Глава 9. Ночью ограждение юго‑восточного пастбища было разрушено и верховые, объезжавшие границы возле места нападения не смогли опознать нападавших

Ночью ограждение юго‑ восточного пастбища было разрушено и верховые, объезжавшие границы возле места нападения не смогли опознать нападавших. Каждый провод ограждения был разорван в нескольких местах, каждый столб изгороди вырван из земли. Звуки выстрелов были слышны слабо, но отчетливо, и их трескучий шум разбудил Адди и остальных Уорнеров. Адди замешкалась в своей комнате, неловко запутавшись в своей длинной ночной рубашке, сонная, но глубоко благодарная, что Бен оставил ее только что. Если бы он задержался еще на полчаса, его бы поймали в ее комнате. Это не было тем, что она хотела бы сейчас объяснять.

За дверью послышались голоса и торопливые шаги верх и вниз по лестнице. Адди осторожно приоткрыла свою дверь, протирая глаза. Рассел уже одетый направлялся к лестнице, Кейд выходил из своей комнаты в рубашке застегнутой не на те пуговицы.

– Что случилось? – спросила Адди, но Рассел проигнорировал ее, сбегая вниз и крича Бену так громко, что его должно быть было слышно за пределами ранчо. Кейд взъерошил рукой волосы и пожал плечами в ответ на ее вопросительный взгляд.

– Это были выстрелы, – сказала она, покусывая нижнюю губу.

– Разве? – Кейд выглядел нетерпеливым и взволнованным. – Держу пари, это изгородь.

Он стремительно кинулся вслед за Расселом, шумно топоча по ступенькам. Питер, как всегда медленный на подъем, появился в дверном проеме своей комнаты и последовал за остальными, провожаемый хмурым взглядом Каролины.

– Будьте осторожны, – сказала она вслед мужу, но он, казалось, не услышал ее. Когда он исчез за дверью, Каро и Адди обменялись ошеломленными взглядами. Невысказанные мысли висели в воздухе, обе задавались вопросом – насколько все было серьезно и во что это может вылиться.

– Который час? – спросила Каро.

– Думаю, приблизительно два или три.

– Мама уже на кухне, делает кофе. Помоги мне спуститься вниз, Аделина.

Каро тяжело опиралась на ее руку не столько из естественной необходимости, сколько нуждаясь в эмоциональной поддержке. Ни одна из них не могла думать ни о чем другом. Не было смысла отрицать очевидное. Происшествие касалось «Дабл бар». Выстрелы были недалеко и, семья ожидала, что нечто подобное случится. Люди объединялись и уничтожали заграждения, охватывающие обширные пространства по всему центральному Техасу, по своей инициативе или будучи нанятыми воинственными ранчеро. Война не была формально объявлена, но не было никакого другого способа описать положение дел между Уорнерами и Джонсонами.

– Я надеюсь, что все уже закончилось, – сказала Адди мрачно, когда Каро сделала последние два или три шага.

– Ты надеешься, что все закончилось?

– Оружейный огонь. Они направились прямо туда, папа и остальные. Мужчины так безрассудны с оружием в руках. Я только надеюсь, что никто из них не пострадает. Одна только мысль о…, – она закусила губу и с силой ухватилась за руку Каро.

– Ты беспокоишься о Бене, не так ли?

Адди была слишком расстроена, чтобы скрыть свои чувства.

– Они все полагаются на него, что он все уладит, – вспыхнула она, – Даже папа всякий раз, когда случаются неприятности или опасность говорит «Бен разберется с этим» или «Бен позаботится об этом». Бен не должен ничего не упустить, но кто не упустит его самого? Он всего лишь человек, он тоже уязвим, и я…, – она расстроено вздохнула, – О, я не знаю!

– Он в состоянии позаботиться о себе. Не волнуйся, он вернется.

– Он будет первым, кто примчится на место и заберется прямо в осиное гнездо. О, папе нравится думать, что он один ответственен за все, но все мы знаем, что именно Бен, тот, кто должен собрать осколки или сделать следующий шаг.

– Это такой человек. Кейд и Питер – те, кем нужно управлять. Но Бен, тот за кем идут. И ты не хотела бы, чтобы он был другим, не так ли?

Нет. Но я не хочу потерять его. Адди никому не смогла бы объяснить страх в своем сердце. Страх, что это слишком высокая цена за все ее прошлые ошибки. Время дало ей шанс искупить то, чем она когда‑ то была. Но что, если с нее собирались потребовать больше? Что если ей, отказали в том, чего она так отчаянно хотела – жизни с Беном? Они прошли на кухню и сели за стол рядом с Мэй, выглядевшей спокойной, но утомленной. На улице слышались резкие звуки голосов. Проснулись люди в бараке. Тикали минуты. Так прошел час, Адди бродила по тихой кухне, ее нервы были напряжены до предела.

– Долго они там будут, как вы думаете? – спросила она кратко, зная, что ни одна из них не может ответить на этот вопрос. Но ей надо было о чем‑ то говорить, иначе она сойдет с ума.

– Нет смысла говорить об этом, – ответила Мэй, помешивая свой чай. – Почему бы тебе не присесть и не выпить чего‑ нибудь, милая?

– Это «Дабл Бар», – пробормотала Адди, обходя вокруг стола в очередной раз, – Папа знал, что они сделают это. О, почему он настаивает на ограждении вдоль всей реки? Это чистое упрямство с его стороны.

– Твой отец имеет право делать все, что хочет на своей собственной земле.

– Но он не оставляет им выбора, и я думаю…

– Не наше дело – думать что‑ либо об этом, мы должны лишь поддержать решения твоего отца.

Адди проворчала что‑ то себе под нос и бросила взгляд на Каролину, задаваясь вопросом, согласилась ли она с Мэй. Каро уставилась в свой кофе, явно не желая вступать в спор. По ее виду нельзя было понять, что она думает об этом. Вздохнув, Адди решила сохранять спокойствие, оставшись при своем мнении. Она только надеялась, что независимо от того, что случилось, Рассел будет достаточно сдержан, чтобы выслушать Бена. Бену нравилась идея ограждения не больше чем ей самой, и без сомнения он попытается смягчить реакцию Рассела на те разрушения, что были сделаны сегодня вечером.

Прошло еще полчаса, и Адди услышала глухой стук копыт. Без слов она кинулась к черному ходу и распахнула дверь. Это был Кейд, которого послали назад рассказать, что случилось.

– Перестрелка, – сказал он, врываясь в кухню, его глаза горели от волнения. – Это был отличный забор, – он сделал паузу, переводя дыхание, – он порублен на части. В наших объезчиков стреляли.

– Кто? – потребовала ответа Адди.

– Никого не смогли опознать

– «Дабл Бар». Это они.

– Да, мы думаем, что за этим стоят они. Но они использовали не своих людей. Скорее всего, их наняли. Мы продырявили одного из них. Правда в спину, что выставляет нас в не очень хорошем свете.

– Что ты имеешь в виду? Кто‑ то был застрелен?

– Это было до того как Бен, папа и все мы успели добраться до места. Наши люди уже отогнали нападавших, и выстрелили одному из них в спину. Бен и Питер повезли тело убитого к шерифу.

Адди почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

– Но это опасно! Нападавшие могли скрыться где‑ нибудь у дороги. Они могут попытаться выстрелить в Бена, чтобы отомстить…или…, – она поглядела на Каролину, – или Питер…

– У Бена острый глаз, – ответил Кейд.

– Но сейчас темно. Он.., – она прикусила губу и попыталась сдержать панику, чувствуя на себе порицающий взгляд Мэй. Мэй была совсем не рада неуемному беспокойству дочери об управляющем.

– Папа поручил нанять больше людей следить за нашей собственностью, – продолжал болтать Кейд, – завтра они начнут восстанавливать заграждение. Это скажется на других хозяйственных работах, которые нужно сейчас делать, а особенно на перегоне скота, – он подпрыгнул на кухне от ликования, – папа говорит, что я не буду ходить в школу несколько недель, а буду помогать здесь. Он говорит, что на ранчо слишком много работы, чтобы дурачиться с книгами.

– Это прекрасно, – ровно сказала Мэй, – ты будешь помогать отцу днем, а заниматься будешь вечером. Аделина и я поможем тебе сделать уроки, и ты не отстанешь.

Радость Кейда померкла

– Эй, ма…

– Завтра будет долгий день. Пойди наверх и отдохни немного.

– Спать? – повторил он, как будто впервые слышал это слово. – После всего, что случилось сегодня вечером?

Мэй неумолимо кивнула, и мальчик поплелся вон из комнаты, его ликование быстро улетучилось.

– Ты можешь сделать тоже самое, Аделина, – сказала она, повернувшись к младшей дочери. – Ты никому не поможешь, если все время просидишь здесь.

– Я… Я не могу лечь спать, – Адди медленно села, схватившись обеими руками за стул, как будто ждала, что ее оторвут от него насильно, – Я буду ждать, когда они вернутся.

Ее нервозность плавно перетекла в бесчувственность, казалось, она застыла, как и время. Кофе в ее чашке остыл, и она не заметила, как Каролина поменяла его на другой. Это чашка тоже успела остыть, а они все еще не возвратились.

Каждый раз у нее внутри все переворачивалось, когда она слышала снаружи шум или голос человека и понимала, что это не Бен. Она уронила голову на руки, сложенные на столе и закрыла глаза, в ожидании шагов, которые отличались бы от всех других, в ожидании голоса, который мог успокоить все ее страхи. Она почувствовала руку Каролины на плече.

– Я собираюсь налить еще кофе. Кажется, они вернулись.

Адди вскинула голову, пристально вглядываясь в дверной проем. В кухню устало вошел Питер и устроил свое большое тело на стуле, принимая у Каро кружку. Рассел ворвался в кухню почти также как Кейд, с жаром начав рассказывать Мэй свою версию того, что случилось. Затем вошел Бен, закрыв за собой дверь, тихий и спокойный, его зеленые глаза были ясными, несмотря на поздний час.

Он встретился с жаждущим взглядом Адди и слегка поклонился, понимая все, что она хотела сказать, но не могла. Это был самый волевой поступок, какой она когда‑ либо совершала: сидеть за столом, когда все что она хотела сделать – это бросится к нему в объятья и прижаться изо всех сил. Ее горло расслабилось от облегчения. Ей показалось, что она задержала свое дыхание на несколько часов. Она оглядела его пристальным взором, желая увериться, что он был в порядке, и наткнулась на пятна крови на его рубашке. Ее внезапно охватила паника.

– Бен, у тебя кровь…

– Один из нападавших был убит, – он прервался, осушив пол кружки кофе одним глотком, – Пит и я привезли тело в город. Шериф, кажется, принял нашу сторону, но остальная часть графства будет орать, как безумная.

– Что такое, черт возьми! – взорвался Рассел, – Ты имеешь в виду, что человек не может защитить свою частную собственность, когда на нее покушаются?

Бен пожал плечами, принимая во внимание и другую точку зрения.

– Ты знаешь, каково общее мнение о твоем заборе, Расс. Вдобавок ко всему первое правило кодекса: никогда не стреляй человеку в спину, будь он законопослушным ковбоем или проклятым конокрадом. Это плохо пахнет.

– Остальная часть штата должна зарубить себе на носу, – парировал Рассел, – что так случится с любым, кто дотронется хоть пальцем до моего забора.

– Папа, – взорвалась Адди, – я знаю, твоя гордость уязвлена, но наступает время, когда…

– Будь я проклят, если должен буду выслушивать советы от своей собственной дочери! – взревел Рассел.

Адди придержала язык, чувствуя удивление, вспыхнувшее в комнате, но не от реакции Рассела, а от ее попытки высказать свое мнение. Неодобрение было написано на лице каждого из присутствующих, кроме Бена. Он твердо взглянул Расселу в лицо.

– Расс, ты знаешь, что я поддержу тебя независимо от того, что ты решишь, – сказал Бен невозмутимо. – Но это мой долг, предупредить тебя обо всех последствиях. ‑ Он кивнул в сторону кабинета и обернулся к Расселу выразительно выгнув бровь. – Пойдем выпьем, мм?

Убедительный тон Бена и долгожданное предложение заставили гнев Рассела испариться как по волшебству. Он без колебаний кивнул и вышел вслед за Беном из комнаты. Бен кинул на Адди успокаивающий взгляд, и она сразу почувствовала себя лучше, не сомневаясь, что Бен не даст Расселу совершить что‑ либо необдуманное.

– Питер, ты не пойдешь с ними? – подтолкнула Каролина мужа. – Ты член семьи, и…

– Они не нуждаются во мне, – ответил ее муж и, позевывая, встал. – Я ложусь спать.

Каро притихла и пошла за ним, оставив Мэй и Адди на кухне одних. Адди нервно поправила рукава платья, прежде чем подняться. Мэй остановила ее коротким замечанием.

– Бен больше член семьи, чем Пит, не так ли?

Адди не была уверена, о чем Мэй в действительности спрашивала.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду. Твой зять Питер, а Бен только…

– Твоего отца не заботит то, что скажет Пит. Он полагается на Бена.

– Все так делают, в некоторой степени.

– Но особенно твой отец. И ты.

Она была ошеломлена прямотой Мэй.

– Что заставило тебя…

– Бен хочет стать моим вторым зятем? – спросила Мэй на удивление спокойно. – Я видела, как он смотрел на тебя сейчас. Вы двое были словно особенные. Я не могу допустить этого.

– Мама, мы поговорим об этом позже, сейчас ты устала…

– Я хочу услышать это от тебя. Хуже всего подозрение и незнание, Аделина. Есть вещи, о которых мы должны поговорить.

– Мне трудно сказать тебе, что я чувствую к нему, зная, что чувствуешь ты.

– Это не личная неприязнь. Бог знает, он способен очаровать и птиц на деревьях. Я только знаю, что он не подходит тебе.

– Но, – Адди наклонилась вперед и говорила стремительно и нетерпеливо. – Ты действительно не знаешь его мама, он совсем не такой.

– С ним будет трудно обращаться.

– Только не мне.

– Если ты выйдешь за него, ты никогда не уедешь отсюда.

– А я и не хочу.

– Вы двое, словно огонь и порох. Пока взрывы захватывающи, но между вами никогда не будет мира. Позже ты пожалеешь.

– Я бы умерла, если бы вышла за человека, который бы не позволил мне спорить с ним. Мы оба решительны, но мы сможем приспособиться друг к другу. И он слушает меня, мама, действительно слушает и уважает то, что я говорю.

– Я знаю. Я слышала вас. Он говорит с тобой так, как будто ты мужчина. Вы можете наслаждаться новизной всего этого, но неправильно ему смотреть на тебя как на…

– Почему нет? Почему бы не говорить со мной так, как будто у меня есть голова на плечах?

– Он должен смотреть на тебя более мягко, вместо того, чтобы обсуждать с тобой мужские дела и беспокоить вещами, которые тебя не касаются. Ты – женщина, Аделина, со своим собственным местом и своими собственными заботами

– Мы и об этом с ним разговариваем…

– О, Боже, – Мэй закрыла лицо руками.

– Я знаю, это кажется немного радикальным, но почему между мужем и женой должна быть черта, которую им не позволительно пересечь? Почему между ними должна быть пропасть? Есть вещи, которые ты и Каро, и все наши подруги говорим друг другу, но и не мечтаем рассказать мужьям? Мужчина имеет право знать, чем живет его жена и…

– Приличный человек не заинтересовался бы такими вещами! – оборвала ее Мэй, и Адди, умолкла, понимая, что только обеспокоит мать, сказав ей больше. Они помолчали, затем Мэй устало сказала, – Я полагаю, ты планируешь выйти за него замуж?

– Да.

– Я полагаю, ты уже поняла, что он хочет заниматься ранчо больше чем чем‑ либо другим.

– Он остался бы в «Санрайз» так или иначе. Папа планирует сделать его попечителем в новом завещании.

– Я знаю. Это сделало бы его ответственным за ранчо. Но если вы поженитесь, ему будет принадлежать его большая часть.

– Он женился бы на мне, даже если бы я была нищей.

– Ты действительно в этом уверена?

– Я никогда раньше не была так уверена в чем‑ то.

Мэй посмотрела на серьезные глаза дочери и упрямо стиснутые зубы, и ее лицо болезненно сморщилось. Ей было трудно принять это поражение и все эти вещи.

– Ты так похожа на своего отца, – сказала она и вышла из комнаты.

Адди сидела в одиночестве, массируя виски. Неестественная тишина охватила дом и ранчо, затишье перед бурей. Она ждала, пока не услышала, звук открывающейся двери кабинета Рассела и приглушенные голоса. Она осторожно вышла из кухни и, стоя в тени, наблюдала как Рассел поднялся по лестнице, чтобы поспать часок перед началом трудового дня. Бен постоял на нижней ступеньке, потирая затылок, и повернулся, чтобы выйти. Он увидел ее, но не пошевелился, пока она шла к нему.

– Он согласился? – спросила она мягко

– Кое с чем, – вздохнул он от усталости и беспокойства, – и не знаю насколько.

Она потянулась к нему, поправила упрямую прядь, упавшую на лоб.

– Он всегда с уважением относится к тому, что ты говоришь.

Он почувствовал, как она придвинулась к нему еще ближе и замер, увидев нежность в ее лице. Он никогда не обращался раньше к кому‑ то за утешением. Он был воспитан так, чтобы решать свои проблемы самому, и до сих пор ему прекрасно удавалось прожить без чьей либо помощи. Последней вещью, в которой он нуждался, было утешение женщины. И все же… у него было непреодолимое желание притянуть Адди ближе и поделиться с ней своими проблемами. Она была здесь, рядом, вынуждая его впустить ее в свою душу. Адди видела нерешительность в его лице и поняла его больше, чем возможно он сам понял себя. Пока она не встретилась с ним, она так же боролась, чтобы держать расстояние между собой и всем, что угрожало стать слишком близким. Но хотел он того или нет, он нуждался в ней. Она привстала на цыпочки и, обняв его руками за шею, прильнула губами к его небритому подбородку.

– Только попробуй держать меня на расстоянии, – сказала она хрипло. – Я тебе не позволю.

Он замер на мгновение, а затем наклонился и поцеловал ее, его рука легла ей на затылок, чуть отклоняя назад. Адди вздохнула и крепче обхватила его за плечи. Усталость и сомнения рассеялись как осенние листья на ветру. Он коснулся губами изгиба ее шеи, ее руки скользили по напряженным мускулам его спины.

– Вначале этой ночи была я, потом эти разрушители заборов, – прошептала она. – Ты совсем не отдыхал.

– Ты утомила меня больше чем разрушители заборов, – пробормотал он, его руки блуждали по ее стройному телу.

– Хочешь немного поспать?

– До рассвета всего час. Скоро надо будет поднимать работников, раздать задания на день, убедиться, что все заняты своей работой. Лучше я буду бодрствовать.

Принимая как должное, что она останется с ним, Бен подхватил ее на руки и понес в слабо освещенную комнату. Он сел на диван, усадив ее себе на колени, и поцеловал долгим разжигающим страсть поцелуем.

– Я волновалась о тебе, – призналась Адди, распахивая его рубашку, чтобы прижаться щекой к его груди.

– Обо мне? – он перебирал ее волосы пальцами, наматывая на них ее длинные локоны, – Не было причины, милая. Стрельба закончилась раньше, чем я там появился.

– Когда я узнала, что ты повез тело в город, я испугалась, что кто‑ то в тебя выстрелит по дороге.

Бен слабо усмехнулся, впервые за это время, приблизил свое лицо так, что их носы соприкоснулись:

– Я думаю, что мне нравится, когда обо мне беспокоятся.

– Я волнуюсь не только за тебя.

Он немедленно отрезвел.

– Расс. Мне не нравится то положение, в которое он себя поставил.

– Я признаю, что с этого момента он должен быть осторожнее, но я не думаю, что есть причины для беспокойства.

– А я думаю, что это гораздо серьезнее, чем кажется, – сказала она искренне. – Очевидно, что он будет бороться до последнего вздоха, чтобы закончить это заграждение. Если бы ты был Джонсоном или любым из людей, что теряют из‑ за этого деньги и собственность, разве ты бы не подумал, что единственная вещь, чтобы остановить это – убрать его с пути навсегда.

Бен уставился на нее и слова возражения застыли у него на губах.

– Он в опасности, – сказала Адди, – я знаю это.

– Я поговорю с ним.

– Его надо защитить, – хотя она и попыталась говорить обыденно, ее голос звенел от напряжения. – Возможно, я излишне драматизирую, но я не уверена, что дома он в безопасности.

– Адди, не начинай напрашиваться на неприятности, когда…

– Ты не мог бы подумать об охране дома ночью? Пожалуйста.

– Ты действительно серьезно? – Бен потрясенно покачал головой. – Милая, никто не сможет пробраться мимо патруля на границах ранчо. И даже, если бы кто‑ то руководил всем этим, ты правда думаешь, что у него хватило бы наглости пробраться в дом? Если он и зайдет так далеко, как он найдет комнату, в которой спит Рассел? И если…

– А что если это кто‑ то, кто хорошо знает ранчо?

– Если ты собираешься тратить свое время волнуясь, то есть много других вещей гораздо больше заслуживающих волнения.

– Пожалуйста, – Адди неосознанно сжимала в кулаке полы его рубашки, – Сделай так, чтобы кто‑ то охранял дом каждую ночь, – она отчаянно искала правильные слова, которые могли бы заставить его согласиться. – Пожалуйста…Я боюсь.

Эти последние ее слова его явно тронули:

– Адди, – произнес он, обхватив ладонями ее лицо и глядя в глаза. – Ты что‑ то видела или слышала?

– Не совсем…

– Я не смогу помочь, если ты мне не скажешь.

Сказать тебе что? Что я двадцать лет жила в будущем и узнала, как был убит мой отец? О, и не только это, но и то, что я помогла спланировать это, хотя я совершенно не помню, каков был план? И между прочим, если бы я не влюбилась в тебя, я, вероятно, все еще, так или иначе, подозревала бы тебя, если бы не знала, как ты заботишься о Расселе. Только как я, скажи на милость, сообщу тебе все это?

– Просто сделай то, что я прошу, – попросила она, – И не говори папе, иначе он запретит все это. Он думает, что может защитить себя сам.

– Почему бы ему и не думать так. Он тридцать лет ходил по лезвию бритвы и не получил ни царапины.

– Ты собираешься уведомить людей вне дома? – она нахмурилась, пока он не кивнул неохотно. – Это – обещание? Только не говори мне ничего, чтобы просто успокоить.

Бен смутил ее зловеще мягким голосом:

– Я никогда не солгал бы тебе, Аделина.

– Я не это имела в виду. Я только…

– Испугалась, – пробормотал он, касаясь ее лица кончиками пальцев. Несмотря на мягкость его прикосновений, она дрожала от тревожных предчувствий.

– Ты сердишься.

– Я свернул бы твою тоненькую шейку, если бы знал, что тогда узнаю, что могло случиться, чтобы заставить тебя предчувствовать все это.

– Это не важно.

– Для меня важно.

– Я только беспокоюсь о папе, только и всего. И теперь, когда я знаю, что дом будет охраняться, я чувствую себя намного лучше.

Но Бен не утихомирился, и продолжал хмуриться, когда она стала покрывать его лицо легкими поцелуями.

– Это не поможет, Аделина.

Адди остановилась и посмотрела на него, понимая, что ее игривость не имела успеха. Она все еще боялась, и они оба знали это. Время неумолимо наступало, неся с собой ощущение гибельной неизбежности. Она боялась за Рассела и за Бена. Он был обвинен тогда в убийстве Рассела, сбежал из «Санрайз» и скитался в течение пятидесяти лет. Она видела его – жалкого бездомного старика. Полная противоположность ему нынешнему. Образ был туманен, но сохранился глубоко в душе и часто посещал ее.

– Обними меня, – сказала она, наконец, чувствуя себя несчастной и виноватой, и его руки обвились вокруг нее.

Его голос был одновременно груб и ласков:

– Маленькая глупышка. Ты думаешь, что я собираюсь позволить, чтобы с тобой что‑ то случилось? Храни свои тайны. Пока. Но это – последний раз, когда я стою в стороне и выкручиваю себе руки, оставляя при тебе твои маленькие секреты. Настанет время, когда я начну задавать вопросы, Адди, и я буду ждать на них ответы. И тогда помоги тебе Бог, если ты попытаешься умаслить меня. Поняла? – Бен подождал, пока не почувствовал как она кивнула у его груди. Он поцеловал ее в макушку. – Не бойся. Все будет просто прекрасно. Ты же знаешь, я всегда буду заботиться о тебе.

Она прижалась к нему крепче и страх и вина постепенно исчезли. Тепло окутывало ее, заставляя пылать. Она наслаждалась защитой его тела, таяла от удовольствия, когда его руки гладили ее по спине. Если бы только он мог держать ее так всегда. Она очень хотела рассказать ему, чего она боялась на самом деле, но не было никакого способа объяснить все это, кроме как сказать прямо.

– Бен? Если бы тебе нравился кто‑ то, а потом ты узнал, что он сделал в прошлом некие плохие вещи, это бы изменило твои чувства к нему?

– Это зависит, – сказал Бен глубокомысленно, его руки на мгновение остановились, затем снова возобновили свои поглаживания, – полагаю, это зависело бы от того, что именно он сделал. Если это было достаочно плохо…да, это бы изменило мое отношение к нему.

– о что, если он изменился и действительно сожалеет о том, что сделал?

– Я не тот, кто имеет право судить. Ты говоришь с бывшим конокрадом, помнишь?

– Угон скота – это худшая вещь, которую ты когда‑ либо делал?

Бен усмехнулся.

– О, я могу признаться и в худшем. Любой, кто знал меня прежде, чем я приехал в Техас, скажет тебе, что я промотал свою молодость.

– Ты сожалеешь теперь о всех тех вещах, что творил тогда?

– Я редко задумываюсь о прошлом. И не трачу напрасно время, сожалея о сделанном. Я уже трижды заплатил за свои ошибки, – он заметил впадинку у основания горла в раскрытом вороте ее сорочки и наклонился, чтобы припасть к ней губами.

– Откуда такой внезапный интерес к греху и искуплению? – спросил он приглушенно, – Вспоминаю всякие школьные штучки, тебя никогда не ловили на этом? Держу пари, ты прятала учительский мел. Или шушукалась с подружками на уроке географии…

– Никогда, – сказала она, устраиваясь поудобней. Она положила голову ему на плечо, наслаждаясь прикосновениями его губ. – Я всегда хорошо вела себя.

Он ловко расстегнул крохотные пуговки на вороте ее длинной ночной рубашки, одну за другой, спускаясь к ее груди.

– Я слышал нечто другое, Аделина.

– Не верь ни единому слову. А, кроме того, ты тоже вероятно не был ангелом.

Бен усмехнулся:

– Меня постоянно выгоняли с уроков.

– Нарушитель спокойствия.

– Угу. Однажды я спрятал змею в столе Мэри Эшборн, – он лениво хохотнул. – Она вытащила ее, когда полезла за карандашом.

– Как гадко!

– Это была маленькая садовая змейка. Она не стоила всего того крика.

– Зачем ты это сделал?

– Мэри мне нравилась.

– Твои методы ухаживания улучшились.

– Практика, – сказал он, его рука скользнула под подол ее рубашки, и она схватила ее, чтобы остановить.

– Со многими женщинами?

– Не с таким количеством, какое ты, кажется, подозреваешь. Разве мы не говорили об этом раньше?

– Ты сказал, что как‑ нибудь расскажешь, почему так либерально настроен в отношении женщин. О той, кто так на тебя повлиял.

– Почему ты так уверена, что это была женщина?

– Интуиция. Ты ее любил?

– Вроде того.

– Ты хотел на ней жениться?

Лицо Бена изменилось, он явно испытывал дискомфорт и выглядел настороженным и возможно немного ожесточенным.

– Адди, я не готов говорить об этом.

– Она причинила тебе боль, да?

Несмотря на раздражение, Бен с сожалением засмеялся над ее упорством. И проницательностью.

– Почему это так важно?

– Я едва знаю что‑ то о твоем прошлом. Есть в тебе что‑ то, чего я не понимаю, и это беспокоит меня. Беспокоит, что ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе. Ты – загадка. Почему ты выбрал такую жизнь, и почему…

– Стоп. Прежде, чем я объясню что‑ нибудь. Я хотел бы уточнить, что, черт возьми, и я не все понимаю в тебе.

– Она много значила для тебя? – спросила Адди, игнорируя его попытку увести ее в сторону.

– В то время я думал, что она была для меня всем, – Бен откинул голову на спинку дивана и уставился в потолок. – Ты когда‑ нибудь хотела чего‑ нибудь так, что спустилась бы в ад и вернулась назад только чтобы получить это? И как только ты получала это, чем больше усилий прилагала, чтобы удержать, тем меньше власти имела? Она была такой. Я никогда не встречал никого столь неуловимого. Чем дальше от меня она была, тем больше я хотел ее.

Адди с удивлением почувствовала укол ревности. Она внезапно поняла, что не уверена, что хотела бы услышать о том, как он желал другую женщину, но в то же самое время горела желанием узнать о том таинственном прошлом, о котором он говорил так мало.

– Кем она была?

– Дочь одного из моих профессоров в Гарварде. Ее отец был одним из самых блестящих людей, которых я когда‑ либо встречал. Такой весь очень новоанглийский – надменный, интеллектуальный, динамичный. Иногда, когда он говорил, его слова, словно прожигали твой мозг, вещи, сказанные им, были радикальными. Это было потрясение. Его дочь во многом была на него похожа, тот же блеск, тот же интеллект. Я никогда не слышал, чтобы женщина разговаривала так, как она. Он позволил ей изучать те же предметы, что и его студенты, позволял ей говорить и делать все, что она хотела. Она была умнее большинства мужчин, которых я знал. Она была очень образованной женщиной. Быть воспитанной в маленьком городе около Чикаго, где мало кто слышал о подобных вещах… я был очарован.

– Она была красива?

– Очень.

Ревность Адди удвоилась. Красивая, умная, очаровательная.

– Она кажется прекрасной, – сказала она невыразительно.

– Я тоже так думал некоторое время. Но это было невыносимо, я никогда не знал, что она выкинет в следующую минуту. То она была словно тающий во рту сахар, то вдруг впадала в гнев по неведомой причине. Иногда она шла на какой‑ то сумасшедший риск, таща меня в дикие приключения. Я был или безумно счастлив рядом с ней или безумно несчастен.

– Почему она была так необузданна?

Взгляд Бена стал отстраненным, словно он пристально вглядывался в неуловимые видения.

– Для нее не было места в этом мире. Ей дали возможность стать особенной…отличной от других…а затем все стали пытаться поместить ее на место, которому она не принадлежала. Включая меня. Она была птицей в клетке, которая снова и снова билась о прутья своей тюрьмы. Я много раз задавался вопросом, почему она не могла быть как другие женщины, почему она хотела говорить только о мужских предметах, – он сделал паузу и посмотрел на нее, но его взгляд был непроницаем. – Ты должна это понять.

Адди тихонько кивнула.

– Но у нее не было твоей силы, – продолжил Бен, – У нее не было никакой надежды найти свой путь. Я видел, как она задыхалась, и не понимал почему. Я думал, что единственный способ помочь ей – это попытаться изменить ее. Чем жестче я держался, тем было хуже. Я любил ее, и она чувствовала ко мне то же. Но все, что я хотел от нее – семьи, ребенка, жизни вместе – все это было для нее тюрьмой. Она не хотела и доли такой жизни.

Бен глубоко вдохнул и сделал медленный выдох, поражаясь внезапной легкости в груди. В первый раз он заговорил об этой части своего прошлого. Он не планировал рассказать все это Адди, но теперь имело смысл снять тяжесть с души и рассказать все до конца. Кто еще мог его понять? Кто еще мог знать, каково это – вот так вот бороться?

– Как это закончилось?

– Она…, – Бен откашлялся и остановился. Он не мог выговорить ни слова. Адди молчала, терпеливо ожидая, хотя про себя кричала, чтобы он продолжал.

– Она узнала, что беременна, – пробормотал он, его глаза вспыхнули виной и застарелой болью. – Моим ребенком. Я настаивал, чтобы мы поженились. До выпуска оставалось несколько недель и у меня были планы вернуться в Иллинойс, чтобы получить работу в банке моего отца. Она была несчастна, я волновался. Я хотел ребенка. Я хотел ее. Через день, после того как она сказала о беременности, она сделала аборт. Когда я узнал о том, что она сделала, я пожалел, что она не умерла вместе с ребенком. Я никогда больше ее не видел.

Сердце Адди наполнилось состраданием.

– Как тебе удалось закончить семестр?

– Деньги в нужные карманы. Мой отец был решительно настроен на то, чтобы его сын закончил Гарвард. Не было такой цены, которую не стоило бы заплатить. Меня это не волновало. Я словно омертвел.

– Мне жаль, что она так сделала, – прошептала Адди, – С ребенком.

– В этом была и моя вина. Я использовал бы ребенка как цепь и кандалы, чтобы держать ее рядом с собой…

– Нет. Она должна была поговорить с тобой. Ты помог бы ей найти способ жить с этим. Она должна была доверять тебе. Ты бы выслушал ее.

– Нет. Тогда я был другим.

– Не думаю, что настолько другим. Ничто не заставит меня поверить, что ты проигнорировал бы просьбу о понимании. Ты не сделал бы ее жизнь тюрьмой.

– Как ты можешь быть в этом уверена? – спросил он грубо.

– Я знаю тебя. Мое сердце говорит мне это.

Он отвернулся. Адди сидела у него на коленях, пытаясь понять, что скрывается за его молчанием. Внезапно он потянулся рукавом к глазам, промокая незнакомую влагу, и она обвила его руками за шею, отчаянно его прижимая. Она должна была убедить его в том, что она не станет такой, как та другая женщина, которую он любил, ее дух не сокрушит осуждающий мир.

– Я не такая, Бен.

– В некоторой степени такая.

– Хорошо, конечно я не хочу быть неспособной сказать, что я хочу или не делать то, что я хочу, только потому, что я – женщина. Но я не птица в клетке. И я хочу принадлежать тебе.

– Я не хочу заманить тебя в ловушку.

– Больше всего я боюсь, что останусь одна. Разве ты не видишь, что у меня есть больше свободы с тобой, чем без тебя?

Его руки обхватили ее плечи, он пристально посмотрел на нее. Сочетание невинности и опыта никогда не было столь явным на ее лице. Он видел порыв ребенка, страстную любовь женщины и глубину понимания, которая могла принадлежать человеку вдвое ее старше.

– Видит Бог, я никогда не позволю тебе уйти, Адди.

– Я это знаю.

– И я не буду пытаться изменить тебя.

– А я и не позволила бы.

– Нет, ты бы не позволила, – сказал он и немного расслабился. – Вы – настоящая женщина Аделина Уорнер.

– Слишком много для тебя, чтобы трогать руками? – спросила она вкрадчивым голосом, поддразнивая его. Внезапно оказавшись опрокинутой на спину, она улыбнулась, смерив его взглядом. Его глаза были наполнены желанием.

– Отнюдь нет, – сказал он, продолжая ей доказывать это способом, который не оставил у нее никаких сомнений.

* * * * *

Решения, принятые с глазу на глаз Беном и Расселом о том, как действовать в этой критической ситуации, семье не сообщались, но некоторые вещи были понятны и так. Самая важная – забор никуда не денется. Во‑ вторых, Рассел решил ограничить одиночные поездки по ранчо свои, остальных Уорнеров и ковбоев, вопреки тому, что они ожидали. Он оставался в своем кабинете и держался подальше от разрушенного заграждения, в то время как Бен контролировал строительство дополнительных хижин на границе, удвоил число патрулирующих «Санрайз» по ночам и дал задание работникам ковать новые столбы в основание заграждения.

Баррели драгоценной воды использовались для смягчения грунта, чтобы вырыть отверстия для столбов, возмущая тех, чьи стада были измучены жаждой. Мэй, Каролина, Адди и даже Лиа были заняты тем, что лечили порезы и царапины, которые колючая проволока оставляла на руках мужчин, занятых на строительстве. После нескольких дней такой работы Адди жаловалась Бену, что ее пальцы навсегда останутся коричневыми после бесчисленных бутылочек йода.

Реакция города и соседних ранчо на нападение на собственность Рассела была неоднозначной. Некоторые скотоводы, поддерживающие идею закрыть свою землю дешевым ограждением из колючей проволоки, были оскорблены так, будто сами подверглись такому нападению. Но некоторые говорили, что Рассел это заслужил. Много ковбоев ненавидели идею ограждения земель, они привыкли ездить свободно. Мелкие скотоводы, которые часто присваивали себе отбившийся от стада скот, дрейфующий через границы владений, также негодовали на строительство заграждения.

Проходил день за днем и Адди начала остро тосковать по Бену. Она почти не видела его. Он был занят, решая проблемы, с которыми к нему шли, независимо от того маленькие они или большие. Его работе не было конца, он контролировал строительство забора и координировал другие хозяйственные работы на ранчо. Вокруг дома и в самом доме толкалась куча народу и Адди и Бен не имели никакой возможности уединиться. Был назначен человек для охраны дома ночью, что тоже исключало возможность свиданий с Беном.

Адди была поглощена своей неудовлетворенностью, эмоциональной и физической, и она не пройдет, пока Бен не будет снова с нею. По ночам она лежала, раскинувшись на кровати, и уныло думала о том времени, когда Бен приходил к ней. Как можно было хотеть кого‑ то так? Моменты, когда она видела его, не были полноценными, рядом всегда был кто‑ то из членов семьи или работников ранчо, и не было никакой возможности побыть наедине.

Как долго она сможет быть без него? Ее потребность в нем становилась сильнее с каждой минутой, пока она едва могла вынести ее, если он был рядом. Как странно было чувствовать такую страшную всепоглощающую жажду кого‑ то и негодовать на все, что отдаляло его от нее. Он пробудил в ней желания, сильные желания, которые требовали утоления. У нее было так мало ночей с ним и каждая следующая ночь без него будет холодной и пустой. Оглядывая людей, собравшихся за одним столом, она задавалась вопросом: поймет ли кто‑ нибудь из них, что она чувствовала? Нет. Ни один из них на это не способен, даже одинокая и чувствительная Каролина.

Я бы пошла за ним хоть на край света. А ни один из них никогда не боролся друг за друга. Но однажды они должны были чувствовать что‑ то? Что‑ то должно было быть? Каролина и Питер вели себя, как будто были едва знакомы, Мэй и Рассел были в лучшем случае устало нежны. Никакой страсти, никакой нежности. Даже никакого возмущения. О чем они говорят, когда остаются одни? Или просто молчат?

Адди скучала по долгим, уютным разговорам с Беном. В самые темные часы ночи она рассказывала ему некоторые скандально интимные вещи, из тех, что женам не полагалось рассказывать мужьям. Беседы с Беном были источником бесконечного очарования, не было почти ни одной темы, которую он бы не захотел затронуть и он никогда не страдал от излишней скромности. Казалось, ему даже доставляет удовольствие заставлять ее краснеть, и он всегда преуспевал в этом, даже в темноте.

Спустя недели разлуки она стала замечать, что Бен будто изменился. Исчезла легкость его манер, а чувство юмора стало более резким, чем обычно. Он всегда куда‑ то торопился и не задерживался возле нее, и как будто бы даже старался ее избегать. Почему он стал таким бесцеремонным и резким? Почему казалось он словно был сердит на нее?

Каждый раз, когда она слышала, что он шел в дом во время обеда, видела, как он входит в комнату, наблюдала, как садится за стол, она чувствовала боль в груди. За то время, что он провел на солнце, его кожа стала более смуглой, отчего изумрудные глаза стали еще ярче на лице. Он никогда не был настолько красив и настолько недостижим. Почему, когда она смотрела на него через обеденный стол, расстояние между ними, казалось, превратилось во многие мили?

* * * * *

Адди просунула голову в приоткрытую дверь комнаты Каролины и нахмурилась, увидев маленькую фигурку с большим животом, укрытую покрывалом, на которую утреннее солнце отбрасывало нежные блики.

– Каро? – сказала она мягко, и сестра пошевелилась. – Ты не хочешь все же подняться?

Каролина покачала головой, выглядя раздраженной. Ее лицо было одутловато, а под глазами, обведенными темными кругами, были мешки.

– Нет. Я чувствую себя больной. Я устала.

– Может доктор Хаскин ….

– Он говорит, что со мной все в порядке.

– Хорошо. Это замечательно.

– О! Не надо быть такой оптимистичной!

– Может принести тебе чаю? Я почитаю тебе историю из вчерашней газеты о…

– Нет. Спасибо, но я не чувствую желания что‑ нибудь выпить или послушать.

Адди осторожно подошла к кровати и присела на край, накрыв руку Каро своей.

– Что случилось? – спросила она мягко.

Участие словно прорвало что‑ то в Каро, ее глаза наполнились слезами:

– Я чувствую себя такой толстой и ужасной, и со скверным характером. И я теряю волосы. Разве ты не видишь, какими тонкими и редкими они стали? У меня всегда были такие красивые волосы.

– Они все еще красивые. Если ты и потеряла несколько, этого еще недостаточно, чтобы все заметили. И они вырастут снова, как только ребенок родится.

– И… и Питер больше не хочет поговорить со мной или обнять меня…

– Он не понимает, чего ты хочешь от него. Скажи ему, в чем ты нуждаешься.

– Я хочу, чтобы он и так знал это.

– Мужчины не всегда понимают, что надо сделать. Иногда им надо говорить.

Каролина судорожно вздохнула и вытерла глаза платочком.

– Эта непоседа Лиа была в моей комнате и начала прыгать на кровати. Я была резка с ней, и она не понимает почему.

– Я увижусь с ней. Кейд и я возьмем ее с собой в город. Вчера она хотела ткань, чтобы сделать кукле платье, но у нас не оказалось подходящих лоскутов. Мы купим ей отрез хлопка и может быть леденец.

– Правда? О, ей это понравится.

– А какие привезти тебе? – мягко поддразнила ее Адди, – Мятные или лакричные?

– Никаких, – сказала Каро, которая выглядела теперь более умиротворенной. Несмотря на беременность, она была похожа на маленькую девочку с этим заплаканным лицом и пухлыми щечками. Адди почувствовала такую острую любовь к ней, жалея, что не знала, как сотворить для Каро какое‑ нибудь чудо.

– Сегодня вечером, когда я вернусь, мы вымоем твои волосы. И ты сразу почувствуешь себя лучше. И я попрошу Бена поиграть немного в музыкальной комнате после обеда, особенно ту песню, которую ты так любишь.

– Но Бен так занят…

– Он найдет время, – уверила ее Адди, и озорно усмехнулась, – если я попрошу.

Лицо Каролины прояснилось и она с надеждой посмотрела на нее:

– Что происходит между вами двумя?

Адди наклонилась пониже, ее карие глаза заблестели от волнения:

– Он любит меня, – прошептала она.

– О, Аделина...

– Я никогда не мечтала, что могу быть настолько счастливой. Я так люблю его, что это причиняет боль.

– Я так рада за тебя, – воскликнула Каролина, хватая ее за руку, – Не позволяй ему уйти. Не позволяй ничему встать между вами.

– Нет, никогда, – лицо Адди осветила улыбка, она легонько сжала руку Каро, прежде чем отпустить ее и выйти из комнаты.

* * * * *

– Лиа! Лиа! Где ты? Мы едем в город! Иди сюда и помоги мне найти Кейда!

Косички Лиа летели позади нее, когда она мчалась по лестнице впереди Адди и пронзительным голосом звала Кейда. Адди проводила ее до крыльца, где они нашли Кейда, лениво развалившегося на ступеньках рядом с Диазом. Диаз как раз дошел до середины одной из своих невероятных историй о приключениях. Он прервал свой рассказ, увидев их, и на его морщинистом лице заиграла улыбка.

Адди нерешительно возвратила улыбку, внезапно осознав, сколько раз она безразлично проходила мимо него, когда он сидел на этом самом крыльце. Она настолько привыкла к его присутствию там, что перестала замечать, как не замечала рельсы, когда ехала в поезде, или пол под своими ногами. Время от времени они перекидывались парой слов, но она никогда не искала снова его компании после той странной, почти бессмысленной беседы, которую они тогда имели. Очень редко Адди позволяла себе думать об этом, и все о чем она хотела поговорить или спросить у него, было задвинуто в самый дальний угол ее памяти. Он всегда там присутствует, всегда задумчивый.

– Кейд, ты должен взять меня и Аделину в город, – выпалила Лиа, дергая его за рукав.

Кейд, улыбался азарту Лиа, сопротивляясь ее усилиям поднять его на ноги.

– Кто сказал, что я должен?

– Не дразнись, – сказала Адди, слегка потянув его с крыльца за шкирку. Кейд шумно зевнул и встал.

– Догадываюсь, что будет дальше. Закончишь историю позже, – сказал он Диазу, засовывая руки в карманы и добродушно пожимая плечами, – Иначе Аделина меня придушит. Ты не собираешься уезжать до вечера, не так ли?

– Завтра утром, – сказал Диаз, и глаза Адди расширились от удивления.

– Уезжаете? Что это значит? Куда вы едете? Почему?

– Я никогда не остаюсь слишком долго на одном месте или в одной компании, – Диаз добродушно улыбнулся ей и пожал плечами, как будто говоря, что кое‑ что было не в его власти.

– Но что вы будете делать?

– Лотта собирается скоро гнать стада на север. У нее всегда есть место для хорошего сказочника в обозе.

Адди молчала. Она не хотела, чтобы он уезжал. Но она не могла объяснить это чувство ни ему, ни даже себе. Не было никакой объективной причины желать, чтобы он остался в «Санрайз». Она едва знала его и почти никогда не говорила с ним. Он был именно тем, кем описал себя – сказочником. Он ничего не сделал для нее, кроме как подбросил пару полусырых идей однажды ночью, которые засели в ее мозгу. Некоторые из этих странных слов, которые он сказал, о возвращении вовремя, об искуплении, напугали ее своей точностью. Возможно, это было просто совпадением. А возможно и нет.

– Есть кое‑ что, что я хотела бы узнать, – сказала она нерешительно, – Мистер Диаз…

– Аделина, – перебил ее Кейд, хихикая, потому что Лиа почти уронила его, таща к повозке, так она рвалась уехать, – Он же только что сказал, что еще будет здесь сегодня вечером. Если ты хочешь поехать в город, оставь этого рассказчика и пошли.

Адди нахмурилась на брата, затем подняла глаза вверх:

– Позже, мистер Диаз?

– Позже, – согласился он спокойно, и она улыбнулась ему, прежде чем последовать за Кейдом и Лиа.

Когда они приехали в город, Кейд помог Адди и Лиа выбраться из двуколки, и они направились в универсальный магазин. Кейд пошел вниз по улице, чтобы посмотреть, не было ли Бена у шерифа, что было вероятно. В последнее время Бен сделал привычкой держать шерифа в курсе каждого конфликта, в который вовлекали ранчо «Санрайз», делая все что можно, чтобы держать шерифа на их стороне. Не то, чтобы скудные силы, охраняющие порядок, могли много для них сделать. В этой части Техаса вы должны были сами заботиться о себе и своей собственности, и вы имели бы большие проблемы, если бы слишком полагались на чью‑ либо защиту. Но Бен намеревался поддерживать некоторый ореол респектабельности ранчо, и наличие осторожной поддержки шерифа было лучше, чем его неодобрение.

После покупки ярда клетчатого ситца и большого круглого леденца, Адди шла с Лиа к двуколке. Липкая от сахара рука Лиа ухватилась за нее и Адди улыбалась, когда они шагали вместе качая сомкнутыми руками.

– Хотите лимонное драже? – спросила Лиа преувеличенно вежливо.

– Нет, спасибо.

– А тростниковой патоки?

– Милая, если бы я хотела чего‑ нибудь, я бы купила это себе. Но это ведь нужно будет разделить с тобой.

– Тетя Аделина?

– Что?

– Почему Бен называет Вас Адди? Никто больше так не делает, – Адди чуть не подскочила, услышав свое имя, сказанное голосом Лиа. Это напомнило ей о той, старой Лиа, и о том времени, когда она слышала «Адди» именно с такой интонацией.

– Это просто прозвище, – сказала она, пытаясь унять стук сердца, – Ты можешь называть меня так, если хочешь.

– Тетя Адди, – попробовала Лиа и захихикала.

Адди не смогла сдержать смех:

– Тебе кажется это забавным, да?

– Угу, – Лиа вытащила палочку лакричника и начала жевать ее кончик, – Тетя Адди, у мамы скоро будет ребенок?

– Уже не долго. Должно пройти еще примерно два месяца.

– О, – лицо Лиа недовольно сморщилось и она, откусив кусок лакричника, принялась шумно причмокивать.

Адди задумчиво смотрела на нее. Это было то, из‑ за чего Лиа была так взбудоражена в последнее время? Она ревновала к ребенку? Конечно… Лиа всегда была единственным ребенком в семье и она не хотела, чтобы кто‑ то еще занял ее место.

– Хочешь знать кое‑ что? Тебе десять лет, ты будешь старше этого ребенка. Твоя мама была такого же возраста, когда родилась я, – Лиа тихо смотрела на нее, из–за ее щеки выпирал леденец. – Когда я была маленькая, – продолжала Адди, – она показывала мне очень много вещей, и я пыталась все делать точно так же, как она. Я всюду ходила за ней. Она рассказывала мне истории, расчесывала волосы и даже помогала утром одеваться. Я думаю, она была самой лучшей сестрой на свете.

По правде говоря, Адди не могла помнить ничего о своих отношениях с Каролиной. Но Лиа не должна была знать это. Лиа была очарована:

– Я смогу делать все эти вещи для ребенка?

– Конечно, я знаю, она или он, будет зависеть от тебя также, как я зависела от твоей мамы.

Удовлетворенная заинтригованным выражением лица маленькой девочки, Адди позволила себе расслабиться и улыбнулась. Они дошли до другой стороны улицы, как внезапно рука Лиа выскользнула из ее ладони и Адди посмотрела на нее вниз. Лицо девочки было бледно, а глаза большие как блюдца.

– Что случилось? Что…

– Аделина, – прервал ее тихий голос, и она уставилась в пронзительно синие глаза Джефа Джонсона.