Под луной, в старом заброшенном складе. 4 страница

и переулков вливаются на площадь все новые и новые толпы народа. Сухостой,

одетый кангасейро, зазывает публику. Когда карусель останавливается, дети

гурьбой бросаются к ней, на ходу показывая билеты, их невозможно сдержать.

Если кому-то не хватает места, он остается, чуть не плача, и с нетерпением

ждет своей очереди. А когда карусель останавливается, многие не хотят

слезать, и тогда приходится вмешиваться Хромому:

- Ну-ка, давай, давай отсюда. Или покупай другой билет.

Только так дети покидают полюбившихся лошадок, без устали бегущих по

кругу. Их место занимают другие, и вновь несутся неутомимые скакуны, летят

разноцветные огоньки, сливаясь в один удивительный нимб, и пианола играет

свои старинные мелодии. На скамейки садятся влюбленные,

и пока карусель крутится, шепчут друг другу слова любви. А некоторые

даже целуются, когда мотор выходит из строя, и огни гаснут. Тогда папаша

Франса и Хромой склоняются над мотором и ищут неисправность, пока бег не

начнется снова, положив конец возмущенным крикам детей. Хромой узнал уже все

тайны мотора. Наступает момент, когда папаша Франса велит Хромому подменить

Сухостоя на продаже билетов, чтобы тот мог покататься на карусели. И

мальчишка всегда выбирает лошадку, которая служила Лампиану. Карусель

вращается, Сухостою кажется, что под ним настоящий конь, а в руках -

карабин. Он целится в тех, кто сидит впереди, нажимает на курок и видит,

как, сраженные пулей, они падают, умытые кровью... А лошадь бежит все

быстрей и быстрей, и Сухостой снова и снова нажимает на курок и убивает всех

вокруг, потому что все они полицейские на службе у богатых фазендейро. Потом

он грабит деревни, города, поезда, всегда верхом на своем коне, не выпуская

винтовки из рук.

Теперь очередь Хромого. Он идет молча, весь во власти какого-то

странного чувства. Идет, как верующий к мессе, как любовник - в объятия

любимой, как самоубийца - навстречу смерти. Идет, бледный, еще сильнее

волоча ногу. Взбирается на синюю лошадку со звездами на деревянном крупе.

Губы его плотно сжаты, уши не слышат музыки пианолы. Он видит только огни

карусели, которые крутятся вместе с ним, и ему кажется, что он такой же, как

все эти дети, у которых есть дом, отец и мать, которые целуют и любят его.

Хромой представляет себе, что он один из них, и закрывает глаза, чтобы

надежнее сохранить эту иллюзию. Он уже не видит ни мучивших его солдат, ни

того человека в жилете, который смеялся. Сухостой убил их всех. Хромой, как

натянутая струна, боится шелохнуться. Теперь он летит над морем прямо к

звездам, это самое чудесное путешествие на свете, даже Профессор не

рассказывал о таком. И сердце его бьется, бьется, словно вот-вот выскочит из

груди.

В эту ночь капитаны песка не пришли. Не только потому, что карусель

работала допоздна (в два часа ночи на ней еще катался народ), но и потому,

что многие из них, в том числе Педро Пуля, Сачок, Бузотер и Профессор, были

заняты своими делами. Решили пойти на следующий день часа в три-четыре утра.

Педро Пуля спросил Хромого, умеет ли он обращаться с мотором:

- Не хорошо, если ты что-нибудь сломаешь, - убыток твоему хозяину, -

объяснил он.

Да я уже знаю все, как свои пять пальцев. Это для меня пара пустяков.

Профессор, игравший в шашки с Длинным, заметил:

- Не заглянуть ли нам на площадь сегодня днем? Вдруг что-нибудь

выгорит?

- Я, пожалуй, схожу, - ответил Педро Пуля. - Но думаю, что всем вместе

идти нельзя. Могут заподозрить неладное, если увидят такую ораву.

Кот сказал, что днем пойти не сможет: ему надо кое с кем встретиться,

предупредить, что ночью он будет занят.

Хромой ухмыльнулся:

- Ты дня не сможешь прожить, чтобы не трахнуться со своей шлюхой.

Смотри, еще подхватишь что-нибудь.

Кот не ответил. Жоан Длинный тоже отказался: они с Божьим Любимчиком

были приглашены к доне Анинье на фейжоаду. В конце концов, решили, что днем

на площади будет действовать небольшая группа капитанов. Остальные идут,

куда хотят. И только ночью все вместе пойдут кататься на карусели.

- Ребята, нужно принести бензин для мотора.

Профессор (он обыграл Жоана Длинного уже в трех партиях) собрал со всех

деньги на два литра бензина:

-Я принесу.

Но в воскресение днем пришел падре Жозе Педро, один из тех избранных,

кому было известно постоянное убежище капитанов песка. Падре Жозе Педро

довольно давно стал их другом. А началось все из-за Сачка. Однажды Сачок

пробрался в ризницу церкви после мессы, которую служил падре Жозе Педро. Он

сделал это скорее из любопытства, чем с какой-то определенной целью: Сачок

был не из тех, кто утруждает себя заботами о хлебе насущном. Он предпочитал

не вмешиваться в течение жизни и ни о чем не заботиться. Он был самым

злостным паразитом в группе. Изредка, когда у него появлялось желание, Сачок

забирался в какой-нибудь дом и уносил ценную вещь или снимал часы с

прохожего. Он почти никогда не сбывал краденное перекупщикам - отдавал Педро

Пуле как свой вклад в общий котел. У него было много друзей среди портовых

грузчиков, в домах бедняков в Соломенном Городке, повсюду в Баие. Он ел то в

одном доме, то в другом. В общем-то, он никому не докучал. Довольствовался

женщинами, которых сплавлял ему Кот, и как никто другой знал город, все его

улицы и достопримечательности, все праздники, где можно выпить и

потанцевать. Когда после его взноса в общий котел проходило значительное

время, он делал над собой усилие, добывал что-нибудь ценное и отдавал Педро

Пуле. Он в принципе не любил никакой работы: честной или нечестной. Зато ему

нравилось лежать на песчаном берегу, часами наблюдая за кораблями,

просиживать на корточках все вечера у ворот портовых складов, слушая

рассказы о подвигах и приключениях. Он ходил в лохмотьях и не пытался

раздобыть себе одежду, пока старая не истлевала окончательно. Он любил

бесцельно бродить по городу, выкурить сигарету на скамейке в парке,

любоваться позолотой старинных церквей, фланировать по улицам, вымощенным

большими черными камнями. В то утро, увидев, что месса кончилась, Сачок

вошел в церковь и беспрепятственно пробрался в ризницу. Он все там осмотрел:

алтари, святых, посмеялся над очень черным святым Бенедиктом. В ризнице

никого не было, а ему приглянулась золотая вещица, на которой он мог бы

хорошо заработать. Он еще раз огляделся и, никого не увидев, протянул руку.

Но тут кто-то тронул его за плечо. Это был падре Жозе Педро.

- Зачем ты это делаешь, сын мой? - спросил он с улыбкой, забирая из рук

Сачка золотую дарохранительницу.

- Я только хотел посмотреть, ваше преподобие. Красивая штучка, -

выкручивался порядком напуганный Сачок. - Вот красотища-то, правда? Только

не подумайте, что я хотел унести. У меня и в мыслях такого не было: поставил

бы на место. Я из хорошей семьи.

Падре Жозе окинул Сачка взглядом и улыбнулся. Сачок тоже посмотрел на

свои лохмотья:

Это потому, что у меня умер отец, понимаете? А до этого я даже ходил в

школу... Я говорю правду. Зачем мне воровать эту штуку? - он указывал на

дарохранительницу. - Да еще из церкви. Я ведь не язычник.

Падре Жозе Педро снова улыбнулся. Он прекрасно понимал, что Сачок врет.

Но он давно искал возможность установить контакт с городскими

беспризорниками. Он считал, что таково предназначение, уготованное ему

Богом. Он несколько раз посетил с этой целью исправительную колонию для

несовершеннолетних, но там ему чинили всевозможные препятствия, потому что

он не разделял некоторые весьма странные представления директора о

воспитании. Иными словами, он не считал, что детей надо бить, чтобы удержать

от греха. Падре не раз слышал о капитанах песка и мечтал познакомиться с

ними, чтобы привести их сердца к Богу. У него было огромное желание работать

с этими детьми, помочь им исправиться. Поэтому он разговаривал с Сачком как

можно мягче. Кто знает, может,

его помощью он попадет к капитанам песка? Так и вышло.

Падре Жозе Педро не считался выдающейся личностью в среде духовенства.

Напротив, он был едва ли не самым жалким из целого легиона байянских падре.

До поступления в семинарию он пять лет проработал на ткацкой фабрике простым

рабочим. Однажды эту фабрику посетил епископ, и хозяин, желая

продемонстрировать свое великодушие, заявил:

- Сеньер епископ, вы жаловались, что сейчас мало истинных пастырей.

Поэтому я готов оплатить учебу одного семинариста или того, кто хочет стать

священником, если у него есть призвание.

Жозе Педро, стоявший за станком, услышал это и сказал, что хочет стать

падре. Как для епископа, так и для хозяина фабрики это было полной

неожиданностью.

Жозе Педро был уже не в том возрасте и не имел никакого образования. Но

хозяину было неудобно перед епископом отступать от своего слова, и Жозе

Педро поступил в семинарию. Большинство семинаристов смеялись над ним. Ему

никак не удавалось стать хорошим учеником. Он был очень старательным, это

так. К тому же одним из самых преданных церкви, искренне верящих. Но он

часто не соглашался с тем, что творилось в семинарии, и другие ученики его

третировали. Ему не удалось проникнуть в тайны философии, теологии и латыни,

но сердце его было открыто чужой боли, и он хотел наставлять в вере детей

или индейцев. Жозе Педро пришлось многое вытерпеть, особенно когда через два

года хозяин фабрики перестал платить за него, и он был вынужден

подрабатывать педелем¹, чтобы продолжить учебу. Однако, не смотря

ни на что, ему удалось закончить семинарию и получить сан. Теперь, в

ожидании собственного прихода он служил в одной из байянских церквей. Но

больше

¹ Педель-младший воспитатель в учебных заведениях, следящий

за дисциплиной учащихся.

всего на свете он хотел стать наставником городских беспризорников,

мальчишек без отца и матери, которые живут среди всяческих пороков, добывая

свой хлеб воровством. Падре Жозе Педро мечтал открыть им свет истинной веры,

привести их сердца к Богу. С этой целью он стал посещать исправительную

колонию для несовершеннолетних преступников, где вначале директор встретил

его с распростертыми объятиями, но когда падре решительно высказался против

телесных наказаний, против того, чтобы детей по нескольку дней морили

голодом, все сразу изменилось. Ему даже пришлось написать по этому поводу

письмо в газету. В результате дорога в колонию была для него закрыта, а в

архиепископство направлена жалоба. Поэтому у него до сих пор и нет своего

прихода.

Однако больше всего ему хотелось познакомиться с капитанами песка.

Проблема малолетних преступников и беспризорников, не волновавшая, казалось,

никого в целом городе, была главной заботой падре Жозе Педро. Он пытался

сблизиться с этими детьми не только для того, чтобы обратить на путь истинны

- он хотел просто помочь им, улучшить их жизнь. Попытка падре как-то

повлиять на капитанов не приносили большого успеха. Вернее вообще никакого.

Он даже не представлял, что нужно сделать, чтобы завоевать доверие маленьких

воришек. Но он знал, что эти мальчишки лишены любви и заботы, зато с лихвой

хлебнули голода и бесприютности. И если падре не мог дать им кров, еду и

одежду, то, по крайне мере, у него всегда было для них доброе слово и

сердце, исполненное любви. В одном заблуждался в начале падре Жозе Педро:

он полагал, что капитаны согласятся променять свою безграничную уличную

свободу на сытую жизнь. Конечно, падре не собирался агитировать этих ребят

за исправительную колонию: слишком хорошо он знал ее законы, писаные и

неписаные, и прекрасно понимал, что это учреждение никого не может сделать

ни лучше, ни честнее. Падре рассчитывал на своих пожилых прихожанок, с

которыми у него сложились дружеские отношения. Они могли бы взять на себя

заботу о капитанах песка, об их обучении и воспитании. Но тогда капитанам

пришлось бы отказаться от всего того, что было для них главным: от свободы,

от полных опасности приключений на улицах самого таинственного и прекрасного

города в мире - Баии Всех Святых. И познакомившись через Сачка с капитанами

песка, падре Жозе Педро тут же отверг эту идею, понимая, что, сделав

подобное предложение, он навсегда утратил бы их доверие. Мальчишки просто

уйдут из склада, и он никогда больше их не увидит. К тому же у него не было

абсолютного доверия к этим одиноким старым богомолкам, которые буквально не

вылезали из церкви, а в перерывах между мессами сплетничали и злословили. Он

помнил, как они обиделись на него в первый день его службы в этой церкви.

Когда обедня закончилась, группа богомолок окружила его с явным намерением

помочь ему снять облачение. Раздались взволнованные голоса:

- Преподобненький... Архангел Гавриил...

Одна тощая старая дева молитвенно сложила руки:

- Мой Христосик...

Это было невыносимо, и падре Жозе Педро взорвался. Хотя он знал, что

большинство священников не возражают против такого обожания и получают

неплохие подношения в виде кур, индюшек, вышитых носовых платков, а иногда

даже старинных золотых часов, которые передаются в семье из поколения в

поколение. Но у падре Жозе Педро было иное представление о своей миссии, он

осуждал подобное поведение святых отцов и поэтому реагировал чересчур

страстно:

- Вам что, нечего делать? У вас нет дома, вам не о ком заботиться? И я

не Иисусик и не Архангел Гавриил... Идите домой... работать, готовить обед,

ужин.

Богомолки смотрели на него так, словно он был самим Антихристом.

- Работая по дому, вы лучше послужите Богу, чем здесь, нюхая подолы

священников. Идите, идите...- закончил падре.

И даже когда они ушли, напуганные, он все повторял скорее с болью, чем

злостью:

- Христосик... Поминают имя Господа всуе.

А старые святоши побежали прямиком к падре Кловису, своему любимому

духовнику, который был толст, лыс и всегда находился в прекрасном

настроении, и рассказали, стеная и охая, о том, что пришлось им только что

претерпеть. Падре Кловис ласково смотрел на них и утешал, как мог:

У него это скоро пройдет. Это поначалу. Потом он увидит, что вы просто

святые, истинные дщери Господни. Это пройдет. Не печальтесь. Прочтите " Отче

наш" и не забудьте про вечернюю службу.

Когда они ушли, он рассмеялся и пробормотал самому себе:

- Ох, уж эти новоявленные падре. Портят жизнь себе и людям.

Позднее прихожанки снова сблизились с молодым священником. Но, по

правде говоря, полного взаимопонимания им достичь не удалось. Суровый вид,

сдержанность, отвращение к церковным интригам были причиной того, что его

скорее уважали, чем любили. Тем не менее, с некоторыми, в основном с вдовами

и с теми, кому не повезло в семейной жизни, он все-таки подружился. И еще

одно препятствовало их сближению: падре Жозе Педро был никудышным

проповедником. Никогда не удавалось ему описать ад с такой убедительной

силой, как падре Кловису, говорил он бесцветно и путано, зато был человеком

глубоко верующим. А вот верил ли падре Кловис хотя бы в черта, сказать

трудно.

Вначале подре Жозе Педро хотел отвести капитанов песка к этим

прихожанкам. Он думал, что спасет этим не только детей от голода и нищеты,

но и богомолок от губительной пустоты их существования. Он мог бы добиться,

чтобы они заботились о детях с такой же пылкой преданностью, с какой служат

церкви, всем этим толстым священникам. Падре Жозе Педро догадывался (скорее

догадывался, чем знал), что, проводя все дни с утра до вечера за пустыми

разговорами в церкви или вышивая платки для падре Кловиса, богомолки

пытаются придать хоть какой-то смысл своей неудавшейся жизни, ведь у этих

старых дев никогда не было ни мужа, ни сына, которым они могли бы отдать

свою заботу и нежность. А теперь у них появятся сыновья. Долгое время лелеял

Жозе Педро этот проект. Он даже привел в дом одной из своих прихожанок

мальчишку из исправительной колонии. Это случилось еще до того, как падре

познакомился с капитанами песка, когда он знал о них только понаслышке.

Опыт закончился плачевно: мальчишка удрал из дома старой девы, стащив

столовое серебро. Он предпочел уличную свободу, пусть голодную и

бесприютную, хорошей одежде и гарантированному обеду: уж лучше умирать с

голоду и ходить в лохмотьях, но быть свободным, чем громко молиться три раза

в день и торчать в церкви с утра до вечера. Потом падре Жозе Педро понял,

что опыт провалился скорее по вине старой девы, чем мальчика. Ведь,

очевидно, - думал падре, - невозможно превратить беспризорника в святошу. А

вот честным, работящим человеком он стать может. И падре собрался, еще не

зная капитанов, свести их с одинокими прихожанками, надеясь, что на этот

раз, хорошо все спланировав, он добьется успеха. Но, попав в банду и немного

узнав капитанов, он понял, что нелепо даже мечтать об этом, потому что

любовь к свободе - единственная страсть, владеющая сердцами этих мальчишек.

Тогда он решил искать другие пути.

Вначале капитаны смотрели на него с недоверием. Они много раз слышали,

что со священниками лучше не связываться, что ходить в церковь - не мужское

дело. Но падре Жозе Педро был раньше рабочим и знал, как найти к ним подход.

Он обращался с ними, как со взрослыми, как с

друзьями и таким образом сумел завоевать доверие даже тех, кто, как

Педро Пуля и Профессор, не любил молиться. Труднее всего ему было с Хромым.

Если Профессор, Педро Пуля и Кот были просто равнодушны к словам падре

(Профессору однако он нравился за то, что приносил почитать книги), а

Сухостой, Жоанн Длинный и, особенно, Фитиль внимательно к ним

прислушивались, то Хромой все воспринимал в штыки, оказывая поначалу упорное

сопротивление. Однако, в конце концов, падре победил: теперь все капитаны

доверяли ему, а у Фитиля открылось призвание к служению Богу.

Но в тот вечер падре был встречен без особого энтузиазма. Фитиль

поцеловал ему руку, Сухостой тоже. Остальные просто поздоровались.

- Сегодня я хочу всех вас пригласить в одно место, - объяснял падре

Жозе Педро.

Мальчишки навострили уши:

Пришел звать вас к вечерне. Хотелось бы посмотреть, кого соблазнит.., -

хотел сострить Хромой, но прикусил язык, встретив грозный взгляд Педро Пули.

Но падре улыбнулся по-доброму. Он уселся на ящик, и Жоан Длинный

увидел, какая у него старая и пыльная сутана. Заштопанная в нескольких

местах черной ниткой, она была слишком велика для его худой фигуры. Жоан

ткнул локтем Пулю, но Педро и сам это заметил.

- Ребята, - сказал Пуля, -падре Жозе Педро - наш друг. У него что-то для

нас есть. Ура падре Жозе Педро!

Жоанн Длинный понял, что Пуля сказал так из-за рваной и слишком большой

сутаны. Остальные ответили громким " ура! " Падре улыбнулся, жестом требуя

тишины. Не сводя глаз с сутаны падре, Длинный думал, что Педро Пуля -

настоящий вожак. Он все видит и все понимает. За Педро Пулю Жоан Длинный дал

бы изрубить себя на куски, как тот негр из Ильеуса за Барбозу, знаменитого

предводителя кангасейро.

Падре Жозе Педро вытащил из кармана молитвенник в черном переплете, а

из него несколько бумажек по 10 мильрейсов:

- Это вам... Приглашаю всех вас покататься сегодня на карусели на

площади в Итапажипи.

Он представлял себе, какая радость вспыхнет в их глазах, какое

необыкновенное веселье воцарится в бараке. Это помогло бы падре убедить

себя, что содеянное им - угодно Богу, что он совершил не слишком большой

грех, когда из пятисот мильрейсов, что дона Гильермина Сильва дала на свечи

к алтарю Пресвятой Богородицы, он взял пятьдесят, чтобы повести капитанов на

карусель. Но этого не произошло, мальчишки смущенно молчали, и падре,

растерянный, с деньгами в руке, беспомощно обвел взглядом толпу мальчишек.

Педро Пуля запустил пятерню в длинные, закрывающие уши волосы, хотел что-то

сказать, но, не найдя слов, вопросительно посмотрел на Профессора. Он-то все

и объяснил.

-Вы хороший человек, падре, - Профессор хотел было сказать, что падре

такой же хороший, как Жоан Длинный, но подумал, что священник может

обидеться, если его сравнить с негром. - Но дело в том, что Хромой и

Сухостой работают сейчас на карусели. И мы приглашены, - здесь он сделал

небольшую паузу, - хозяином, их другом, покататься ночью бесплатно. Мы не

забудем вашего приглашения...- Профессор говорил медленно, тщательно

подбирая слова, чувствуя всю деликатность момента, Педро Пуля при этом

одобрительно кивал головой. - Но лучше в другой раз. Вы не обидитесь на нас,

за то, что мы отказались? Не обидитесь, правда? -Профессор пристально

вглядывался в лицо заметно повеселевшего священника.

- Конечно, не обижусь. В другой раз, - он смотрел на мальчишек с

улыбкой. - Так даже лучше. Ведь эти деньги...- и умолк на полуслове,

пораженный внезапно пришедшей в голову мыслью: ведь это сам Господь

решил преподать ему урок, указать, какой грех он совершил. У падре было

такое выражение лица, что мальчишки невольно сделали шаг вперед. Они

смотрели на него, ничего не понимая. Перо Пуля наморщил лоб, как обычно,

когда ему надо было решить какую-то сложную проблему. Профессор безуспешно

пытался найти нужные слова. И только Жоан Длинный понял все, хотя считался

самым глупым:

- Это из церкви, падре? - и с досадой хлопнул себя по губам. Другие

тоже поняли. Фитиль подумал, что это великий грех, но решил, доброта падре

искупает его. Тогда Хромой, приволакивая ногу сильнее обычного, вплотную

подошел к священнику. Голос выдавал его внутреннюю борьбу: вначале он

кричал, а закончил почти шепотом:

- Мы можем положить их на место. Для нас это пара пустяков. Не

печальтесь...- и улыбнулся.

Эта улыбка Хромого и те чувства, которые он читал на лицах капитанов

(неужели в глазах Длинного слезы?), вернули падре Жозе Педро покой, душевную

ясность и уверенность в правоте своего поступка и своего Бога. Тогда он

сказал уже обычным голосом:

- Одна старая вдова дала мне на свечи пятьсот мильрейсов. Я взял

пятьдесят, чтобы вы могли покататься на карусели. Господь рассудит, хорошо

ли я поступил. Теперь куплю на эти деньги свечи.

Педро Пуля чувствовал, что обязан чем-то отплатить священнику. Он

хотел, чтобы тот знал, что они все понимают. И, не найдя ничего лучшего, чем

отказаться от дела, которое они запланировали на этот вечер, пригласил

падре:

- Мы сейчас идем к карусели посмотреть на Сухостоя и Хромого. Хотите с

нами, падре?

Падре согласился, понимая, что это еще один шаг к сердцам капитанов

песка. Группа ребят вместе с падре отправилась на площадь. Некоторые не

пошли: Кот, например, которому надо было повидаться с Далвой. Но те, кто

пошел, были похожи на мальчиков из хороших семей, возвращающихся из

воскресной школы. Если бы они были хорошо умыты и одеты, их можно было бы

принять за учащихся колледжа, так дисциплинированно они себя вели.

Вместе с падре они обошли всю площадь. С гордостью продемонстрировали,

как Сухостой, одетый кангайсейро, кричит на разные голоса, а Хромой

самостоятельно управляется с каруселью, потому что папаша Франса ушел в бар

выпить пива. Жаль, конечно, что днем лампочки не горят. Поэтому карусель не

такая красивая, как вечером, когда кружатся разноцветные огни. Но все равно

они гордились Сухостоем, который так здорово подражал разным животным, и

Хромым, который приводит в движение карусель и управляется с оравой

ребятишек; одни, при этом, рвались на карусель, а другие не хотели слезать.

Профессор огрызком карандаша нарисовал на куске картона Сухостоя, одетого

кангасейро. У него был особый дар к рисованию, и иногда он зарабатывал

деньги, рисуя мелом на тротуаре портреты проходящих мимо мужчин и сеньорит,

гуляющих со своими женихами. Парочки останавливались на минутку, улыбались,

разглядывая незаконченный рисунок.

- Как похоже...- восхищались девушки.

Профессор собирал монетки, и дальше совершенствовал рисунок, вводил

новые персонажи - моряков и проституток, пока полицейский не прогонял его с

тротуара. Иногда вокруг него собиралась толпа зрителей, и кто-нибудь

обязательно говорил:

- Этот мальчик подает большие надежды. Жаль, что правительству нет

никакого дела до способных детей.

И зрители вспоминали случаи, когда уличные мальчики при определенной

поддержке становились великими поэтами, певцами, художниками.

Профессор закончил рисунок (он изобразил еще карусель и упившегося до

бесчувствия папашу Франсу) и подал его священнику. Они стояли тесной

группой и рассматривали рисунок, который священнику очень понравился, как

вдруг услышали:

- Да ведь это же падре Жозе Педро...- Какая-то старая карга навела на

них свой лорнет, как боевое оружие. Падре Жозе Педро от неожиданности

потерял дар речи, а ребята озадаченно разглядывали жилистую шею старухи и

костлявую грудь, где сверкала в лучах солнца очень дорогая брошь. Несколько

секунд никто не проронил не звука. Наконец падре Жозе Педро пришел в себя и

сказал:

- Добрый день, дона Маргарида.

Но вдова Маргарида Сантос снова навела на них золотой лорнет:

- Как вам не стыдно, падре? Служитель Господа Бога, уважаемый человек,

и здесь, среди этого сброда!

- Это дети, сеньора.

Старуха смотрела надменно, презрительно скривив губы. Падре продолжил:

- Христос сказал: " Пустите детей приходить ко мне..."

- Тоже мне, дети...- словно выплюнула старуха.

- " Горе тому, кто причинит зло одному из малых сих" - так сказал

Спаситель, - падре Жозе Педро возвысил голос над злобным шипеньем старухи.

- Это не дети, это преступники. Мошенники, воры, но не дети. Может

быть, это даже капитаны песка... Ворье, - повторила она с ненавистью.

Мальчишки уставились на нее, ничего не понимая. Только в глазах Хромого

сверкнула злоба.

Педро Пуля шагнул вперед, пытаясь объяснить:

- Падре просто хочет помо...

Но старуха отпрянула от него и буквально завизжала:

- Не смей, не смей приближаться ко мне, мразь. Если бы не падре, я бы

уже давно позвала полицию.

Тут Педро Пуля расхохотался, подумав, что если бы не падре, то у

старухи уже давно не было бы ни брошки, ни лорнета. Старуха удалилась, всем

своим видом демонстрируя чванливое превосходство и презрение ко всякому

сброду, не преминув сказать падре Жозе Педро:

- Так вы не далеко пойдете, падре. Вам следует быть разборчивее в своих

знакомствах.

Педро Пуля хохотал все громче, и священник тоже рассмеялся, хотя ему

было совсем не весело из-за этой старухи, ее злобного непонимания. Но

карусель по-прежнему вращалась, все так же бегали деревянные лошадки с

нарядно одетыми мальчиками и девочками на спинах, и глаза капитанов песка

опять обратились к ней, горя желанием взобраться на этих скакунов и лететь

по кругу вместе с огнями карусели.

- Настоящие дети, - подумал падре.

А вечером вдруг пошел проливной дождь. Но потом ветер разогнал черные

тучи, и засверкали звезды, заблестела полная луна. На рассвете пришли

капитаны. Хромой включил мотор. И они забыли, что они не такие, как

большинство детей, что у них нет дома, нет ни отца, ни матери, что они, как

взрослые, должны воровать, чтобы жить, что все в городе боятся их как

грабителей и бандитов. Они забыли злобные слова старухи с лорнетом. Они

забыли обо всем, и стали такие же, как все другие дети, летя по кругу на

деревянных лошадках вместе с огнями карусели. Сверкали звезды, сияла полная

луна. Но еще ярче сверкали в байянской ночи синие, зеленые, желтые, красные

огни Большой японской карусели.

ПОРТ

Педро Пуля кинул монетку в четыреста рейсов в стену таможни. Отскочив,