Рон, ты не спишь? – спросила Гермиона, заглядывая в комнату.

Нет, – ответил я, лежа на кровати.

Гермиона подошла и села на краешек постели.

Ты как? – спросила Гермиона, посмотрев мне в лицо.

Нормально, – тихо ответил я. Я не хочу, чтобы и Гермиона испытывала мой страх. Она и так примчалась сразу же, как начались каникулы, отменив поездку домой к родителям. Более того, не задала ни одного лишнего вопроса, а просто предложила помощь.

Ты врешь, – сказала Гермиона. Я закрыл глаза. Да, я вру. Прости меня.

Гермиона взяла мою руку и нежно погладила ладонь. Тепло заструилось по моему телу, слезы, которые хотели вырваться перед тем, как вошла Гермиона, скрылись, а улыбка наоборот озарила моё лицо. Никогда бы не подумал, что обычное прикосновение к руке может возыметь такой эффект. Мерлин, что я говорю? Это не простое прикосновение, это лекарство, которое успокаивает душу и приносит уверенность в то, что всё будет хорошо.

С тех пор эти особенные прикосновения стали нашим средством, которое способно заставить улыбаться меня или Гермиону вне зависимости от того, где мы находимся или что случилось. Но после того, как я так обошёлся с Гермионой, мне запрещено даже надеяться на то, что её рука окажется в моей. Мечтать и вспоминать – можно, но ждать повторения – нельзя. Боже, как всё запутано. И самое страшное, что я сам во всем виноват. Пытаясь разобраться, что можно, а что нельзя, я перестал участвовать в разговорах, которые велись в семье, начиная с самого приезда. Я даже не утруждал себя размышлениями по поводу реакции моих близких. Мама, которая не могла не заметить того, что я практически не выхожу из дома и запираюсь в комнате, пыталась выяснить, что со мной случилось. Папа, занятый на работе, однако ж успевал поинтересоваться моим состоянием и, получая каждый раз ответ: «Нормально», настороженно смотрел на меня. Билл и Флер наслаждались обществом друг друга и не обращали на меня внимания, а все мои попытки привлечь Флер заканчивались провалом. В этом мире я никого не достоин: ни Гермионы, ни Флер. Хотя, нет. Я достоин Лаванды Браун, глупой, облизывающей меня девчонки.

Но самое странное поведение было у моей сестры и Гарри. Друг ходил иногда мрачнее меня. Может, это вызвано ссорой с министром, а может, чем-то хуже. Мне некогда было над этим задумываться, хотя несколько раз замечал необычный взгляд, которым он смотрел на Джинни. Наверное, Гарри любит мою сестру, но что-то заставляет его сдерживать свои чувства. Я даже готов разрешить им встречаться, только бы Гарри не повторял моих ошибок, но друг не просит об этом. Кстати, у Джинни с Дином перед отъездом произошла ссора, поэтому сестра тоже ходит в смятении. Даже Фред и Джордж не могут её рассмешить.

В общем, как я и предсказал, это Рождество было самым паршивым. Никогда бы не подумал, но я рад, что каникулы закончились.

В этом году Министерство подключило дома волшебников к Сети летучего пороха разового использования. Провожать нас осталась только мама, все остальные ушли на работу. Разревевшись в очередной раз, она дала нам последние наставления, после которых сначала Гарри, затем я отправились в Хогвартс. Появившись в кабинете МакГонагалл, мы подождали Джинни, а потом отправились в башню Гриффиндора. Только мы подошли к портрету Полной Дамы и назвали пароль, который оказался неправильным, как сзади раздался голос Гермионы:

– Гарри! Джинни!

Ага, а меня, значит, здесь вообще нет. Теперь Гермиона меня игнорирует. Прекрасно!

– Я уже часа два как вернулась, выходила навестить Хагрида и Клю… то есть Махаона. Рождество хорошо провели?

– Да, – ответил я, пытаясь хоть как-то привлечь её внимание, – столько всего случилось. Руфус Скрим…

– У меня для тебя кое-что есть, Гарри (попытка с треском провалилась). Да, постой-ка, пароль. Трезвенность.

– Вот именно, – отозвалась Полная Дама.

– Что это с ней? – спросил Гарри.

Ты лучше спроси, что произошло с Гермионой, почему она так себя ведёт?

– Радуйся, что она вообще подошла к тебе, – голос моего сердца был как никогда холоден.

– Не ко мне, а к нам, – ответил разум.

Эта дискуссия продолжалась бы очень долго, если бы я не услышал громкий вопль:

– Бон-Бон! – Лаванда Браун подбежала ко мне и прежде, чем я успел опомниться, накрыла мои губы своими. Но одного поцелуя в губы ей оказалось мало, и Лаванда принялась громко чмокать меня в щеки, нос, лоб, оставляя мокрые следы. Она, что, хочет обслюнявить всё мое лицо? Я не мог этого допустить и сказал:

– Прекрати, – мой голос прозвучал слишком резко, поэтому я добавил: – пожалуйста.

– А что? – недоуменно спросила Лаванда.

Я не хочу, чтобы это видела Гермиона.

– Ну, хорошо, – излишняя услужливость Лаванды Браун заставила бы задуматься любого другого парня, но я в тот момент не обратил на это внимания.

Лаванда взяла меня за руку и повела к креслам, стоявшим вокруг стола в углу. Я опустился в ближайшее, из которого просматривалась вся гостиная. Оглядев комнату, я остановился на Гермионе. Она сидела у камина вместе с Гарри, и они о чём-то разговаривали. Наверное, рассказывает ей о своих подозрениях по поводу Малфоя и Снегга. Гарри уже порядком надоел, доказывая мне, что именно этот белобрысый слизеринец проклял Кэти Белл. Теперь пристает к Гермионе. Мерлин, как же я хочу увести отсюда Гермиону куда-нибудь очень далеко, чтобы там не было ни Гарри, ни Малфоя, ни Снегга, ни тем более Лаванды. Но нет, я должен довольствоваться обществом блондинки, которая называет меня дурацким прозвищем.

– Бон-Бон, почему ты такой грустный? – спросила Лаванда, поглаживая мою ладонь. Странно, приятные ощущения, которые испытывал я, когда Гермиона касалась моей руки, не думали появляться.

Просто я люблю Гермиону, а она меня ненавидит.

– Да так, – ответил я. – Рождество было не слишком веселым… «Потому что со мной не было Гермионы», – закончил я про себя и добавил: – Понимаешь, Перси приходил к нам, и моя мама разревелась.

– А кто такой Перси? – спросила Лаванда.

– Перси – это мой старший брат. В прошлом году он разругался с родителями, потому что не верил в возвращение Волан-де-Морта (Лаванда вздрогнула и прекратила гладить мою руку, а я поспешил убрать её с подлокотника). Мы думали, что после того, как Тёмный Лорд обнаружит себя, Перси попросит прощения у нас, но нет.

Тут я заметил, что Лаванда откровенно скучает, сидя со мной и слушая мой рассказ. Ей ни капельки не интересно, что происходит у меня в семье, чем я живу и дышу, ей просто хочется со мной целоваться.

Гермиона намного лучше этой Лаванды. Она всегда готова помочь, выслушать меня, поддержать в трудную минуту – одному Богу известно, как мне этого всего не хватает.

– Сам виноват, – прозвучал гадкий голос в моей голове.

Мы с Лавандой просидели несколько минут в тишине, которые я провёл, наблюдая за Гермионой. Она всё ещё беседовала с Гарри, причем смеялась. Её смех стал ещё одним моим наказанием. Вот так что-то из награды, которую добиваешься всеми силами, превращается в пытку, которая мучает тебя, выбивая остатки жизненных сил.

– Бон-Бон (хватит меня так называть), а почему ты не надел мой подарок? – поступил ещё один глупый вопрос.

– Прости (за что я извиняюсь?), забыл. К тому же я боялся, что могу потерять его при полёте, и спрятал в сумку, – Боже, что я несу? Любой бы другой человек на месте Лаванды не поверил ни единому слову, но девушка, похоже, даже не усомнилась.

– Хорошо, но завтра надень цепочку, ладно? – сказала Лаванда, улыбаясь.

– Обязательно, – ответил я. Вот только вернусь домой и достану её из мусорной корзины. – Ладно, я пойду спать, – я поднялся на ноги и, не оборачиваясь, поплелся в спальню.

На самом деле, спать мне не хотелось, а хотелось побыть одному.

* * *

Утро началось с приятного сюрприза – на доске объявлений появилось сообщение, что в Хогвартсе будут проходить уроки трансгрессии. Наконец-то я дождался. Я с восьми лет мечтаю научиться трансгрессировать. А уж когда Фред и Джордж получили права, мое желание разгорелось с новой силой, ведь я следующий. Мы с Гарри поспешили поставить свои фамилии. Я увидел Гермиону, которая как раз расписывалась в бланке, и встал за её спиной. Я хотел ей что-то сказать, когда она обернётся, да просто пожелать доброго утра, но тут мои глаза закрыли чьи-то руки.

– Угадай кто, Бон-Бон! – Лаванда запрыгнула мне на спину.

Боже, какая она надоедливая. До ужаса.

– Лаванда, слезь с меня, – сказал я, пытаясь рассоединить её руки.

– Нууу, – протянула Лаванда и спустилась на пол.

Я поднес перо к пергаменту и поставил свое имя под именем Гарри.

– Лаванда, я тороплюсь, – я нырнул в толпу выходивших учеников, которая вынесла меня из гостиной. Я увидел впереди Гермиону и Гарри и догнал их. Только я открыл рот, как Гермиона ускорила шаг и присоединилась к Невиллу. Значит, она продолжает придерживаться своего плана. Мерлин, теперь я потерял возможность даже слово ей сказать, не то, что попросить прощения.

Всё утро мы провели в разговорах о предстоящих уроках, а я всё думал и думал о том, как бы мне отыскать способ привлечь внимание Гермионы. Одно радовало – Гарри, по-видимому, оказался прав, потому что Кормак Маклагген не подошёл к Гермионе ни вчера, ни сегодня. В отличие от Лаванды, которая смогла пристать ко мне два раза за последние несколько часов. Мне нужно от неё избавиться. Почему-то мне кажется, что, порвав все отношения с Лавандой, я помирюсь с Гермионой намного быстрее. Только как это сделать? Главное, посоветоваться не с кем. У Гарри опыта едва ли больше, чем у меня. Фред и Джордж находятся слишком далеко, к тому же я представляю, какой будет их ответ – рухнуть к ногам Гермионы на глазах у Лаванды. Тогда обе проблемы решатся одновременно. Можно, конечно, спросить Джинни, ведь она уже бросала того, с кем встречалась. Но пока я претворяю её план в жизнь, Гермиона может узнать обо всем и неизвестно как отреагировать. С одной стороны, она может обрадоваться. Правда, сразу же кидаться мне на шею и пылко целовать в губы она не станет, но тем не менее… С другой стороны, она может посчитать меня отвратительным партнером, с которым нельзя связывать свою жизнь. Странно, но такое развитие событий мне казалось более вероятным, особенно если вспомнить, что между нами произошло. Гермионе нужен надежный и верный человек, чья любовь будет непоколебима, как каменная стена, а мои чувства всегда зависели от настроения и шатались из стороны в сторону, как садовый гном, которого только что раскрутили и выкинули за ограду.

Нет, к Джинни я тоже не пойду. Придётся всё решать самому, в принципе, как всегда. Нужно как следует подготовиться, чтобы в решающий момент бросить Лаванду и извиниться перед Гермионой. Эти две задачи, стоящие передо мной, были много сложнее учебных занятий или даже самой трансгрессии.

Я стал плохо спать, подолгу ворочаясь в постели. В голову лезли неприятные образы: Лаванда, которая висла на мне, целуя меня с чмокающим звуком, ставшим для меня невыносимым; Гермиона, которая рано уходила спать, не желая и дальше терпеть мое присутствие в гостиной. Чередование двух лиц в голове бесило меня. Я засыпал только под утро, но даже во сне всё продолжалось. Естественно, я стал учиться ещё хуже, хотя дальше, пожалуй, некуда. Я несколько раз засыпал над пергаментом с домашней работой, продолжая видеть запутанные сны, которые превратились в смену моих старых кошмаров. Защита от Темных Искусств, трансфигурация и даже зельеварение, на котором я раньше хотя бы мог рассчитывать на помощь Гермионы, шли вкривь и вкось. И всем моим проблемам виной была Лаванда Браун. Она не упускала случая, чтобы, как она выражалась, «пожелать мне удачи». Более того, она несколько раз спрашивала про свой дурацкий кулон, и мне приходилось нести всякую чушь, опасаясь проговориться. Хотя, если эта безвкусица так дорога Лаванде, то, если я скажу ей, что выбросил цепочку в мусорную корзину, она меня тут же бросит. Но это будет не по-мужски, поэтому я врал в лицо, придумывая каждый раз новые отговорки.

Мерлин, что же мне делать? Неумолимо приближался День святого Валентина – праздник всех влюбленных. Лаванда наверняка хочет, чтобы я сводил её в кафе мадам Паддифут или ещё куда-то. Но у меня нет желания идти с ней даже в Визжащую Хижину, к тому же этот день будет не выходным, поэтому нас за территорию никто не выпустит. Я хотел тактично сказать Лаванде об этом, но всякий раз, как я упоминал праздник, она закрывала мой рот и говорила одну и ту же фразу:

– Молчи, я хочу, чтобы это был сюрприз.

А потом целовала меня в губы. Да уж, это будет настоящий сюрприз. Если честно, я терпеть не могу этот идиотский праздник. Всё началось с нашего второго курса, когда Локонс превратил школу в пристанище садовых гномов, шныряющих по классам и вручающих любовные записки. Но даже не это взбесило меня больше всего, а то, что Гермиона отправила Локонсу поздравительную открытку. Вообще, Локонс стал настоящим кошмаром, и я нисколько его не жалею. Пусть он пропадет в больнице святого Мунго! Хорошо, что Гермиона его быстро забыла. Плохо, что и в этот раз я не смогу отпраздновать День святого Валентина вместе с ней. Опять всё идет не так, как мне хочется.

Февраль принес с собой ледяной дождь и грязь на земле. Снег таял быстро, а сверху падали крупные капли. Серость и сырость – вот такое состояние было на улице изо дня в день. Я по-прежнему не мог избавиться от Лаванды, которая, видимо, решила поставить мировой рекорд – самое большое количество часов в сутки, проведенных в объятиях своего парня. Причем, Лаванда больше не спрашивала, хочу я с ней целоваться или не хочу, она просто висла на моей шее, целовала мои губы, лицо, руки и прижимала меня к себе. Сущий кошмар, если честно. Я скоро буду, как Гарри, который перед Рождеством прятался от хогвартских девчонок, пытающихся напоить его любовным напитком.

Во всей этой суматохе я никак не мог придумать стоящий план, чтобы помириться с Гермионой. Из-за Лаванды мне приходилось делать домашние задания в одиночестве, потому что Гермиона и Гарри уходили спать рано. Гермиона и так терпела моё присутствие в гостиной, хотя выбор у неё был невелик: либо сидеть у камина, греясь холодными вечерами, либо идти в библиотеку под надзор мадам Пинс, которая ходила между столами, высматривая того, кто плохо обращается с её любимыми фолиантами.

Мне же выбирать вообще не приходилось: только в библиотеке я мог спокойно, без всяких слюней и громких поцелуев, действовавших на нервы, выполнить домашнее задание.

Сегодняшний день, двенадцатое февраля, не стал исключением. Если это не прекратится, то я скоро стану завсегдатаем библиотеки, совсем, как Гермиона. Я оставил Лаванду в гостиной (пусть тоже подумает немного о домашней работе) и направился в царство мадам Пинс, как называли библиотеку Дин и Симус. Мысли мои, как всегда, были где-то далеко отсюда. Где-то в мире, где есть только я и Гермиона, где мы любим друг друга и где нам никто не мешает. Я подошёл к библиотеке и хотел взяться за ручку, как дверь открылась, и оттуда вышла Гермиона. Мы оба одновременно замерли и уставились друг на друга. Минуты шли, я смотрел в глаза Гермионы, а моя совесть скребла сердце, как кошка мебель. Её глаза цвета шоколада из «Сладкого королевства», видимо, недавно встречались со слезами. До сих пор блестят. Бог мой, что же мне теперь делать? Может, спрыгнуть с Астрономической башни, чтобы больше не видеть этих глаз и знать, что всё из-за меня. Гермиона, лучше пытай меня Круциатусом, пока я не стану умолять о смерти, или посади в Азкабан, чтобы ко мне каждый час приходили дементоры и высасывали одно счастливое воспоминание за другим, но не смотри на меня недавно полными слёз глазами. Они стали для меня мучением, от которого я схожу с ума. Я больше не мог выносить это страдание и опустил голову. Истинно, провинившийся ученик пришёл раскаиваться к строгому профессору.

– Не ожидала тебя здесь увидеть, – сказала Гермиона, нарушив наше тягостное молчание.

– Я пришёл делать домашнее задание, – честно ответил я. У меня больше нет сил, чтобы ещё и врать.

– Да, конечно. Не смею задерживать, – она отступила в сторону. Холод в её голосе, которого я не слышал очень давно, ощущался однозначно.

– Гермиона, – тихо сказал я.

– Что-то я не вижу рядом с тобой твою распрекрасную Лаванду. Где ты её потерял? Или она тебя бросила?

– Она в гостиной (пожалуйста, давай не будем говорить о Лаванде). Гермиона, я хочу…

– А вот этим ты меня удивил. Оставлять в одиночестве ту, которая без поцелуев с тобой жить не может, опасно. Неизвестно, что взбредет ей в голову.

– Мне напл…

– А она ещё не требовала, чтобы ты ползал перед ней на коленях и целовал ноги? – спросила Гермиона и сама ответила: – Конечно, нет. Ведь она же такая нежная и воспитанная. Рональд, ты молодец, раз получил такую идеальную девушку, которая не скажет ни единого слова против, которая последует за тобой хоть на край света. Честь тебе и хвала! Поздравляю!

Гермиона кинулась прочь. Толкнув меня в плечо, она побежала по коридору. К счастью, в нем никого не было. Я не хочу, чтобы кто-то посторонний видел слезы Гермионы и знал, что причина этих слез – Рон Уизли.

– Мы оба знаем, что ты так не думаешь! – крикнул я ей вслед. Конечно, это не совсем то, что я хотел сказать Гермионе в самом начале, но её слова сильно задели меня. Да чтоб я, Рональд Билиус Уизли, целовал ноги Лаванды Браун, когда мы с ней обжимаемся, иногда переходя черту… НИКОГДА!!!

Я с силой хлопнул дверью библиотеки так, что стекла в ней задребезжали, когда она закрылась. Черт, сейчас ещё получу нагоняй от мадам Пинс, надо отсюда уходить, как можно скорее. Я развернулся и увидел, что дверь одного кабинета чуть приоткрыта. Нырнув туда, я плотно закрыл её на всякий случай. Теперь мне будет ещё сложнее сконцентрироваться на уроках, но и в гостиную я не вернусь.

Итак, мы с Гермионой снова поругались. И чувствую, в этом году мы не помиримся, потому что мне всё сложнее с ней разговаривать в спокойной обстановке. Она кричит на меня, а я на неё. Просто кошка с собакой.

– Ты неправильно подходишь к делу, – произнес голос в моей голове. – Определи, что сложнее выполнить и отложи решение на потом. Разобравшись с легкой проблемой, можешь приступать к тяжелой.

Легко сказать. Я понимаю, что мои метания между двумя задачами к добру не приведут, но решить, что проще сделать: бросить Лаванду или помириться с Гермионой – я не могу. Я не могу сказать Лаванде: «Прощай», потому что она не дает мне этого сделать. Но я не могу сказать Гермионе: «Прости», потому что этого будет недостаточно, к тому же трудно забыть всё, что она мне наговорила.

* * *

И вот настал День святого Валентина. Проснувшись рано, я быстро переоделся и, не подождав Гарри, отправился на завтрак. Только бы успеть поесть – и бегом на урок. Только там я могу спрятаться от Лаванды, которая сегодня пообещала мне устроить очередной сюрприз и, видимо, ждёт подарка от меня. Но я ей ничего не приготовил. Мерлин, помоги мне!

Утро прошло спокойно. Лаванда не приставала ко мне с поцелуями, как банный лист, правда, намекнула, что я получу своё после занятий. Весь день я провел, как на иголках, с ужасом ожидая вечера. Друзья пытались разрядить обстановку, но у них это плохо получалось. Я вышел с урока Защиты от Темных Искусств последним и медленно поплелся в башню. Гарри не стал меня ждать – получив от Снегга «С» за работу по непростительным заклятиям, он в расстроенных чувствах поспешил удалиться из кабинета. Пусть сам разбирается со своими проблемами! Мне начинает надоедать выражать сочувствие по поводу его плохих отношений со Снеггом. Почему меня никто не жалеет? Ведь мне во сто раз хуже, чем Гарри. Сейчас я иду в руки неизвестности, которую Лаванда Браун называет сюрпризом. Чем не повод для жалости? В сердце горел маленький огонек – вдруг всё обойдётся и я смогу пройти в спальню незамеченным – пока я шёл по коридорам школы.

Если сказать коротко, не обошлось. Как только я появился в проеме, мои глаза закрыли распущенные, блестящие светлые волосы – Лаванда бросилась мне на шею. Неужели она не понимает, что мы перегородили проход и мешаем другим гриффиндорцам? Покрыв моё лицо своей помадой, Лаванда повела меня к креслам у камина, в которых когда-то сидели мы с Гермионой. Пока мы шли, я оглядывал гостиную – фу, никто больше не смотрит в нашу сторону. Лаванда усадила меня в кресло поближе к огню, села ко мне колени и положила руки на плечи.

– Рон, поздравляю тебя с Днем святого Валентина, – сказала она. – Никак не могла придумать, что тебе подарить, и вот решила, что это будет в самый раз, – она достала из кармана золотой браслет. – Ты должен носить его с тем кулоном, который я тебе подарила на Рождество. Я тоже буду носить кулон со словами «Я люблю Рона» и такой же браслет. Дай руку, – последние слова прозвучали для меня излишне требовательно, как приказ.

– Лаванда, послушай меня. Я не могу принять такой подарок. Он, наверное, очень дорого стоит, и все будут спрашивать, откуда у меня деньги на драгоценности. Я и кулон-то не ношу по той же причине. Понимаешь, я не могу тебе делать такие подарки, а встречаться с тобой ради золота я считаю неправильным. Я не хочу, чтобы меня все упрекали в этом.

– Да никто не станет тебя упрекать, глупыш (спасибо за такую высокую оценку). Делать тебе подарки одно удовольствие (ты не догадываешься, какое удовольствие делать подарки Гермионе), и только пусть хоть кто-то заикнётся об этом. Так что, если не хочешь обидеть меня, надень этот браслет завтра вместе с кулоном. Мы с тобой встречаемся уже почти три месяца, пора показать, что наши отношения перешли на другой уровень.

Как же быстро она всё решила!

Лаванда отдала мне браслет, и я спрятал его в карман. Повисло неловкое молчание. Теперь Лаванда ждёт моего подарка.

– Лаванда, буду с тобой предельно откровенен. Я не смог придумать, что подарить тебе. У меня всегда не хватало воображения в этом деле. Тем более в такой день. Я раньше ни с кем не встречался серьёзно, поэтому…

По-моему, она не услышала и половины из моих слов. Судя по всему, до неё дошли только два: «откровенен» и «серьёзно». Девушка влюблена в меня по уши, а я собираюсь бросить её. Ради Гермионы, которая любит тебя всей душой.

– Мне ничего не надо, – ответила Лаванда. – Только ты мне нужен, – она медленно приблизила свои губы к моим и коснулась их. Этот поцелуй окончательно сбил весь расклад, потому что в нем я почувствовал нежность. Впервые за всё время. Боже, я сошёл с ума. Что мне делать?

Глава 8. Подслушанный разговор,

в которой всё встает на свои места, а я понимаю, что жизнь без Гермионы невозможна.

Ура, завтра мой день рождения! Я наконец-то стану совершеннолетним. Наконец-то мне можно будет колдовать вне школы. Прощайте магловская уборка по дому, мытье посуды, резка овощей и прочее. Теперь для всего этого есть волшебная палочка. Мерлин, ждать осталось недолго. Сегодня и завтра будут просто идеальными днями в моей жизни. Более того, завтра выходной, который я жду всю неделю. А неделька-то была та ещё. В понедельник настроение мне испортила Лаванда, которая в очередной раз выказала недовольство по поводу того, что я не надел её кулон и браслет. Вот надо же какая приставучая! Как мне ей объяснить, что я не могу носить эти безделушки на людях – меня же могут засмеять! Пробубнив что-то в ответ, я направился в спальню. Вторник был не лучше. Единственное утешение – это три свободных часа после трансфигурации. Но я их потратил на домашние задания. Интересно, с каких пор меня стала волновать моя учеба? Может, с того времени, как Лаванда превратилась в прилипалу? Среда вообще была сущим кошмаром. Я набрался храбрости, а может, наглости, не знаю, и подошёл к Гарри и Гермионе, которые сидели за столом и делали работу по заклинаниям. Точнее, делал Гарри, а Гермиона просто сидела и разговаривала с ним. Я хотел попросить у Гермионы книгу «Глубины трансфигурации», по которой нам задали сочинение, но, когда я подошёл, Гермиона, не дав мне слова сказать, встала, бросила на меня осуждающий взгляд и ушла наверх в девичью спальню. И только четверг прошел более-менее нормально, да и то только потому, что вечером была тренировка, затянувшаяся допоздна. Когда я вернулся в гостиную, Лаванда уже ушла спать. Правда, Гермиона тоже…

И вот настала пятница, двадцать восьмое февраля. Быстро позавтракав, я вернулся вместе с Гарри в гостиную, потому что у нас сейчас есть свободный час перед зельеварением. Друг предложил заняться Защитой, но я отказался и решил прогуляться по замку в последний день зимы. Странно прозвучит, но мне с некоторых пор нравится гулять по замку в одиночестве. Во-первых, так я спасаюсь от Лаванды, а во-вторых, у меня появляется возможность хорошенько подумать обо всем. Мои таскания за Лавандой не приносят мне ни грамма удовольствия. Я хочу, чтобы рядом была Гермиона и только она. Какой же я тупица! Что мне делать дальше? Как избавиться от Лаванды? Как вернуть Гермиону? Эти три сложнейших вопроса возникли передо мной, но ответы не спешили появляться. В моей голове всё так перемешалось и спуталось, что до конца учебного года мне в этом бардаке не разобраться. А потом… потом неизвестно что может случиться.

– Сколько можно? – услышал я громкий голос из ближайшего кабинета. Я остановился, как вкопанный, потому что узнал этот голос. – Иди и поговори с ним начистоту! – кричала Парвати.

Любопытство взяло верх, я подошёл к двери и наклонился к замочной скважине. Парвати стояла около парты у окна, а Лаванда сидела на подоконнике.

– По-моему, он не хочет больше встречаться со мной.

– С чего ты взяла? – Парвати говорила на повышенных тонах, такой я не видел её никогда. Лаванда, наоборот, сидела, понурив голову, как будто пришла признаваться в преступлении.

– Он не носит мои подарки, не рассказывает о своих планах насчёт нас.

– А ты спрашиваешь? Если мне не изменяет память, то вы только целуетесь.

– Да, но всё это как-то ненормально. Мне всё время кажется, что он думает о ком-то другом.

– Не догадываешься, о ком?

– О своей Грейнджер. И она хороша. Не может уйти из гостиной, когда там мы, и Бон-Бон смотрит только на неё.

– Лаванда, послушай меня. Ты с самого начала была обречена на провал. Я до сих пор не понимаю, зачем ты это начала.

Что начала?

– Надо. Я хотела, чтобы эта всезнайка наконец-то поняла, что ей никогда не получить такого парня, как Рон. Помнишь наш разговор перед входом в Большой Зал, когда Рон не заметил моего отсутствия?

– Это когда ты мне сказала, что хочешь прыгнуть к нему в постель? – спросила Парвати, зачем-то указав пальцем в пол.

– Ну да, – ответила Лаванда, улыбаясь. – Так вот, тогда я устроила ему проверку, а он не прошёл её. Когда Грейнджер сказала, что пойдет на вечеринку Слизнорта с Маклаггеном, Бон-Бон захотел поиграть со мной (она, что, намеренно не называет вещи своими именами?), но потом передумал.

Я сидел перед дверью, как громом пораженный. Что всё это значит?

– Но Рон любит Гермиону, как ты не понимаешь!

– Когда-то, может, и любил, но теперь он мой.

Ты глубоко ошибаешься, причем в обоих случаях! Я и сейчас люблю Гермиону, а твоим я никогда не буду!

– Ты только что сказала, что он больше не интересуется тобой, не рассказывает о своих планах, – сказала Парвати, попав, видимо, в самую суть.

– Это дело кратковременное. Завтра у него день рождения, и я намереваюсь сделать ему такой сюрприз, что он сразу забудет про свою грязнокровку. Я покажу ему истинную красоту, – сказала Лаванда, сжав свою грудь в руках.

– Ты хочешь раздеться догола перед ним?

– Почему бы и нет? – Лаванда посмотрела на подругу как на ненормальную. – Увидев меня абсолютно голой, он тут же рухнет к моим ногам и никогда не захочет подниматься.

НИ ЗА ЧТО!!!

Я ворвался в кабинет и закричал, тыча пальцем в Лаванду:

– Что ты сказала? Повтори!

Лаванда вскрикнула, а Парвати едва не упала на пол.

– Бон-Бон… – промямлила Лаванда.

– Хватит меня называть этим глупым прозвищем!

– Прости меня…

– Как ты посмела?! – я готов наорать на Лаванду, даже в присутствии Парвати. – Что это такое?!

– Я сейчас всё объясню…

– Ничего не хочу слышать! – я выскочил из кабинета и побежал по коридору.

– Рон, подожди! – крикнула сзади Лаванда.

– Убирайся с глаз! – я на миг остановился.

– Ладно, я уйду, но подумай, будет ли тебе лучше одному?

– Будет, ты только ответь: почему я? – я обернулся к ней.

– Ты мне на самом деле нравишься. Я хотела, чтобы ты обратил на меня внимание, но ты смотрел только на Гермиону. Когда вы поругались, я поняла, что настал мой час. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. А она не может подарить тебе истинную любовь и радость.

– Ты ошибаешься. Гермиона любила меня…

– Вот именно, что любила, – перебила Лаванда. – А я люблю сейчас.

– Нет, ты просто издеваешься надо мной и Гермионой. Если бы ты знала, из-за чего мы с ней поссорились… (я не должен говорить ей об этом) но тебе не положено это знать. Уходи, я не хочу больше тебя видеть!

Лаванда залилась слезами, но продолжала стоять на месте.

– Не прогоняй меня, Рон, – взмолилась Лаванда, протянув ко мне руки.

– Тогда уйду я, – я зашагал обратно в гостиную.

Мерлин, почему я такой невезучий? Почему я, поддавшись своим глупым предрассудкам, поругался с самым дорогим для меня человеком на свете? Почему потом я встретил ту, которая вообще не знает, что такое любовь? Лаванда просто хотела посмотреть на слёзы Гермионы. Боже мой, я не представляю, как Гермиона жила с этой дурой четыре месяца наших… даже слово подходящее подобрать не могу. Точно, что не отношений. Мне противна сама мысль, что это называется отношениями. Как моя любимая Гермиона каждый вечер слушала одно и то же: а Бон-Бон вот это, а Бон-Бон вот то? На что я обрёк ту, ради которой готов на всё? Боже, почему я не умер тогда в Министерстве магии, когда меня едва не задушили мозги? Всё бы стало простым и понятным: я бы отправился на кладбище, а Гермиона бы нашла себе того, кто её достоин. А теперь мы с ней будем оба несчастны.

Чтобы не повторилась история с хогвартским кабинетом, я вернулся в гостиную, закинул сумку через плечо и вместе с Гарри отправился на зельеварение. Друг спросил, что у меня произошло, но я не стал рассказывать ему о подслушанном разговоре и просто ответил, что очень устал – конец недели всё-таки. После занятий я не пошёл на ужин, потому что кусок в горло не лез, а сразу направился в спальню. Домашнюю работу я сделаю в воскресенье, а сейчас хочу просто проваляться в кровати весь вечер и ночь. Мерлин, почему в мире столько несправедливости? Я ненавижу бедность. Почему я не родился в семье Малфоев? Тогда бы я купался в ваннах золота, получал бы лучшие метлы в мире, жил бы во дворце с прислугой. Наконец, девчонки бы висли на мне толпами, и я мог бы выбрать любую. Тогда ты не встретил бы Гермиону. Верно, если бы я носил фамилию Малфой, то я никогда бы не познакомился с Гермионой Грейнджер, самой замечательной девушкой в мире. Я ненавижу Тёмного Лорда, из-за которого рушатся семьи. Он убивает людей просто так, для удовольствия. Если бы он пришел в больницу святого Мунго на обследование, то сразу бы попал туда с диагнозом – сумасшедший. Почему я не родился маглом где-то в русской деревне, чтобы никогда не знать имя Тома Реддла? Тогда ты не встретил бы Гермиону. Снова верно, будь я русским маглом, я бы не полюбил Гермиону Грейнджер, просто потому, что не знал бы такую восхитительную девушку. Я ненавижу самого себя. После всего, что я натворил, уж лучше бы я вообще не рождался. Имя Рона Уизли стало бы пустым звуком. Все бы были счастливы, потому что я бы не портил всем жизнь. Тогда ты не встретил бы Гермиону. Трижды верно, если бы я не появился на свет, то я никогда бы не увидел её очаровательных карих глаз, не смог прикасаться к её нежным рукам, не услышал её мелодичного голоса. Я не могу и не умею жить без всего этого. С тех пор, как мы поссорились, я чахну, как растение, которое не поливают. Я задыхаюсь и умираю без тебя, Гермиона. Последние месяцы моё сердце медленно съедает тяжесть моих проступков. Моей душе становиться всё хуже и хуже, потому что она и я вместе с ней – мы остались без тебя, Гермиона. Если бы меня не спасали каждый день мысли о тебе, то я бы давно превратился в инфернала. Но так больше продолжаться не может, я должен собраться и отдать себя на милость Гермионы. Завтра же пойду и извинюсь перед ней. Хватит издеваться над её и моими чувствами! Завтра… завтра…

Гарри бросил какой-то сверток в общую гору, которая возникла на моей кровати. Кто-то доставил ночью сюда мои подарки. Наверное, домовики.

– Здорово! – я развернул его подарок первым. В свертке оказались кожаные вратарские перчатки черного цвета. – Отлично!

– Да чего там… – произнес Гарри, осматривая Карту Мародеров.

Я развернул следующую коробку – «Расширенный набор прогульщика» от Фреда и Джорджа. Билл и Флер подарили новую бритву с самозатачивающимися лезвиями. Мама с папой по существующей традиции подарили золотые часы со странными символами на ободке.

– Богатый в этом году улов! – сказал я и поднял часы на уровень глаз. – Смотри, что подарили мне мама с папой.

Гарри, что, совсем меня не слушает?

– Блеск, – коротко произнес он и снова уткнулся в карту.

Ладно, Бог с ним. Меня ждут подарки! А это что ещё за большая коробочка? В голове зародилась крошечная надежда, что это подарок Гермионы, но на книгу это мало походило. Может, Гермиона тоже подарила мне какой-нибудь набор, который мне пригодится в жизни? Сейчас узнаем. Я поднял коробку с пола (видимо, упала, когда я рылся в горе подарков). Это оказались «Шоколадные котелки». Что ж, конфеты тоже неплохо. Как раз в этот момент у меня заурчало в животе. Надо открыть коробку и съесть парочку. Может, найду записку, где будет указано, от кого эти конфеты. Нет, пусто. Записки нет. Зато целая коллекция разнообразных котелков. С начинкой и без, в черном шоколаде и в белом, с рисунками и гладкие – в общем, каких только нет. Я отправил в рот ближайший от руки котелок и протянул коробку Гарри.

– Хочешь? – неудобно разговаривать с конфетой во рту.

– Нет, спасибо. Знаешь, Малфой опять исчез.

– Куда это он запропастился? – спросил я, засовывая второй котелок в рот. Я встал с кровати, чтобы одеться в мантию. Мне не очень хотелось говорить о Малфое, поэтому я перевел разговор в другое русло. – Слушай, если ты не поторопишься, придётся заниматься трансгрессией на пустой желудок… Хотя, может, так оно и лучше будет.

Я съел третью конфету, четвертую, пятую, и вдруг в желудке стало горячо, как будто я проглотил факел. Я запихал в рот ещё несколько и тут же, почти не разжевав, проглотил. Тепло быстро разлилось по телу, а в голове появился образ прекрасной черноволосой девушки, который моментально перекрыл все остальные. Моя любимая ждёт меня. Я должен идти к ней, но здесь этот Гарри, который не должен последовать за мной.

– Готов? – спросил он меня.

К чему? Моя прекрасная Ромильда, наверное, не догадывается о моем существовании.

– Рон! Завтракать! – этот остановился и обернулся. Конечно, у него всегда одно на уме – как бы скорее набить себе брюхо.

– Я не голоден, – ответил я в надежде, что он уйдёт на свой завтрак.

– Разве ты не сказал?..

– Да ладно, ладно, пойду, – Господи, когда ты отцепишься от меня? – Но есть мне всё равно не хочется.

– Конечно, ты только что полкоробки «Шоколадных котелков» слопал.

Опять он о еде.

– Не в этом дело, – я вздохнул. – Ты не поймешь.

– Что верно, то верно, – он развернулся и направился к двери.

Друг, не оставляй меня одного!

– Гарри! – окликнул я его.

– Что?

– Я этого не вынесу!

– Чего не вынесешь? – Гарри продолжал смотреть на меня недоумевающим взглядом.

– Я всё время думаю о ней!

Друг разинул рот. Боже, как же плохо не быть влюбленным по уши в девушку.

– А почему тебе это мешает позавтракать? – да, тяжелый случай.

– Я думаю, она даже не догадывается о моем существовании.

– Ещё как догадывается. Вы же с ней всё время обнимаетесь, разве нет?

Не понял.

– О ком ты говоришь?

– А ты о ком говоришь?

– О Ромильде Вейн, – произнес я, наслаждаясь звуком этого имени.

Наступила тишина. Гарри смотрел на меня выпученными глазами. Наконец, он выдавил:

– Это шутка такая, да? Ты шутишь…

Разве о таких вещах шутят?

– Я думаю… Гарри, по-моему, я люблю её.

– Ладно. Ладно, повтори это ещё раз, только лицо сделай серьёзное.

А разве у меня несерьёзное лицо?

– Я люблю её, – повторил я.

– Всё это очень смешно и так далее, однако кончай шутить, хорошо?

Ах ты, безмозглая тупица! Ты смеешь издеваться над моей любовью! Я замахнулся посильнее и врезал теперь уже бывшему другу в ухо. А дальше мир вокруг меня перевернулся. Потолок оказался под ногами, а пол – над головой. Мои руки почему-то поднялись вверх, то есть вниз, то есть неважно.

– За что? – завопил Поттер где-то около моих ног.

– Ты оскорбил её, Гарри! Ты сказал, что всё это смешно! – я попытался ещё раз замахнуться, чтобы врезать ему, но руки меня не слушались.

– С ума сойти! Да что на тебя…

Но он не договорил. Я по-прежнему смотрел на него вверх ногами. Видимо, он снова применил ко мне свое несчастное заклинание Левикорпус.

– Откуда взялись «Шоколадные котелки»? – спросил Гарри, указав на коробку.

– Мне их на день рождения подарили! Я и тебе одну предлагал, помнишь?

– Ты подобрал коробку с пола, так?

Причем здесь это?

– Ну и что? Она просто с кровати свалилась. Отпусти меня!

– Она не свалилась с кровати, понял, тупица? Это мои конфеты, я выложил их из чемодана, когда искал Карту Мародеров. Мне их Ромильда Вейн…

Это имя несколько раз повторилось в моей голове. Ромильда, моя любимая Ромильда. Значит, Гарри знаком с ней. Я попрошу, чтобы он нас познакомил.

– Ромильда? Ты сказал, Ромильда Вейн? Гарри, так ты знаком с ней? Ты можешь меня представить?

– Хорошо, я тебя представлю, – после короткой паузы ответил друг. – Сейчас я спущу тебя вниз, идёт?

Я упал на пол, но тут же поднялся на ноги.

– Она придет сегодня в кабинет Слизнорта.

– Зачем? – спросил я. Действительно, зачем такой умной и прекрасной девушке приходить в субботу утром в кабинет профессора зельеварения?

– Ну, она берет у него дополнительные уроки.

– Так, может, попросить, чтобы он их нам обоим давал?

– Роскошная мысль, – отозвался Гарри.

Мы спустились по лестнице в гостиную и направились к выходу. Там стояла блондинка с большой коробкой, если я не ошибаюсь, её зовут Лаванда Браун. Дурацкое имя.

– Опаздываешь, Бон-Бон (к кому она так обращается, неужели, к Гарри?), – сказала она и протянула коробку мне. – Я принесла тебе подарок на…

– Отвали, – ответил я. – Гарри хочет познакомить меня с Ромильдой Вейн.

И мы направились в кабинет Слизнорта. Я шёл за Гарри и думал о ней. Через несколько минут я увижу её. Мы подошли к двери кабинета, и Гарри несколько раз постучал. Слизнорт открыл дверь, и они о чём-то шепотом заговорили. Нашли время разглагольствовать, я хочу видеть её. Я попытался войти в кабинет, но мне мешал Гарри.

– Рон может наделать глупостей.

Каких ещё глупостей? Я просто хочу признаться Ромильде Вейн в любви.

– Её не видно, Гарри, он её прячет? – спросил я, пытаясь заглянуть в кабинет.

Тут Гарри освободил дорогу, и я наконец-то смог попасть в кабинет и тут же сбил скамейку для ног. Боже, сколько же у Слизнорта ненужной мебели! Чтобы не упасть на глазах Ромильды, я ухватился за плечо Гарри.

– Она этого не видела? – спросил я, озираясь по сторонам.

– Она ещё не пришла, – ответил Гарри.

– Вот и хорошо. Как я выгляжу?

– Очень красиво, – на этот раз ответил Слизнорт. Он протянул мне стакан с какой-то жидкостью. – А теперь выпейте – это средство тонизирует нервы, оно поможет вам сохранить спокойствие при её появлении.

То, что нужно!

– Отлично! – я выхватил стакан и залпом осушил его.

Через секунду в животе появилась неприятное ощущение – мне снова захотелось есть. В глазах потемнело, а голова закружилась. Где я? И что здесь делают Гарри и Слизнорт?

– Ну что, опять в здравой памяти? – улыбаясь, спросил Гарри, а Слизнорт хохотнул. – Огромное спасибо, профессор.

О чем друг говорит? Что произошло? Я упал в ближайшее кресло, чтобы не рухнуть в обморок. Что я делаю в кабинете Слизнорта? У меня же сегодня день рождения, и мне нужно идти извиняться перед Гермионой.

– Нуте-с, – сказал Слизнорт, вручая мне бокал с медовухой. Сухость во рту заставила прикоснуться к бокалу губами, не дожидаясь Гарри и профессора. Я выпил вино, и тут же почувствовал, как все внутренности скрутило в жгут. Горло словно сдавили тиски, в голове замелькали смутные картины, руки затряслись, кости заломило, а во рту я ощутил приторный вкус. Я стал задыхаться. Я открыл рот, и тут же почувствовал, что по подбородку потекло нечто, напоминающее мыльную пену. Я попытался опустить глаза вниз, но не смог. Потом кто-то зажал мой рот рукой, а в мое горло провалилось что-то твердое, похожее на камень. Он пролетел в желудок, и последнее, что я запомнил и почувствовал, был страх оттого, что всё мое тело проваливалось в кромешную тьму.

Глава 9. Удивительный сон,

в которой я попадаю в волшебную страну, и мы с Гермионой миримся.

Я шёл по проселочной дороге где-то очень далеко от Хогвартса. На небе ярко светило солнце, и земля под ногами была теплая-теплая. Где-то совсем близко журчал ручей, чья музыка разливалась по окрестностям, даря мне спокойствие и уверенность. На мне была штопанная-перештопанная мантия серого цвета. Ноги втиснуты в башмаки, чья подошва уже просила каши. В общем, наряд как раз подходил для сбора милостыни. Не хватало только кружки. Но не могу же я, Рон Уизли, чистокровный волшебник древнейшего рода, клянчить подаяние, как последний бродяга! Что-то здесь не так.

Пока я размышлял над этим, ноги сами принесли меня к развилке на пути. Теперь предстояло решить, куда мне направиться. Слева, чуть вдалеке от дороги рос густой лес, напомнивший мне Запретный, только без странных деревьев, справа одиноко стоял деревянный дом, на крыльце которого сидела женщина и вязала какую-то одежду. А впереди дорога поднималась на холм, на котором возвышался великолепный замок с большими и маленькими башенками, окруженный каменной стеной и огромными воротами. Вот именно туда я и держу свой путь. Там все ждут только меня. Сердце в моей груди замерло от этой мысли и от грандиозного вида роскошного замка. Интересно, кому он принадлежит? Тут я заметил, что женщина бросила вязать и стала подходить ко мне. Шла медленно, но не боязливо, а я подумал, что уже где-то встречал её. Женщина была очень красивой: добрые глаза, рыжие волосы, нос, похожий на мой, в меру упитанный живот – это была моя мать.

– Мама! – воскликнул я, когда она подошла совсем близко, и хотел обнять, но мама достала волшебную палочку и направила её на меня.

– Не приближайтесь, – сказала она. – Иначе заколдую.

Я удивленно смотрел на маму, которая не хотела узнавать собственного сына.

– Ты меня не узнаешь? – спросил я, с опаской глядя на палочку. Моя же куда-то исчезла из дырявых карманов моей «мантии».

– А с какой стати я должна вас узнавать? – вопросом на вопрос ответила мама.

Я решил, что если начну ей все рассказывать, то могу до утра не закончить, а мне вдруг срочно понадобилось попасть в замок на холме.

– Простите, я ошибся. Я спутал вас со своей мамой.

– Бедненький, – мама опустила палочку, подошла ко мне вплотную и обняла.

Странное поведение матери всё ещё не укладывалось в голове, но я перевёл разговор в другое русло:

– Вы не знаете, кому принадлежит этот дворец?

– Конечно, знаю. Самой королеве, – мама подняла вверх указательный палец. – А я работаю поваром на кухне. Ой, Боже, мне пора идти готовить обед. Королева уехала, но обещала к обеду вернуться. Плохо мне будет, если я опоздаю.

Тут мы услышали топот лошадей и звон колокольчиков. Моя мама охнула и рухнула на колени. Я удивленно смотрел то на неё, то на дорогу, по которой сейчас скачут лошади.

– Королева едет, – раздался тихий мамин голос.

Только через секунду я понял, что тоже должен преклонить колени перед её величеством. Я опустился на землю рядом с мамой и стал смотреть туда, откуда пришёл сам и откуда доносился звон колокольчиков. Впереди показались три белоснежных лошади, за которыми ехала карета, роскошней которой я ещё не видел. Её большие окна наполовину покрывал резной рисунок, стены снаружи были обиты бордовым бархатом, сверху стоял сундук, покрытый драгоценными камнями, а колеса, как я увидел, присмотревшись, имели серебряные спицы. Колокольчики, громко звенящие и оповещающие о том, что едет королева, висели прямо над головой кучера, поддерживаемые чьей-то магией.

Когда карета приблизилась к развилке, моя мама упала ниц, касаясь головой земли. Я не стал так делать, потому что мне захотелось взглянуть на королеву, хоть я и знал, что шансов у меня почти нет. Вдруг карета остановилась, и моё сердце замерло в ожидании. Королева заметила меня и тоже хочет познакомиться. Безумная мысль, особенно если учесть, что я выгляжу, как бродяга. Разве королева захочет разговаривать с таким человеком, как я. Тут я услышал тихие всхлипы, которая издавала моя мама, и понял, что её величество заметила своего повара. Тоже дикая мысль, но всё же она немного лучше первой.

Пока я обдумывал, с какой целью карета остановилась, кучер слез на землю, подошёл к дверце и распахнул её. Из кареты вышла молодая девушка в роскошной темно-синей мантии и белых туфлях на каблуке. На открытой шее висело потрясающее жемчужное ожерелье, а на голове красовалась золотая корона. Но больше всего мой взор притянули длинные каштановые волосы и пронзительные карие глаза. По этим двум признакам я безошибочно узнаю ту, которую люблю больше всего на свете. Гермиона. От нахлынувшей на меня радости при виде моей возлюбленной я воскликнул громче, чем при виде собственной матери:

– Гермиона!!!

Мама бросила на меня предостерегающий взгляд, но было поздно. Гермиона услышала моё восклицание и посмотрела на меня. Смотрела долго, как бы соображая, откуда мне известно её имя, а я стоял на коленях и улыбался. Потом Гермиона улыбнулась в ответ с нежностью, по которой я понял, что она-то меня узнала, подбежала ко мне и сказала:

– Рон! Бог мой, прошу, немедленно встань, – я поспешил выполнить указание, а затем оказался в объятиях Гермионы. Она не испугалась моей одежды и гладила мою спину, по которой поползли мурашки. Прошла, наверное, целая вечность, прежде, чем мы прекратили обниматься. Гермиона осмотрела меня и спросила: – Что на тебе за лохмотья? – Сам не знаю, – ответил я.

– Сейчас исправим, – Гермиона взмахнула палочкой, и тут же на мне появился парадный костюм с золотой лентой на груди, черные блестящие туфли сверкали на солнце, а за спиной колыхались полы накидки. – Другое дело.

– Спасибо, Гермиона, – я припал к её руке.

– Молли, – Гермиона посмотрела сверху вниз на мою маму. – Скорее отправляйся на кухню и приготовь самый шикарный обед из всех.

– Да, моя королева, – мне стало немного не по себе, когда мама так подобострастно обратилась к Гермионе, но улыбка моей любимой прогнала эту мысль прочь. Теперь Гермиона рядом со мной, и ничто не способно нас разлучить.

– А мне нужно сделать ещё одно дело. Экспекто Патронум! – Гермиона взмахнула палочкой, из которой появилась сверкающая выдра. – Приготовьте Большой Зал, – сказала Гермиона, и выдра поплыла к дворцу.

– Потрясающе, – сказал я с благоговением, и Гермиона улыбнулась.

Мы с Гермионой отправились обратно в карету. Кучер уже ждал нас у двери и распахнул её с низким поклоном, адресованным не только Гермионе, но и мне. Забравшись внутрь, я восхитился тем, как она была сделана. Диваны мягкие-мягкие, хоть спи на них, с подлокотниками, покрытыми золотом, а стены, пол и потолок обиты бархатом малинового цвета. Дух захватывает от одного вида этой роскоши! Да, Гермиона заслужила такое богатство, а вот я чем удостоен такой чести? За какие заслуги я оказался рядом с Гермионой, которая была королевой в этой волшебной стране?

Гермиона села напротив, и наши взгляды встретились. Я любовался ею, как будто у меня больше не будет возможности увидеть её. Нет, теперь мы никогда не расстанемся. Я готов навсегда остаться здесь, во дворце Гермионы, где меня никто не знает, а родная мать считает чужим. Пусть. Мне никто не нужен, кроме Гермионы. Я люблю только её, а остальное – пустяк, мелочь. Сейчас меня не беспокоит даже боль в животе, которую я почувствовал в кабинете Слизнорта после того, как выпил бокал медовухи. А может, это была вовсе не медовуха? Неважно.

Карета замедлила ход и через несколько секунд остановилась. Неужели мы так быстро подъехали к дворцу? Я выглянул в окошко и обомлел. Дворец Гермионы был не просто большим, он был огромный. Около золотых дверей стояли две мраморные скульптуры львов, охраняющие вход. Большие и маленькие окна делили белокаменную стену на части, как мозаику. Крышу невозможно было разглядеть из кареты, таких высот достигали башни замка! Дух захватывает, и не хватает слов, чтобы описать великолепие дворца! Роскошный – самое подходящее определение. Пока я восхищался про себя этим произведением искусства, дверца кареты открылась, и Гермиона вышла на улицу. Ей под ноги тут же постелили бордовый ковер, по которому она сейчас шла, приветствуя своих подданных.

– Рон, – окликнула меня Гермиона. – Идем, покажу тебе замок.

– Конечно, – я поспешил за Гермионой. Окружающие люди приветствовали свою королеву, а я пытался разглядеть в толпе знакомые лица. И нашёл. В первом ряду стояли Невилл, Дин, Симус, Эрни и другие ученики Хогвартса. Не хватало только Гарри. – Гермиона, я хочу с тобой поговорить, – сказал я тихим голосом так, чтобы меня слышала только она.

Я должен признаться ей хотя бы во сне. Ведь я сплю, потому что не мог же я трансгрессировать из Хогвартса и попасть в эту волшебную страну. Это невозможно, я точно знаю, потому что Гермиона не уставала это повторять в течение пяти лет.

Двери дворца распахнулись, и мы с Гермионой вошли внутрь. Вестибюль мне напомнил школьный, только здесь всё сверкало золотом, а на стене напротив дверей висел огромный герб Гриффиндора. А под ним большими красными буквами на белой ленте написаны слова: «Смелость, Храбрость, Отвага, Честь».

– Гермиона, – сказал я, наслаждаясь её именем. – Я хочу тебе сказать…

– Ваше величество, – прозвучал справа громкий голос. Я повернулся и увидел Гарри Поттера собственной персоной. Он подошёл к нам и преклонил колено перед Гермионой.

– Гарри, что случилось?

– Я подготовил Большой Зал.

– Благодарю. Гарри, найди Джинни, пусть приготовит покои для сэра Рона.

Не знаю, что больше удивило меня: то, что и Джинни служит у Гермионы, или то, что я получил звание сэра, хотя недавно был одет, как бродяга.

Гарри поднялся и направился в ту же сторону, откуда пришёл, а мы с Гермионой направились в противоположную. Я молчал, в голове подбирая подходящие слова и пытаясь представить, как я их буду говорить. Мимо нас пробежали близнецы с рыжими волосами – Фред и Джордж. Из их палочек вылетали разноцветные вспышки, соединяясь в воздухе и превращаясь в фейерверки, которые моментально взрывались.

– Да здравствует королева Гермиона! – хором крикнули близнецы, скрываясь за углом.

Гермиона улыбнулась, да и я не смог сдержать смех.

– Это мои фокусники.

– Ясно, – я стараюсь больше не удивляться от происходящего.

Мы свернули направо, и я увидел совсем молодую девушку, которая взмахами волшебной палочки приказывала каким-то тряпкам мыть пол. У неё были светлые волосы, которые спадали на плечи и лицо, закрывая его от глаз.

– Лаванда, – чуть повышенным тоном сказала Гермиона, а я узнал эту девушку, – почему не успела вымыть пол до моего возвращения?

– Простите, Ваше величество, – Лаванда присела в реверансе.

Гермиона строго посмотрела на неё, но всё же простила Лаванду. Та последний раз взмахнула палочкой, заставив исчезнуть тряпки, и поспешила скрыться с глаз Гермионы за дверью.

Никогда не подумал бы, что мне приснится, как Лаванда Браун будет мыть полы во дворце Гермионы. Да что такое я выпил в кабинете Слизнорта?

– Что ещё ты мне покажешь? – нетерпение во мне разгоралось всё сильнее.

– Идём в Большой Зал, там я даю бал в твою честь, – Гермиона говорила серьезным тоном, а я почувствовал дрожь в коленях.

Мы шли по коридору, а я не мог отвести глаз от Гермионы. Как же она прекрасна! Во всех отношениях. Может быть, именно поэтому моя фантазия сделала её королевой, пред которой преклоняется даже Гарри Поттер. Гермиона завладела моим сердцем и разумом, и я этому рад. Все мои мысли только о ней, все мои поступки только для неё. Я живу, потому что живет она.

Гермиона остановилась перед большими дверями, ручки которых сверкали золотом, как и всё остальное в этом замке. По бокам стояли два рыцаря в красных мантиях, которые открыли для нас вход в Большой Зал. Мы зашли внутрь, и тут же к нам подлетели двое в лиловых мантиях. Они были до того маленького роста, что я сначала принял их за домовых эльфов, но, приглядевшись, узнал Колина и Дэнниса Криви.

– Что угодно Вашему величеству? – хором спросили они.

– Спасибо, ничего, – ответила Гермиона, и братья опустили головы. – Это мои пажи, Колин и Дэннис, – добавила она, повернувшись ко мне.

Гермиона повела меня к длинному столу, стоящему у дальней стены. Пажи отправились следом, о чем-то шепотом переговариваясь. Гермиона подошла к двум большим мягким креслам и пригласила меня сесть. Я решил блеснуть своим знанием этикета и настоял на том, чтобы Гермиона села первой. Она посмотрела на меня, улыбнулась и опустилась в одно из кресел, а я придвинул его к столу. После того, как все правила приличия были соблюдены, я сел сам. Колин и Дэннис продолжили стоять за спиной Гермионы.

– Возьми меня за руку, – сказала Гермиона и протянула руку.

– Гермиона, – выдохнул я, не веря своим ушам. Я накрыл её ладонь и легонько сжал пальцы. Тепло заструилось по моему телу, а я всё повторял и повторял её имя. Гермиона положила вторую руку на мою, и мы начали забавную игру. На несколько секунд либо моя, либо рука Гермионы оказывалась сверху, покрывая все остальными, а потом мы менялись. Эта простая забава так нас развеселила, что мы забыли обо всем: о том, что на нас смотрят пажи Гермионы; о том, что сейчас на бал будут собираться гости; о том, что Гермиона – королева, а я – рыцарь, и нужно вести себя соответственно. Мы продолжали развлекаться, пока Колин не наклонился к плечу Гермионы и прошептал:

– Ваше величество, гости здесь.

Мерлин, даже во сне я не могу делать то, что хочу. Гермиона прекратила нашу игру и повернулась лицом к гостям. Я сделал то же самое и увидел ещё несколько знакомых лиц.

– Я хочу начать наш пир с тоста, – сказала Гермиона, а я приготовился краснеть, отлично понимая, за кого будет этот тост. – За сэра Рона, моего самого верного рыцаря!

Боже, я не мог и мечтать услышать от Гермионы такие слова! Она назвала меня верным, хотя я предал её там, в реальной жизни. Правда, всё, что произошло в реальности, здесь стало таким несущественным, таким мелочным, что на это не стоит обращать внимание. Вот она, моя жизнь! Одному Мерлину известно, как я хочу видеть этот сон вечно, не покидать этот дворец, быть рыцарем Гермионы, готовым на любой подвиг ради неё.

Тост был поддержан, и пир начался. Я не прислушивался к тому, о чём говорили гости, я просто наслаждался видом Большого Зала и сознанием того, что всё это для меня. И вот, когда пришло время для танцев, случилось кое-что непредвиденное. В Зал ворвался парень огромного роста, одетый так же, как я совсем недавно, то есть в поношенную серую мантию. Я вскочил со стула, несколько человек сделали то же самое, а те, кто сидел ближе всего к нему, даже схватились за сердце.

– Кто ты? – спросил я и сам удивился оттого, что мой голос прозвучал так грозно.

– Не извольте беспокоиться, сэр, – Гарри вышел из-за стола. – Это кузен Лаванды Браун, горничной.

– Что ему надо? – я пригляделся и узнал в парне Кормака Маклаггена. Вот уж не думал, что мне приснится сон с участием этого тролля. Зачем он появился?

Гарри подошёл к Кормаку, нацелил на того палочку и спросил:

– Зачем ты пришёл?

– Я пришёл поговорить с ней, – промямлил Маклагген и показал пальцем на Гермиону.

Тут я не выдержал, достал палочку, которая чудесным образом появилась у меня в кармане, и рассек ею воздух. На щеке Маклаггена вспыхнул рубец, и парень пошатнулся.

– Как ты смеешь так обращаться к королеве? – гнев в моем голосе стал почти осязаем.

– Рон, прошу, успокойся, – Гермиона взяла меня за руку, пытаясь удержать, чтобы я не бросился на Маклаггена и не убил его прямо здесь. – Гарри, уведи его с глаз долой, – приказала Гермиона.

– Слушаюсь, Ваше величество, – Гарри взмахнул палочкой, из которой появились веревки, опутавшие Маклаггена с ног до головы и потащившие его к дверям. Маклагген кричал всю дорогу, только понять было сложно, что именно. Правда, последнее слово я всё-таки смог разобрать: «Грязнокровка». Я рассвирепел больше прежнего и хотел даже перепрыгнуть через стол, чтобы разорвать Маклаггена на части, но Гермиона не дала мне этого сделать. Она поднялась на ноги и со словами «Не позволю» поцеловала меня в губы. Снова меня посетило чувство, что в мире не существует никого, кроме меня и Гермионы. Видимо, так и должно быть. Я заключил Гермиону в объятия, а она медленно поглаживала мою спину. Гермиона отстранилась после того, как я захотел большего и намекнул ей об этом, тихо застонав, и посмотрела мне в глаза. Обнаружив там, по-видимому, то, что желала, Гермиона улыбнулась и позвала меня танцевать. Тут же в центре Зала появилась площадка, на которую уже вышли несколько пар, в том числе Гарри и Джинни.

– Леди и джентльмены! – услышал я магически усиленный мужской голос. Я посмотрел в его сторону и увидел солиста группы «Ведуньи». – Мы хотим исполнить для вас одну песню о любви, ведь любовь побеждает всё на свете, даже смерть.

Мы с Гермионой оказались в самом центре танцевальной площадки. Заиграла вступительная музыка, я положил левую руку на талию Гермионы, а пальцы правой скрестились с пальцами моей любимой. Мы медленно закружились на месте, и я чувствовал взгляды всех присутствующих. Вдруг всё вокруг стало превращаться в расплывчатое пятно, в котором кого-то, кроме Гермионы, разглядеть было невозможно, я только слышал голос певца. Моё сердце билось в волнении, ведь настал подходящий момент, чтобы сказать Гермионе всё, что нужно.

– Гермиона, – позвал я, но она как будто не слышала, наслаждаясь песней и нашим танцем. – Гермиона, – я готов звать, сколько понадобится, потому что прекраснее, чем имя Гермионы, имен не существует. – Гермиона, – повторил я в третий раз и получил нежный взгляд, – я хочу тебе сказать…

– Не надо, я всё знаю.

– Правда?

– Да, Рон, – сказала она. – Я тоже тебя люблю.

Меня бросило в жар, голова закружилась, а сердце застучало ещё сильнее. Боже мой, я сейчас начну прыгать на месте, чтобы хоть как-то выразить свою радость, а потом схвачу Гермиону на руки и стану кружить с ней по Большому Залу! Видимо, моё лицо приобрело глупое выражение, поскольку Гермиона тихо засмеялась и провела свободной рукой по моей щеке. Я наклонил голову набок, чтобы продлить это прикосновение. И хотя я так и не сказал Гермионе три заветных слова, за меня это сделала она. Гермиона любит меня – больше мне ничего не нужно. Не нужно всё золото на свете, не нужен квиддич, потому что теперь моя мечта сбылась.

– Тогда поцелуй меня, – сказал я. Гермиона коротко улыбнулась и исполнила моё желание. Это был нежный, но не робкий поцелуй. Именно так я хочу целоваться с Гермионой всегда, чтобы в голове оставалась одна мысль – о ней, сердце билось в унисон с её сердцем, а руки ласково обнимали спину Гермионы. Каждый поцелуй должен быть таким, при этом быть не похожим на предыдущие. Вот так ранее не выполнимая задача нашла свое решение. Гермиона любит меня. Если бы меня посадили писать строчки, то я бы исписал этими словами не один десяток свитков и не устал. Разве может идти речь об усталости, когда на голову свалилось такое счастье?

Don’t let this moment slip away.

На этот раз я прервал поцелуй, потому что больше не мог справляться с нахлынувшим наслаждением. Губы Гермионы слегка припухли и от этого стали ещё прекраснее. Глаза пронзали меня насквозь, а её щеки покраснели. Да, такой девушкой нужно любоваться, восхищаться и желать находиться рядом с ней каждое мгновение своей жизни. Всё остальное появится само собой. Я от тебя не отойду ни на шаг, Гермиона. Теперь я твой, делай со мной всё, что тебе заблагорассудится.

The answers there

Yeah, just looking at her eyes!

– Рон, что ты делаешь?

– Смотрю в твои глаза, как и говорится в песне.

– И что ты там видишь?

– Я вижу любовь, – с уверенностью сказал я.

– Правильно, – ответила Гермиона. – Закрой глаза, у меня для тебя сюрприз.

Я медленно закрыл глаза. Готовый ко всему, я стал ждать.

– Я тебя люблю, Рон, – услышал я и почувствовал губы Гермионы на своих.

* * *

Я открыл глаза и увидел белый потолок больничного крыла. Чудесный сон закончился. Гермиона сказала, что любит меня, и целовала мои губы…

– Очнулся? – спросила мадам Помфри, подходя к моей постели.

– Что со мной было? – сказал я, пытаясь приподняться и тут же почувствовав, как закружилась голова.

– Отравление, причём двойное. Если бы мистер Поттер не дал вам безоар, вы бы здесь не лежали.

– А где он? – спросил я, осматривая свои руки.

– Ушёл. Уже поздно, ваши друзья и так провели здесь целый день. Ваши родители тоже здесь были, но сейчас, наверное, вернулись домой.

– Ясно, – ответил я и замолчал. Спросить, не спросить – вот какой спор бушевал сейчас в моей голове. Всё-таки мадам Помфри – добрая женщина, которой не чуждо ничто человеческое. Спрошу, ничего ж страшного больше не случится. – Мадам Помфри, а Гермиона была здесь?

– Да, мисс Грейнджер прибежала через несколько минут, как сюда доставили