Протестанта Вулли это мало волновало, его больше занимало то, что потоп происходил в обейдское время, а рассказ о нем есть в шумерских документах. Значит, всё-таки какая-то преемственная связь от обейда до шумеров, пусть только контактная, существовала.

Впечатление об отъявленном инвазионизме Вулли ослабляется также тем обстоятельством, что, хотя доводы миграций у Вулли несколько скудноваты (даже не обсуждается возможность резких смен стиля и техники керамики), всё же очень похоже, что тут действительно были миграции. А в этом случае можно ли назвать предположение о них миграционизмом? Пожалуй можно лишь сказать, что в обстановке господства миграционных и вообще диффузионных объяснений в той среде, с которой больше всего считался Вулли (Флиндерс Питри, Рейснер, ранний Эванс и Эванс в объяснении минойских успехов), он с большей готовностью шел на миграционные объяснения смен культуры, чем на какие-либо другие. Но и состояние фактического материала сбрасывать со счетов нельзя.

Отличие от Эванса тут тоже не так уж значительно: ведь тот в своих ранних работах тоже был инвазионистом – когда дело касалось Британии, а не Крита, не его боготворимых минойцев. И так же, как Эванс, Вулли сменяет свой набор объяснений, как только речь заходит о его центральном и самом сенсационном (для публики) объекте – шумерах.

13. Вулли и первенство шумеров. К шумерской культуре принадлежали раскопанные Вулли царские могилы первой половины III тыс. до н. э., битком набитые сокровищами древнего искусства. О шумерах никто ничего не знал до середины XIX века, когда в клинописных документах Вавилонии Г. Ролинсоном и Эдв. Хинксом был открыт неизвестный язык, который вавилоняне называли шумерским. Поскольку были двуязычные надписи, к началу ХХ века его стали понимать. Выяснилось, что в вавилонское время это был уже только литературный язык, на котором никто не говорил, и был это язык культурного народа, жившего в Вавилонии до вавилонян – в третьем тысячелетии до н. э. Вавилоняне семитизировали древнее население этой страны, но переняли от него многие достижения культуры, в том числе клиновидную письменность, мифы, города.

Вулли обнаружил зиккурат. Идея зиккурата тоже наследие обейдцев (что укрепляло мнение Вулли об их приходе из горной местности). Зиккурат Ура – предок вавилонского, который тоже раскопан – в слое времен Набонида. Такой же зиккурат в самом Вавилоне был прообразом Вавилонской башни Библии. Но самые сенсационные находки ожидали Вулли в царском могильнике. Там были открыты богатейшие погребения шумерских царей, в частности царя Мес-калам-дуга, А-калам-дуга, царицы Шубад и ее супруга, со многими прислужниками, очевидно умерщвленными заживо, в том числе музыканты с лирами (или арфами). Все снабжены золотыми украшениями и оружием. Много произведений тончайшего искусства. Вулли завершает описание находок этого периода следующим пассажем:

" Шумерийцы обладали достаточными познаниями в металлургии и столь высоким мастерством в обработке металлических изделий, что в этом с ними вряд ли сравнится хоть один народ древности. … Шумерийские купцы вели торговлю с самыми отделанными странами; шумерийские поля отличались плодородием; шумерийская армия была превосходно организована, и почти все мужчины умели писать и считать. Во всех отношениях Шумер раннединастического периода ушел намного вперед от Египта, который в ту эпоху лишь выбирался из состояния варварства. И когда Египет действительно пробудился в дни правления Менеса, первого фараона Нильской долины, наступление новой эры ознаменовалось для него освоением идей и образцов более древней и высшей цивилизации, достигшей расцвета в низовьях Евфрата. Шумер был прародиной западной культуры, и именно у шумерийцев следует искать истоки искусства и мировоззрения египтян, вавилонян, ассирийцев, финикийцев, древних евреев, и, наконец, даже греков" (Вулли 1961: 96).

Вот это уже очень напоминает аналогичные высказывания Эванса о превосходстве минойской культуры над ахейской, египетской и финикийской и о ее господстве над Средиземноморьем.

Здесь естественное увлечение серьёзных исследователей своим предметом очень близко подходит (возможно, даже сливаясь с ней) к той полудилетантской трактовке различий в исторической роли и способностях разных народов, которая получила название гипердиффузионизма. Ему будет далее отведена отдельная глава.

14. " Гипотеза об архаической культуре" Спиндена. Есть еще одно место на земном шаре, где возникло несколько ранних цивилизаций, подобных месопотамской и египетской, и где они также появились в готовом виде, что вызывало вопрос о том, на какой основе они сформировались. Это Центральная Америка и север Южной Америки с инками, ацтеками и майя. Теократическую цивилизацию майя и ее идеализацию исследователями вплоть до середины ХХ века Бинтлиф (Bintliff 1984: 36 – 37) сравнивает с идеализацией минойского Крита Эвансом. Для набожной Америки древняя и успешная теократия на близкой территории была привлекательной как идеальное общество. Ареал майя охватывает южную часть Мексики, Гватемалу и часть Сальвадора и Гондураса. Ацтеки находились к северо-западу от них, занимая южную и центральную Мексику. Империя инков располагалась значительно южнее, охватывая северную часть западного побережья Южной Америки – Перу, часть Чили и Боливии. Эти доколумбовы государства погибли в результате завоевательных походов конкистадоров. Были и более ранние сильные этнокультурные образования – тольтеки, ольмеки. Но есть ли какая-то местная основа у них у всех или надо искать объяснение в приходе культуртрегеров из-за океана?

В качестве ответа на этот вопрос Герберт Джозеф Спинден (Herbert Joseph Spinden, 1879 – 1967), сверстник Вулли, выдвинул свою 'Archaic Hypothesis' – гипотезу об " архаической культуре". Уилли (Willey 1981: 35) расценивает ее как первую " серьёзную" концепцию, выдвинутую на смену дилетантским домыслам типа " утраченных племен Израилевых", " странствующих тольтеков" и т. п.

Спинден учился в штате Вашингтон, на западном побережье США, диплом бакалавра получил в Гарварде в 1906 г. Первые его работы были по этнологии индейцев, но в Гарварде он попал под влияние Элфрида Тоззера, специалиста по майя, и поэтому диссертация его, защищенная в 1909 г. и опубликованная в 1913, была посвящена майя и называлась " Исследование искусства майя: его предмет и историческое развитие". С этих пор он занимался, прежде всего, майя, хотя и искал аналогии их культуре по всей Америке.

На конгрессе в Вашингтоне в 1915 г. он сделал доклад, опубликованный в 1917, " Происхождение и распространение земледелия в Америке". Здесь была впервые четко сформулирована его гипотеза, впоследствии развернутая в книге 1928 г. " Древние цивилизации Мексики и Центральной Америки". В ряде мест он обнаружил в нижних слоях памятников под культурами ацтеков и майя одну и ту же поздненеолитическую земледельческую культуру с женскими статуэтками, которую он назвал " архаической" и которую счел исходной для всех основных цивилизаций Америки. От нее, из одного района Мексики, он вывел в них оседлость, статуэтки, керамику и земледелие с маисом, бобами, тыквенными и перцем.