Глава 8. Рассел любил громко ворчать, работая у себя в кабинете

Рассел любил громко ворчать, работая у себя в кабинете. Звуки его подсчетов и расстроенных восклицаний проникали сквозь стены и доносились вниз в прихожую, где занимались рукоделием Мэй, Каролина и Адди. Мэй и Каролина чинили одежду, в то время как Адди вышивала контур на наволочке.

Они шили долгое время, достаточно долго для того, чтобы Адди почувствовала дискомфорт от долгого пребывания в одном положении. Она заерзала на стуле и осмотрелась вокруг. Кейд закончил свою домашнюю работу и пошел наверх на ночь, в то время как остальная часть домочадцев уже креко спала. Было так тихо в комнате, слишком тихо для душевного покойствия Адди. Она обратила свое внимание на наполовину вышитый цветок на наволочке у нее на коленях, но мысли ее блуждали беспокойно. Светлые головы Мэй и Каро были наклонены к их работе. Адди поразило то, как удивительно похожи они были в своей внешней светлости и безмятежности.

Она задавалась вопросом, как они могут выглядеть такими безмятежными, когда в действительности они были не более мирными, чем она сама. Внутри они тоже не были спокойными. Эдди видела и чувствовала горечь Мэй, когда та говорила о жизни, которую могла выбрать давным‑ давно, жизнь так отличающуюся от теперешней. И Каролина была более сложна, чем могло показаться постороннему человеку. Адди слегка тряхнула головой, присматриваясь к Каро и Мэй. Почему им удавалось намного лучше скрывать свои чувства, чем ей?

По крайней мере я действительно могу сказать, что думаю большую часть времени. Чем остальные совсем не могут похвастать. Ни одна женщина здесь ни о чем не думает. Кто придумал правило, что женщины даже предположительно не могут рассердиться, что им допускалось только быть только спокойными и сдержанными? Мужчины так решили. Мужчинам нравилось, что их женщины были едва ли не святыми, в то время как они даже не утруждали себя попытками управлять своим нравом или следить за выражениями. Они могли полностью растоптать других людей и быть столь грубыми и жесткими, как им хотелось, а женщины должны были сглаживать шероховатости и приводить все в порядок снова. Мэй и Каро были прекрасными образцами настоящей женщины девятнадцатого столетия. Хозяйки, примирители.

Я не буду походить на них, – думала Адди капризно. – Я не смогу, даже если бы очень захотела. Это означало бы притворяться все время. А я плохая актриса.

Каролина, однако, играла в преображение. Адди переключила свое внимание исключительно на сестру. Как же все‑ таки различны были ее внутренний и внешний облик. Она выглядела так, будто никогда не говорила и не делала ничего непристойного в своей жизни. Белокурая, безмятежная, бесстрастная…казалось, что Каро унаследовала мало сильной природы ее отца. Она, казалось, была счастлива иметь мужа, не делившего с ней ложе. Несколько недель назад Питер и Каро разошлись по отдельным спальням, используя беременность Каро как предлог. С этого момента Питер спал наверху, безо всякого предвкушения следующей встречи с женой следующим утром за cтолом во время завтрака.

Адди была изумлена отсутствием удивления ко всей этой ситуации со стороны семейства Уорнеров. Все они приняли как должное, что Каролина не имеет потребности в близости с мужчиной, если только это не необходимо для зачатия ребенка. Но Адди знала о связи Каролины с Рейфом Колтоном. Каролина была женщиной из плоти и крови, и у нее была потребность отдавать и получать любовь.

Адди чувствовала жалость к Каролине. Неужели все, что той выпадало на всю ее оставшуюся жизнь – это безжизненный брак и несколько воспоминаний о пережитой страсти? У Адди было чувство, что там, внутри у Каролины все еще пылала любовь к горячему ковбою, который был ее возлюбленным, был отцом ее первенца, человеком, который был убит так же яростно, как и жил. Она сидела здесь и спокойно шила…думала ли она когда‑ нибудь о том, что они разделили? Возможно, она не могла позволить себе этого.

Я никогда не совершу ошибку, подобную той, что допустила она – думала она удивленно. Я бы никогда не смогла променять Бена на кого‑ то другого, независимо от того, правильно это или нет. Я подозреваю, у меня нет для это сил.

Никогда еще Адди не ощущала различия между собой и этими двумя женщинами так остро, как в этот момент. Они уже давно начали играть ту роль, которую, как предполагалось, должны брать на себя женщины. Пожертвовать, отойти на второй план, ставить свои собственные желания позади всех остальных. Терпеть вещи, которые приносят боль, гнуться подобно тростнику на ветру. Это требовало другой силы, совершенно отличающейся от той, которой обладала Адди. Она была воспитана с уважением к своим собственным потребностям, так же, как мужчины уважали свои. Она бы не продержалась долго как мученик. У нее не было того тихого, стального терпения которое позволяло безропотно страдать день за днем.

Дни ее детства прошли, но они все еще были частью ее самой. Живя с Лиа в течении тех лет после войны, она училась работать и экономить каждое пенни, обнаружила, что может вынести многие трудности на своих плечах так долго, как долго она будет свободна в принятии своих собственных решений. И эта свобода никогда не должна быть отнята.

Я не буду идти по жизни, не чувствуя и принадлежа, никогда больше. Я не буду проводить свои дни, надеясь, что они пролетят быстро, чувствуя оцепенение ко всему.

Она слегка подскочила, поскольку почувствовала укол собственной иглы.

– Ай!

– Укололась? – спросила Мэй.

– Да, мама. Я просто не могу сосредоточиться на этом.

– Почему бы тебе не поискать что‑ нибудь почитать?

У Адди не было желания читать, но она кивнула без энтузиазма, откладывая в сторону работу. Она скривилась, потому что заметила, что оставила небольшое кровавое пятно на ткани, это место придется маскировать большим количеством вышивки. Тогда она услышала легкие чарующие переборы гитарных струн, доносящихся снаружи, и ее пульс участился. Бен играл на своей гитаре на ступенях маленького двухкомнатного здания ранчо, в котором он жил, что стало его привычкой, всегда, когда обед заканчивался рано. Мелодия была мягка и маняща.

– Какая прелестная песня, – прокомментировала Каролина, и Адди торопливо встала. Было бесполезно сопротивляться притягательной силе музыки.

– Я иду на прогулку, – пробормотала она и покинула комнату. Все они знали, куда она направлялась.

Мэй окликнула ее сдавленным и низким голосом.

– Не долго, ты слышишь меня?

Тогда заговорила Каро, льстиво и мягко, так как обращалась к Мэй.

– Мама, ты же знаешь, что все, что ты скажешь против него, только сделает ее более решительной. Было бы более мудро промолчать.

– Молодец, старина Каро. – шептала Адди, усмехаясь про себя. Почему многие ее друзья, которых она знала раньше, жаловались на своих старших сестер?

Она вышла наружу и соскочила вниз совсем как ребенок, внезапно став беззаботной. Ее сердце, казалось, забилось радостно, потому что она видела Бена. Лунный свет бросал серебристо‑ синие блики на его темные волосы и освещал длину его ног, потому что он сидел в узком дверном проеме небольшого здания. Одна его нога опиралась на ступень, другая спокойно покоилась, в то время как гитара лежала поверх согнутой в колене ноги. Он улыбнулся, увидев ее, и продолжал подбирать мелодию, глазами ни на минуту не отрываясь от ее тоненькой фигурки. Адди собрала пальцами складки ткани по обеим сторонам ее юбки и шла, размахивая ими, в такт шагам, сама беспечность.

Она подошла ближе, и их взгляды встретились, даря безмолвные обещания.

– Они знают, что ты здесь? – спросил он, кивая в сторону дома.

– Я сказала матери и Каро, что иду на прогулку.

– Это все? Ты не упомянула меня?

– Они знали, что я вышла, чтобы увидеть тебя.

Бэн усмехнулся.

– Тогда это немного скромно, говоря, что ты только идешь на прогулку, не так ли?

Она изобразила обиду, отворачиваясь и направляясь к дому, но притормозила, чтобы бросить через плечо.

– Если тебе неприятна моя компания, то так и скажи.

– Я никогда не говорил этого, – он отодвинулся на несколько дюймов и указал на место рядом с собой. – Присядь.

– Там слишком узко, я не смогу нормально разместиться.

Его улыбка была дьявольской.

– А ты попробуй.

Адди удалось втиснуться рядом с ним и заполнить остававшееся пространство.

– О, я не могу даже дышать.

– Я не жалуюсь, – он наклонился к ее склоненному рту. Ее язык встретил его, опаляя, обжигая, предлагая и пробуя на вкус, пока кровь Бена не забурлила с увеличивающейся энергией. Он издал глубокий благодарный стон перед тем, как отстраниться от нее, помня о потребности в соблюдении приличий. Он неуклюже установил пальцы на струнах и осмотрел гитару так, будто впервые ее видел.

– Я что, знал раньше, как играть на этой штуковине?

Она хихикнула, уткнувшись ему в шею, наслаждаясь ароматом его кожи.

– Да. И сыграй что‑ нибудь красивое для меня.

Он склонил голову к гитаре и подчинился. Навязчивая мелодия, которую она слышала многими ночами, будучи одинока в своей постели, казалось, витала вокруг них. Она потерлась щекой о его плечо, глаза прикрылись в блаженной неге.

– Это звучит так грустно.

– Это, – он продолжал играть, многозначительно глядя на нее, – это напоминает мне тебя немного.

– Я не грустна.

– Но и не совсем счастлива.

Его понимание лишало сил, и Адди не могла отрицать этого. Она была бы счастлива, если бы не боялась за Рассела, если бы не было такой враждебности между «Санрайз» и «Дабл бар», и если бы ее отношения не были причиной страданий Мэй, и если бы заботы о ее собственном прошлом могли бы быть решены… что ж, был целый перечень вещей, о которых нужно было беспокоиться.

– Нет, я не совсем счастлива, – допустила она. – А ты?

– Иногда.

Она сделала раздраженное лицо.

– Мужчинам проще, чем женщинам, быть счастливыми.

Бен смеялся открыто.

– Никогда прежде не слышал ничего подобного. Почему ты считаешь, что нам проще в этом?

– Вы можете делать все, что только захочется. И ваши потребности настолько просты! Хорошая еда, случайная выпивка с парнями, женщина, чтобы согреть постель – и вы находитесь в экстазе.

– Ну, держись, – сказал он. Его глаза горели злым весельем, когда он отложил в сторону гитару и повернулся к ней, ложа свои руки на ее бедра. Он были окружены трелью сверчка и шепотом бриза.

– Есть несколько пунктов, которыми ты пренебрегла.

– О? В чем же еще вы нуждаетесь, кроме того, что я уже назвала?

– В семье, с одной стороны.

– Большой или маленькой?

– Большой, конечно.

– Конечно, – отозвалась она эхом, слегка скривившись. – Ты бы не сказал того же, если бы был женщиной, которая должна родить детей.

– Вероятно, нет, – уступил он и улыбнулся. – Но, говоря как мужчина, мне нравится идея насчет где‑ то с полдюжины.

Было трудно представить его отцом. Он слишком хорошо подходил на роль амурного холостяка.

– Не могу себе представить, что ты стерпишь дом, наполненный детьми, одного ребенка, срыгивающего тебе на рубашку, и другого, изо всех сил дергающего тебя за штанину.

– Так уж случилось, что мне нравятся дети.

– Даже грязные?

– Не знал, что бывает другой вид.

– Как ты можешь знать, что они тебе нравятся? – требовала она.

– У меня есть племянник и племянница, и они...

– Это только двое, – сказала она торжествуя. – Двое сильно отличаются от шестерых.

– Чего ты добиваешься?

– Я всего лишь хочу обратить внимание на то, сколько времени, внимания и беспокойства потребует эта полудюжина детей.

– Таким образом, ты не планируешь шестерых?

– Нет, это уж слишком! Двоих или троих достаточно…

– Замечательно. Главное, чтобы один из них был мальчик

– Шовинист! – проворчала она. – Ты получишь три возможности, и если все они окажутся девочками – очень жаль. Рождение слишком многих детей делает женщину старой прежде времени. И, кроме того, я была бы настолько занята этими шестью, что у меня совсем не хватило бы времени на тебя. И я всегда также слишком бы уставала для занятий любовью и…

– В твоих словах есть смысл, – сказал он торопливо. – Хорошо, мы сделаем троих.

– Бен, теперь, когда мы говорим о нашем будущем, есть нечто, что меня беспокоит…

– Позже, – сказал он. Его дыхание ерошило тонкие волоски у нее на затылке. Она подскочила, поскольку почувствовала нежный укус его зубов.

– Но это важно. Это насчет нашего брака и…

– Адди, я не собираюсь сидеть здесь и тщательно разбирать список. – Его руки переместились вверх, обхватывая талию и задерживаясь под грудью. – Не сейчас. Это – первый раз, когда я с тобой наедине с прошлой ночи.

Слабая боль обосновалась у нее в груди, ощущение, требующее успокоительного касания его рук.

– Я скучал по тебе сегодня, – бормотал он.

Она, выгнулась назад и оттеснила его.

– Важно поговорить об этом. Есть кое‑ что, что мы должны понять друг в друге. Это и есть своего рода ухаживание.

Бен вздохнул, отпуская ее, и оперся руками на согнутые колени. Он послал ей косой взгляд полный сарказма.

– Что же такого ты не понимаешь, что не может подождать?

– Это кое‑ что, что ты не понимаешь во мне.

Внезапно его глаза стали тревожными.

– Продолжай.

– Есть вещи, вы которых я нуждаюсь… это не может быть обычный брак. Я отличаюсь… от других здешних женщин.

– Я не буду спорить с этим.

– Я беспокоюсь о том, что будет представлять собой брак между такими людьми как мы. Мы оба решительны, и у каждого из нас имеются собственные суждения.

– Согласен. Нам придется найти множество компромиссов.

– Но есть некоторые вещи, по поводу которых я не хочу…не могу пойти на компромисс, – она подняла взгляд и вспыхнула, встретившись с его глазами. – Я сожалею, что подняла этот вопрос. Я действительно не знаю, что хотела сказать.

– А я думаю, знаешь.

– Возможно, я не должна… еще слишком рано…

– Что ты планируешь попросить? Поездку вокруг света? Самое большое ранчо Техаса? Часть Североатлантического побережья?

Адди не могла сдержаться и фыркнула от смеха.

– О, прекрати!

Он схватил ее запястья и завел их себе за шею так, что она полностью обхватила его спину.

– Скажи мне, – сказал он, целуя ее в лоб, – я исчерпываю предположения.

– Я хочу, чтобы через двадцать лет ты слушал меня с тем же интересом, что и сейчас. Будто мое мнение важно для тебя.

– Оно важно. И всегда будет. Что‑ нибудь еще? – его губы пропутешествовали к виску, задерживаясь на пульсе, который они нашли там.

–Да. Я не хочу превратиться в твою собственность, в приложение типа дополнительной руки или ноги, в кого‑ то, от кого ожидают полного согласия во всем, что бы ты ни говорил. Я не буду тиха во время обеденных бесед за нашим столом, – теперь, когда она начала открываться ему, было намного легче продолжать. – Я нуждаюсь в уважении, а не в снисхождении. Я хочу твоей честности, всегда, во всем, и хочу иметь возможность показать, что способна для тебя на большее, чем просто шитье, стирка и готовка. Все это сможет любая женщина. Я же хочу занять в твоей жизни то место, что больше никому не под силу занять, и я не имею в виду пьедестал.

– Я бы даже не стал пытаться проделать что‑ то подобное

– Не попытался бы? Ты не хотел бы, чтобы я изменилась после нашей свадьбы? Чтобы делала все, что ты говоришь, и никогда не спорила с тобой?

– Черт, нет! Зачем мне изменять то, что привлекает меня в тебе больше всего? – он погладил ее по талии с одной стороны и лениво улыбнулся. – Позволь женам других мужчин разыгрывать из себя бессмысленных дурочек, если им так нравится. У меня же будет женщина, у которой есть немного здравого смысла. И почему я должен хотеть, чтобы ты все время со мной соглашалась? Это было бы сущим адом для меня иметь дело с кем‑ то, бессмысленно повторяющим все, что я сказал. Обрати внимание на что‑ нибудь другое, дорогая, я женюсь на тебе не для того, чтобы менять.

Она смотрела на него изумленно. Как он отличался от всех мужчин, что приходилось ей знать. Берни и его друзья были дикими и безрассудными, такими, о которых думаешь, качая головой: а уважают ли они кого‑ нибудь, хотя бы самих себя? Большинство ветеранов войны, о которых она заботилась, были жестоко и странно растеряны, неспособные понять себя или мир вокруг них. И мужчины в округе представляли собой любопытную смесь наивности и шовинизма. Взрослые мальчики, все они.

Но Бен не был мальчиком. Он был мужчиной непринужденным, уверенным в своем месте в мире, сильным, но все же чувствительным к потребностям других. Он никоим образом не был простаком, но и не был циником также, обладая чувством юмора и глубокой проницательностью. Адди положила свою ладонь ему на руку, желая сказать, как сильно она ценит его широту взглядов по отношению к ней.

– Большинство мужчин идут на попятную… я имею ввиду в настоящее время… не желают превращать брак в партнерство, которое я предлагаю…

– Я не буду отдавать тебе приказы для выполнения. Но не задирай нос по этому поводу. Будь я проклят, если не я буду главой в нашей семье! Понятно?

Адди улыбнулась, и игриво укусила его за плечо. Она понимала. Он мог быть податливым.

– Тебе всегда нравится иметь свой собственный путь? – укорила она.

Он наклонил свою голову к ее, и заворчал около ее уха.

– Вы обличаете мои недостатки, мисс Аделина.

– Я пытаюсь, – сказала она, приближая свои губы к его, и предлагая легкий, словно перышко поцелуй. Он принял его не колеблясь, заканчивая со вкусом.

– Где на земле ты обрел такое отношение к женщинам? – спросила она, когда их губы разомкнулись. – Я удивлена тем, насколько ты либерален. Это из‑ за кого‑ то из твоего прошлого, не так ли? Твоя мать учила тебя быть таким непредубежденным, или это была другая женщина?

Он колебался, пристальным, почти хищным взглядом выискивая нечто в ее лице. Не важно, что это было, он, казалось, не нашел, что искал.

– Возможно, я когда‑ нибудь скажу тебе.

Сочетание его небрежного тона и пронизывающих глаз смутило ее.

– Ты мог бы сказать мне сейчас, если бы захотел. Ты можешь доверять мне. Во всем.

– Точно так же, как ты доверяешь мне, да?

Улыбка Адди исчезла, поскольку она услышала язвительную насмешку в его голосе, подобную удару хлыста.

– Что ты имеешь ввиду? Я действительно доверяю тебе.

Он не отвечал с секунду. А затем, к ее облегчению, он изменился с изумительной стремительностью, подняв гитару и начав играть в наигранном ковбойском стиле, что рассмешило ее. Задорная мелодия напомнила Адди о западных картинах, которые она видела в кино, картинах, изображавших статных красавчиков‑ ковбоев в десятигаллонных шляпах.

– Что ты играешь? Это кажется знакомым…

– Кое‑ что, что мы поем в пути.

Мелодия была «Моя Бонни направляется за океан». И поскольку она узнала ее, она остановила на нем укоризненный взгляд.

– Я знаю, что не ковбойская песня вообще.

– Да, это…

– Это песня моряков. Я даже знаю слова.

И она продемонстрировала строчку или две немелодичным голосом, который заставил его вздрогнуть: «…возвращают, возвращают мою Бонни мне, мне…»

– Это та часть, где мы обычно поем – «Вперед маленькие щенки, вперед!»

– Неужели вы не могли потрудиться составить собственную песню, вместо того, чтобы красть эту?

– Она не была украдена, только улучшена. Стиль Техаса. – Он был настолько нераскаявшимся, что Адди не удержалась от смешка.

– Ты бесстыден. И ты нуждаешься в перевоспитании, – она гладила ладонью его плечо и смотрела на главный дом. – Однако с этим придется подождать. Сейчас я должна уйти, ловкач.

Озорство исчезло из его глаз, и он отложил гитару. Его рука покоилась на ее талии, пресекая все ее попытки подняться. Она почти подскочила от неожиданности столь крепкой хватки.

– Почему ты назвала меня так?

– Как, ловкач? Да ведь это – только выражение.

Это было некое небрежное выражение привязанности для Берни и еще нескольких ветеранов в госпитале.

– Я не говорила этого тебе прежде и ты никогда…

– Откуда ты его знаешь? – Было в ней кое‑ что, некие странные сами по себе выражения, которые сбивали его с толку. Ему не нравилось внутренне осознание того, что она ограждает частичку себя от него, даже сейчас, когда находится в его объятиях. Иногда он даже чувствовал всю остроту ее страха, но никак не мог понять, кого или чего она боится. Быть может его?

– Я с…слышала это в Виргинии, – она заикалась, проклиная себя за то, что она такая неумелая лгунья. – Я никогда больше тебя так не назову, если тебе не нравится.

– Мне не нравится.

Она смотрела на него, перепуганная еле заметной насмешкой, что коснулась его губ.

– Я сожалею, – пробормотала она и сделала попытку подняться. Он резко одернул ее назад, на ступень, его руки обвились вокруг ее талии. Их глаза встретились с электрически заряженной вспышкой. Адди ощущала его напряжение, но не могла понять его. – В чем дело?

Он выглядел достаточно сердитым, чтобы встряхнуть ее. Его рука легла позади ее шеи и он удержал ее голову крепким поцелуем. Адди извивалась, протестуя от его грубости и упираясь кулачками в попытке оттолкнуть его. Его грудь была тверда, как кирпичная стена, тем самым отвергая все попытки оттеснить его. Сильная рука, сжимающая ее затылок, повергала ее в беспомощность, и Бен удерживал хватку до тех пор, пока она не подчинилась со слабым, сердитым звуком. Поцелуй представлял собой не что иное, как соревнование характеров. Что совершенно бесполезно в борьбе с ним.

Его язык требовал доступа внутрь, и Адди сжав руки в кулачки, стояла негнущимся телом в его руках. Зверские, высокомерные скоты‑ мужчины думали, что сила является лучшим средством решить все, что угодно. И как смеет он проделывать с ней такое, после всего, о чем они говорили ранее! После того, как унизительный поцелуй закончился, он поднял голову и впился в нее взглядом, сердитый, возбужденный и… неудовлетворенный.

– Что ты пытаешься сделать? – спросила Адди холодно, осторожно касаясь языком своих опухших губ в осторожном исследовании. – Ты…Ты… – она пыталась вспомнить слово, которое привык использовать Рассел. – …сукин сын! Ты сделал мне больно!

В его взгляде не было ни капли сожаления по этому поводу.

– Тогда мы в расчете.

– К черту в расчете! Что я сказала или сделала, чтобы ранить тебя?

– Это то, что ты не сказала, Адди. Это то, чего ты не сделала, – и, прежде чем она успела обдумать это, он поцеловал ее снова. Рассердившись, она запустила руки в волосы у него на затылке и с силой тянула до тех пор, пока он не отстранился.

– Катись ко всем чертям! – пробормотал он, сверкая глазами. – Я не хотел любить тебя. Я знал, что ты сведешь меня с ума. Будешь пытаться держать меня на расстоянии. И будь я проклят, если позволю тебе! Я буду изводить тебя издалека, пока не окажусь внутри тебя, и буду держаться крепко, независимо от того, как усердно ты будешь пытаться от меня избавиться.

И, не обращая внимания на ее хватку в его волосах, он накинулся своим ртом на ее. И на этот раз она уже была не в силах отогнать тот жар, что разливался по ее телу. Она разжала ладонь, высвобождая его волосы, и ее руки, дрожа, опустились на его плечи. Было невозможно игнорировать теплоту его будто стального, мускулистого тела, неровные удары сердца. Она водила руками по его спине, а ее грудь упиралась в его. Своей нежностью она была под стать его грубости, свободно предлагая то, что он стремился взять, покорно встречая его неистовство. Молча ее тело сказало ему то, что она не могла произнести вслух.

Да, ты нужен мне…люби…да, я твоя…

Поскольку он почувствовал ее отклик, он отпустил ее шею. Его руки плотно обхватили ее. Их тела горели огнем под одеждой, изголодавшиеся по свободе от всего, что их отделяло. Жестокость Бена исчезла, и он весь наполнялся сладкой болью желания. Опьяненным мощной смесью жажды и любви, он пытался заполнить себя ее вкусом и чувством. Его язык проник глубоко в безумной жажде, а она стонала, вплотную приникая к нему.

Они стремились быть ближе, и он столкнулся с грубостью рубчиков на остававшемся корсете, пытаясь изучить очертания ее тела. Ее юбки были целым ворохом ткани, защитным слоем. Единственной вещью, доступной ему был ее рот, и он поглощал ее дико, целуя, целуя. Задыхаясь так, будто пробежал не одну милю, Бен зажал в руке ее волосы, вспоминая, как они струились по его телу прошлой ночью. Он жаждал видеть ее нагой и раскрепощенной под ним.

Порыв стянуть ленту, туго вплетенную в ее волосы, было невозможно игнорировать. И хотя он знал, что это разозлит ее, он все нашел кончик шпильки и двумя пальцами вытащил ее. В тот же миг Адди задохнулась от изумления и рванулась от него, поскольку локон волос упал ей на плечо.

– Верни ее мне! – проворчала она. – Что они должны подумать, если я вернусь домой через передние двери с распущенными волосами… Отдай!

Он испытывал желание отказаться. Отпустить ее в таком виде. Позволить им увидеть ее такой возбужденной и растрепанной, и каждый будет знать наверняка, что связывает их двоих. Но властная маленькая ручка Адди мельтешила перед его лицом, требуя возвращения вещицы, что он украл, и, несмотря на уговоры демона, сидевшего у него на плече, он вложил шпильку в ее ладонь. Она приняла ее без слов благодарности, собирая волосы и надежно закрепляя их на затылке. Ее дыхание тяжело и взволнованно слетало с губ, яркое доказательство того смятения внутри нее, причиной которого был он.

– Я не сделала ничего, чтобы спровоцировать это... это представление. Если ты и дальше собираешься вести себя так, то держись подальше от меня, пока не обретешь хоть немного самоконтроля! – выпалила она и спустилась на две ступеньки. На этот раз он не препятствовал ей, а просто наблюдал за ней задумчивыми глазами. – Ты вполне способен быть джентльменом, когда тебе это удобно, и с этого момента я требую…

– Ты хочешь, чтобы я был джентльменом? Это совершенно противоположно тому, чего ты хотела прошлой ночью. Или твои требования в силе только до того времени, пока не пора ложиться в постель?

– Оххх… – она была слишком рассержена, чтобы ответить. Развернувшись на месте, она пошла по направлению к дому, бормоча проклятия против него и всех мужчин вообще.

* * * * *

Адди тихо стонала во сне, извиваясь на липнувших к телу простынях, паря в пекле мечтаний… или это были воспоминания?... наблюдая себя в знакомых сценах. Она видела собственное лицо, такое же самое и в то же время совершенно другое. Голос, тело, даже волосы… все было ее, но очертания – невероятны, структура картины была иная… искаженная… фальшивая… Почему ее глаза были такими холодными? Почему ее лицо было таким пустым?

Она и Джеф сидели на террасе, разговаривая заговорщическим шепотом, осторожно касаясь, поглощенные друг другом. Вечернее небо бросало на них маскирующие тени, и они сидели близко к друг другу, в уюте полумрака. Они были там в течение долгого времени, погруженные все глубже и глубже в скрытное общение, пока не натолкнулись на барьер из запрещенных тем. И они обсуждали то, что не входило раньше в планы.

– Это должно быть сделано скоро, – шептала Аделина. Она склонилась ближе к нему, пристально всматриваясь в его лицо ставшими темными, почти кошачьими глазами. – Он дожидается своего юриста, чтобы добраться сюда с Востока.

– Ты ничего не должна будешь делать. Я обо всем позабочусь. От тебя мне требуется всего лишь имя.

– Я подумаю над этим, – сказала она, высчитывая про себя. Она должна была выбрать правильного человека, кого‑ то умного, кого‑ то без совести.

– Аделина, если ты волнуешься по поводу остальных членов своей семьи…

– Этот путь всем нам принесет благополучие, – сказала она с решительной улыбкой.

– Но как ты будешь чувствовать себя, после того как дело будет сделано…

– Меня это не волнует! Почему я должна? Если бы он заботился обо мне, то он не хотел бы изменить свое завещание. Если оно изменится, то все окажется во власти опекуна на многие годы, и я ничего не получу до тех пор, пока не стану старухой, – Аделина заметила изумление в его взгляде, возможно, даже легкий страх от ее грубости. Она поспешила успокоить его. – Он заботится только о Бене Хантере. Он не хочет, чтобы я была счастлива. Я никогда и не была. Но все будет по‑ другому с тобой, ведь будет, Джеф? – она провела пальцем по краю его рубашки вниз, схватив за пояс брюк. Медленно она погладила пальцем его напрягшийся живот. – Мы будем счастливы вместе, – сказала она, и Джеф жадно глотнул воздух.

– О да, да. Только помоги мне с именем. Кто‑ то отсюда. Это лучший вариант. Об остальном я позабочусь.

Она прищурено посмотрела на него, а затем наклонилась и прошептала в самое ухо.

О Боже, какое было имя?

Что она сказала ему?

Глаза Адди распахнулись, и она провела рукой по влажному лбу. Она проснулась в холодном поту. Она лежала спокойно, стараясь ни о чем не думать, закрыв глаза и ощущая дрожь век. Еще долгое время она лежала, покрытая тонким слоем испарины.

Теперь она знала.

Я предала их всех. Я помогла все это организовать.

Однажды она пожелала смерти Рассела… и она тайно замыслила с Джонсоном его убийство. После его смерти у нее появились бы свои деньги, Джонсон получил бы ранчо, снял ограды, расколол семью и разорвал бы наследство Рассела на части. Она должна найти способ предотвратить это. Но как? Лихорадочные мысли кишели в мозгу пока не заболела голова. Ей хотелось выпивки, хорошего жесткого выстрела из чего‑ то, что положило бы конец ее мучениям. Но хотела ли она этого для жалкого труса? Адди не могла дать ответ так или иначе, и просто лежала в ожидании какого‑ нибудь порыва, который увлечет ее.

Немного позже она услышала мягко открывшуюся и закрывшуюся дверь, но этот звук мог ей только показаться. Она держала глаза закрытыми, боясь обнаружить, что это был сон. Тихие шаги. Движение в темноте. Шорох хлопка. Скольжение джинсов. Тогда все смолкло за исключением ее прерывистого дыхания. Матрас прогнулся под весом мужского тела. Она чувствовала движения мускулистых ног вдоль ее, жар его плоти, поскольку он опустился на нее. Рыдание застряло у нее в горле, и Адди подняла руки, привлекая его к себе. Приветствуя натиск его рта, она отчаянно отвечала на его поцелуй, желая его, нуждаясь в нем.

Его теплый аромат окружал ее, и она вдыхала его жадно, запутывая руки в его волосах, принуждая поцеловать ее еще жестче. Его руки касались ее груди, дразня соски, сжимая, пока она не издала стон. Закусив губу, она вплотную приникла к нему, прижавшись своей грудью к его.

Бен задрожал и перевернулся, увлекая ее за собой. Всюду, всюду ее волосы струились и текли длинными шелковистыми волнами, обволакивая его шею, лицо и плечи. Их губы сплетались в бесконечных, нежно‑ агрессивных поцелуях. Его томящая охота за самым сокровенным в ней, довела Адди до того, что у нее возникло ощущение, что она умирает от удовольствия.

Проводя руками вниз по его телу, она поражалась, широкому развороту его плеч, поджарой статности его талии и сильным мускулам его бедер. Кончиками пальцев она пересекла линию его бедер, заметив как изменилось его дыхание, став резким, и остановилась в тот момент, когда ее ладонь наполнилась его пульсирующей твердостью. Она погладила его так же, как помнила с прошлой ночи, и он задохнулся от ее прикосновений. Его руки погрузились в ее волосы, удерживая ее голову близко, позволяя рту жарко целовать.

Сжав ее ягодицы, он приподнял ее, перемещая вдоль своего тела. Его губы нашли пик ее груди и жадно втянули сосок, утверждая свое господство. Каждый крошечный нерв был исследован его шероховатым языком. Скользя ладонями под его шеей, она наклонила голову и потерлась щекой о его щетину.

Его шепот обжег ее уши, поскольку он обхватил ее бедра и притянул так, что она буквально оседлала его.

– Прими меня в себя.

Непривычная брать инициативу на себя, она немного поколебалась, прежде чем впустить его домой, закрывая глаза от его проникновения. Слияние их тел было неторопливым скольжением двоих вверх‑ вниз, смесью нежности и силы, чувственности и осторожности.

Адди сцепила руки у него на груди, склонила к нему голову, окружая его шелковистым занавесом своих волос. Он впился пальцами в ее бедра, двигая ее назад и вперед, и его таз выгибался в одном ритме с ней. Это была какая‑ то дикая, невероятная фантазия, удовольствие столь сладкое, что почти походило на боль. О, она слышала о вещах, которые мужчина и женщина смели делать вместе, но она никогда и не представляла себя, любящей мужчину столь безумно.

Она была поймана в огне, слишком горячем, чтобы его можно было вынести, это была буря, терзающая снаружи и внутри, до тех пор, пока она не рухнула от напряженности и не вцепилась в Бена отчаянной хваткой. Ее ноги дрожали от усталости. Чувствительный к каждому ее движению и ритму, он все немедленно понял. Без слов он перевернул ее, заглушая ее всхлипывания поцелуем, вонзаясь в нее снова и снова, и ее тело трепетало от агонии экстаза, проникающего сквозь каждый нерв. Когда все было кончено, она продолжала цепляться за него, сознавая извержение его наслаждения.

Спуск с таких вызывающих головокружение высот был медленным. Они вместе расслабились, поглощенные ароматом и вкусом друг друга. Под массажными движениями его пальцев Адди лежала неподвижно, отдаваясь ласкам его умелых рук, скользящих по ее спине. Он ласково нашептывал ей слова интимной похвалы, что заставляло ее залиться румянцем, но момент был настолько блажен, и она потягивалась как довольная кошка. Темнота не была больше холодной, она была теплой и живой, яркой и полной чувственных волн, излучающихся от их пресыщенных тел. Не было никаких кошмаров, тревожащих эту темноту, только умиротворение.

Контраст между ночью и днем всегда поражал Адди, и было бесполезно пытаться к этому привыкнуть. Было невыносимо встречаться глазами с Беном за завтраком в ее доме, обмениваться с ним вежливыми приветствиями и не вспоминать о том, чем они занимались всего несколько часов назад. Как только члены семьи ушли из‑ за стола и рассеялись, каждый погруженный в свои заботы, Адди проводила Бена из дома и улучила момент, чтобы свободно перемолвиться несколькими словами.

– Бен, п…подожди, – запинаясь произнесла она, касаясь его руки. Он остановился у основания лестницы, в шаге от нее, поскольку она стояла на одну ступень выше. – Есть кое‑ что, о чем я хочу поговорить с тобой.

– Сейчас?

Во время завтрака он носил столь искусную маску любезности, что это было скорее похоже на насмешку над самим понятием бесконечной вежливости. Теперь же он смотрел на нее как прежде вечером, с улыбкой, полной мужского высокомерия.

– Нет, не сейчас, – произнесла она, озираясь по сторонам. – И не смотри на меня так.

– Как?

– Как если бы… ты… как будто…

– Как будто я провел эту ночь в твоей постели?

– Да, и ты не должен быть столь самодовольным из‑ за этого!

– Ты, кажется, так влияешь на меня, – лениво сказал он. – Это было все, что я смог сделать, чтобы удержать мое...эээ...самодовольство под контролем этим утром.

– Тише, – скомандовала она, подавляя желание прихлопнуть его рот ладонью, – кое‑ кто может тебя услышать.

Она выглядела взволнованной и разрумянившейся этим утром, с легкими тенями под глазами от нехватки сна. Верхняя пуговица платья не была застегнута, как если бы она одевалась в спешке. Бен никогда не видел ничего более очаровательного, чем Адди Уорнер, стоящую здесь и пытающуюся сдержанно его отчитывать. Если бы вокруг не было столько людей, он бы подошел к ней и поцеловал.

– О чем ты хочешь поговорить со мной? – спросил он вместо этого.

Она коротко вздохнула, и, подобрав юбки, сделала несколько шагов назад. Сейчас было не время и не место обсуждать Рассела.

– Это может подождать.

Уловив напряженные интонации в ее голосе, Бен последовал за ней и остановил, придержав за руку.

– Адди, все в порядке?

Она неуверенно пожала плечами. Он мягко погладил изгиб ее локтя большим пальцем.

– Ты в чем‑ то нуждаешься, милая? – только Бен мог задать простой вопрос так, что мелкая дрожь прошла вдоль всей ее спины.

– Я должна поговорить с тобой конфиденциально.

– Сегодня вечером после ужина достаточно скоро?... Хорошо. Тогда теперь подари мне улыбку, чтобы я не беспокоился целый день. И застегни пуговицу, милая.

Этой ночью она поговорит с ним о Расселе, и об опасности, в которой он находится. Зная привязанность Бена к Расселу, будет не трудно сыграть именно на этой его слабости. Конечно, она могла бы убедить Бена более усиленно следить за ним, особенно теперь, когда конфликты между «Санрайз» и «Дабл бар» участились и обострились.

Адди не могла представить, что кто‑ то прокрадется в дом и убьет Рассела в его же собственной постели. Но такое уже однажды случилось и весьма успешно, потому что было проделано ловко и неожиданно. Это не должно повториться снова. Адди знала, что она уже изменила часть истории жизни Уорнеров. Она не исчезла. Она была здесь вот уже на протяжении нескольких недель, не такая как прежде, и она приняла решения, на которые никогда бы не пошла прежняя Аделин Уорнер. Она отвернулась от Джефа и влюбилась в Бена. Впервые в своей жизни она была частью семьи. Она нашла то место, которому принадлежала. Адди будет бороться за все это, и последняя частица ее сил будет направлена на спасение Рассела.

* * * * *

Рассела всего распирало от самодовольства, когда Бен вышел из‑ за стола, чтобы сопровождать Адди на прогулке снаружи. В данный момент уже ни для кого не было секретом, что их едва зародившийся роман продолжает развиваться. Рассел был еще более доволен, чем Каро. Конечно, Мэй еще не успокоилась из‑ за социальной разницы между ее дочерью и управляющим, но удивительно, что она ничего не возражала, когда увидела их удаляющимися вместе. Возможно, она начинала понимать, что возражения против их отношений не принесут пользы.

– О боже, – пробормотала Адди, как только они оказались снаружи. – Это все обещает быть много проще, чем я ожидала. Мама ничего не сказала. О, я видела, что она вся прям заледенела, но не произнесла ни слова.

– Возможно, мысль обо мне как о зяте оказалась для нее не таким уж шоком, как мы предполагали, – размышлял Бен, забрасывая свою руку ей за спину и приноравливая свои большие шаги к ее более маленьким.

– Или возможно она думает, что ты – всего лишь временное увлечение. Ты мужчина как раз того типа, который я выбрала бы для этого.

Бен притворился угрюмым от ее небрежного замечания.

– Я – временное увлечение! Ну все!

Адди смеялась, затаив дыхание, когда он подхватил ее и направился к пастбищу за домом.

– Это был комплимент, – уверяла она, хихикая и извиваясь в его руках.

– О? – изогнул он брови, смотря на нее сверху вниз. – Что‑ то мне так совсем не показалось.

– Был, был! Куда ты меня несешь?

– В место, где я могу получить отмщение наедине.

– Я имела ввиду то, что сказала. Любая женщина хотела бы иметь связь с тобой, – кончиком пальца она провела по открытой в вороте рубашки шее, кокетливо вырисовывая контур на хорошо загорелой коже. – Ты очень красив. И ты тот тип мужчины, который очень хорош… хорош вообще…

– Хорош в чем?

– Хватит приставать. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Я всегда задавалась вопросом, на что это будет похоже с тобой. Даже когда ты мне не нравился, я все же задавалась вопросом.

Он улыбнулся, приподняв ее выше во время ходьбы.

– Ваше любопытство было удовлетворено, мадам?

– Нет еще, – сказала она, перебирая пуговицы его рубашки, – но одну вещь я знаю наверняка.

– И что же это?

Она обвила руками его шею и прошептала ему на ухо:

– Ты так же хорош, как и кажешься.

Он запечатлел поцелуй на ее губах, его глаза блеснули, и он остановился, потому что они достигли стога сухой, недавно уложенной люцерны. Его первоначальное намерение состояло в том, чтобы уложить ее тут и целовать до тех пор, пока она не взмолилась бы о милосердии. Но теперь единственным его желанием было доставить ей удовольствие. Он опускал ее на душистое сено, а ее хватка за него только усиливалась.

– О! Нет, мы не можем, – она смеялась и отталкивала его. – Не сейчас. Не здесь...

– Дай мне веский аргумент.

– Они захотят узнать, чем мы тут занимались. – Ее пульс бешено стучал, а он обхватил ее и начал задирать ее юбку. – Сено будет в моих волосах, и на одежде и…

– Мы позаботимся об этом позже. О каждой пылинке.

– Невероятно! – скептический смешок сорвался с ее губ. – Ты действительно не собираешься… ты ведь… – ее голос замер, когда он достиг ее голой кожи живота под одеждой и начал поглаживать ее кончиками пальцев.

– Бен, – промолвила она, и он улыбнулся, заметив, как участилось ее дыхание. Медленно он начал стягивать вниз ее белье, обнажая кожу.

– Это борьба, не так ли? – спросил он, склоняясь над ней, и проводя пальцами по животу. – воя благопристойность против твоего желания этого… – его рука продвинулась немного ниже, и она облизнула пересохшие губы языком, одновременно сжимая пальцы в сладостном предвкушении.

– Я только не хочу, чтобы кто‑ нибудь у…увидел.

– Ооо, но ведь это только часть забавы. – Он оперся подбородком на свою руку, наблюдая за ней в тот момент, когда нашел то местечко, что искал. Его шепот звучал хрипло, с теми вибрирующими нотками, что не могли не волновать ее. – Это заставляет тебя напрягаться внутри, не так ли. Только представь, что кто‑ то застукает нас в самый худший момент, представь, что кто‑ то увидит, как ты распласталась тут со спущенными до колен панталонами. Что бы ты тогда сказала? Что бы ты сделала?

– Я бы ум…мерла от стыда, – она задыхалась, продолжая извиваться. Он атаковал ее, надавливая и лаская смелее, чем прежде.

– Да, ты умрешь на некоторое время, но вовсе не от стыда.

– У нас нет времени…

– А нам и не нужно много.

– Будет намного безопасней позже, когда все уснут…

– Риск придает этому больше пикантности.

Она затаила дыхание, ощущая, как его пальцы проникли в нее сквозь мягкие волосы между ее бедер, посылая ей чувственный толчок.

– Нет.

– Нет? Тогда скажи мне остановиться, – промурлыкал он, поглаживая внутреннюю часть ее бедер. – Скажи мне не касаться тебя, в особенности здесь…или здесь… и еще скажи мне отпустить тебя и вернуть назад в дом.

Закрывая глаза, Адди пыталась произнести слова губами, но ее тело жаждало наслаждения, и только он мог подарить ей его. Она не могла приказать ему остановиться.

– Это прибавляет удовольствия, ведь так? – доносился его голос, бархатистый и мягкий. – Это ощущение у тебя в животе…чувство нетерпения покончить со всем прямо сейчас, пока мы не пойманы, но нет, каждую секунду ты будешь мучаться мыслью о том, что я могу остановиться…

Она возразила и попыталась подняться, но тут же снова отступила под натиском его непрерывно движущихся пальцев. С долгим стоном она уткнулась лицом в его плечо, тихо моля его не останавливаться. Он, казалось, точно знал, чего жаждет ее тело, и пресыщал, кружась и дразня ее чувствительную плоть подушечками пальцев, погружаясь глубоко в нее, иногда быстро, иногда томительно медленно. И все это время он бормотал ей на ухо, сознательно грубо, произнося слова, которые распаляли ее еще больше.

– Кто угодно может видеть нас прямо сейчас, Адди… кто угодно может проходить в шаге от … что если ты знаешь того, кто может наблюдать? Прикажешь ли мне остановиться тогда? – Он прекратил поглаживать ее, будто от ее ответа зависело продолжение всего.

– Нет, – стонала она, приподнимая бедра и надавливая на его руку своей увлажнившейся плотью, и он продолжил истязать ее томлением.

– Они в любом случае узнают, чем мы занимаемся, – шептал он непримиримо. – Я собираюсь заставить тебя кричать, они все услышат это.

– Я не буду, – она задыхалась, и его улыбка стала беспощадной.

– Ты боишься, что будешь.

– Нет!

И внезапно наслаждение стало столь ярким, что она действительно вскрикнула, но он заглушил ее крик поцелуем, вбирая языком в себя ее гортанные хриплые всхлипы. Он целовал ее долгое время, смакуя ее томный ответ. Когда она оправилась, она оторвалась от его рта и рук. Подавленная тем, что произошло, она села и начала поправлять свою одежду. Бен помог ей, скрывая улыбку, вызванную ее взволнованным видом.

– К…как долго мы были здесь? – спросила она, не глядя на него.

– Приблизительно десять минут.

– О! – Напряжение Адди немного спало. Она беспомощно продолжала очищаться от соломинок, цепляющихся за платье, пока Бен не взял ее подбородок в руки и не улыбнулся.

– Никто ничего не слышал, – произнес он категорично, – и не видел. Я хорошо следил, на всякий случай.

Адди покраснела.

– Тогда, что ты говорил…

– Только для твоей пользы.

Она была слишком успокоена его ответом, чтобы начать выговаривать ему за заносчивость.

– Я не шумела? – спросила она, и он притянул ее ближе, околдованный ее любопытной смесью скромности и возбужденности.

– Я не давал тебе шуметь, – лукаво прошептал он, и ее плечи опустились.

– Я должна злиться на тебя.

– За что? Разве тебе не было хорошо?

– Да… было… но это совсем не то…

– Прости мне нехватку понимания, но что еще не то? – хотя он и казался серьезным, она понимала, что он смеется над ней.

– Это было не так как раньше. Это не было романтично, или серьезно, или…

– Это не обязательно всегда должно быть серьезно между нами.

Его губы пробежали по ее щеке.

– Иногда это может быть просто забава.

– Но это не то, что я думаю об этом, – сказала она, сводя брови.

Забава? Любовные ласки между двумя людьми, заботящимися друг о друге, не являются просто забавой. Это, как предполагалось, было чем‑ то нежным, любящим, эмоциональным. Если они любят друг друга, то это должно означать нечто больше, чем просто забава. Ведь так?

– Как ты можешь думать об этом только с этой стороны? – возражал Бен. – Это будет по–разному всегда. Иногда все будет романтично… нежно… и иногда немного…. – он сделал паузу, подыскивая подходящее слово, – более приземленно. Иногда мы будем нежны. А иногда мы будем играть. Что в этом такого?

Поскольку он видел, что она все еще сомневается, он покачал ее лицо в ладонях и улыбнулся ей.

– Я понимаю. Тебе нравятся горящие свечи и романтика, и Бог свидетель в этом нет ничего неправильного. Но ты бы быстро устала, если бы у тебя было только это. – Он усмехнулся и вытащил несколько соломинок из ее волос. – Ты должна признать, что у залитых лунным светом ночей и стогов сена есть свое специфическое очарование.

– Я предполагаю, что да.

– Ты предполагаешь? – его глаза блеснули. – Что же сделать, чтобы внушить тебе абсолютную уверенность?

Адди уставилась на него, наслаждаясь теплом его рук на щеках, блеском лунного света в волосах. Он выглядел красивым язычником в темноте, таинственный и неукротимый. Ее возлюбленный. Когда‑ нибудь ее муж. Она хотела прожить всю жизнь с ним. Она хотела удержать его каждым обещанием, каждым словом, каждой близостью, которую могут разделить два человека. Ее чувства к нему были такими сильными, такими ошеломляющими, что она даже не представляла, что такое вообще можно испытывать. Она подняла руки, чтобы обнять его сзади, крепко прижимая к себе.

– Я люблю тебя, Бен.

Она почувствовала, как дрогнули его руки. Ему потребовалась минута, чтобы осознать услышанное. Тогда он пробежался глазами по ее лицу, пытаясь понять, сказала ли она правду.

– Боже, как я хотел, чтобы ты сказала это, – он склонил голову и поцеловал ее неистово, не в состоянии сдерживать свою страсть.