Как корова

Наш любимый Мастер...

У Ма-цзы было три любимых ученика, с ко­торыми он был особенно близок. Их звали Нань-чжуань, Чжи-цзан, Хуэй-хай (также известный как Хякудзё).

Как-то вечером, когда трое учеников сидели вместе со своим учителем, любуясь луной, он спросил их мнение о том, как лучше всего прове­сти эту ночь. Чжи-цзан сказал:

— Это хорошее время для жертвоприноше­ний.

Хуэй-хай же сказал:

—Это хорошее время, чтобы продвинуться на духовном пути.

А Нань-чжуань ничего не ответил — лишь, отряхнув рукава, удалился.

Ма-цзы обратился к Чжи-цзану со словами:

—Сутры попадут в цзан.

(Он обыграл имя Чжи-цзана — «цзан» по-китайски означает «корзинка». Корзинка, кото­рая несет в себе слово Будды.)

Затем он обратился к Хуэй-хаю:

— Дхьяна возвратится в море.

(Здесь он обыграл имя Хуэй-хая. «Хай» по-китайски означает «море».)

В завершение он сказал:

—Нань-чжуань сам выйдет за пределы мира вещей. Совершенно самостоятельно.

В другой раз монах спросил Ма-цзы:

— Что есть Будда?

— Ум есть Будда, — ответил Ма-цзы.

Затем монах спросил:

— Что есть Путь?

— He-ум есть Путь, — ответил Ма-цзы.

Тогда монах спросил:

— Будда и Путь чем-то разнятся?

— Будда — это когда вытягиваешь руку, а Путь — это когда сжимаешь ее в кулак.

Маниша, прежде чем перейти к сутрам, следует кое-что сказать о самом Ма-цзы. Ни один мастер дзэн не вел себя так, как Ма-цзы. Его поведение очень символично.

Говорят, что Ма-цзы выглядел очень странно. Гово­рят, что он ходил как корова и озирался как тигр. Он мог достать языком кончик носа, а на его ступне было два кольца.

Способы его обучения были весьма разнообразны. Говорят, что он был средством просветления ста трид­цати человек, каждый из которых стал учителем.

Безусловно, этот странный человек Ма-цзы вел себя согласно собственной спонтанности, не заботясь ни о чьем мнении. Это следует уяснить себе в первую очередь. Лишь очень храбрый человек мог ходить как корова — на четвереньках. Такой человек совершен­но не заботится о мнении окружающих. Ему известна правда — и это все.

То, что он ходил как корова, — весьма символично. Человек не может уснуть стоя — это очень трудно сде­лать. Для этого нужно лечь горизонтально, чтобы гра­витация воздействовала на все части тела равномерно. Ложась, вы находитесь в гармонии с гравитационным полем.

В дзэнских кругах существует одна странная леген­да. Животные прекрасно знают наш язык, но не гово­рят на нем — не подают даже вида, что понимают нас.

Однажды дзэнский мастер обратился к обезьяне (только дзэнские мастера способны на такое):

—Я прекрасно знаю, что ты понимаешь мой язык, по пытаешься скрыть это.

— Да, — ответила обезьяна, — но прошу тебя, боль­ше не говори никому об этом. Я больше ни с кем не буду говорить. Храни это в тайне. Каждое животное понимает ваш язык, но ни одно животное не желает попасть к вам в рабство. Как только животное загово­рит, его тут же заставят работать.

Это мне напоминает другую историю — о ребенке, который не говорил до тех пор, пока ему не исполни­лось восемь лет. Его проверяли всевозможные специ­алисты: с ушами у него было все в порядке, никаких иных отклонений в поведении у него не нашли. По­чему он не отвечал, оставалось загадкой. Наконец его отвели к психиатру — но и эта попытка не увенчалась успехом.

Как-то раз он неожиданно закричал:

—Мама, где соль?

Он ел ланч. Мать не могла поверить своим ушам. Они были одни в доме — больше никто не слышал это­го. Она знала, что, если скажет кому-то, что ее сын на­конец заговорил, ей не поверят. Восемь лет он просто отказывался разговаривать.

— Почему ты не говорил все эти восемь лет? — спросила его мать.

—До сегодняшнего дня все шло прекрасно. Сегодня на столе не оказалось соли. Зачем же было говорить раньше? Зачем утруждать себя?

—Ты будешь говорить с другими людьми? — спро­сила мать.

— Это должно остаться только нашим секретом, — ответил мальчик. — Если ты скажешь кому-то, что я умею разговаривать, я не вымолвлю ни слова и тебя все будут считать лгуньей.

По какой же причине животные не говорят? Почему они не развивают свои умственные способности? Почему они довольны всем, словно коровы? Все дело в том, что их тела находятся в горизонтальном положении. У них нет причины для беспокойства. Все сбалансировано. Гравитация не нарушена. Человек, поднявшись на ноги, нарушил равновесие. Его голова начала расти именно оттого, что он принял вертикальное положение.

Наукой доказано, что прямохождение человека яви­лось причиной развития его умственных способно­стей. Ум, заключенный в маленькую голову, — явление отнюдь не простое. Он создан из миллиардов малень­ких нервов, и эти маленькие нервы почти невидимы. Им требуется очень небольшое количество кислорода, растворенного в крови. Чуть больше крови, и с ними произойдет то же самое, что и с Бангладеш во время на­воднения. Три четверти территории оказались под во­дой. Животные не развили свой мозг, свой ум, посколь­ку кровь притекает к каждой его части равномерно.

Когда человек стал ходить вертикально, его сердцу и легким стало трудно обеспечивать приток кислоро­да к мозгу. Его количество стало настолько малым, что появилась возможность возникновения очень тонких нервов, способных мыслить, способных философство­вать, способных даже преодолевать границы обычного мышления, что делает человека буддой.

У Ма-цзы была привычка ходить на четвереньках, как корова... Вот первый вывод, который можно из этого сделать: он находится в состоянии не-ума, как и все животные; он стал принадлежать этому миру; он находится на одной волне со всей Вселенной и больше не борется ни с чем — просто плывет вместе со вселен­ским потоком. Второй вывод: отбросив ум, он стал пу­стотой, что автоматически предполагает сострадание, любовь, смирение и альтруизм. Вряд ли какое-либо иное животное может сравниться с коровой в смире­нии, простоте и довольстве жизнью... и все же он ози­рался, как тигр.

Это одно из противоречий, которыми славится дзэн. Ты можешь быть скромен, как корова, и в то же время быть бунтарем и революционером, как тигр. Итак, хотя он ходил как корова, его глаза были глазами тигра — он мог в любую секунду прыгнуть и прикончить тебя! Следовало ли воспринимать это символически или буквально — трудно решить. Но все источники того времени говорили, что это правда.

Он ходил как корова и озирался как тигр. Он мог коснуться языком кончика носа. Очень немногие мо­гут это сделать. Попробуйте-ка пошевелить мочками ушей! Они ваши, но не подчиняются вашей воле.

В своей жизни я встречал лишь одного человека (деревенского врача, моего соученика по школе и по университету), способного шевелить мочками ушей по собственному желанию. Это очень странное зрелище! Мочки ушей не имеют никакой нервной системы, и потому вы не можете шевелить ими. Для этого нужны определенные нервы, контролируемые мозгом. Но там нет таких нервов — это просто мясо.

Очевидно, этот врач (его зовут Манохар) по какой-то ошибке природы имел нервные окончания в мочках ушей. Иного объяснения нет. В Китае считают, что по закону природы человек не может коснуться языком кончика носа. Но на склоне лет это становится возмож­ным. В этом нет никакого чуда — просто зубы выпада­ют и расстояние между языком и носом сокращается.

В Индии превалировала подобная же идея: за шесть месяцев до смерти человек теряет способность увидеть кончик своего носа, так как глаза закатываются вверх. Как только вы замечаете, что не способны увидеть кончик носа, знайте, что смерть близка — глаза нача­ли подниматься вверх. Поэтому, если кто-то умирает, ему немедленно закрывают глаза. Когда глаза закаты­ваются, зрачки исчезают, и видимыми остаются лишь белки — можно испугаться не на шутку, если кто-то смотрит на вас белыми глазами!

Но все умирают с открытыми глазами. Никто не может умереть с закрытыми глазами — ведь, чтобы закрыть веки, необходима какая-то сила воли, опреде­ленная энергия. По этой же причине люди умирают, разжав ладони — чтобы сжать руку в кулак, требует­ся жизненная сила. Итак, люди умирают с открытыми глазами, и, чтобы никто не испугался, другие люди за­крывают глаза покойнику. Умерший не может открыть их, так как для этого тоже нужна какая-то энергия. Воз­можно, ему хотелось бы оглядеться по сторонам — что же там происходит, — но он не может открыть век.

А потому нет ничего необычного в том, что Ма-цзы касался языком кончика своего носа. Скорее, необычно то, что люди, как правило, не пытаются это сделать. Ина­че все бы могли. Просто барьером являются зубы. Итак, когда ваши зубы выпадут (а в один прекрасный день они обязательно выпадут), попытайтесь достать языком до кончика носа. Вам это удастся. Следовательно, не было ничего чудесного в способности Ма-цзы касаться языком кончика собственного носа — он просто был очень стар.

В Индии существует предание о том, что на ступне у будды должно быть два кольца. Это — знак. Если рож­дается ребенок с двумя кольцами на ступне, значит, он станет буддой. Будде вовсе не обязательно иметь два кольца, но если рождается ребенок с двумя кольца­ми — быть ему буддой.

Нет, это не является непреложным для каждого. Ты можешь не стать буддой, он может не стать буддой, но для такого человека, как Ма-цзы, не стать буддой было невозможно. Медитации из его прошлой жизни дали ему достаточно: когда он умирал, он был очень близок к просветлению, и в следующей жизни он должен был обязательно стать буддой.

Вероятно, Эно увидел эти два кольца на ступне у Ма-цзы, потому и сказал Нангаку: «Этот юноша будет буддой. Я стар, а он просит о посвящении. Ты будешь моим преемником, так что лучше займись им сам. По­святи его и относись к нему бережно — ведь он уже будда. Достаточно маленького толчка, и он окажется на другом берегу».

История, рассказанная Манишей:

У Ма-цзы было три любимых ученика, с кото­рыми он был особенно близок. Их звали Нань-чжуань, Чжи-цзан, Хуэй-хай (также известный как Хякудзё).

Это обычная практика старых учителей — у них всегда было несколько любимых учеников. У мастера могли быть тысячи учеников, но лишь с несколькими из них он был особенно близок. Из числа этих прибли­женных учеников и выбирался преемник.

В нашем случае это не имеет значения — никто не бу­дет моим преемником. Сама идея избрания преемника была заимствована у царской семьи. Как старший сын царя наследовал престол отца, так, повторяя традицию, избранный ученик становился наследником учителя.

Я же хочу полностью покончить с этой традицией. Все вы близки мне. Я могу позволить себе быть откро­венным со всеми вами, поскольку речь не идет ни о каком преемнике. Никто из вас не станет моим преем­ником. Я хочу, чтобы вы стали совершенно самостоя­тельными мастерами.

Быть преемником несколько унизительно. Это уязв­ляет достоинство просветленного человека. Никто не стоял перед ним, как и никто не будет следовать за ним. Он — одинок и возвышается словно Эверест. Нет ни­кого перед ним, нет никого за ним.

Его одиночество — послание всем тем, кто полю­бит его. В нем говорится, что они тоже будут одиноки­ми. В своем одиночестве вы прекрасны. Вам вовсе не обязательно отрекаться от мира. Это просто означает, что вам больше не придется принадлежать миру. Вы можете оставаться на этом базаре, но при этом быть лишь зеркалом, свидетелем, наблюдателем всего про­исходящего.

Но они традиционно не понимали, что назначать преемника — значит ущемлять свободу человека. Это превращает духовный опыт в какое-то подобие цар­ской сокровищницы. Но это не так. Никто не может наследовать. Каждый должен быть самостоятельным, и этот вкус независимости столь сладок, что я хочу соз­дать новый образ учителя и ученика. Их сближает лю­бовь, сближает доверие, но их ничто не связывает — ни видимые, ни невидимые нити. Учитель — сам по себе, и ученик — сам по себе. И задача учителя — доказать ученику, что быть самостоятельным — прекраснейшая вещь на свете.

Но Ма-цзы стар... он — часть старого мира. У него есть три ученика, которых он приблизил к себе: Нань-чжуань, Чжи-цзан, Хуэй-хай (также известный как Хя­кудзё). Нань-чжуань еще известен как Нансэн. Он за­нимал особое место в сердце учителя, но преемником Ма-цзы стал Хякудзё.

Как-то вечером, когда трое учеников сидели вместе со своим учителем, любуясь луной, он спросил их мнение о том, как лучше всего прове­сти эту ночь.

Чжи-цзан сказал:

— Это хорошее время для жертвоприноше­ний.

Хуэй-хай же сказал:

— Это хорошее время, чтобы продвинуться на духовном пути.

А Нань-чжуань ничего не ответил — лишь, отряхнув рукава, удалился.

Ма-цзы обратился к Чжи-цзану со словами:

— Сутры попадут в цзан.

(Он обыграл имя Чжи-цзана — «цзан» по-китайски означает «корзинка». Корзинка, которая несет в себе слово Будды.)

Сутры Будды делятся на три корзины. Ма-цзы сде­лал каламбур из имени Чжи-цзана: «Ты будешь одним из просветленных, кто несет сутры Будды. Ты будешь корзиной, где лежат сутры Будды. Ты будешь великим ученым». Так оно и случилось.

Проницательность, ясновидение учителя не изменяют ему никогда. Он может видеть человека насквозь, даже делая каламбур из его имени, используя эту возможность, чтобы сказать, что тот будет великим ученым.

Затем он обратился к Хуэй-хаю: «Дхьяна возвра­тится в море».

(Здесь он обыграл имя Хуэй-хая. «Хай» по-китайски означает «море»).

Хуэй-хай сказал, что это время хорошо использо­вать для духовного роста. А духовный рост возможен лишь благодаря дхьяне — медитации. Его имя «хай» по-китайски означает «море», а с каждой медитацией маленькая река жизни приносит свои воды в великий океан бытия.

Ма-цзы хочет сказать Хуэй-хаю: «Ты достигнешь моря». И Хуэй-хай стал великим просветленным ма­стером. В завершение Ма-цзы сказал: «Нань-чжуань сам выйдет за пределы мира вещей. Совершенно са­мостоятельно». Нань-чжуань ничего не ответил. Он просто встал и ушел. Его жест показал, что разговор о писаниях здесь неуместен, слова же о духовном разви­тии — совершенно абсурдны. Вы не можете развивать духовность, она уже есть. Вот почему он ничего не от­ветил. Вместо ответа он отряхнул рукава, встал и ушел. Это и был его ответ.

Следует понимать, что в дзэн даже жест является от­ветом. Вот что он говорит этим: «Читайте свои писания, развивайте свою духовность — я оставляю вас. Это ме­сто не для меня. Я — уже будда. Здесь мне нечего делать. Становиться великим ученым или развивать духов­ность — это не для меня. Это — для обычных людей».

История свидетельствует, что Нань-чжуань, или Нансэн, занимал особое место в сердце учителя. Это был пре­красный человек с великим пониманием. Он углублялся в медитацию и стал впоследствии просветленным масте­ром. Все думали, что Нансэн станет преемником Ма-цзы, но по правилам наследования им стал Хякудзё.

В этом тоже проявляется неповторимость дзэн: не важно, кто ближе сердцу учителя, — главное, кто стоит ближе к правде. Ма-цзы любил Нансэна, и все думали, что он станет избранником. Но перед смертью он из­брал Хякудзё, так как хотел видеть своим преемником человека, ближе всего стоящего к истине. Этот человек может быть и не столь любимым — не важно. Это не личное дело — это вселенский феномен. Светильник просветления должен быть передан тому, кто стоит ближе всего к абсолютной истине.

В другой раз монах спросил Ма-цзы: — Что есть Будда?

— Ум есть Будда, — ответил Ма-цзы.

Затем монах спросил:

— Что есть Путь?

— He-ум есть Путь, — ответил Ма-цзы.

Учитель остается все тем же странным Ма-цзы. В начале он говорит: «Ум есть Будда», а когда его спра­шивают: «Что есть Путь?», он отвечает: «He-ум есть Путь». Ум превращается в не-ум, если он пуст. Не-ум не является чем-то чуждым уму; разница заключается в том, полон ли ум мыслей или свободен от них. Если он пуст — это не-ум. Если полон — это ум.

Потому он и отвечал медленно. Быстрый ответ мог быть неправильно понят. Он сказал: «Ум есть Будда». Это звучит успокаивающе — у тебя есть ум, значит, Будда совсем близко.

Затем монах спросил: «Что есть Путь?»

И тут Ма-цзы использует прием: «Не-ум есть Путь» — нужно освободить ум от всего, что в нем со­держится.

Тогда монах спросил:

— Будда и Путь чем-то разнятся?

— Будда — это когда вытягиваешь руку, а

Путь — это когда сжимаешь ее в кулак.

По существу, здесь нет разницы. Вот моя рука вытя­нута, а вот она сжата в кулак — две различные формы, принимаемые одной и той же вещью. Это прекрасное утверждение — Будда и Путь по сути одно и то же. Когда продвигаешься по Пути, ты каждый день, дюйм за дюймом становишься буддой. Это подобно ваянию. Если ваяешь статую Будды Гаутамы, ты не можешь сде­лать это мгновенно — одним взмахом резца. Придется постепенно, кусок за куском, отсекать лишний мрамор, пока не возникнет скрытая в нем фигура Будды.

Именно это вы и делаете с собой во время меди­тации. Каждый день вы отбрасываете от себя что-то лишнее, пробираясь все глубже к сути своего суще­ства. Каждый отброшенный кусок мрамора помогает вырисоваться хоть какой-то части фигуры.

Постепенно будда проступает во всей своей це­лостности. В эту минуту вы исчезаете. В эту минуту остается лишь будда, и будда — это вы. Путь, путеше­ственник и цель суть различные стадии одного и того же явления.

Вот стих Иккё:

Каким озорником он был,

человек, которого звали Шакья!

Скольких людей он заставил недоумевать!

Шакья — родовое имя Будды Гаутамы. Иккё гово­рит, что он был озорником и многих людей заставил недоумевать.

И это верно. Вот уже двадцать пять столетий подряд Гаутама Будда донимает людей. Я донимаю вас каждый вечер. Собираетесь ли вы стать буддой или нет, но я намереваюсь сделать так, чтобы каждый из вас стал буддой.

Иккё говорит это из любви. Он не порицает, он просто говорит: «Каким озорником он был!» Двадцать пять столетий люди недоумевают, как им стать буддой. И пока человек будет существовать на Земле, это оста­нется предметом недоумения — ведь никто другой, во всей Вселенной сознания, не озадачил человечество больше, чем Будда. Он не хочет, чтобы вы становились последователями, — он хочет, чтобы вы стали буддой.

Ни одно великое религиозное учение не выдержива­ет сравнения с учением Гаутамы Будды. Все они хотят, чтобы вы стали последователями, хотят вмешиваться в наши дела, навязывают вам моральные принципы, об­раз жизни. Они делают с вас слепок и обеспечивают нас очень красивой тюремной камерой.

Будда стоит особняком. Он — за полную свободу. Без свободы человек не сможет узнать своей главной тайны. Скованный цепями, он не сможет расправить крылья и взлететь в небо, чтобы познать запредельное. Каждая религия сковывает человека цепями, удерживая его при себе, не позволяя ему стать самим собой, обеспечивая его «индивидуальностью» и масками. И люди зовут это «религиозным образованием».

Будда же не дает вам никакого религиозного образо­вания. Он просто хочет, чтобы вы оставались самими собой. Это и есть ваша религия — быть собой. Ни один человек не любил свободу больше, чем он. Ни один че­ловек не любил человечество больше, чем он. Он от­казывался иметь последователей по одной простой причине: согласиться иметь последователя — значит унизить его достоинство. Он соглашался иметь лишь попутчиков. Его последнее заявление перед смертью было следующим: «Если я когда-нибудь вернусь, я вер­нусь как ваш друг». Майтрейя означает «друг».

Наш любимый Мастер!

Кто бы из присутствующих не хотел бы быть «особенно близким» к тебе, занимать «осо­бое место» в твоем сердце?

Что означает быть истинно близким к тебе?

Маниша, мое сердце пусто. Чем более пустыми вы будете становиться, тем ближе вы мне будете. Вы смо­жете приблизиться ко мне, становясь пустым сердцем. Тогда вы начнете слышать одну и ту же мелодию, одну и ту же музыку, танцевать один и тот же танец. И эта близость отличается от того старого понятия, о ко­тором мы с вами говорили. Это — иная близость; ка­чественно иная. Я могу даже не знать вашего имени, никогда не встречаться с вами, но при этом мы можем быть близки — ведь я придал понятию «близость» но­вое измерение. Если ваше сердце пусто, вы вдруг ока­жетесь со мной на одной волне. Такая близость не вы­зывает никакой ревности.

Близость же старого толка вызывала ревность даже в окружении мастера. Если приближены были лишь трое, неужели вы думаете, что все остальные не чув­ствовали себя обиженными? Неужели вы думаете, что остальные не испытывали ревности? Каждый хочет быть приближенным. Мое же определение близости таково, что вся Вселенная может быть близка со мной, не вызывая ничьей ревности, — такое было немысли­мо в старину.

Вы можете быть близки ко мне, ведь это зависит от вас — это не зависит от меня. Освободите свои сердца от всего, и с пустыми сердцами вы станете мне близки. Вы можете быть где угодно — хоть на другой планете. Для близости этих измерений границ не существует. Каждый из вас может быть особо близким мне.

А сейчас пришло время поговорить о чем-то серьез­ном. Сардар Гурудаял Сингх, ты становишься стар, но не отказываешься от своей извечной привычки!

Нэнси Рейган решила приготовить ко дню рождения своего мужа его любимое блюдо — спа­гетти под соусом. Она отправляется за помидо­рами к Джиованни.

— Прошу-а прощения, — отвечает ей Джио­ванни, — но у нас-а нет помидоров.

— Но у вас должны быть помидоры, — наста­ивает Нэнси, — сегодня день рождения Ронни, и я хочу приготовить спагетти под его любимым соусом.

— Прошу-а прощения, — повторяет Джиованни, — но у нас нет-а помидоров.

— Но ведь это просто смешно, — не унимает­ся Нэнси. — Позови-ка сюда свою жену, Марию! Может быть, она найдет помидоры?

— Да нет у нас никаких помидоров! — снова повторяет ей Джиованни.

Но Нэнси не отстает от него.

— Ладно, — говорит тогда Джиованни, — скажи-а мне кое-что. Что получится-а, если убрать из слова «ананас» «ана»?

— «Нас», — отвечает Нэнси Рейган.

— Верно-а, — говорит Джиованни. — А что получится, если убрать из слова «виноград» «вино»?

— «Град», — отвечает Нэнси Рейган.

— Прекрасно! — радостно восклицает Джио­ванни. — Ну а что же получится, если убрать-а из «помидоров» — «гребаных»?

Нэнси на миг задумывается, а затем говорит:

— Так нет же никаких «гребаных» помидоров ^[3] .

— Так о чем же я и толкую-а?

Пэдди Мерфи, опрокинув несколько рюмок виски, заспешил в уборную. Отойдя от стойки бара, он замечает Великолепную Глорию в мини-юбке. Увлеченный видом ее длинных обнаженных ног, Пэдди спотыкается о ее стул и хлопается на пол. Глория, соскочив со стула, становится пря­мо над ним и пытается помочь ему подняться.

Но Педди продолжает лежать, не в силах ото­рвать глаз от открывшегося ему зрелища.

— Мистер Мерфи, — восклицает Глория, скрестив ноги, — я думала, что вы джентльмен!

— Все мы ошибаемся, — отвечает Пэдди. — Я ведь тоже думал, что вы блондинка!

Крошка Эрни возвращается домой из кино­театра.

— Что ты смотрел? — спрашивает его мать.

— «Глубокое Горло» с Линдой Ловелас в главной роли, — как ни в чем не бывало отвечает Эрни.

— «Глубокое Горло»? Но ведь это же фильм «только для взрослых»! — с ужасом восклицает мать.

— Ну и что с этого? — спокойно говорит Эрни. — В детских фильмах хороший парень име­ет девушку. Во взрослых фильмах плохой парень имеет девушку. А в фильмах «только для взрос­лых» все парни имеют девушку.

Мойша Финклештейн отправляется в ресто­ран «Рици Глиц» и заказывает сытный обед с не­сколькими бутылками шампанского и гаванской сигарой.

Официант приносит ему на серебряном подно­се счет в девяносто девять долларов и девяносто девять центов. Мойша дает ему стодолларовую купюру и остается сидеть. Через пять минут он вновь подзывает официанта и требует сдачу. Официант безмолвно удаляется и через минуту возвращается с серебряным подносом. На подносе лежит пенни и пачка презервативов.

Мойша просит объяснений. Официант, под­няв голову, декларирует:

— Сэр, политика нашего ресторана требует от нас делать все возможное, чтобы клиенты, подобные вам, не размножались!

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину. Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя

безоглядно, немедля,

будто это самое последнее мгновение

в твоей жизни.

Лишь действуя безоглядно,

как в самое последнее мгновение жизни,

ты можешь проникнуть взглядом

в истоки своего бытия,

своего бессмертия,

к себе — будде.

Глубже и глубже,

ибо тебе не грозит стать неудачником,

ты вновь обретешь свое потерянное царство.

Ты все это время жил снаружи — во сне.

Внутри же, в центре твоей сущности

скрывался наблюдатель —

незримый, неузнанный, невозмутимый,

зеркало твоей сущности,

которое просто отражает.

Это зеркало можно назвать просто буддой,

и в каждом из вас он есть.

В нем нет ничего личного.

Это — универсально.

Чтобы было понятнее, Ниведано...

Расслабься.

Пусть там останутся твое тело и твой ум,

но помни, ты — лишь наблюдатель.

Ты ни то и ни другое.

Ты — лишь зеркало,

отражающее зеркало, не делающее суждений.

Ты — чистое отражение луны в озере.

Это и есть твоя истинная сущность,

действительность, где ты поистине находишься.

Это невозможно передать словами —

можно лишь пережить.

Это твое небо — не знающее границ небо.

В этот прекрасный вечер десять тысяч будд исчезли

в океане осознания,

став чистым сознанием.

И Аудитория Будды превратилась в озеро

отражающего сознания.

Возрадуйся же этому!

Пусть оно проникнет в каждую клетку твоего существа.

Чтобы постепенно каждое действие наполнилось твоей истинной сущностью, чтобы ты оставался буддой все двадцать четыре часа в сутки.

День, когда тебе не нужно будет медитировать,

станет величайшим днем твоей жизни.

Ведь будда не медитирует.

Будда есть медитация.

Собери весь свой опыт, помни путь —

не-ум — это путь...

и помни о благости, об экстазе,

льющихся на тебя потоком

в эту минуту.

Все эти цветы, все эти розы... возвращайся с их ароматом.

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как Будда:

с изяществом, с безмолвием, со спокойствием.

Садись как будда.

Это мгновение сделало это место святым.

Этот вечер — бессмертен,

этот миг — твоя вечность.

Сатьям, Шивам, Сундарам.

Истина, добро и красота —

твое истинное лицо.

—Верно, Маниша?

— Да, любимый Мастер.

— Можем ли мы отпраздновать праздник десяти тысяч будд?

—Да, любимый Мастер.