Охотник

Наш любимый Мастер...

Ма-цзы славился своей находчивостью в рабо­те с учениками. Это прекрасно демонстрирует его разговор с Ши-гуном, охотником, которому был противен сам вид буддийских монахов. Однажды, гонясь за оленем, он проходил мимо монастыря, где обитал Ма-цзы. Ма-цзы вышел ему навстречу. Ши-гун спросил, не видел ли тот оленя.

—Кто ты? — спросил его Ма-цзы.

— Охотник, — был ответ.

— Умеешь ли ты стрелять? — спросил Ма-цзы.

—Конечно, умею, — ответил охотник.

— Сколько дичи ты можешь убить одной стрелой? — спросил Ма-цзы.

— Одной стрелой можно убить только одного оленя, — ответил охотник.

—В таком случае, ты не умеешь стрелять, — сказал ему мастер.

— Умеет ли стрелять высокочтимый? — в свою очередь поинтересовался охотник.

—Конечно, умею, — ответил Ма-цзы.

— Сколько же дичи ты можешь убить одной стрелой? — спросил Ши-гун.

— Одной стрелой я могу убить целое стадо, — сказал Ма-цзы.

— Животным дана жизнь, как и тебе, — ска­зал охотник, — зачем же убивать целое стадо?

На это Ма-цзы сказал:

— Если тебе это известно, почему ты не за­стрелишь себя?

— Даже если бы я хотел этого, — отвечал охотник, — я бы не сумел это сделать.

Тогда Ма-цзы сказал:

— Этот человек накапливал клешу невеже­ства на протяжении бесчисленных эонов. Сего­дня же этот процесс внезапно прекратился.

Бросив на землю лук и стрелы, Ши-гун стал монахом и учеником Ма-цзы.

Несколько позже, когда Ши-гун работал на кухне, Ма-цзы спросил его, что он делает.

— Присматриваю за быком, — ответил его ученик.

— Как ты за ним присматриваешь? — спро­сил Ма-цзы.

— Как только он отправится пастись на травку, я безжалостно потяну его назад за ноз­дри, — ответил Ши-гун.

Ма-цзы остался очень доволен ответом и сказал:

— Поистине, сейчас ты знаешь, как следует присматривать за быком!

Маниша, существуют учителя дух типов. Они раз­нятся не своим опытом, а тем, как передают этот опыт другим. Один использует лишь старые, испробо­ванные методы. Другой же — человек творческий, и он не прибегает к традиционным способам для транс­формации ученика, но всегда действует так, как того требует ситуация.

Ма-цзы принадлежит ко второй категории — к ка­тегории творческих и очень находчивых учителей. Он никогда не повторяется, в каждой новой ситуации он испытывает новый прием — он действует как зеркало. Что бы неожиданно ни возникало в его пустом сердце, он использует его как средство дхаммы.

Учителя этого типа — большая редкость; ведь никто не знает, сколь эффективным окажется новый прием, ка­ким будет результат. Им просто приходится полагаться на свое сердце, зная, что сердце не подведет. Эта великая вера — результат просветления и пробуждения: что бы пи явилось в результате озарения — все «обречено» на успех. О чем-то ином не может быть и речи. Такие люди, как Ма-цзы, обладают невероятной свободой.

Другие мастера имеют в своем распоряжении тыся­чи традиционных методов — им приходится лишь оста­новить свой выбор на одном из них. Но это — мертвое средство, хотя успех и кажется предопределенным.

Для Ма-цзы же успех — не цель. Успех для него — последний пункт в его путешествии. Все учителя пер­вого типа добиваются, в первую очередь, успеха. Метод должен иметь успех. И поскольку метод использовал­ся множество раз с неизменным успехом, для чего же утруждать себя поиском чего-то нового? Они делают ставку на конец, на успех.

У Ма-цзы же совершенно иной подход. Все зави­сит от первого пункта пути — откуда вылетает стрела. Если она вылетает из твоего пустого сердца, за успех нечего волноваться. Здесь у Ма-цзы больше нет вопро­сов. На протяжении всей своей жизни он придумал ты­сячи способов. Все зависело от человека, с которым он сталкивался. Его успех был огромным.

Его успех — успех пустого зеркала. Он отражает чело­века так точно, что нет нужды возвращаться к старому. Он сам создает ситуацию, где происходит трансформа­ция человека, противостоящего ему. Там что-то перехо­дит из сердца в сердце, происходит движение, возникает вдохновение и свет. Вот, что о нем говорили:

С Ма-цзы дзэн приобрел истинно китайский характер — открытый и не очень контроли­руемый. При Ма-цзы практика таинственных медитаций и удаления в горы прекратила свое существование.

После Ма-цзы особенностью дзэн стала лишь полнокровная жизнь.

Он все свел лишь к напряженному исследованию, к полнокровной жизни.

Сто тридцать человек обрели просветление благо­даря Ма-цзы. Вот один из примеров его работы:

Ма-цзы славился своей находчивостью в рабо­те с учениками. Это прекрасно демонстрирует его разговор с Ши-гуном, охотником, которому был противен сам вид буддийских монахов. Однажды, гонясь за оленем, он проходил мимо монастыря, где обитал Ма-цзы. Ма-цзы вышел ему навстречу. Ши-гун спросил, не видел ли тот оленя.

— Кто ты? — спросил его Ма-цзы.

Как все неожиданно: Ши-гун спрашивает Ма-цзы об олене, а Ма-цзы тут же изменяет ситуацию, пере­водя ее в новое измерение. В этом и заключалась его находчивость. «Кто ты?» — спросил его Ма-цзы. Конечно же, это не был ответ на заданный вопрос.

— Охотник, — был ответ.

— Умеешь ли ты стрелять?

Он полностью изменил тему разговора.

— Умеешь ли ты стрелять? — спросил Ма-цзы.

— Конечно, умею, — ответил охотник.

— Сколько дичи ты можешь убить одной стрелой? — спросил Ма-цзы.

— Одной стрелой можно убить только одного оленя, — ответил охотник.

— В таком случае, ты не умеешь стрелять, — сказал ему мастер.

Заметили ли вы, как изменилась ситуация? Посте­пенно Ма-цзы приближает собеседника к совершенно иной вещи. Ши-гун только спросил: «Не видел ли ты оленя?» Он не пришел сюда для отказа от мира, его не привели сюда поиски просветления, он забрел сюда не в поисках истины. Но это не имеет никакого значения, человек, повстречавшись с Ма-цзы, уже не сможет уйти, оставшись прежним. Он сказал Ши-гуну:

— В таком случае, ты не умеешь стрелять.

— Умеет ли стрелять высокочтимый? — в свою очередь поинтересовался охотник.

— Конечно, умею, — ответил Ма-цзы.

— Сколько же дичи ты можешь убить одной стрелой? — спросил Ши-гун.

— Одной стрелой я могу убить целое стадо, — сказал Ма-цзы.

Как видите, погода стала меняться. Охотник уже по­забыл об олене и самой охоте.

— Животным дана жизнь, как и тебе, — ска­зал охотник, — зачем же убивать целое стадо? Убийство целого стада — преступление перед жизнью. А для такого мастера, как ты...

На это Ма-цзы сказал:

— Если тебе это известно, почему ты не за­стрелишь себя?

Ты ищешь оленя, чтобы застрелить его. У оленя есть жизнь, у тебя есть жизнь, — зачем же куда-то ходить, а не просто застрелить себя? А если ты понимаешь, что расстрелять все стадо — нехорошо, зачем же убивать одного оленя? Принцип все тот же — не уничтожай жизнь, но если ты все же намерен уничтожить жизнь...

«Если тебе это известно, почему ты не застре­лишь себя?»

Какая разница, у кого будет отобрана жизнь — у тебя или у оленя?

Ши-гун ответил: «Даже если бы я хотел этого, я бы не сумел это сделать».

Застрелить себя из лука — почти невозможно. Из пистолета — другое дело! Можно просто приставить его к виску, — и дело в шляпе! Но для стрелы нуж­но пространство. Трудно застрелить себя стрелой из лука — почти невозможно.

Тогда Ма-цзы сказал: «Этот человек накапливал кле­шу невежества на протяжении бесчисленных эонов».

«Клеша» — санскритское слово. Оно означает зло, несчастье, мучение других и самого себя.

Ма-цзы сказал: «Этот человек накапливал клешу невежества на протяжении бесчисленных эонов. Сегод­ня же этот процесс внезапно прекратился».

Он не может застрелить себя, а стрелял он в течение всей своей жизни — может быть, многих жизней.

Бросив на землю лук и стрелы, Ши-гун стал мо­нахом и учеником Ма-цзы.

Заметили ли вы, что никакой прием не был приме­нен? Это никакой не прием, просто разговор, который оборачивается так, что охотник начинает понимать, что убийство отвратительно.

До этого дня он хвастался, какой он великий охот­ник. Чтобы уничтожить его эго охотника, Ма-цзы гово­рит: «Наилучший способ доказать, что ты охотник, — застрелить себя».

Бедняга охотник останавливается как вкопанный — ведь застрелить себя стрелой из лука невозможно. В на­ступившей тишине он начинает думать над тем, как за­стрелить самого себя. При этом он забывает об олене, забывает о том, что он — охотник. И в этот маленький промежуток безмолвия Ма-цзы проникает в его серд­це. Это нельзя прочесть, это не передашь словами.

Во время этой полной остановки ум перестает функционировать, и это наилучший момент для учите­ля, чтобы проникнуть в сердце ученика. Не требуется даже никакого усилия со стороны учителя — все про­исходит быстро и само собой. Как только образовался промежуток, тот же свет, то же осознание проникает в сердце человека, спорящего с мастером.

Охотник ничего не ответил, он бросил на землю лук и стрелы и, упав у ног мастера, попросил его о посвя­щении. Он пришел сюда с иной целью, но оказался в сети, заброшенной Ма-цзы.

Это не был даже прием — это была находчивость. Ма-цзы мог изменить любую ситуацию столь утончен­ным способом, что человек даже не замечал, как ока­зывался в новом пространстве.

Ши-гун смог увидеть все — то, что он уничтожает жизнь и что уничтожение жизни есть зло. Он бросил лук и стрелы... ему пришло внезапное озарение, что время ис­кать — но не оленя, а самого себя, искать истоки жизни. Он стал учеником Ма-цзы, стал работать в его храме.

Позже, когда Ши-гун работал на кухне, Ма-цзы спросил его, что он делает. «Присматриваю за бы­ком», — ответил его ученик.

Сначала я должен объяснить вам, что фраза «Я при­сматриваю за быком» означает не совсем то, что приходит в голову сразу. В дзэн это — символическое вы­ражение.

Существует десять даосских карт, подобных картам Таро. Эти карты называются «присматривать за бы­ком». Бык — символ настоящего «Я». Поиск себя — вот что означают эти карты.

Когда карты привезли из Китая в Японию, послед­няя карта не вошла в колоду по некой причине: карта эта требует особого понимания. Карты были созданы согласно указаниям Будды.

На первой карте изображено, как бык убежал в лес. Его хозяин стоит, оглядываясь, но быка нигде не видно.

На второй карте человек находит следы быка на земле и идет по следу.

На третьей карте человек замечает спину и хвост быка, прячущегося за большим деревом.

На четвертой карте он видит всего быка.

На пятой карте он ловит и удерживает быка.

На шестой он с большим трудом тянет его назад, к дому.

На седьмой он побеждает быка.

На восьмой он едет домой верхом на быке.

На девятой бык стоит в стойле, а человек играет на флейте.

Девять карт осталось от колоды из десяти карт. Но в Китае, согласно словам Будды, существует десять карт. Для понимания десятой карты действительно требу­ется мужество. Даже японские мастера решили, что лучше оставить ее в стороне, так как истолковать ее значение людям совсем непросто. Даже Будда сказал: «Я — на девятой карте». Десятая карта очень трудна для понимания.

На десятой изображен человек, столь обрадован­ный возвращением быка, что, взяв бутылку водки, он отправляется в кабак!

Да, это трудно представить — будду, идущего в кабак, с бутылкой водки в руке! Но я не хочу отбрасывать деся­тую карту — она столь же символична, как и остальные девять. Бык — это ваше «Я», поиск быка — медитация. Шаг за шагом вы познаете свой внутренний мир.

Десятая карта — завершающая. Это — опьянение от Вселенной. Бутылка с водкой — вовсе не бутылка с водкой, как и бык — вовсе не бык; все это символы.

Мастера, отбросившие эту карту, были, пожалуй, слабоваты. Ведь объяснить ее так просто: найдя себя, вы обнаружили источник нектара и можете пить из него все двадцать четыре часа в сутки. Вам не нужен никакой алкоголь, вам не нужны наркотики. Вашим наркотиком будет сам опыт.

Знаете ли вы, что, когда вы идете в столовую после медитации, каждый из вас со стороны кажется пьяным. Некоторые поднимаются рано, но с большой неохотой, другие же продолжают сидеть — совершенно опьянен­ные, — вспоминая, наконец, что нужно идти в столо­вую. Это опьянение...

Да, между прочим, я хочу сказать вам, что это един­ственная возможность избавить человечество от алко­голя и наркотиков — ведь эффект от их употребления не идет ни в какое сравнение с тем чистым опьянением, которое испытываешь, припав к истокам жизни. Ничто не может сравниться с ним. Это вставляет покрепче и вызывает такую эйфорию (и это не галлюцинация), которая длится и длится. Здесь не кроется опасности привыкания, как при наркомании, когда наркотика требуется все больше и больше. Вы становитесь самим нектаром, самой эйфорией, самим экстазом. Вам боль­ше ничего не нужно, только помните, что просветление дает возможность пребывать в экстазе день ото дня.

Итак, вы должны помнить, что «присматривать за быком» — старинная метафора. Иначе вы не поймете соли этой истории.

— Присматриваю за быком, — ответил его ученик.

— Как ты за ним присматриваешь? — спросил Ма-цзы.

— Как только он отправится пастись на травку, я безжалостно потяну его назад за ноз­дри, — ответил Ши-гун.

Ма-цзы остался очень доволен ответом и сказал:

— Поистине, сейчас ты знаешь, как следует присматривать за быком!

Сама история совершенно абсурдна, если не знаешь подтекста. Но если понимаешь ее со всеми метафора­ми, — будет о чем подумать. Подобные истории имеют древние традиции.

«Как только он отправится пастись на трав­ку...» — ответил Ши-гун. Понимаете ли вы смысл? Мы также употребляем слово «трава», когда говорим о чем-то повседневном, грубом, примитивном, нециви­лизованном... о бескультурье.

Ши-гун говорит: «Как только он отправится па­стись на травку, — потянется к повседневному, — я безжалостно потяну его назад за ноздри». Он хочет сказать, что не позволит себе потянуться к травке. Он оттянет себя от травы навстречу высокому, вели­кому, чарующему — навстречу внутреннему велико­лепию.

Если вы понимаете заключенный здесь внутренний смысл, вы поймете, почему учитель остался доволен ответом.

Ма-цзы остался очень доволен ответом и ска­зал: «Поистине, сейчас ты знаешь, как следует присматривать за быком!»

Сёсеки писал:

Когда учитель, не сказав ни слова, поднимает брови, подпорки и жерди, стропила и балки крыш расплываются в улыбках. Есть еще одно место: сердце говорит с сердцем, полная луна и ветерок в полуоткрытом окне.

Сёсеки — известный мистический поэт и мастер. То, что он говорит, невозможно передать прозой.

Когда учитель, не сказав ни слова, поднимает брови, подпорки и жерди, стропила и балки крыш расплываются в улыбках. Есть еще одно место: сердце говорит с сердцем, полная луна и ветерок в полуоткрытом окне.

Просто станьте у полуоткрытого окна, а между вами — прохладный ветерок, полная луна и безмолвие.-

Учитель — дверь, открывшаяся во Вселенную; учи­тель — пустое сердце. Вы можете увидеть всю Вселенную сквозь эту дверь. Приходите к учителю с доверием и лю­бовью, даже его поднятые брови пробудят в вас что-то...

...подпорки и жерди, стропила и балки крыш расплываются в улыбках.

Даже подпорки и стропила улыбаются в присут­ствии учителя. Вся Вселенная улыбается в присутствии учителя по той простой причине, что хоть какая-то часть нас достигла полного раскрытия потенциала. И он — символ того, что мы тоже сможем достичь тех же вершин, тех же глубин.

Сердце ученика испытывает огромную радость в присутствии учителя — лишь его присутствия доста­точно для радости. Он может не проронить ни единого слова, но само его присутствие уносит нас в другой мир безмолвия и покоя, любви и радости, благословения, о котором вы и не мечтали.

Маниша спрашивает:

Наш любимый Мастер!

Думаю, что мир не знал более изобретатель­ного учителя в работе с учениками, чем Ты.

Кто еще мог придумать подобную смесь смеш­ных анекдотов, серьезных сутр, диких плясок, авто­матических зверей, тарабарщины и безмолвия — смесь, которой ты потчуешь нас каждый вечер?

Благодаря твоему присутствию все это ка­жется совершенно уместным.

Маниша, это действительно совершенно уместно. Просто благодаря мне вы осознаете это. Если бы свет погас, десять тысяч будд продолжали бы сидеть здесь, но вы не могли бы их видеть. Затем, когда свет вновь появится, вы внезапно увидите, что вокруг вас сидит десять тысяч человек — вы были не одиноки во тьме.

Присутствие мастера — просто свет в окружающей вас тьме. Все кажется уместным, все вещи кажутся пре­красными, но прекрасными их делает вовсе не свет, ис­ходящий от учителя. Они прекрасны сами по себе — свет нужен для того, чтобы увидеть это.

Если вы разовьете свой собственный свет, вы боль­ше не будете нуждаться в присутствии учителя. Усилия учителя направлены на то, чтобы вы в нем перестали нуждаться, чтобы вы стали самодостаточны, чтобы вы начали сиять и лучиться, чтобы само бытие улыбалось вашим улыбающимся сердцам.

Это верно, что я немного сумасшедший. (Знакомый смех Сардарджи доносится с задних рядов.) Ах, Сардарджи, я ведь еще не шутил! Не слишком доверяй мне!

Я пользуюсь всем, чем могу, — вот почему я сказал, что японские мастера, захватившие с собой десять карт и обронившие одну по дороге, не были слишком сме­лы. Они были умны, но не гении. Им не удалось найти объяснения десятой карты.

Как по мне, без десятой карты остальные девять те­ряют смысл. Какой смысл искать себя? Напиться допья­на — в этом весь смысл! Десятая карта — самая важная, но даже Будда Гаутама побаивался ее. И хотя он дал опи­сание десяти карт, в конце он прибавил: «Я на девятой карте». Он просто хотел избежать осложнений, связан­ных с десятой картой. Бутылка с алкогольным напитком в руках у будды кажется неуместной. Даже он избегал десятой карты, но я не стану молчать о ней.

Санньясины многих стран просили меня сфотогра­фироваться с бутылкой в руках, чтобы сделать десятую карту. Ладно, — отвечал я им, — только наполните бу­тылку кока-колой! Ведь на снимке не будет видно, что это кока-кола, и вы добьетесь своей цели!

Я совсем немножко сумасшедший — только чуть-чуть. Действительно, никто не применял тех способов, которые применяю я в своей работе. И я люблю рабо­тать со всеми подручными средствами, не отвергая ни одного. В этом — безоговорочное признание жизни со всеми ее поворотами, во всех ее проявлениях. Я при­нял ее полностью и потому могу использовать любую ее сторону как индикатор. Из любой точки я могу на­править вас на поиск убежавшего быка. И наконец, Сардарджи, твой час настал! Прежде чем вы все уйдете в медитацию, неплохо прийти в хорошее расположение духа. Не будьте серь­езными, улыбнитесь! Запомните: жизнь улыбается, когда улыбаетесь вы. Когда вы серьезны — вы одино­ки. Жизни ваша серьезность ни к чему. Если хотите, чтобы весь мир был с вами, — улыбайтесь! Оглядитесь вокруг: все улыбается вам — улыбаются цветы, улыба­ются деревья. Уходя в медитацию, уходите с улыбкой в сердце.

Впервые за всю историю человечества я использо­вал шутку для медитации. Ведь шутка — прекрасна... и никто не использовал ее для медитации прежде. Бла­годаря ей возникает такое чувство, что каждый чело­век становится храбрым. Смеющееся сердце храбрее серьезного сердца. Серьезное сердце сомневается, за­думывается не раз. Смеющееся же сердце — сердце игрока — оно просто решается на прыжок. А медита­ция — это прыжок в неведомое.

Миссионер Фриар Фрак идет по Африке в по­иске новообращенных. Он идет по равнине с кре­стом и Священным Писанием в руках и вдруг сталкивается лоб в лоб с огромным львом.

Фриар Фрак, возведя глаза горе, хлопается на колени в полуобморочном состоянии и возносит молитву Господу:

— О Господи, всемогущий всеведающий, всеви­дящий, Царь царей, Отец миров, спаси мою бла­гословенную задницу!

Лев внимательно следит за христианином, а затем, склонив голову и скрестив лапы, тихонько рычит:

— О Господи, всемогущий, Царь зверей и Госпо­дин джунглей, прошу тебя, благослови эту скром­ную пищу, которую я собираюсь съесть.

Анжела Ангелович, величайшая балерина в истории человечества, собирается выступить в последний раз.

— Анжела, — говорит ее импресарио, Пет­ров, — на этом балете ты должна выложиться до последнего — покажи все, на что ты способна!

И вот занавес взлетает, и на сцену выходит Анжела с парой маленьких крылышек на спине. Под первые ноты Анжела взлетает в воздух и грациозно приземляется под радостные воскли­цания публики.

Тут же Анжела подпрыгивает, подбегает к лестнице и, взобравшись наверх, совершает не­вероятный прыжок... приземляется она на кон­чики пальцев.

Тут же с потолка спускается канат и, под гром­кие аплодисменты, Анжела, зацепившись за него, взлетает на самый верх. Оркестр играет туш, и — мертвая тишина. Анжела прыгает — она летит, кружась в воздухе, и, сделав полный «шпа­гат», приземляется на сцену. Публика в истерике.

Занавес падает, и зрители покидают зал. Ан­жела продолжает сидеть на полу — ее ноги все так же разведены в стороны.

— Браво, брависсимо! — восклицает Петров, выходя из-за кулис.

— Сделай мне одолжение, Петров, — говорит ему Анжела.

— После такого концерта ты можешь про­сить меня о чем угодно! — с готовностью отве­чает Петров.

— Качни-ка меня вперед и назад, а то я при­сосалась к полу!

Одну минуточку! Слышали ли вы такое? Где Харидас? Он — полная противоположность Сардарджи, и потому они друзья. Сардарджи смеет­ся любой шутке. Харидас же не смеется никогда. Но сейчас он засмеялся! Что еще можно сказать? Чувство юмора — не его сильная сторона.

Свами Дэва Кокос сидит в бамбуковой хижине и наблюдает за тем, как вода поднимается к его щиколоткам. Уровень воды повышается уже не­сколько дней, а небо все такое же серое и мокрое. Когда вода достигает его коленей, Кокос взбира­ется на свой чемодан, когда же вода вновь подни­мается до коленей, Свами Дэва Кокос взбирается на крышу своего дома.

Мимо него проплывает на плоту Ма Манго Коктейль.

— Забирайся сюда, Кокос, — кричит она, — поплывем вместе!

— Нет, спасибо, — отвечает ей Свами Дэва Ко­кос, — я останусь здесь. Буду ждать и наблюдать!

Вода медленно поднимается и, покрыв кры­шу хижины, вновь достигает щиколоток Свами Дэва Кокоса.

Свами Умноголовый, проплывая мимо на лод­ке, кричит ему:

— Давай прыгай в лодку, Кокос, всем нам пора отсюда сматываться!

— Нет, спасибо, — отвечает ему Свами Дэва Ко­кос, — я останусь здесь. Буду ждать и наблюдать!

Через полчаса вода достигает уже шеи Кокоса. Хижина полностью исчезла под водой. И тут над его головой пролетают в украденном вертолете

капитан Клиффски и капитан Куртски — зна­менитые польские пилоты.

Капитан Клиффски замечает Свами Дэва Ко­коса из окна и кричит ему:

—Забирайся к нам, Кокос, или утонешь!

— Нет, спасибо, — отмахивается от них Свами Дэва Кокос, — я останусь здесь. Буду ждать и наблюдать!

Позже, в иных сферах Вселенной Свами Дэва Кокос встречает Ошо Раджниша. Кокос выгля­дит крайне расстроенным.

— Я ждал, ждал, ждал и наблюдал, — воскли­цает Кокос, — а ты так и не пришел мне на по­мощь!

— Боже мой! — говорит ему Ошо Раджниш. — Я же прислал за тобой две лодки и вертолет!

Знаменитый голливудский актер Большой Рок Мускул, войдя в холл фешенебельного отеля «Гребаные Пески», случайно задевает локтем грудь Великолепной Глории.

—Приношу свои извинения, — говорит Рок Му­скул, — но если ваше сердце такое же мягкое, как и ваша грудь, вы обязательно простите меня!

— Уже простила, — отвечает Глория, — а если все остальное у вас такое же твердое, как ваш локоть, знайте: моя комната номер трид­цать три.

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину. Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя —

безоглядно, немедля,

будто это самое последнее мгновение

в твоей жизни.

Запомни это мгновение навсегда —

возможно, это и есть последний момент твоей жизни.

Только в этом случае ты будешь погружаться

со всей безоглядностью.

Глубже и глубже — как можно глубже,

ведь это твое пространство,

твой источник жизни —

здесь нечего бояться.

В центре своего существа ты соединен с центром

Вселенной.

Твое пустое сердце станет дверью,

ведущей к сокровенному сердцу Вселенной.

И в то мгновение, когда ты почувствуешь,

что соединен с сокровенным,

все во Вселенной станет прекрасным, блаженным,

и не только жизнь, но и смерть также

станет танцем, праздником.

Просто смотри, наблюдай.

Ниведано...

Расслабься.

Наблюдай. Ты — не твой ум. Ты — не твое тело.

Ты просто наблюдатель, ты далеко —

даже небо где-то внизу.

Это — самонаблюдение с высот.

Твое тело в глубоких долинах там, внизу.

Расстояние между твоим наблюдением и твоим

умом-телом измеряется качественно.

Его не перешагнуть.

А люди продолжают пребывать в неведении,

отождествляя себя с телом и умом.

Они забыли язык своей внутренней сущности,

своей внутренней природы,

своей вселенской сути,

своей вечности — вечности будды.

Этот прекрасный вечер...

Этот танец дождя вокруг аудитории Будды

и десять тысяч будд в полном безмолвии,

расслабленных, сконцентрированных...

Это становится чудом.

Это — магический миг.

Я уже вижу, здесь нет отдельных личностей —

лишь океан сознания. В это мгновение каждый из вас пьян,

пьян без всякого алкоголя.

Пусть это опьянение проникнет в каждую

клеточку твоего существа.

Скоро ты вернешься назад.

Наполни же свои ведра

нектаром из живого источника жизни

и принеси их с собой.

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как Будда.

Безмолвно, безмятежно, с изяществом.

Помни, как будда садится,

и это воспоминание станет атмосферой,

окружающей тебя

двадцать четыре часа в сутки.

Что бы ты ни делал, помни:

этот акт показал тебе, какова твоя подлинная

природа,

твое истинное лицо,

твоя просветленная сущность.

Каждый жест, каждое слово, каждое молчание

должны исходить от тебя сами собой.

Это — подлинная религия.

—Верно, Маниша?

—Да, любимый Мастер.

— Можем ли мы отпраздновать праздник десяти тысяч будд?

—Да, любимый Мастер.