Это мгновение

Наш любимый Мастер...

Однажды монах нарисовал на земле перед Ма-цзы четыре линии. Верхняя была длинной, а три остальные — короткими. Затем он спросил учи­теля:

— Что ты еще можешь сказать о них, кроме того, что одна — длинная, а три короткие?

Ма-цзы начертил одну линию на земле и ска­зал:

— Эта может быть названа либо длинной, либо короткой. Вот мой ответ.

В другой раз монах обратился к Ма-цзы:

—Каково значение прихода Бодхидхармы с За­пада?

— Что ты в данный момент подразумеваешь под словом «значение»?

Монах повторил свой вопрос, и Ма-цзы ударил его, сказав:

—Если я не ударю тебя, люди будут смеяться надо мной.

Монах Э из Рокутана задал Ма-цзы тот же вопрос о приходе Бодхидхармы с Запада.

— Говори тише и подойди поближе, — сказал ему Ма-цзы.

Монах Э подошел ближе, и Ма-цзы ударил его, сказав при этом:

— У шести ушей не бывает одного и того же плана. Приходи в другой день.

Позже Э зашел в зал и сказал:

— Умоляю тебя, скажи мне!

Ма-цзы ответил ему:

— Пока уходи отсюда и вернись, когда у тебя будет возможность. Я подтвержу это публично.

Тогда Э обрел просветление. Он сказал:

— Я благодарю каждого за подтверждение, — и, обойдя зал, вышел.

Позже еще один монах сказал Ма-цзы:

— Прошу тебя, перешагни через четыре вы­сказывания, воздержись от сотни отрицаний и скажи мне, каково значение прихода Бодхидхармы с Запада?

Ма-цзы сказал:

— Сегодня я устал и не могу ответить тебе. Пойди, спроси об этом Чизё.

Монах отыскал Чизё и задал ему этот же во­прос. Тот сказал:

— Почему ты не спросишь об этом учителя?

— Он сказал, чтобы я нашел тебя и спросил об этом, — ответил монах. — У меня ужасно бо­лит голова, — сказал ему Чизё, — и я не смогу от­ветить на этот вопрос. Пойди спроси Хякудзё.

Монах отправился искать Хякудзё, и тот сказал ему:

— В общем-то, я и сам не знаю.

Монах поведал обо всем этом Ма-цзы, и тот сказал:

— Шапка Хякудзё — черная, шапка Чизё — белая.

Маниша, прежде чем говорить о Ма-цзы и его из­речениях, я хочу приступить к инаугурации еще одного бога, готовящегося пополнить галерею богов музея Авирбхавы. Это — очень важный бог. Я расска­жу вам кое-что о нем, прежде чем Авирбхава представит его вам.

Имя бога — лошадь. На протяжении многих веков ее почитали во всем мире. Даже сегодня на земле есть места, где лошадь почитают как бога.

Конь или лошадь — одна из форм духа зерна, почитаемого в Европе.

В Древней Греции Артемиду и Афродиту ас­социировали с лошадью, а Хронос, по преданию, иногда принимал облик коня.

В Галлии существовала вера в богиню лоша­дей, Эпону, и бога лошадей, Рудиобуса.

По преданию, богини-лошади Медб из Тары и Мача из Ульстера повелевали мертвыми.

Культ лошади существовал и в Персии, где бе­лые лошади считались священными животными.

У тевтонов их содержали в священных стойлах.

В древности и здесь, в Индии, лошади почита­лись как священные животные, культ лошади су­ществует и по сей день. Кода Пен — бог лошадей.

В Древней Индии лошадям не только поклоня­лись — их приносили в жертву, чтобы умилостивить Бога. Но убивали не только лошадей — убивали ко­ров и даже людей, чтобы принести жертву Богу. Ри­туал жертвоприношения коровы назывался гомедх. Го означает «корова». Ритуал жертвоприношения лошади назывался ашвамедх. Ашва означает «лошадь», медх — «умерщвление». Ритуал жертвоприношения человека назывался нарамедх. Нар означает «человек», медх — «умерщвление».

И эти люди сейчас протестуют против убийства коров. Некогда они убивали даже людей во имя Бога. Жертвоприношение живого человека во имя Бога — весьма символичный акт. Для меня оно имеет большее значение, чем любое другое жертвоприношение. Все человечество было принесено в жертву всеми рели­гиями во имя Бога.

Вы ведете неполноценную жизнь из-за религии. Ваши религии не убили вас, но и не оставили вам жизнь. Они искалечили вас. Они расчленили вас. Не­которые ваши части следует удалить, иные — достойны поклонения, еще иные — должны быть преданы анафе­ме. Вашу целостность не принимает ни одна религия в мире. Эти религии считаются очень разумными, и они обожествляют животных всех мастей!

В индуизме первое воплощение Бога — рыба. В Бенгалии, безусловно, рыбные блюда считаются священ­ными. Рыба и рис — их основная пища. Вся Бенгалия пропахла рыбой. У каждого дома (даже самого бедно­го) растут деревья и есть пруд, где разводят рыбу. Там очень красиво, очень зелено. Нигде нет столько зелени, как в Бенгалии. У каждого дома — пруд, окруженный большими деревьями. Можно составить представле­ние о достатке семьи по размеру пруда. Самые богатые семьи владеют самыми большими прудами, и дорогие сорта рыбы поедаются во имя Бога.

Как легко убивать во имя Бога. Бог — прекрасная защитная оболочка.

Вы удивитесь, узнав, что британцы, вторгшись в Ин­дию, захватили в первую очередь Бенгалию и сделали столицей Калькутту. Их первыми слугами были бен­гальцы. Из-за того, что от всех них несло рыбой, бри­танцы называли их «бабу». Бабу — персидское слово, оно означает «вонючий человек». Но поскольку многие из них находились в услужении у правительственных чиновников, называться «бабу» стало очень почетно. Сейчас «бабу» произносят с большим почтением.

Первый индийский президент, доктор Раджендра Прасад, тоже звался Бабу Раджендра Прасад. Даже президент не имел ни малейшего представления, что «бабу» — бранное слово. Люди забыли о скрытом смыс­ле. Бу означает запах, ба означает очень плохой запах.

В индуизме воплощением Бога была не только рыба, воплощением бога была еще черепаха, была свинья, был лев и еще один странный лев: наполовину человек, наполовину лев — нарасинха. Верхняя часть его тела была львиной, нижняя — человеческой. И всех их по­читали как богов. Не безумно ли человечество? То, что оно творит порой, иначе и не назовешь.

И последнее воплощение Бога — белая лошадь. Ее приход близок. Ее зовут Калки. Эта белая лошадь по­милует праведников и истребит грешников. Она изме­нит весь ход мировой истории. Лошадь!

И все эти идиоты, верящие в подобные вещи, будут сидеть и наблюдать. Десятое воплощение бога зовет­ся Калки. Лошадь придет судить человечество в конце юги, четвертого и последнего цикла, продолжительно­стью в миллион восемьсот лет — согласно индуист­скому представлению о мире. Он уничтожит плохих и вознаградит хороших и даст возможность индийскому Богу Вишну создать новый мир.

В буддизме лошадь символизирует незыблемую скрытую природу вещей. Крылатая космическая ло­шадь, зовущаяся «Облаком», — одно из обличий Авалокитешвары. Это — воплощение Гаутамы Будды.

Я позвал сюда этих животных-богов, чтобы вы зна­ли о своем прошлом. Оно не изжито полностью, оно все еще скрыто в ваших умах.

В Варанаси... это странное место — это древнейший в мире город, так там, в Варанаси, из-за его древности улицы очень узки. В те времена, когда строился город, люди не пользовались для передвижения ни машина­ми, ни автобусами.

Даже рикшам трудно передвигаться по этим улочкам.

Взять быка и отправиться жить в Варанаси счита­ется великой добродетелью. Варанаси — город Бога Вишну, а тот любит коров. В городе Варанаси больше коров, чем людей. И вам ни за что не согнать корову с дороги. Вы можете сколько угодно дуть в свой рожок, корова и ухом не поведет — боги мало прислушивают­ся к ничтожным человеческим существам. Дудите себе в рожок — их это мало тревожит.

Чтобы разминуться с коровой, вам придется при­гнуться и попытаться оттолкнуть ее в сторону. Корову бить нельзя — этим вы оскорбите религиозные чувства индусов, и вас могут даже убить. Коровы заходят в ма­газины, в овощные лавки и начинают поедать товар. Их нельзя останавливать — это не какие-то людишки. Они — «особо важные персоны», VVIPs!

Варанаси — во всем мире...

(В этот момент волна смеха пробежала по аудито­рии. Через дверь, расположенную слева от подиума, входит лошадь, пробегает галопом через зал и исчезает за дверью, расположенной справа.)

Авирбхава, можешь вернуться. Твою лошадь пред­ставили.

(Громкие аплодисменты в зале.)

А сейчас перейдем к высказываниям Маниши о Ма-цзы и его работе:

Ма-цзы был одним из первых учителей, столь своеобразно использующих приемы дзэн в обуче­нии: то есть претворяя их в жизнь, а не фило­софствуя. Указывая на абсолютное в относи­тельном — без религиозного догматизма, роман­тизма, символизма или интеллектуализма, а с глубоким ощущением экзистенциальной ценно­сти вещей, — Ма-цзы привнес дзэн в повседнев­ную жизнь.

Его вклад в дзэн огромен. Он спустил его с высот на землю — сюда, где мы с вами сейчас находимся. О Ма-цзы можно сказать то же, что говорят о Магомете. По преданию, Магомет сказал, что, если жаждущие не при­дут к колодцу испить воды, колодец сам придет к ним.

Взойти на высоты будд — поистине вещь не из лег­ких. Они озаряют сиянием все вокруг, как луна в небе, и человек испытывает сильнейшее желание достичь тех же высот. Но наряду с желанием он чувствует и страх — страх неизведанного, страх остаться один на один с гор­ными вершинами. Многие желающие взобраться ввысь не раз подумают о последствиях первого шага.

Ма-цзы видел все это и сделал то, чего до него никто никогда не делал. Он сошел с гор и вышел на базарную площадь. Он сказал: «Базар не может изменить меня, зачем же мне обходить его стороной? Я сам собираюсь изменить базар. Находясь на вершине, я не смогу ниче­го сделать для тысяч людей. И если мне удастся прийти к людям и предстать перед ними таким же простым, как они сами, общаться будет намного проще».

Итак, он отбросил все философские учения. Он изо­брел новые приемы, более гармоничные с землей, чем с небом, более гармоничные с обычной человеческой деятельностью. Установив контакт с кем-либо, он под­нимал его ввысь. Главный вопрос был: как установить контакт?

Он был первым учителем в истории дзэн, проявив­шим такое сострадание. Он также первым начал бить учеников. Это тоже часть сострадания. Это битье должно было быть понятым, так как повторялось сно­ва и снова. Он колотил учеников, чтобы разбудить их. Чтобы найти будду, не нужно никуда идти. Будда креп­ко спит в каждом из вас. Его просто нужно разбудить. Битье шло от чистого сострадания и любви.

Другим религиям мира очень трудно понять дзэн: «Что это за учение? Учение должно быть о Боге, о небе­сах и преисподней, о добродетелях и десяти заповедях!» Для них дзэн кажется... каким-то сумасшествием.

Но Ма-цзы помог обрести просветление гораздо большему количеству людей, чем любой другой учи­тель. Главное, что его приемы работали.

Однажды монах нарисовал четыре линии на земле перед Ма-цзы. Верхняя была длинной, а три остальные — короткими. Затем он спросил учи­теля:

— Что ты еще можешь сказать о них, кроме того, что одна — длинная, а три короткие?

Ма-цзы начертил одну линию на земле и сказал:

— Эта может быть названа либо длинной, либо короткой. Вот мой ответ.

Явспомнил об одном случае, происшедшем при дворе великого индийского императора Акбара. Од­нажды он провел линию на стене и обратился к при­дворным с вопросом... — а он собрал при своем дворе самых мудрых людей страны — это, наверное, был са­мый богатый двор, если мудрость является богатством. Он собрал при дворе великих художников, музыкан­тов, танцовщиков — все, кто отличился, были пригла­шены ко двору.

...И он спросил придворных: «Можете ли вы умень­шить эту линию, не прикасаясь к ней?» Это напомина­ет дзэнский коан. Как можно уменьшить ее, не прика­саясь? Чтобы сделать ее меньше, нужно прикоснуться к ней. Это — очевидно.

Но один человек засмеялся — придворный шутник, Бирбал. Это была серьезная задача, но шутник готов все превратить в шутку. Он откалывает шутку, и весь накал тут же исчезает, люди остывают и приходят в чувство. Бирбал, пожалуй, один из самых известных людей с большим чувством юмора. Он встал с места, подошел к стене и нарисовал более длинную линию над той, которую начертил Акбар. И он сказал: «Я сделал ее маленькой, не прикоснувшись к ней». Ведь маленькое и большое — понятия относительные.

Вы можете провести просто линию... это делает Ма-цзы — чертит линию. И он говорит: «Ты можешь на­звать ее либо длинной, либо короткой». Это — вопрос относительности. Если сравнить ее с более длинной линией, она будет короткой, если сравнить ее с более короткой, эта линия будет длинной. Сама по себе она лишь то, чем является, — ни больше, ни меньше. От­носительность — это сравнение с чем-то иным.

Что имел в виду Ма-цзы, можно понять. И сейчас, когда Альберт Эйнштейн ввел понятие относительности в сферу науки, мысль Ма-цзы обретает особое значение. Он говорит: «Каждый человек — лишь таков, каков есть: ни велик, ни мал, ни красив, ни безобразен; все это от­носительно. Каждый просто является собой».

Можно поставить рядом с ним более высокого чело­века, и он покажется низким, но он остался все тем же. Только относительно, интеллектуально, концептуаль­но вы можете увидеть, что он меньше, но из-за этого он не изменится ни на дюйм. Можно поставить рядом с ним пигмея, и он тут же станет выше. Но он не из­менился ничуть. Он говорит, что относительность — опасное понятие, если его применять к человеческим существам.

Только относительность делает некоторых боль­шими, великими, знаменитыми, прославленными. Не­которые люди остаются никому не известными, дру­гие — купаются в лучах славы. Это — относительность. Каждый человек остается самим собой. Речь не может идти о неравенстве — каждый человек уникален. Че­ловек «никто» счастлив тем, что он — никто. Но кон­цепция относительности сводит людей с ума. Каждый стремится взобраться вверх по лестнице, доказать, что он — особенный. Но и особенные люди мечтают о том, чего им недостает.

Например, Наполеон покорил полмира. Но он стра­дал из-за комплекса неполноценности, так как был низ­коросл — всего пять футов, пять дюймов. Его телохра­нители были ростом в шесть с лишним футов, и На­полеон чувствовал себя очень неловко — подумайте: с обеих сторон телохранители, а они должны быть силь­ными, высокими. Он выглядел как ребенок в компании своих телохранителей — и испытывал смущение.

Однажды он попытался поправить картину на сте­не, но не смог дотянуться до рамы. Его телохранитель сказал:

— Ваше величество, вам не следует беспокоиться. Я — выше вас и без труда справлюсь с этим.

— Я расстреляю тебя, — ответил ему Наполеон, — забери назад слово «выше». Ты — не выше меня, ты — длиннее.

Бедный телохранитель не мог понять, почему его господин так разозлился. Он неосторожно задел бо­лезненный центр в подсознании Наполеона. Выше? Никто не выше. С философской точки зрения кто-то может быть лишь «более рослым». Но Наполеон стра­дал ужасно. Каждый раз, когда видел высокорослого человека, он чувствовал себя глубоко несчастным.

Никто не может обладать всем в мире. Всегда будут поэты, музыканты, способные создавать бессмертные произведения. Будут борцы, чьи тела сами по себе про­изведения искусства. Вы не сможете обладать всем сра­зу. Всегда один человек при сравнении в чем-то уступа­ет другому. Вы можете определить, кому вы уступаете в том или ином отношении, и таких людей окажется множество. Один — прекрасный флейтист, а вы тол­ком и не знаете, в какой конец флейты нужно дуть. Другой — прекрасный математик... иногда встречают­ся невероятно одаренные математики.

В этом столетии в Индии жили два человека. Один — Шанкаран, рикша из Мадраса. Как-то раз про­фессор Мадрасского университета нанял этого рикшу.

—Что вы преподаете в университете? — поинтере­совался рикша у своего клиента.

Профессор был англичанином. Он сказал:

— Я — преподаватель математики.

—Математика? — обрадовался рикша. — Это мой конек! Назовите любое число и скажите, на какое чис­ло его умножить, и я вам тут же дам ответ.

И он сделал это.

Профессор не мог поверить своим ушам и своим глазам. Числа, которые он попросил перемножать, были такими, что величайшим математикам потребо­валось бы не менее трех минут, чтобы проделать эту операцию. А рикша отвечал не задумываясь. И профес­сор должен был умножать на бумаге, чтобы убедиться в правильности ответа. Ответ был правильным.

Он отвел рикшу в университет, и Шанкаран убедил всех преподавателей в том, что имеет удивительный дар. Когда его спросили, как ему это удается, парень ответил, что и сам не знает. «Просто, когда вы спра­шиваете, цифры появляются у меня перед глазами, как на экране, и я только повторяю число. Я не знаю, как нужно вычислять, — я ведь не образован».

Профессор стал возить его по всему миру. Он де­монстрировал его в Оксфорде, в Кембридже как чело­века, обладающего огромными интуитивными способ­ностями к математике. Необразованный рикша стал знаменитостью. Великие математики вроде Уайтхеда и Бертрана Рассела просто не могли в это поверить.

Бертран Рассел написал великие книги по матема­тике. Для того чтобы объяснить, почему два плюс два равно четырем, ему потребовалось двести сорок стра­ниц. А этот человек... ему дают любые два числа и про­сят их перемножить, и он тут же пишет ответ на доске. Он не делает никаких вычислений.

Вторым таким человеком была женщина, ее звали Шакунтала. Думаю, она еще жива, и что удивительнее всего, она тоже выросла в Мадрасе. Она объездила весь мир, демонстрируя свои интуитивные математические способности.

Даже великие математики чувствовали себя детьми рядом с этими людьми. Они были необразованными, они ничего не знали о математике, но даже великие математи­ки чувствовали себя неполноценными рядом с ними.

Если вы начнете сравнивать и оглядитесь вокруг, вы найдете тысячи людей, которые заставят вас ощутить собственную неполноценность. И вы ничего не смо­жете поделать. Невозможно быть одновременно вели­чайшим поэтом, величайшим танцором, величайшим художником и величайшим математиком.

Сама мысль о сравнительной оценке людей абсурд­на. Каждый из вас является просто самим собой. Оста­вайтесь же собой без всяких сравнений. Тогда не бу­дет места ни для какого чувства неполноценности или превосходства. Просто старайтесь — делайте свое дело как можно лучше, привносите в свою работу радость и творчество.

Ма-цзы дал ответ... Он начертил одну линию на зем­ле и сказал: «Эта может быть названа либо длинной, либо короткой. Вот мой ответ».

Все зависит от того, с чем вы будете сравнивать. Но нужно ли спешить сравнивать?

Относительность хороша в сфере науки, но совершенно неприменима в гуманитарной сфере. Человек — не цифра. Каждый человек уникален. Каждый человек, кем бы он ни был, чем бы он ни был, должен стремиться реализовать свой потенциал до конца, дать ему раскрыться. Не важно, будет это роза или полевой цветок, — главное, что он расцвел.

И это принесет вам радость, даст возможность суще­ствовать в мире и гармонии со Вселенной. Вы окажетесь на одной волне со всей Вселенной, и вас больше не будет мучить мысль: как стать тем и как стать этим. «Как стать знаменитым?», «Как стать самым богатым?» — все это пена, но эти мысли свели с ума тысячи людей.

Они могли бы быть прекрасными людьми, если бы не мыслили с позиций относительности. Если бы они думали о том, как реализовать свой потенциал, как раскрыть себя до конца, они бы сохранили психиче­ское здоровье.

В другой раз монах обратился к Ма-цзы:

— Каково значение прихода Бодхидхармы с За­пада?

— Что ты в данный момент подразумеваешь под словом «значение»?

В дзэн это традиционный вопрос. Его задают по ты­сяче раз тысячи учеников сотням учителей. И каждый раз им дают иной ответ.

Ма-цзы и не думает давать философского ответа. Философски настроенный учитель может придавать большое значение приходу Бодхидхармы из Индии — не забывайте, Индия находится западнее Китая.

Бодхидхарма принес весть от Будды и положил на­чало великому любовному роману Китая и Будды. Он не создавал никакой организованной религии — он просто принес с собой аромат буддизма. Нет никакой организованной церкви, но каждый может испить из кладезя Будды и утолить жажду. В буддизме нет свя­щенников. В священнике нет нужды — он помеха, а не мост. Каждый из вас может стать буддой, просто по­грузившись в себя. Для этого священник не нужен.

Китай был рад услышать весть: «Ты — будда. Ты просто не понимаешь, что кроется внутри тебя».

Как много можно сказать о значении прихода Бод­хидхармы с Запада?

Но Ма-цзы только ответил: «Что ты в данный мо­мент подразумеваешь под словом " значение"?».

Ма-цзы был странный учитель, и приемы его были странными. Вместо того чтобы ответить на вопрос, он задает другой вопрос и тем изменяет тему разговора. Он спросил:

— Что ты в данный момент подразумеваешь под словом «значение»?

Монах повторил свой вопрос, и Ма-цзы ударил его, сказав:

— Если я не ударю тебя, люди будут смеяться надо мной.

Странная история, но Ма-цзы прав. Он хочет ска­зать: «Смысл послания Будды Гаутамы — это ты. Бод­хидхарма пришел сюда, чтобы разбудить тебя. Вместо того чтобы философствовать об этом, я сделаю то же, что сделал Бодхидхарма».

— Что ты в данный момент подразумеваешь под словом «значение»?

Для монаха это было шоком — он не думал, что кто-нибудь задаст ему подобный вопрос.

Монах повторил свой вопрос, и Ма-цзы ударил его, сказав: «Если я не ударю тебя, люди будут смеяться надо мной» — ведь значение — это ты, и ты спраши­ваешь! Ты и есть будда, и при этом спрашиваешь, где найти будду. Если я не ударю тебя, люди будут смеяться надо мной много веков подряд.

Монах Э из Рокутана задал Ма-цзы тот же вопрос о приходе Бодхидхармы с Запада.

— Говори тише и подойди поближе, — сказал ему Ма-цзы.

Монах Э подошел ближе, и Ма-цзы ударил его, сказав при этом:

— У шести ушей не бывает одного и того же плана. Приходи в другой день.

Человек не может ничего понять. Он задает тради­ционный вопрос: «Какое значение имеет приход Бод­хидхармы в Китай?» Ма-цзы же отвечает два раза. Пер­вый раз он отвечает: «Говори тише!»

Должно быть, человек задавал вопрос, придавая большое значение своему эго, предполагая, что Ма-цзы признает свое поражение.

Велев ему «говорить тише», Ма-цзы хотел сказать: «Успокойся, помолчи, будь смиренен, ибо в смирении ты найдешь ответ».

Он также сказал: «Подойди поближе». Человек не понял значения этой фразы. Ма-цзы же подразумевал под этим: «Доверься мне, приблизься к моему сердцу, будь более открытым».

Но человек не понял этих слов и физически прибли­зился к Ма-цзы.

Ма-цзы ударил его, сказав при этом: «У шести ушей не бывает одного и того же плана. Приходи в другой день». Ты ничего не понял сейчас, но, как знать, может быть, ты поймешь это в другой раз?

«Приходи в другой день». На сегодня достаточно, я хорошенько огрел тебя! Тебе будет о чем подумать!

И еще: «У шести ушей не бывает одного и того же плана».

Здесь вас тысячи ушей. Но у каждого — собствен­ные намерения. А потому приходите в другой день, отбросив свои намерения. Если кто-то приходит с предвзятым мнением, с уже готовым ответом — он не поймет меня.

Здесь никто не философствует. Это место — не для интеллектуалов. Это все вы найдете в любом ином ме­сте — в монастырях, где читают тексты, надеясь прий­ти к своей внутренней природе. Но если вам хочется получить ответ от меня, приходите в другой день. На сегодня — довольно!

Позже Э зашел в зал и сказал:

— Умоляю тебя, скажи мне!

Ма-цзы ответил ему:

— Пока уходи отсюда и вернись, когда у тебя будет возможность. Я подтвержу это публично.

Тогда Э обрел просветление. Он сказал:

— Я благодарю каждого за подтверждение, — и, обойдя зал, вышел.

Все, что связано с Ма-цзы, полно загадок. Человек не ушел, он последовал за Ма-цзы до зала собраний. И снова в зале собраний он повторил вопрос. Но за считанные минуты он стал другим человеком. Ведь он сказал: «Умоляю тебя, скажи мне!»

Старого эгоиста как не бывало! Вопрос был задан скромно, просящим голосом.

Ма-цзы ответил ему: «Пока уходи отсюда и вернись, когда у тебя будет возможность. Я под­твержу это публично».

Он ничего не сказал в ответ на вопрос, он сказал нечто другое: «сейчас уходи и возвращайся, когда у тебя появится возможность получить ответ. Когда ты достаточное время будешь медитировать над этим, от­бросив всю свою предвзятость, когда у тебя не будет ни малейшей идеи, каков может быть ответ, это и бу­дет той «возможностью». Тогда ты можешь прийти, и я подтвержу это публично».

Сейчас он говорил со смирением, что свидетель­ствовало о его большом уме. Время не играет никакой роли — почему бы это не сделать прямо сейчас? Итак, он отбросил — в истории ничего не говорится об этом, так как это невозможно передать словами, — он отбро­сил все свои старые представления. И, поскольку он отбросил все свои старые представления, ему уже не требовался ответ.

Странная ситуация... Когда исчезает вопрос, исчезает и потребность отвечать на него. Все это — гимнастика для ума, но человек увидел правду, увидел, что учитель не собирается вступать в интеллектуальный диспут... Очевидно, разумный ответ здесь просто невозможен, вероятно, это может быть сообщено лишь в полном безмолвии, когда вопросов уже нет. Тогда огонь, пламя вырвется из сердца учителя. Это и произошло.

Тогда Э обрел просветление. Он сказал:

— Я благодарю каждого за подтверждение, — и, обойдя зал, вышел.

Позже еще один монах сказал Ма-цзы:

— Прошу тебя, перешагни через четыре вы­сказывания, воздержись от сотни отрицаний и скажи мне, каково значение прихода Бодхидхар­мы с Запада?

Ма-цзы сказал:

— Сегодня я устал и не могу ответить тебе. Пойди, спроси об этом Чизё.

Монах отыскал Чизё и задал ему этот же во­прос. Тот сказал:

— Почему ты не спросишь об этом учителя?

— Он сказал, чтобы я нашел тебя и спросил об этом, — ответил монах.

— У меня ужасно болит голова, — сказал ему Чизё, — и я не смогу ответить на этот вопрос. Пойди спроси Хякудзё.

Монах отправился искать Хякудзё, и тот сказал ему:

— В общем-то, я и сам не знаю.

Монах поведал обо всем этом Ма-цзы, и тот сказал:

— Шапка Хякудзё — черная, шапка Чизё — белая.

Вопрос совершенно забыт. Никто не дал на него ответ. Более того, Хякудзё признался, что он не знает ответа.

«Белая шапка» и «черная шапка» — это намек на историю о двух разбойниках. Один из разбойников носил белую шапку, тогда как другой — черную. Раз­бойник, носивший черную шапку, отличался большей решительностью и безжалостностью, чем его собрат, носивший белую шапку. Ма-цзы этим хочет сказать, что методы работы Хякудзё с молодыми монахами бо­лее радикальны и решительны, чем методы Чизё.

Ма-цзы сказал, что устал. Сегодня я устал и не могу ответить тебе. Пойди, спроси об этом Чизё. В дей­ствительности же, не имеет никакого значения, устал ли ты или нет, — на этот вопрос невозможно ответить.

Значение Бодхидхармы — это опыт, а не объяснение. Но скромность Ма-цзы не позволяет ему просто сказать: «На этот вопрос ответить невозможно». Он берет всю ответственность на себя: Сегодня я устал и не могу ответить тебе. Пойди спроси об этом Чизё.

Он решил воспользоваться случаем и проверить Хякудзё и Чизё. Он прекрасно знал, что Хякудзё не в состоянии ответить на этот вопрос, это же относилось и к Чизё. Вопрос о приходе Бодхидхармы с Запада — одна из самых трудных дзэнских головоломок. Ответ на нее невозможно облечь в слова. И монах отправился к Чизё, который сказал: «Почему ты спрашиваешь меня? Я — всего лишь ученик. Пойди спроси у учителя!»

Но молодой монах ответил: «Он велел найти тебя и спросить об этом».

— У меня ужасно болит голова, — сказал ему Чизё, — и я не смогу ответить на этот вопрос. Пойди спроси Хякудзё.

Монах отправился искать Хякудзё, и тот сказал ему:

— В общем-то, я и сам не знаю.

Монах поведал обо всем этом Ма-цзы, и тот сказал:

— Шапка Хякудзё — черная, шапка Чизё — белая.

Это — намек на ту историю о разбойниках. Разбой­ник в черной шапке был радикальным революционе­ром, и Ма-цзы говорит, что шапка Хякудзё — черная. Сказать, что ты чего-то не знаешь, — мужественный поступок. Нужна большая смелость, чтобы признаться в собственном невежестве. Шапка же Чизё — белая. Он делает вид, что не может дать ответ лишь оттого, что страдает от головной боли.

Методы работы Ма-цзы были странными. В этом случае он использовал один-единственный вопрос для работы с тремя людьми: с монахом, задавшим вопрос, с Чизё, попытавшимся скрыть невежество, и Хякудзё, который решительно ответил: «Я не знаю».

«Я не знаю» — величайший ответ всей истории че­ловечества.

Сократ сказал: «Я не знаю». Всю свою жизнь он учил людей истине, а в последнюю минуту своей жизни ска­зал: «Я не знаю». В последнюю минуту жизни он стал действительно скромным — он увидел величие правды и чудо правды в ее невыразимости. То, что он делал всю жизнь, было лишь игрой в слова. Яд уже налит в чашу. Но мир будет знать, что Сократ перед смертью сказал: «Я не знаю. Я знаю, что ничего не знаю. Я столь же невинен и невежествен, как ребенок».

Но это — высшая точка мудрости. Когда вы ничего не знаете, ваш ум пуст, и вы входите в свое пустое сердце. Когда вы знаете — ваш ум наполнен. Знание — главный барьер на пути к постижению универсальной, бессмерт­ной и вечной истины. Знание — главный барьер на пути к постижению собственной природы будды.

Чизё был более близок к Ма-цзы, но не он стал его преемником. Преемником стал Хякудзё. Когда Ма-цзы умер... перед смертью он провозгласил своим преемни­ком Хякудзё. Никто не ожидал этого. Все думали, что преемником Ма-цзы станет Чизё. Но Хякудзё был из­бран по той простой причине, что у него хватило муже­ства признать собственное невежество, собственную невинность. «Я не знаю» — величайшее заявление, ко­торое способен сделать человек. Оно делает ваше серд­це совершенно пустым. Здесь, во время медитаций, вы делаете то же самое. Здесь все направлено на то, чтобы отнять у вас ваше знание, которое вы бесцельно таска­ете за собой. Оно не позволяет вашему сердцу стать совершенно пустым, а лишь пустое сердце способно биться в такт с сердцем Вселенной. С этого момента жизнь становится праздником.

Сёсеки писал:

Эта часть дикой земли

не имеет границ —

север, юг, восток и запад.

Вряд ли увидишь и дерево

посреди нее.

Поворачивая голову,

ты можешь смотреть вне любого из направлений.

Впервые в жизни ты поймешь, что твои глаза

обманывали тебя.

Когда уходишь вглубь себя, не существует ни севе­ра, ни юга, ни востока, ни запада — лишь пространство. Во всех направлениях одно и то же. Ты пришел к своим корням и понимаешь, что глаза обманывали тебя на протяжении многих жизней, они привязыва­ли тебя к объектам внешнего мира. Они не позволяли тебе войти вглубь себя. Они привязывали тебя к день­гам, к знаниям, респектабельности.

Есть тысячи способов привязать человека к на­ружному миру. Общество управляет жизнью челове­ка таким образом, что тот включается в игру с первых своих шагов. Это становится привычкой. Если вам не­чего делать, вы находите себе занятие. Я знал некото­рых людей, чувствовавших наибольший дискомфорт по воскресеньям — им нечем было заняться! Они на­чинали разбирать старинные дедушкины часы, чтобы починить их (те и без того нормально шли). Или от­правлялись в гараж и принимались копаться в моторе, хотя машина ездила прекрасно, и с ней не было ника­ких проблем. Они могли начать перечитывать старую газету.

Однажды мне пришлось жить несколько дней вместе со своим родственником. Он был пенсионером и читал одну и ту же газету с утра до ночи. Как-то я спросил:

— Сколько раз ты перечитываешь газету?

— Вопрос не в чтении. Вопрос в том, что мне боль­ше нечего делать. Моя жена умерла, а при жизни она всегда заставляла меня что-то делать: «Принеси то, принеси се!» — и пилила меня. Сейчас я очень по ней тоскую. А раньше я частенько желал ее смерти. Она из­водила меня, будь здоров! Но, по крайней мере, я был хоть чем-то занят. Сейчас же я никому не нужен.

Все вы знаете Майтрейю, пребывающего в самадхи. Раньше у него была привычка сохранять все старые га­зеты. Однажды я заглянул в его комнату. Я не мог зайти в комнату, потому что он ел чеснок в огромном количестве и вся комната провоняла чесноком. Мы с ним поддер­живали отношения на протяжении сорока лет. Он был членом парламента. Он просил меня останавливаться у него, когда я приезжал в Дели. Но я всегда отвечал:

— Извини, но пока ты не откажешься от чеснока, я не смогу зайти в твой дом.

— Мне очень трудно отказаться от чеснока. Мне легче отказаться от всего остального, — отвечал он.

И отказался от карьеры парламентария, оставил дом, жену и стал санньясином. Но отказаться от чес­нока он был не в силах. Я никогда не жил в его доме. Он жил в моем. И как-то раз, не заходя внутрь, лишь заглянув через открытую дверь его дома, я поразился количеству собранных им старых газет... кипы газет почти достигали потолка. Я спросил его:

— Что ты делаешь со всеми этими газетами? Может быть, ты немного не в своем уме?

Он рассмеялся и сказал:

— Иногда, когда нечего делать, приятно перечитать старые газеты. Это всего лишь привычка старого по­литикана.

Патна была его избирательным округом. Когда мы были в Патне, он очень настаивал на том, чтобы я жил в его доме. Но я ответил:

— Даже если моя жизнь будет подвергаться опас­ности, я ни за что не войду в твой дом. Из-за чеснока. Я не могу выносить чеснок. Сам его запах заключает в себе опасность.

Когда же он умер, я подумал: «Боже мой, как хорошо! Теперь никто не будет заходить с чесноком в этот дом!»

И я говорю, что ни один любитель чеснока впредь ногой не ступит в мой дом! А я знаю, среди вас есть любители! Сэрджано, готовящий спагетти разными способами, большой любитель. Это хорошо, что правительство Италии запретило мне въезжать в их стра­ну. Я счастлив. Но меня очень беспокоит то, что мои санньясины, Сэрджано, Мэджит и другие, осаждая парламент, в один прекрасный день могут...

В течение двух лет парламентарии обсуждали этот вопрос, и наконец они сошлись на том, чтобы выдать мне трехнедельную въездную визу на определенных условиях. Это было очень хорошо. Я отказался от визы. «Я не могу приехать в вашу страну на ваших условиях. Откажитесь от всех условий — тогда я подумаю». Правительство все еще решает этот вопрос, и я надеюсь, что ответ будет отрицательным. Мне кажется, что вся Италия провоняла чесноком. Я знаю нескольких ита­льянских санньясинов... и стараюсь держаться от них на расстоянии.

Маниша спрашивает:

Наш любимый Мастер!

Я не знаю, каково значения прихода Бодхидхар­мы с Запада, но мне кажется важным то, что он принес на Восток экзистенциональную религию дзэн, а Ты, много веков спустя, принес ее назад со­временным людям. Благодаря вам обоим, дзэн за­вершил свой цикл. Наверное, вы с Бодхидхармой партнеры?

Маниша, пока что это секрет.

Пришло время Сардара Гурудаяла Сингха.

Сардар Гурудаял Сингх получил новую рабо­ту: он служит официантом в элегантном кафе «Блинная Кена». Два джентльмена заканчивают трапезу, и Сардар, подойдя к ним, спрашивает:

— Что закажете на десерт, чай или кофе?

— Чай, — отвечает первый посетитель.

— И мне тоже чай, — говорит второй, — только налейте его в чистый стакан.

Через несколько минут Сардар Гурудаял Сингх вновь появляется перед их столиком с двумя ста­канами чая на подносе.

— Кто из вас, джентльмены, просил принести чай в чистом стакане? — спрашивает он, прежде чем подать стаканы.

Два австралийца, Уолтер и Ларри, пьют пиво и хвастаются способностями своих собак.

— Мой пес такой умный, что может выпол­нить сразу пять команд одну за другой.

— Подумаешь, — отвечает Ларри, — я могу дать своему псу только одну команду, а об остальных четырех он и сам догадается.

Пропустив еще пару кружек пива, Уолтер свистнул своему Рексу и велел, чтобы тот бежал прямо по улице, свернул налево у первого светофо­ра, пробежал по прямой еще полмили и вернулся назад с черной овцой, которую увидит на поле.

Через десять минут Рекс возвращается с овцой.

— Неплохо! — соглашается Ларри. — А теперь посмотри, что может мой. — И подзывает своего Бача. — Бач, — говорит он псу, — я голоден.

Бач бежит по дороге, пока не видит курят­ник. Он делает подкоп и достает из-под наседки яйцо. Затем приносит яйцо в зубах, бросает его в кастрюлю, наливает в кастрюлю воду, ставит ее на огонь. Когда яйцо готово, он сливает воду, берет яйцо в зубы, кладет на стол перед хозяи­ном, а сам, сделав стойку на голове, поднимает вверх хвост и задние лапы.

— Уму непостижимо! — восклицает Уол­тер. — Но, Ларри, скажи на милость, зачем он стал на голову?

— Бач — умный пес, — отвечает Уолтер, — он видит, что у меня нет подставки под яйцо.

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину. Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя

со всей безоглядностью, немедля,

будто это самое последнее мгновение в твоей жизни.

Глубже и глубже.

Ты безошибочно достигнешь центра.

Центр твоего существа и есть твоя вечность.

В тот миг, когда ты окажешься в центре,

ты станешь лишь свидетелем —

зеркалом, отражающим твой ум, твое тело,

но прекрасно знающим, что все это — пустота.

Пустое зеркало...

все двери в тайны бытия

открыты перед тобой.

Глубже и глубже...

Пусть этот вечер станет вехой твоей жизни.

Узнай в себе будду,

и веди себя как будда двадцать четыре часа в сутки,

минута за минутой.

Пусть изяществом и спокойствием

будут исполнены каждый твой жест,

каждый поступок.

Это и есть суть религии.

Все остальное — лишь

несущественные комментарии.

В слове «свидетель» заключены все тексты.

Ниведано...

Осознай, что ты — не тело, ты — не ум.

Ты просто наблюдатель,

ты просто наблюдающее сознание.

Этот вечер великолепен,

и твое безмолвие

сделало его еще более великолепным,

еще более прекрасным,

твое наблюдение прибавило ему невероятной красоты.

Это место, где десять тысяч людей просто наблюдают,

стало особым местом Земли.

В прошлом таких мест было много.

К сожалению, эти золотые дни давно миновали,

но я пытаюсь вернуть эти золотые мгновения человечеству.

И ты станешь их носителем.

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как Будда,

не знающий сомнения,

без колебаний.

Это единственное доверие,

которому я тебя учу. Ты — будда.

Посиди несколько мгновений,

чтобы вспомнить свои переживания.

Дожди пришли сюда, чтобы приветствовать

тебя.

Какая роскошь — это мгновение. Какое безмолвие.

— Хорошо, Маниша?

—Да, любимый Мастер.

— Можем ли мы отпраздновать праздник десяти тысяч будд?

—Да, любимый Мастер.