Первокурсники не пошевелились и только выпучили на меня глаза. Боже, какие же они глупые! Махнув на них рукой, я взбежал по лестнице к своей спальне.

Тогда я сильно расстроился, что наговорил такое Гермионе. Но в следующие дни её сверкающие слезами глаза стали наградой для моего уязвленного достоинства.

И вот теперь решающий момент. Если она хочет заслужить прощения, то пусть поддержит меня на сегодняшнем матче. Ведь чтобы существовала любовь, нужно что-то принести в жертву. Так пусть она пожертвует своим принципом, что квиддич – бесполезная игра. И тогда, может быть, я её прощу.

Гарри разбудил меня перед самым завтраком. Одевшись в молчании и спустившись в гостиную, мы отправились в Большой Зал. Я не стал ждать Гермиону, даже не осмотрел комнату в её поисках. С некоторых пор она взяла привычку завтракать отдельно от нас, поэтому какой смысл? Как только мы вошли в Зал, нас тут же встретили одобрительные выкрики тех, кто был одет в красно-золотые свитера и насмешливое улюлюканье болельщиков Слизерина в зеленых костюмах с серебряными полосами. Гарри махал рукой всем знакомым, я же просто кивал головой в знак приветствия. Мне сейчас меньше всего хотелось рассматривать их лица. Тут я услышал громкий женский голос, доносившийся с середины гриффиндорского стола.

– Держись, Рон! – крикнул голос. Я посмотрел туда и увидел Лаванду Браун, которая приподнялась на скамье. Рядом сидела Парвати с кислым выражением на лице. Вот ещё одна ненавистница квиддича. – Я знаю, ты сыграешь блестяще! – добавила Лаванда и снова села, всё ещё смотря на меня. Я чувствовал её взгляд, пока усаживался за стол, но молчал. Мне сейчас не до ответных реакций.

– Чаю? – начал предлагать мне Гарри, придвигая ко мне чашку. – Кофе? Тыквенного сока?

– Всё равно, – ответил я, откусывая от гренка, который был у меня в руках.

Тут сзади раздался другой женский голос – Гермиона удостоила нас своей речью.

– Как настроение, мальчики? – спросила она. Я не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на неё.

– Отличное, – сказал Гарри (ничего подобного) и пододвинул ко мне тыквенный сок. – Держи, Рон, выпей.

Я взял стакан и поднес к губам.

– Рон, не пей! – приказала Гермиона своим начальственным тоном.

Мы с Гарри повернулись к ней.

– С чего это? – спросил я. Мерлин, она на меня даже не смотрит.

– Ты что-то добавил в стакан! – Гермиона ткнула пальцем в Гарри.

– Что ты сказала? – спросил друг.

– Что слышал! Я видела, ты что-то подлил в сок. Пузырек и сейчас у тебя в руке!

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответил Гарри. Я, честно говоря, тоже. Неужели Гарри хочет отравить меня? Бред какой-то.

– Рон, я тебя предупреждаю: не пей! – повторила Гермиона, но я, желая доказать этой наблюдательной всезнайке, что могу сам решать, что мне делать, залпом осушил стакан.

– Нечего тут командовать, Гермиона, – сказал я, заметив, что впервые за несколько последних дней назвал её по имени. Вот только я вложил в это имя столько презрения, сколько смог.

В следующий миг по моим жилам заструилось тепло, голова очистилась от переживаний, сердце забилось спокойно, а по телу пробежали мурашки и исчезли. Я всё смогу! Эта простая истина наконец-то снизошла до меня. Победить слизеринцев – раз плюнуть, выполнить всё домашнее задание – ещё раз плюнуть, перевернуть мир – пустяк, вернуть наши с Гермионой отношения на прежний уровень – …

Мы шли в раздевалку среди уже образовавшейся толпы, стремящейся на стадион. В горле застрял комок, в животе появилось неприятное ощущение, что меня сейчас вырвет. Боже, я слишком много съел за завтраком. Нет, я съел один гренок и выпил стакан тыквенного сока. Сока, в который, по словам Гермионы, Гарри что-то подлил… Какая чудесная погода! И Джинни сказала, что Малфоя и Вейзи не будет на сегодняшней игре. Обстоятельства складываются в нашу пользу. Наконец-то к нам повернулась удача. Удача. Сок. Гарри. Значит, Гермиона была права: Гарри что-то подлил мне в стакан. И этим что-то оказалось зелье «Феликс Фелицис». Ну, слизеринцы, теперь держитесь. Мимо меня не пролетит ни один квоффл. Гарри – молодец, не пожалел для меня своего зелья, который получил с таким трудом.

Команда вышла на стадион, и тут же раздались крики с трибун. Кто-то кричал: «Гриффиндор – вперед!», а кто-то завел старую версию песни «Уизли – наш король». Нет, сегодня у вас не получится вывести меня из себя. Я на сто процентов уверен в нашей победе, потому что точно знаю, что удача – на нашей стороне. Мадам Трюк приказала капитанам поприветствовать друг друга, Гарри пожал руку Урхарту, а я оседлал метлу. У меня есть несколько секунд, чтобы отыскать Гермиону. И нашёл. Она стояла в середине гриффиндорской трибуны вместе с Невиллом и Полумной, на голове которой красовалась прошлогодняя шляпа со львом. Улыбнувшись милому виду Полумны, я взмыл вверх после начального свистка и помчался к кольцам. Развернувшись к полю, я приготовился отбивать атаки слизеринцев. Погода на самом деле идеальная. Ветра нет, солнце не слепит глаза, видимость потрясающая. Не прошло и пяти минут от начала, как на меня полетел капитан слизеринской команды. Я висел перед центральным кольцом, как будто знал, что Урхарт будет бить именно туда, и оказался прав. Первый мяч взят.

Эйфория от пойманного мяча разлилась по моему телу. Я мельком посмотрел на трибуну. Гермиона аплодировала вместе с остальными, но почему-то качала головой, как бы осуждая меня за то, что я поймал квоффл. Странно, но мне было всё равно, что она сейчас думает о нашем с Гарри маленьком жульничестве. Лишь бы после матча не побежала к МакГонагалл, чтобы наябедничать. Она может…

Но мне некогда отвлекаться на Гермиону, пора ловить квоффлы. Слизеринцы захотят отомстить за первый заброшенный нами мяч. Нельзя допустить, чтобы они сравняли счёт. Мерлин, как же он петляет. Левое или правое. Внутри меня раздался тоненький голосок, который не принадлежал ни моему сердцу, ни разуму – я раньше его никогда не слышал. Он подсказал мне, что мяч полетит в правое кольцо. Да, так и есть. Ещё один квоффл отбит.

Это мой первый матч, про который я могу сказать, что мне себя упрекнуть не в чем. Да и остальных игроков тоже. Джинни забила четыре гола почти подряд. Боже, как же красиво она летает! Я не перестану удивляться. Ещё по голу забили Дин и Демельза. Кут и Пикс били по бладжерам сильно, а что самое главное метко попадали в слизеринцев. Сейчас идёт серия атак гриффиндорцев, поэтому можно ещё раз взглянуть на трибуны. Гермиона улыбнулась и захлопала в ладоши, когда моя сестра забила очередной гол. На меня даже не смотрит. В отличие от Лаванды, которая забралась вместе с Парвати на верхнюю трибуну и аплодирует мне, успевая посылать воздушные поцелуи. Боже, да я определенно ей нравлюсь. Это событие крайне обрадовало меня, и я отбил ещё один квоффл. Тут я услышал, что снизу раздалась песня в исполнении болельщиков Гриффиндора, и, зависнув в воздухе, я принялся махать руками, как бы дирижируя хором. Лаванда тоже пела, продолжая хлопать в ладоши. Ух ты, я нравлюсь Лаванде Браун! Это просто замечательно! После матча надо обязательно к ней подойти.

Атак слизеринцев больше не наблюдалось, а через десять минут, которые я провел в бесполезных кружениях вокруг колец, игра окончилась абсолютной победой команды Гриффиндора со счётом 250: 0. Команда спустилась в центр поля, только Джинни понеслась к комментаторской трибуне и врезалась в неё. Эта месть Захарии Смиту, который практически всю игру оскорблял игроков нашей команды, только подняла мое настроение. Теперь нужна хорошая гулянка, желательно до поздней ночи. Зрители аплодировали, пока мы уходили со стадиона. Я не смог отыскать Гермиону, потому что находился в самом центре столпотворения, который образовала команда. Может, она придёт к нам в раздевалку? Может, после такой громкой победы она согласится быть со мной? Может, мы теперь будем встречаться?

– Будем праздновать в гостиной, Симус так сказал! – радостно произнес Дин, прыгая от радости по раздевалке. – Пошли, Джинни, Демельза!

Мы с Гарри опять задержались. Я тянул до последнего, ожидая Гермиону. И, о чудо, она пришла!

– Гарри, мне нужно с тобой поговорить, – сказала она и глубоко вздохнула. – Зря ты так поступил. Ты же слышал, что сказал Слизнорт, это незаконно.

Цель её визита стала предельно ясна, и это вывело меня из состояния эйфории от нашей победы.

– И что ты сделаешь – донесешь на нас? – спросил я, со злостью глядя на неё. Гермиона нисколько не испугалась моего взора, и это расшатало мое настроение ещё больше. Я чувствую большой скандал…

– Ребята, вы о чем? – спросил Гарри и отвернулся, чтобы повесить спортивную мантию.

– Ты прекрасно знаешь о чем! – громко воскликнула Гермиона. – Ты за завтраком добавил Рону в стакан зелье, приносящее удачу, «Феликс Фелицис»!

– Нет, не добавлял, – ответил Гарри.

– Нет, добавил (ну и упертая она), поэтому всё и шло так хорошо, и у слизеринцев двое игроков заболели, и Рон брал все мячи.

В это мгновение метла чуть не вылетела у меня из рук. Гермиона считает, что я могу брать все мячи в матче, только если выпью стакан с зельем удачи. Наконец-то я узнал всё, что она обо мне думает.

– Ничего я туда не вливал, – возразил Гарри и показал нам флакончик с золотой жидкостью, запечатанный восковой пробкой. Нетронутой. Значит, утром я пил обыкновенный тыквенный сок.

– На самом деле я пил простой тыквенный сок? – спросил я, по-прежнему до конца не веря этому факту. – А как же хорошая погода, и Вейзи не смог играть… Ты, правда, не давал мне никакого зелья?

Гарри покачал головой. Это последнее доказательство ещё сильнее укрепило веру в мою безграничную силу. Я повернулся к Гермионе. Ну, теперь, ты получишь всё, что заслужила. Как ты посмела усомниться в моих возможностях?!

– «Ты за завтраком добавил Рону в стакан «Феликс Фелицис», потому он и брал все мячи», – сказал я, пародируя её голос. – Видишь, я и без посторонней помощи умею брать мячи!

Я вскинул метлу на плечо и направился к выходу.

– Я не говорила, что не умеешь… Рон, ты же и сам думал, что выпил его!

Давай, оправдывайся. Мне всё равно, что ты скажешь. Я захлопнул за собой дверь и… побежал. Сам не знаю, почему я сейчас бегу в замок с метлой на плечах. Может быть, мне хочется оказаться как можно дальше от Гермионы, потому что она достала меня своим презрением? А может быть, я не хочу, чтобы она видела мои слезы, хлынувшие из глаз? Впервые я заплакал из-за девушки. Все планы разрушились в один миг, от одного слова. Я так надеялся, что между нами возможно что-то большее, чем дружба. Я верил, что Гермиона меня любит, но нет, она презирает меня. Дурак, идиот, тупица – это все про меня. Я мечтал о Гермионе каждый день после её письма мне летом. А сейчас слезы градом льются из глаз. Мерлин, почему всё именно так происходит?

Ты пустое место, Рон Уизли. Как ты посмел мечтать о восхитительной мисс Гермионе Грейнджер? Такие, как ты, даже не имеют права стирать грязь с её туфель, потому что сами являются этой грязью. А ты захотел быть рядом с ней! Ты её не заслуживаешь, прими это и живи, зная, что ты полное ничтожество. Не смей с этого момента даже думать о ней!

Легко сказать, не думай! Нет, это правильное решение. Если я перестану думать о Гермионе, то смогу продолжить жить.

Поразмышляй хорошенько. Ты надеялся, что сможешь вечно быть с ней, сможешь за ней ухаживать так, как подобает её ослепительной красоте и потрясающему уму? Да чтобы это сделать, нужно собрать всё золото в мире и положить к её ногам! А откуда у тебя золото? Ты нищий, безмозглый дурак, в голове которого поселилась глупая надежда о будущем с великолепной Гермионой!

Где же раньше был мой внутренний голос, который сейчас открыл мне правду? Действительно, как я мог тешить себя надеждой, что между нами возможна любовь? Такой дурак, как я, к тому же ещё и без гроша в кармане, не достоин умной и прекрасной Гермионы. Такого ты обо мне мнения, а, Грейнджер?

Я остановился около секретного прохода в башню Гриффиндора. Несколько дней назад мы с Гарри обнаружили за ним мою сестру, целующуюся с Дином Томасом. Джинни прокричала мне, что целоваться с любимым человеком нормально, что только я веду себя так, как будто это какая-то гадость. Да, Джинни, ты бесконечно права. И Гермиона целовалась со своим любимым Виктором. Но ведь она целовалась и с тобой. Тихий и неуверенный голосок моего сердца погас, как крошечный лучик белого света в кромешной тьме. Тот поцелуй был насмешкой надо мной. Она хотела посмотреть, как я поведу себя, ведь бить по живому и бьющемуся от любви сердцу куда приятнее. Наслаждение так и разливается по телу, когда ты наносишь очередную рану, смотришь, как оно задыхается в крови, как любовь умирает вместе с ним. Не передаваемое словами удовольствие испытывает сейчас Гермиона, смотря на результаты своих трудов.

Почему все окружающие люди смеются надо мной? С самого детства надо мной издевались старшие братья, у которых в жизни всё складывалось хорошо. Я думал, что в школе, избавившись от гнета положения самого младшего сына в семье, я смогу проявить себя. Но тут появилась она. Гермиона. Она крутила мной, как хотела, использовала меня в качестве развлечения, когда ей было скучно. И я вертелся и развлекал. Но больше такого не повторится. С этого дня ты для меня никто. Гермиона, ты разрушила даже нашу дружбу, поэтому теперь не жди, что твоя верная собачка, Рон Уизли, будет мчаться к своей хозяйке, позабыв обо всём. Ты виновата в этом…

Я сбросил метлу на пол и уткнулся головой в стену. Слезы снова потекли, и я не смог их остановить. К чему останавливать? Я хочу плакать. Пусть текут, их всё равно никто не увидит. Вдруг они прекратились сами, потому что в голове появилось решение проблемы. Я должен её унизить. Настал мой черед издеваться и высмеивать. И поверь мне, я смогу. Ведь ты меня всему научила, Гермиона. Я сделаю тебе так мучительно больно, что ты пожалеешь, что посмела выставить меня дураком. Теперь слёзы потекут по твоим щекам. Пришло время страдать, Гермиона. А я буду упиваться твоей болью, смотреть на твое несчастье и ждать, когда ты приползешь ко мне на коленях и будешь умолять о прощении. И не факт, что я тебя прощу.

Теперь нужно решить, кто лучше всего подойдёт на роль оружия против этой. Я поднялся по потайной лестнице и только успел закрыть гобелен, как в коридоре появилась Лаванда Браун. Вот моё оружие, с помощью которого я смогу нанести серьёзный урон сердцу Гермионы. Хотя, какое там сердце? Холодное, каменное, недоступное чувствам нормального человека. Во всяком случае, я приступаю к реализации плана.

Я смотрел на подошедшую Лаванду и, улыбнувшись, сказал:

– Привет! Почему ты не на празднике?

– Привет, – она захлопала ресницами. Никогда не понимал эту девичью привычку, но сейчас она мне показалась настолько милой, что моя улыбка стала ещё шире. – Пошла искать тебя, в гостиной все веселятся. Где ты пропадал?

– Мне нужно было ненадолго отлучиться. Ну, что, пошли? – я протянул руку.

– Идем, – весело сказала Лаванда и схватила мою ладонь. – Рон, – она произнесла моё имя с нежностью, какую я никогда не получал от Гермионы, – понимаешь, кажется, ты мне нравишься.

Я остановился, как вкопанный. Мои догадки подтвердились. Несказанно обрадовавшись от этого, я ответил:

– Лаванда, ты мне тоже.

В следующий миг девушка повисла у меня на шее и принялась обнимать. Я принялся обнимать в ответ, чувствуя, что сердце наполняется радостью от прикосновений тела Лаванды к моему. Мы прервали объятие, и девушка очень внимательно на меня посмотрела. Тут же выражение её лица изменилось на удивленное. Чёрт, наверное, у меня всё ещё видны мокрые дорожки слёз.

– Ты ревел? – спросила Лаванда. Точно, так и есть.

– Нет, – коротко ответил я.

– Рон, мы только что признались друг другу в чувствах, и ты моментально начинаешь лгать мне, – серьезно сказала она.

– Ну, ладно, да, я ревел… из-за Гермионы.

– Эта подлая всезнайка чем-то обидела тебя?

Это определение Гермионы из уст Лаванды вызвало у меня желание накричать на неё. Никто, кроме меня, не смеет называть Гермиону всезнайкой, тем более подлой! Странно, я до сих пор стремлюсь защищать Гермиону. Нет, я должен забыть о ней… навсегда.

– Я не хочу разговаривать и вспоминать о ней.

– Хорошо, – сказала Лаванда с видом человека, который услышал то, что хотел. – Теперь ты мой парень, а я твоя девушка, – добавила она, показывая пальцем сначала на меня, потом на себя и слегка приседая. Это мне напомнило Амбридж, которая так же проводила инспекции уроков Хагрида – активно жестикулировала руками. – Поэтому забудь об этой Грейнджер.

– Ты права. Пойдём в гостиную?

– Да.

Мы подошли к портрету Полной Дамы и назвали пароль. В гостиной было настоящее столпотворение – яблоку негде упасть. Несколько человек выплясывали что-то непонятное у камина с флагом Гриффиндора. Гарри разглядеть было сложно. Наверное, опять попал в кольцо окружения братьев Криви. Ладно, с ним я поговорю позже. Сейчас я хочу поесть. Я подошел к столу в центре гостиной и хотел что-то взять, но стол оказался практически пуст. Только несколько кувшинов с соком и остатки печенья. Мерлин, ну почему сегодня все такие голодные, как будто никогда в жизни не ели до этого дня? Лаванда, не отстающая от меня ни на шаг, спросила, беря мою руку:

– Хочешь есть?

– Да, – честно ответил я.

– Пойдем, я тебе дам кое-что.

– Из еды? – спросил я.

– Да, – лукаво ответила Лаванда. Она лжёт, но мне всё равно.

Она отвела в один из углов комнаты и повернулась ко мне. Дальше я не успел опомниться, как её губы оказались на моих. Вот это да! Я не знаю, кто научил так целоваться Лаванду Браун, но это было подобно силе Взрывного заклятия. Через несколько секунд она потребовала, чтобы я открыл рот и впустил её язык. Я подчинился. И тут же моё сознание отключилось, потому что с этого момента я полностью принадлежу Лаванде Браун. Мои руки принялись гладить её спину, и только что-то непонятное мешало мне забраться под мантию, чтобы прикоснуться к её коже. А вот Лаванду, похоже, ничего не беспокоило, и я почувствовал её руки, поднимающие мой свитер. Нет, я не хочу заниматься этим на виду у всей комнаты. Я прервал поцелуй, надеюсь, не слишком грубо и шепотом произнес:

– Если ты хочешь того, о чём я подумал, то давай найдём пустой кабинет.

– Да, – выдохнула она и улыбнулась.

Ей понравилось. Слава Мерлину, она не знает, что опыта у меня в деле поцелуев почти нет. И посвящать её в эту подробность я не собираюсь. Мы направились к выходу, который почему-то закрывался. Значит, не мы одни ищем тишины сегодня. Я пропустил Лаванду вперёд, она хихикнула и вышла. Я следом.

Мы направились по коридору. Двери кабинетов были заперты на защитные заклинания, только одна была чуть приоткрыта. Лаванда засмеялась, видимо, воображая, чем мы сейчас будем заниматься. Ещё больше воодушевившись от мысли, что девушка фантазирует обо мне, и рассмеявшись вместе с ней, я толкнул дверь. Тут же увидел Гарри и Гермиону и остановился. Вот так встреча! Мой друг вместе с этой в пустом кабинете. Правда, ничего такого они не делали, потому что Гарри стоял у двери, а Гермиона сидела на учительском столе, положив правую ногу на левую.

– О, – мои глаза округлились при виде такой картины.

– Ой-ой, – взвизгнула Лаванда и выбежала из кабинета. Нет, зачем ты так сделала? Я не хочу оставаться в одной комнате вместе с Гермионой. Но было поздно. Мы молчали, и я старался избегать взгляда Гермионы. Даже тот факт, что Гермиона ушла с праздника, говорит о том, что план даёт первые результаты. Но против желания не выступишь, что называется. Я бросил быстрый взгляд на неё и увидел, что над её головой кружатся желтые канарейки. А потом повернулся к Гарри и сказал:

– Привет, Гарри! А я всё думал, куда ты запропастился?

Боже мой, я почувствовал в своем голосе стыд, которого здесь быть не должно.

Гермиона спустилась со стола и, подходя ко мне, сказала:

– Напрасно ты заставляешь ждать Лаванду в коридоре. Девушка будет удивляться, куда это ты подевался.

Она прошла мимо, птички по-прежнему порхали над её головой. Фу, она не станет меня заколдовывать. Только я подумал про заклятия, которые могла наложить на меня Гермиона, как услышал у двери:

– Оппуньо! – она нацелила волшебную палочку на меня, и стая канареек кинулась в мою сторону. Они принялись клевать и царапать меня.

– Отвяжитесь! – закричал я, отмахиваясь от них. Однако птички и не думали прекращать своё дело. – Гарри, выручай! – завопил я, когда самая смелая канарейка пробороздила когтями кожу на щеке, едва не выцарапав глаз.

Поттер взмахнул несколько раз палочкой – и птички исчезли. Тут дверь кабинета распахнулась и влетела Лаванда. Она посмотрела на мои окровавленные руки и лицо, на Гарри с волшебной палочкой и спросила:

– Что здесь произошло? – потом подбежала ко мне и принялась целовать мои раны.

– Гарри, уходи отсюда! – крикнул я. Не хочу, чтобы ещё кто-то знал, что я могу плакать из-за девчонки. Друг поспешил ретироваться, захлопнув за собой дверь.

– Это всё она, – я ткнул пальцем в дверь, за которой минутой ранее исчезла Гермиона.

– Опять?! – воскликнула Лаванда. – Ну и, мерзкая тварь, эта Грейнджер!

Да-да, ты права. Мерзкая, отвратительная, злобная. Слов не хватает, чтобы обозвать Гермиону так, как она заслуживает. Я смотрел, как Лаванда целует мои руки, чтобы избавить меня от физической боли. Затем она перебралась к лицу. Всякий раз, как её губы прикасались к ранам, я чувствовал неприятное жжение, но оно не сравниться с горечью, поднимавшейся у меня в груди. И всё-таки стоит признать, что я смог ранить Гермиону. Теперь нужно окончательно добить её пустое сердце, чтобы она страдала от душевной боли так же, как я сейчас страдаю от физической. Последнее слово за мной, Гермиона.

Глава 6. Отомсти мне,

в которой Гермиона платит мне той же монетой.

Лаванда попыталась залечить мои раны, но я отдернул руку. В части медицинских заклинаний я ей не доверяю. Я лучше буду ходить весь в мелких царапинах и кровоточащих ранах, чем меня положат в больничное крыло с переломами костей. Но к мадам Помфри я тоже не побегу – это будет значить, что Гермиона смогла достать меня. Нет, я не доставлю ей такого удовольствия.

Я вышел из кабинета и мрачно осмотрелся. Пустота. Лаванда выскочила следом и воскликнула:

– Я ей покажу! Сегодня эту выскочку ждёт веселая ночь!

– Не надо, – прервал я и обернулся к девушке. – Я сам смогу отомстить ей. Завтра она получит своё.

– Правильно, Рон! – восхищенно произнесла Лаванда и поцеловала меня в губы.

Это был короткий поцелуй, потому что мне сейчас хотелось только одного – уйти в спальню и лечь в кровать. Я отстранился и получил недоуменный взгляд и надутые губки Лаванды.

– Прости, но сейчас я должен обо всём подумать.

Тут же выражение её лица стало серьёзным, а в глазах заблестел огонь.

– Да, милый, я понимаю. Придумай для Грейнджер такое наказание, чтобы она подольше мучалась.

Такая жажда крови напугала бы любого другого, но Лаванда как будто угадала, о чём я хотел поразмышлять. Мы с ней вернулись в гостиную, в которой оставалось лишь несколько старшекурсников. Снова коротко поцеловав девушку в губы, я поднялся к себе. Друзья уже спали, я медленно подошел к своей кровати и сел. Итак, Гермиона вышла на тропу войны, поэтому можно действовать любыми доступными методами. Самое главное нужно показать, что она совершила большую глупость, унизив такого парня, как я. Пусть посмотрит, что у нас с Лавандой всё хорошо, что мы любим друг друга. Если это называется любовью. Пока мы только целовались, и Лаванда сказала, что я ей нравлюсь… но не сказала, что любит меня. Но может, я что-что не так понимаю? Может в представлении Лаванды Браун это и есть любовь? Тогда всё просто шикарно. Правда, я себе любовь воображал по-другому. Для меня любовь – это полное взаимопонимание, при котором не нужны слова, достаточно лишь взгляда или жеста. Такое, какое было у нас с Гермионой. Нет, прекрати думать о ней! Я должен отомстить ей! Как же это можно сделать? Она убежала из гостиной, увидев, что мы с Лавандой целовались в углу. Это факт. Значит, такой способ уже не подходит. Что ещё связывало нас? Подарки на Рождество и дни рождения. Ну, планировщик домашних заданий я оставил дома, а на прошлый мой день рождения она подарила книгу о моей любимой команде по квиддичу, поэтому выбрасывать или сжигать её я не стану. Думай, Рон, что ещё? Ну, конечно, письмо, которое Гермиона прислала летом.

Я достал письмо из чемодана, стоявшего под кроватью и развернул его. Почти каждая фраза теперь наполнилась ложью и пафосом. Это были слова, которые писала девушка, презирающая и использующая меня. Решение, которое принесет мне душевное спокойствие, созрело моментально. Быстрыми шагами я подошёл к окну и распахнул его.

– Не думай, – говорил я себе, разрывая письмо на части.

Пришла пора освободиться от иллюзий прошлого и жить настоящим. Я избавлюсь от всего, что напоминает мне Гермиону. Швырнув порванное письмо в окно, я стал наблюдать, как зимний ветер подхватил клочки пергамента. Нет, никто не должен о нем знать. Я взмахнул палочкой и шепотом произнес:

– Эванеско, – и письмо исчезло в небытие.

Теперь я свободен. Я смогу спокойно жить, смогу встречаться с Лавандой Браун и забыть, что когда-то испытывал какие-то чувства к Гермионе Грейнджер. Прощай, прежняя жизнь. Я даже не стану мстить тебе, Гермиона, потому что с этого момента человека с таким именем для меня не существует. Завтра все болячки заживут, и я, наконец-то, буду жить так, как хочется мне, а не кому-то другому.

Я переоделся в пижаму и лёг в кровать. Сон, который не хотел приходить, пока я думал о всякой ерунде, моментально схватил меня, когда я от неё избавился.

* * *

Утро пятницы не предвещало ничего необычного, если не считать того, что это был последний учебный день в семестре. Рутина, засевшая в моей жизни, как ржавчина в железе, продолжала мне надоедать. Её даже не могла разбавить моя девушка, с которой мы целовались везде, где только можно, разве что ещё Большой Зал не знал о наших отношениях. Правда, вчера Лаванда намекнула, что сегодня меня будет ждать маленький сюрприз. Потом хихикнула, прижав ладоши к губам, и убежала спать. Отметив про себя, что её поведение немного по-идиотски выглядит, я поднялся к себе в комнату. Но, может быть, такова тактика Лаванды Браун. Девушка должна руководствоваться порывами сердца, а не разума, позволяя парню ощущать свою значимость и управлять отношениями. Жаль, что не все девушки такие, как Лаванда.

Уснув с этими мыслями, я надеялся, что мне приснится что-нибудь необычное. Например, я ещё не видел во сне мою девушку, хотя мы встречаемся уже неделю. Но нет. Сегодня я видел лишь человека огромного роста с незнакомым лицом, который взмахом палочки вырвал красивое дерево из земли, рухнувшее затем на землю и разбившееся на миллион осколков. Во ужас, не правда ли?

А утром в гостиной меня ждал обещанный сюрприз – Лаванда встречала меня из спальни и, как только я спустился с последней ступеньки, бросилась ко мне в объятия и поцеловала прямо в губы под взгляды всех присутствующих. Мое сердце подпрыгнуло в груди от мысли, что я уже начинаю привыкать к поцелуям на публике с девушкой, которая хочет встречаться со мной. Симус присвистнул, а кто-то крикнул: «Классно целуешься, Рон!» Жаль, что нас не видит Гермиона. Зато нас увидел Гарри. Собственно говоря, он и прервал наш поцелуй.

– Привет, Рон, привет, Лаванда, – сказал он у меня за спиной. – Завтракать будете?

Лаванда посмотрела на моего друга с некоторой обидой, которая вызвана тем, что я отстранился от девушки, когда подошёл Гарри.

– Я умираю с голоду, – сказал я.

– Рон, мне нужно с тобой поговорить, – сказал друг с серьёзным выражением на лице.

– Только не читай мне нотаций. Лаванда, не жди меня, иди в Большой Зал, я скоро буду, – в голове шевельнулась мысль, что мое поведение не уместно после всего лишь нескольких дней близкого общения с девушкой, но она быстро ушла на задворки сознания.

– Не собираюсь. Я твой друг и очень рад, что ты нашел себе девушку, с которой не стесняешься целоваться на глазах всей гостиной (только не вспоминай случай с Джинни). Но я ещё друг и Гермионе, поэтому хочу сказать, что ты ведешь себя просто глупо…

– Обещал же… – прервал я.

– А это не нотация.

– А что же? Гарри, Гермионе не на что жаловаться, она целовалась с Крамом, а теперь пусть видит, что и со мной кому-то хочется целоваться. Эй, ты куда? – спросил я, увидев, что Гарри свернул в сторону того злополучного секретного прохода, с которого всё и началось.

– Рон, мне приходится так делать, потому что девчонки объявили охоту на Избранного. Они все страшно захотели пойти со мной на вечеринку к Слизнорту.

Я рассмеялся, глядя на друга, который вот-вот может угодить в сети хогвартских девчонок. Как хорошо, что я не приглашен на этот рождественский ужин и что у меня уже есть девушка. Кстати, когда мы вошли в Большой Зал, Лаванда приподнялась на скамье и замахала рукой. Она сидела на том же самом месте, где обычно сидела Гермиона. Рядом с ней с несколько печальным видом сидела Парвати. Похоже, Парвати не рада за подругу, которая нашла свою любовь. Но меня это не касается. Лаванда Браун – умная девушка, которая сама разберется со своими подругами. Окинув взглядом гриффиндорский стол (непонятно зачем я это сделал?), я сел рядом с моей девушкой, и она, не дав мне даже взять вилку в руки, накрыла мои губы своими. Мерлин, с каждым разом у меня получается всё лучше и лучше. Глаза Лаванды горят желанием, когда мы на короткий миг отстраняемся друг от друга, чтобы перевести дыхание и продолжить свое дело. В такие моменты, когда её руки скользят по моей спине, а мои путаются в её роскошных волосах, мне всё равно, что нас сейчас видят преподаватели, что мы, быть может, нарушаем дисциплину. Пусть знают все учителя и ученики Хогвартса, что Рон Уизли нашёл ту единственную и неповторимую девушку, которая любит его всей душой и не боится это демонстрировать.

Правда, я остался без завтрака. После того, как с тарелок исчезла еда, Гарри, я, Лаванда и Парвати встали из-за стола и вместе направились на урок трансфигурации. На прошлом занятии профессор МакГонагалл пообещала нам, что мы приступим к превращениям человека – самому сложному разделу магии. Класс пытался её уговорить отложить это дело на следующий семестр, но потерпел неудачу, поэтому сегодня нас ждёт испытание. Профессор кратко повторила теорию и раздала нам зеркала. Я взглянул на свое отражение и глубоко вздохнул. Ничего не поделаешь, мне, как и всем остальным, нужно поменять цвет бровей. Как всегда оглядев класс перед работой, я взмахнул палочкой и тут же почувствовал, что что-то колючее коснулось моих щек. Боже мой, я наколдовал себе пышные усы, ещё и закрученные кверху. Самое страшное, я не понимаю, как это у меня получилось. Но попытки исправить положение прервал смех Гарри, сидевшего рядом, и этой зазнайки Грейнджер. Она смеялась от души, смотря на меня и показывая пальцем. Стерпеть такое было бы глупостью, и я стал придумывать, как ей отомстить. Конечно, унизить её можно, если показать, как она тянет вверх руку, когда профессор задаст вопрос. Раньше мне эта привычка казалась милой, но теперь она станет ещё одним оружием против Гермионы. Я стал подпрыгивать на стуле, вытягивая руку, и изображать её лицо, когда она так делает. Лаванда, которая сидела по правую руку, и Парвати рассмеялись ещё громче, чем она, я тоже не смог сдержать мстительную улыбку, когда увидел, что в глазах Гермионы заблестели слезы. Она готова сбежать с урока – это ещё одна награда моему уязвленному достоинству. Тут раздался звонок, и Гермиона выскочила из класса, позабыв часть своих вещей. Лаванда снова рассмеялась, глядя ей вслед. Я бросил свои вещи в сумку и хотел сказать Гарри, что подожду его, но увидел, как друг собирает принадлежности, оставленные Гермионой, в охапку и молча выходит из класса. Сейчас побежит утешать её – в этом можно не сомневаться. Ещё друг называется. Мало того, что вместе с Гермионой смеялся надо мной, так ещё и разговаривать со мной не желает, как будто я поступил низко. Я просто больше не позволю Гермионе надо мной издеваться, что она делала последние годы. А если Поттер считает, что она не совершает подлости, кривляясь над моими чувствами, то пусть больше не ноет, что я стал меньше времени разговаривать с ним.

Я попросил профессора удалить мои усы, после чего с победоносным видом вышел из кабинета, держа правую руку на талии Лаванды. Мы смеялись над моей шуткой всю дорогу до гостиной, временами останавливаясь, чтобы прижаться друг к другу губами. Отмучавшись сегодня на трансфигурации, мы получили целый свободный день. Слизнорт отменил сегодняшний урок, заявив, что мы уже прошли весь материал семестра. Но на самом деле ему нужно подготовить кабинет к большой вечеринке, которая состоится сегодня вечером. Вечеринка, на которую я так мечтал попасть, на которой мы с Гермионой были бы главной парой, которая закончилась бы нашим поцелуем и признанием в любви, теперь пусть будет трижды проклята. Гермиона предпочла общество богатеньких деток известных родителей, и пускай. Я найду, чем заняться в последний вечер в школе перед Рождеством.

Мы назвали Полной Даме пароль и хотели войти в гостиную, но тут сзади раздался громкий смех и улюлюканье. Обернувшись, я увидел Пивза, который летел под потолком и что-то выкрикивал. Я остановился, сгораемый от любопытства. Иногда Пивз может быть полезен. Ведь если случилась какая-то неприятность, то Пивз обязательно об этом узнает и станет носиться по школе, разглашая её.

– Пивз, что случилось? – крикнул я, пытаясь привлечь его внимание.

– Обормоттер в Полоумную влюбился! – заливаясь смехом, ответил полтергейст.

– Как? – ахнули мои спутницы.

– Я сам видел, как он приглашал её на вечеринку к профессору Слизнорту, – Пивз спустился вниз, почти касаясь ногами пола. – Сколько романтики, сколько любви! Ты хочешь пойти со мной на вечер к Слизнорту? – передразнил он голос, явно принадлежащий Гарри.

– Не может быть! – сказал я, до конца не приходя в себя.

– Сам в шоке, – ответил Пивз, на короткий миг сменив выражение лица на серьёзное. – Пойду всем расскажу! – крикнул он, взмыл вверх и снова засмеялся. – Обормоттер Полоумную на праздник пригласил! Свежие новости!

Лаванда и Парвати продолжали улыбаться, да и я тоже не смог удерживать смех. Это надо же было такому случиться, что Гарри сошёл с ума и пригласил Полумну Лавгуд на вечеринку, хотя практически все девчонки Хогвартса последние несколько недель пытались добиться его внимания. Бедный Гарри Поттер… Впрочем, мне некогда отвлекаться на любовные дела других, мне нужно думать о себе. Лаванда наверняка ждёт, что я подготовлю какой-нибудь сюрприз в наш последний вечер в этом году, поэтому надо искать варианты. Однако в голову неожиданно полезли воспоминания о моих снах, начиная от того волшебника огромного роста, который вырвал из земли дерево, разбившееся потом, как стекло, и заканчивая зеленым холмом, на котором одиноко стоит до боли знакомый человек и зовёт кого-то по имени. Меня, Рона Уизли. А я не могу взобраться на холм, потому что меня держат невидимые путы в лапах ужасного чудовища. Раньше я объяснял подобные сны, которые, кстати, были довольно редки, тем, что находился под впечатлением от историй, рассказанных Фредом или Джорджем. Но теперь, когда я уже вырос и повидал в жизни вещи страшнее троллей и чудовищ, чем мне объяснить их? Что творится с моей головой? Неужели я скоро сойду с ума?

Моя голова закружилась, когда я смог найти причину своих кошмаров. Гермиона по-прежнему что-то чувствует ко мне. Я сделал ей больно, но удовольствия, которое должно было последовать, не получил. Я всё так же думаю о ней, мечтаю, что у нас будут серьезные отношения и хочу быть с ней каждую минуту своей жизни. Эта мысль пронеслась в голове, как чайка над морем, и сделала первую, но не последнюю, трещину в фундаменте моего стремления обидеть её. Как мне казалось, прочного фундамента.

Через час мы спустились в Большой Зал. Я всю дорогу чувствовал на себе взгляд Лаванды. Она что-то заподозрила, вот только что?

За гриффиндорским столом уже сидел Гарри, накладывая в тарелку еду. Мы подошли к нему, и я спросил:

– Гарри, это правда?

– Что правда?

– Что ты пригласил Полумну на вечеринку Слизнорта?

– Да, – коротко ответил друг.

Я засмеялся.

– Ты мог пригласить любую! – воскликнул я. – А ты выбрал Полоумную Лавгуд!

– Не называй её так, Рон! – сзади раздался укоризненный голос моей младшей сестры. Она проходила мимо нас и остановилась за спиной. – Ты молодец, Гарри, что пригласил её, она так счастлива.

И направилась прочь к своему Дину. Я посмотрел ей вслед, и тут в поле зрения мне попалась Гермиона. Она одиноко сидела в дальнем углу стола и ковырялась в тарелке. Её лицо было слегка покрасневшим, видимо, она действительно плакала после урока трансфигурации. Я не должен смотреть на неё, но не могу оторваться. Всё в ней было таким родным и милым, что я почувствовал угрызения совести. В своем стремлении разорвать наши отношения я переборщил. Не думал я, что месть может уничтожить не только того, на кого она направлена, но и того, кто её претворяет в жизнь. Мне захотелось встать из-за стола, подойти к ней и извиниться.

– Прекрати смотреть на неё! – приказал мой внутренний голос.

– Я не могу, – ответило моё сердце.

Я ещё раз бросил взгляд на Гермиону и остолбенел. Гермиона смотрела вперёд холодным и решительным взглядом, который не сулил ничего хорошего. Мое сердце ушло в пятки, потому что никогда ещё я не видел такую Гермиону. Мое желание подойти к ней моментально погасло, как свеча от порыва ветра.

– Ты мог бы извиниться, – Гарри опять начал читать мораль.

– Ага, чтобы меня опять канарейки заклевали, – ответил я. Гарри, посмотри на Гермиону. Она задумала что-то недоброе, а ты предлагаешь извиняться.

– Зачем ты её передразнивал?

– А чего она смеялась над моими усами? – спросил я на вполне законных основаниях.

– Ну, и я смеялся, в жизни не видел такой дурацкой рожи, – Гарри толкнул меня в плечо и улыбнулся.

Тут к столу подошли Лаванда и Парвати. Странно, а я думал, что мы подходили вместе несколько минут назад. Неужели я стал такой невнимательный? А самое главное, что они делали, пока отсутствовали в Зале? Но я не успел спросить Лаванду об этом, потому что она поцеловала меня в губы, и я опять погрузился с головой в бушующий океан чувств, эмоций и любви. Только сейчас кое-что изменилось. Наш поцелуй быстро превратился из нежного и упоительного в жадный и страстный. Лаванда потребовала впустить свой язык в мой рот, но вместо этого я раздвинул её губы и сам проник в неё. Девушка тут же запустила руки в мои волосы, желая хоть как-то отыграться за свой провал в операции «Впусти меня в свой рот». Я не отставал ни на шаг и принялся гладить её спину. Внутри меня разгорелось желание прикоснуться наконец к её коже, и мои руки поползли вниз, чтобы снять с Лаванды школьную мантию. Время пришло для решительных действий.

Тут я услышал голос, который меньше всего на свете хотел слышать в этот момент. Гермиона подошла к нам и, видимо, улыбаясь, сказала:

– Привет, Парвати. Ты идешь сегодня на вечер к Слизнорту?

Она, что, хочет всех достать с этим рождественским ужином у профессора?

– Никто меня не пригласил. А мне так хотелось пойти, там, наверное, будет просто замечательно. Ты ведь идешь, да?

– Да, я договорилась встретиться с Кормаком в восемь, и мы с ним…

Что она сказала?! Глаза мои, прежде закрытые от удовольствия, распахнулись, я прекратил свой поцелуй со странным звуком, похожим на… Впрочем, мне некогда подбирать определения. Я уставился на Гермиону, а она меня даже не замечала, лишь продолжала улыбаться, смотря на Парвати. Или делала вид, что не замечала.

– … пойдем на вечеринку вместе, – закончила Гермиона свою фразу.

– Кормак? Это который Кормак Маклагген?

– Да, который чуть было (она подчеркнула эти два слова легким движением головы) не стал вратарем команды Гриффиндора.

– Так ты теперь с ним встречаешься? – жажда узнать как можно больше была видна у Парвати невооруженным глазом.

– Ну да, а разве ты не знала? – Гермиона хихикнула, смотря на Парвати сверху вниз.

– Нет, – Парвати аж подпрыгнула на скамье от предвкушения новой сплетни. – Смотри, ты у нас любишь игроков в квиддич. Сначала Крам, теперь Маклагген…

– Я люблю хороших (тот же жест) игроков в квиддич, – пропела Гермиона. – Ну, пока. Мне нужно наряжаться к празднику.

Она помахала Парвати рукой и гордо вышла из Большого Зала. Мерлин всемогущий, дай мне сил пережить всё это. Я отлично понял, что сейчас произошло, но легче от этого мне не стало. Гермиона нашла способ отплатить мне той же монетой, причем способ настолько мерзкий, что я почувствовал себя не просто униженным, а раздавленным. Гермиона уничтожила всё, и теперь у меня ничего нет. Она одним выстрелом убила не двух зайцев, а бесчисленное множество. Двойное оскорбление моего достоинства ещё можно хоть как-то объяснить, но гнусное предательство и измену никак. Она прекрасно понимала, что, раскрывшись во всей красе, поставит точку в нашей борьбе, потому что переплюнуть её я не смогу. Теперь бой окончен абсолютной победой Гермионы, и мне остается только… начать новый. Да, я вступлю в новый поединок с удвоенной силой, и тогда земля задрожит под ногами от моего гнева, которому не будет конца. Иди, Гермиона, развлекайся со своим Маклаггеном в уютном углу кабинета Слизнорта, занимайся с ним, чем хочешь! Пусть он откроет тебе, что в его понимании значит любовь, а я в это время буду тебе мстить! И для этой мести мне понадобится моя девушка.

Я встал из-за стола и подал Лаванде руку. Она улыбнулась, положила свою ладонь в мою и поднялась на ноги. Быстрыми шагами мы вышли из Большого Зала. У мраморной лестницы Лаванда спросила:

– Рон, что ты делаешь?

Мои мысли беспорядочно кружились в голове, но я смог ей ответить:

– Я хочу тебя.

Глаза Лаванды вспыхнули от возбуждения, а на губах появилась широченная улыбка – она знала, что означают эти слова. Мы побежали по ступенькам, а в моей голове появились образы моей любимой фантазии. Я иногда представлял себе, как занимаюсь этим с Гермионой, как мы открываем друг другу все свои секреты, как я стаскиваю одежду с её прекрасного тела, а она с моего. А потом прикасаюсь губами к ней, желая насладиться поцелуем, затем медленно спускаюсь вниз, и вот я уже целую и обнимаю её ноги, а она смеется от нахлынувшего удовольствия. А потом переношу её на кровать, чтобы продолжить своё дело.

Но теперь место Гермионы по праву займет Лаванда, которая никогда не забудет этот вечер. Мы поднялись на восьмой этаж и пошли по главному коридору. В гостиную нам нельзя: там полно народу; в спальню шестикурсников тоже: там могут быть Дин, Невилл или Симус. Поэтому нужно отыскать пустой кабинет, желательно подальше от лестницы. Моё сердце бешено стучало о ребра, а дыхание Лаванды было таким частым и тяжелым, что можно было подумать, что она задыхается. Одна мысль меня беспокоила – а не буду ли я жалеть после случившегося о своем поступке? Ведь мы с Лавандой встречаемся меньше двух недель, а я уже предлагаю ей заняться любовью. Неправильно это, ненормально. Но стоило мне посмотреть в её глаза, как все мои сомнения улетучились. В этих голубых глазах читалась кипучая страсть. Лаванда крепче схватила мою руку и сама потащила меня к открытой двери ближайшего кабинета. Мы влетели в класс и захлопнули за собой дверь.

– Ну, Рон, что ты хочешь сделать?

В сердце разгорелся огонь. Никогда ещё я не чувствовал такого возбуждения. Лаванда, несомненно, более опытна в этом деле, поэтому именно она вогнала меня в жар, а не я её.

– Вот что, – ответил я и прижался к ней губами.

Спиной Лаванда приблизилась к одной из парт, села на неё и обхватила меня сзади ногами. Я оказался плотно прижат к моей девушке, и она воспользовалась этим. Стянув с меня свитер, Лаванда принялась расстегивать пуговицы на моей рубашке. Я не хотел отставать и тоже стал освобождать её тело из оков одежды. Лаванда застонала, когда я снял с неё блузку, оставив лишь белый бюстгальтер. Затем она выгнула шею, разрешая мне прикоснуться к ней губами. Вот о какой девушке мечтает каждый парень. О девушке, которая угадывает твои желания и не боится их исполнять. Руки Лаванды переместились на мой затылок и сильнее прижимали мою голову к её груди. Она хочет, чтобы на её теле остались следы от моих губ. Эта мысль раззадорила меня ещё больше, и я, едва не сломав застежку, снял с Лаванды лифчик. Лаванда засмеялась, когда я принялся целовать её грудь, одновременно сгибая ноги, готовясь опуститься на колени.

Вдруг в моей голове прозвучало:

– Не делай этого! Это не Гермиона, которая заслужила твоих поцелуев! Это Лаванда, у которой одна цель – прыгнуть к тебе в кровать и использовать тебя, как инструмент для ублажения своего тела. Подумай, хочешь ли ты стать таким?

Я выпрямился и, смотря в глаза Лаванды, в которых безошибочно читалось непонимание, сказал:

– Одевайся, мы не будем заниматься этим сегодня.

– Почему? – глаза моей девушки заблестели.

– Я тебе потом объясню, – и выскочил из кабинета, оставив Лаванду в замешательстве.

Ничего не понимая, я подбежал к Полной Даме и назвал пароль. Проход распахнулся, и я вбежал в гостиную. Комната была почти пуста, только несколько второкурсников сидели у камина. А у лестницы, ведущей в спальни, стояла та, ради которой я готов на всё.

– Гермиона! – позвал я громко. Девушка медленно поворачивалась, пока я подходил к ней. – Нам надо поговорить, – Гермиона улыбнулась, а я увидел, что её губы сильно распухли, а на шее красовалось красное пятно – поставленный Кормаком Маклаггеном засос.

Глава 7. Бегство от правды,

в которой я пытаюсь найти выход из сложившейся ситуации, получаю дурацкие подарки и схожу с ума без Гермионы.

Я отшатнулся от этого зрелища и указал на её шею.

– Что это такое у тебя? – спросил я.

– Где? – Гермиона делала вид, что ничего не понимала, но широкая улыбка говорила об обратном. Она продолжает надо мной измываться. А я ещё хотел перед ней извиниться. Не бывать этому!

– На шее.

– А… это, – протянула она. – Просто я позволила Кормаку поцеловать меня в шею. Он просто мастер в этом деле. Ему трудно отказать. Правда, он хотел целовать не только шею, но нас прервал Гарри.

– Завтра я его отблагодарю, – ответил я, смотря на Гермиону со злостью.

– Послушай, а что тебя вдруг так заинтересовало, чем я занимаюсь с любимым человеком.

– С кем? – я продолжал смотреть в её глаза, тайно надеясь найти там опровержение её словам. – Ты не любишь Маклаггена. Ты позвала его на вечеринку, чтобы разозлить меня. Не смей претворяться, я знаю, что это так!

Гермиона рассмеялась.

– Ну, конечно, ты ведь самый умный, – Гермиона подошла ко мне, я сделал шаг назад. – Заметь, Рон, я не спрашиваю, чем ты занимаешься с Лавандой.

– Ты это видишь! – мой голос скоро либо сядет, либо выдаст меня с потрохами.

– Хочешь сказать, что ещё не пытался стащить с неё одежду?

Неужели она знает?

– Нет! – выкрикнул я.

– Не ври! Лаванда не ограничится одними поцелуями! – Гермиона кричала, не обращая внимания на то, что на нас уже смотрят зрители.

– Откуда ты знаешь? Лаванда гораздо лучше тебя, она нежная, великолепная, наконец, она красивая.

– А я, значит, уродина?! – в глазах Гермионы снова заблестели слезы. – Спасибо, Рональд, вот теперь я узнала всё, что ты обо мне думаешь.

Гермиона развернулась и убежала в спальню. Бог мой, что я натворил? Где была моя сдержанность, когда мой язык выдавал эти слова? Я хотел броситься за Гермионой вдогонку, но вспомнил, что выше шестой ступени мне не пробежать. Схватившись за голову, я стал соображать, что делать дальше. Не придумав ничего лучшего, я наорал на второкурсников и выскочил из гостиной.

– Стоило меня беспокоить из-за нескольких минут! – раздался сзади раздраженный голос Полной Дамы, но я уже несся по коридору.

Я чувствовал огромную вину, которая, как камень, давила на сердце, разрушая моё стремление последних дней. Пришла пора признать – я не достоин Гермионы. Она любила меня, а я уничтожил наше будущее. Я последняя скотина, раз позволил моему холодному рассудку затуманить мои настоящие чувства к Гермионе. Гнев и ярость на самого себя горели внутри, как пожар, охвативший деревянную постройку. Мои ноги сами донесли меня до того же кабинета, который я недавно покинул. Там по-прежнему стояла Лаванда, правда, уже одетая.

– Что случилось, Рон? – спросила она, глядя на мое лицо.

Я ничего не ответил, а просто взял ближайший стул и швырнул его в дальнюю стену. Грянувшись об неё, стул развалился. Следующим был его сосед, которого я запустил в классную доску, на которой после столкновения остались вмятины. Лаванда продолжала смотреть на меня, когда я доставал палочку, чтобы с её помощью продолжить громить кабинет.

– Это всё она? – спросила Лаванда, когда я яростным выпадом разбил центральное окно. – Грейнджер тебя довела до такого?

Я коротко кивнул, но в подробности вдаваться не стал. На самом деле, Гермиона виновата лишь в том, что любила такого мерзавца, как я. А вот я натворил неописуемых бед, поэтому и нахожусь сейчас здесь, чтобы придти в норму и попытаться успокоиться.

– Рон, она не стоит твоих страданий, – сказала Лаванда, схватив меня за руку. – Но если хочешь разнести этот кабинет, то пожалуйста. Бей всё, что попадется под руки. Хочешь, я тебе помогу в этом? – она достала волшебную палочку и отправила вдогонку за стулом парту, которая вылетела во второе разбитое окно и скрылась из глаз. В моей голове пронеслась мысль, что внизу могут быть люди, и мебель может угодить кому-то в голову. Я подбежал к окну и посмотрел вниз. Темнота, окутавшая окрестности замка, не позволяла разглядеть землю, тем более с восьмого этажа. К счастью, окна этого кабинета смотрят на север, а студенты не очень любят гулять на северной стороне да ещё поздно вечером.

Волшебная палочка вертелась в моей руке, и остатки мебели поднимались в воздух и врезались в стены кабинета. Постепенно приходя в себя, я, удовлетворенный погромом, стал расхаживать среди разбитых стульев и парт. Теперь к Гермионе мне дорога заказана. Умерла последняя крошечная надежда на то, что нам суждено быть вместе. Теперь у меня есть один путь – отпустить Гермиону и продолжать встречаться с Лавандой. Видимо, я заслужил только такую девушку, а мой прекрасный ангел (так я иногда называл про себя Гермиону) теперь уже никогда не будет рядом. Что ж, такова моя судьба, судьба самого младшего сына в семье, самого нищего человека на свете, самого никчемного друга Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер. Хотя, наверное, наша дружба не выдержит моего бессмысленного натиска и рвения обидеть Гермиону. А за что я хотел её обидеть? Ах, да, за то, что она не верила в мою силу. Какую силу? У меня нет никакой особой силы, ведь я просто жалкий и ничтожный... Даже человеком назвать меня у самого язык не поворачивается. Я паразит, портящий всё вокруг себя. И чувства у меня такие же примитивные и микроскопические. Поэтому я и опустился до разгрома кабинета, который виноват лишь в том, что подвернулся мне под руку. Перевернув ещё одну парту вверх ногами, я опустил палочку и приготовился уходить. Но тут услышал строгий голос у двери:

– Что здесь происходит? – спросила профессор МакГонагалл, гневно смотря на нас с Лавандой и на остатки кабинета.

Теперь я попал по полной программе. Прощай карьера старосты, здравствуйте месячное наказание и потерянные сто очков Гриффиндора. Не меньше, можете мне поверить. Но самое страшное, что я подставил Лаванду под удар. После такого она вряд ли согласится встречаться со мной дальше.

– Я… сейчас… всё объясню, профессор, – начал я, но Лаванда сделала шаг вперед и загородила меня от ярости МакГонагалл.

– Профессор, – Лаванда смотрела прямо в глаза нашему декану, – он ни в чем не виноват. Во всём виновата Гермиона Грейнджер, – тут я хотел накричать на Лаванду, но она сдавила мою руку с такой силой, что я моментально передумал. – Она его оскорбляла прилюдно, и он не смог сдержаться. Это я посоветовала ему выплеснуть ярость на кабинет. Поверьте, это лучше, чем то, что он накинулся б на Гермиону.

– Не могу поверить. Мисс Грейнджер…

Выдуманный рассказ произвел на МакГонагалл сильное впечатление. Не каждый день лучшая ученица за последнюю сотню лет и будущая староста школы оскорбляет того, с кем дружила с первого курса. Если бы я знал, какой эффект возымеет эта ложь, я бы никогда не позволил Лаванде такое говорить.

– Завтра я поговорю с мисс Грейнджер о её поведении. Мистер Уизли, прошу вас успокоиться и не принимать оскорбления близко к сердцу. И хотя я совсем не хочу этого делать, но я накажу мисс Грейнджер, поверьте мне. Да, и последнее: мисс Браун помогите мистеру Уизли привести кабинет в порядок. Я проявлю к вам снисхождение, но впредь знайте, что ничто, повторяю ничто, не даёт ученику право уничтожать школьную мебель.

МакГонагалл вышла, а я смотрел ей вслед и стоял, как истукан. Только через несколько секунд до меня дошёл весь смысл слов профессора – она накажет Гермиону. Вот страшная правда. Но я всё ещё могу не допустить этого. Я выскочил из кабинета, оставив Лаванду с её недоумевающим взглядом, увидел МакГонагалл и крикнул:

– Профессор, подождите!

Декан Гриффиндора остановилась и обернулась. Я подбежал к ней и, задыхаясь скорей от мысли, что у меня не получится её отговорить, чем от физической нагрузки, сказал:

– Умоляю, не наказывайте Гермиону. Она ничего не сделала. Лаванда солгала вам. Это я во всем виноват.

– Как солгала? – спросила профессор.

– Так. Я вам сейчас всё расскажу, – сказал я и начал свою историю с сегодняшнего обеда, упустив, правда, наш разговор после того, как я увидел засос на шее Гермионы и то, чем мы занимались с Лавандой в кабинете до его разгрома. Всё-таки профессор МакГонагалл заслужила моё доверие, лишним доказательством чему стал её взгляд после моего рассказа.

– Будь на моей месте профессор Дамблдор, он бы ничего не сказал, потому что понял бы гораздо больше, чем вы рассчитывали. Но я скажу вам вот что: не думайте, что я не понимаю того, что вы чувствуете, я не понимаю одного – почему вы до сих пор не признались мисс Грейнджер в любви?

– Это безответная любовь, профессор. Я не достоин Гермионы, поэтому мне остается только отойти в сторону.

– Какой же вы дурак, Уизли! Не таите любовь в себе, иначе это может плохо кончиться. В дальнейшем направьте свою энергию в мирное русло и постарайтесь сдерживать эмоции.

– Профессор, вы прекрасно знаете, что это сложно, – сказал я, начиная улыбаться.

– Знаю, ведь вы же Уизли, – она улыбнулась в ответ. Странно, но это прозвучало для меня как комплимент. – Не волнуйтесь, я не стану наказывать мисс Грейнджер, ведь она ничего не совершила. Желаю приятных каникул, и подумайте над моими словами. Я очень хочу, чтобы у вас с Гермионой всё было хорошо.

Она развернулась и пошла по коридору. В моей голове пронеслась забавная мысль: оставить Лаванду одну восстанавливать кабинет, а самому вернуться в гостиную Гриффиндора, подняться в спальню и лечь в кровать и пофантазировать о Гермионе. Ведь у меня осталось право мечтать о ней, не так ли?

– Мистер Уизли, – МакГонагалл остановилась у поворота за угол, – не забудьте помочь мисс Браун убраться в кабинете, всё же именно вы его разгромили.

В нашей школе нельзя о чём-то подумать, все тут же узнают, что у тебя в голове. Я улыбнулся и ответил:

– Да, профессор.

Ничего не поделаешь, придётся подчиниться. Я возвратился в кабинет, где Лаванда уже поставила на место несколько парт. Окна по-прежнему были разбиты, да и классная доска висела с вмятиной.

– Зачем ты побежал за ней? – спросила Лаванда, подходя ко мне.

– Хотел узнать, как она накажет Гермиону, – соврал я.

– И как? – в глазах девушки заплясали недобрые огоньки.

– Не сказала, – я не смог придумать наказание за «преступление» Гермионы, а говорить, что я рассказал профессору правду, недопустимо. Это вызовет возмущение на лице той, с которой, видимо, мне суждено провести остаток своих жалких лет. Никто не посмотрит в мою сторону, а у самого толку не хватит начать новый роман, поэтому я останусь с Лавандой навсегда.

– Успокойся, Рон, – Лаванда подошла вплотную. – Хотя такой ты мне нравишься ещё больше…

– Какой? – прервал я.

– Такой чувственный, серьёзный, обжигающий, – Лаванда дотронулась до моего лица рукой. – Ты прекрасен, когда сердишься. Я давно это заметила, – она поцеловала меня в губы. Ты не знаешь, как прекрасна Гермиона, когда сердится. Как очаровательно поднимаются её брови, как восхитительно горят её глаза, а волосы падают на лицо, и она их убирает изящным движением руки. А как разворачивается на каблуках перед тем, как уйти! Чудо, другим словом не назовешь. Хотя, что я говорю? Гермиона всегда прекрасна, вот только теперь мне даже подойти к ней нельзя, не то, что самому убирать её волосы с лица или целовать её руки.

Я прервал наш поцелуй и сказал:

– Давай продолжать. Нам ещё стекла собирать.

Лаванда опустила голову, не пытаясь скрыть разочарование. Я подошёл к окну, взмахнул палочкой и подумал: «Репаро!» Осколки, лежавшие на полу, вернулись на месте, а через несколько секунд с земли прилетели остальные. В это время Лаванда починила доску. Вроде всё вернулось в норму. Я окинул взглядом кабинет, а затем медленно вышел из него. Лаванда с опущенной головой шла рядом. В молчании мы вернулись в гостиную и разошлись по спальням. Я переодевался в пижаму и лег в кровать. Эта первая ночь, когда я не смог уснуть сразу. Долго ворочался, в голове снова зазвучал голос Гермионы, говоривший о вечеринке Слизнорта, МакГонагалл, который советует признаться Гермионе в любви. Нет, я не могу. Я не достоин её. Я даже пытаться не буду. Я плотно закрыл глаза, и сон, наконец-то, пришёл. Я шёл по проселочной дороге в каком-то рванье. Впереди меня на холме возвышался огромный и красивый замок, не похожий на Хогвартс. По неведомой причине я должен попасть в этот роскошный дворец. Меня там ждут.

Наступило последнее утро в школе в этом семестре. Сегодня я уезжаю домой на каникулы. Там, надеюсь, случится что-нибудь интересное, чтобы я смог отвлечься от своих мыслей. Я даже готов сразиться с Пожирателями, лишь бы перестать думать о Гермионе. Раньше я не мог вообразить, что буду жить без неё. Гермиона – яркий лучик солнца, который теперь светит не для меня. Что ж, придется научиться существовать (жизнью это сложно назвать) вдалеке от неё. Причем, я не имею в виду дальность расстояния, я должен запретить себе мечтать о будущем с ней, которое я разгромил, как несчастный хогвартский кабинет. Никогда у нас ничего не будет. Теперь на свете есть отдельно Гермиона Грейнджер, которая заслужила всего самого лучшего, и отдельно Рон Уизли, который сам виноват в том, что закончит свое существование в одиночестве или в лучшем случае вместе с нелюбимой. Нет больше Рона и Гермионы. Этот простой и очевидный факт душил меня, пока я прощался с Лавандой Браун, которая просто не могла упустить возможность обслюнявить меня ещё раз.

– Я буду скучать без тебя, Бон-Бон, – пропела она, целуя мои губы, а на меня нахлынуло раздражение, вызванное этим глупым прозвищем. Я терпеть не могу всяких там малышей, зайчиков, пупсиков и прочей дряни, придуманной глупыми девчонками, считающими, что их парням нравится, когда их сравнивают с малолетками или кроликами. Но это имя точно займет первое место среди идиотских. С какой стати Лаванда стала меня так называть? Я, что, похож на башенный колокол?

Я хотел сказать об этом Лаванде, но тут заметил, что Гермиона смотрит в нашу сторону. Нельзя чтобы она узнала, что я по-прежнему люблю её, может быть, даже обожаю! Я не хочу обидеть Гермиону ещё раз. Ведь я тебя обожаю, Гермиона! Да, да, да, да!

– Я тоже буду скучать, – сказал я Лаванде. В голове пронеслось воспоминание о дне, когда мы прощались с Гермионой на вокзале. Моё сердце сжалось в груди, ведь Лаванда Браун – последний человек, по которому я буду скучать. А та, без которой моя жизнь превратилась в серое пятно, сегодня не услышит этих слов.

Я посмотрел на Гермиону, и наши взгляды встретились. Я бы всё отдал за возможность посмотреть на себя со стороны. Интересно, что выражает мой взгляд? Наверное, любовь, которая распирает всё мое существо. Эта прекрасная и одновременно ужасная догадка сдавила сердце ещё сильнее. Что же касается глаз Гермионы, то они опять стали моим наваждением. Грусть, наполнившая её карие глаза, медленно убивала меня. Гермиона, умоляю, не смотри так на меня. Гермиона, поверь мне, я лучше выпью стакан Напитка живой смерти, чем отпущу тебя, зная, что ты грустишь обо мне.

Мы стояли и смотрели друг на друга ещё очень долго. Наши глаза сказали всё за нас. Я хочу и готов стоять здесь вечность, смотреть в ставшие родными глаза Гермионы, чтобы целиком передать себя ей. А потом Гермиона отвернулась и пошла в конец поезда. Старосты школы разрешили нам не дежурить, поэтому мы можем сидеть везде, где захотим. Или почти везде. Хорошо, что Гарри захотел рассказать мне кое-что важное, и я смог найти причину не ехать с Лавандой в одном купе.

Я слушал Гарри вполуха и думал. Меня ждёт самое ужасное и паршивое Рождество в моей жизни. Во-первых, Перси так и не помирился с родителями, а это значит, что мама снова будет плакать. Во-вторых, мы с Гермионой серьезно поссорились и вряд ли помиримся когда-нибудь. Она меня ненавидит и правильно делает. Я совершил ужасную ошибку, начав роман с Лавандой. Если честно, романом это назвать сложно, скорей я просто бегаю за ней, как собачка на поводке, а она меня использует как мальчика для поцелуев. Гермиона никогда бы не солгала преподавателю, чтобы избежать наказания. Сейчас низость этого поступка Лаванды стала для меня очевидной. Я вспомнил случай на первом курсе, когда Гермиона обманула МакГонагалл. Это был благородный шаг, на который способен только настоящий друг. Да, тогда просто друг, потом подруга, затем особенная девушка, затем моя возлюбленная, и вот сейчас та, которую я предал. Слава Богу, что Гермиона меня не презирает так, как я сам себя презираю. Сердце гложет сознание того, какое я ничтожество, что я не достоин Гермионы. Я предатель, которому не будет прощения ни на этом свете, ни на том. Не понимаю, что удерживает меня в этом мире? Наверное, мысль, что родители не переживут моей смерти. Тем более, когда Тёмный Лорд вот-вот начнёт действовать. Одно радует, что дома я смогу ещё раз обо всём подумать. И может быть, я найду решение, как мне жить без Гермионы.

* * *

Наступило рождественское утро. Этой ночью, как и все последние, я практически не спал. Ко мне вернулись старые кошмары с участием огромного полчища пауков, которые окружали со всех сторон, а у меня не было даже волшебной палочки. Проснувшись в холодном поту, я посмотрел в окно. За ночь снег почти целиком залепил стекла, отгородив мою комнату и уныние, поселившееся в ней, от мира. Я медленно сел и огляделся. Гарри ворочается на кровати, видимо, ему тоже снятся плохие сны. Хотя его видения, связанные в основном с Темным Лордом, не могут сравниться с моими кошмарами. Ведь Волан-де-Морт, уничтожающий всё вокруг, пустое место по сравнению с моим омерзительным поведением по отношению к Гермионе. Гермиона, молю, почувствуй, что я думаю только о тебе. Ты моё спасение, без тебя я умираю, ведь я люблю тебя, Гермиона.

Я про себя повторял эти слова, пока вставал с постели и подходил к чулку с подарками. Так, посмотрим на нынешний улов. Жилет от мамы, шоколадка от Гарри, набор товаров от Фреда и Джорджа и ещё что-то. Толстая золотая цепочка с большими буквами «Мой любимый» от Лаванды. Мерлин, что за гадость!

– Она наверняка пошутила! – воскликнул я, напрочь забыв, что в доме все спят, а со мной в комнате живет ещё один человек.

Гарри вздрогнул и стал протирать глаза. Я рассматривал цепочку с чувством глубокого отвращения. Лаванда – настоящая дура, раз прислала мне такую дрянь. И совершенно очевидно, что носить я её не стану, мне даже держать цепочку противно.

– Что это? – спросил Гарри.

– Подарок