Глава 16. Последнее, о чем я думаю прежде, чем погрузиться в туманный сон, что руки Пакса очень сильные и теплые

Мила

Последнее, о чем я думаю прежде, чем погрузиться в туманный сон, что руки Пакса очень сильные и теплые. И безопасные.

Я никогда не забуду, что чувствовала, когда он нырнул в озеро за мной и вытащил в безопасное место. Дурацкая куртка тянула меня вниз, и я не могла выбраться. Он, вероятно, спас мне жизнь. Нелепо, что он так безрассуден по отношению к своей собственной жизни, но, кажется, так он защищает мою.

Я теснее прижимаюсь к нему, к его сильной груди. Мое лицо прижимается к его сердцу, и оно громко бьется около моего уха. Этот стучащий ритм успокаивает меня, и я засыпаю.

А потом мне снится сон.

Я смотрю вниз и вижу солнечный свет, окутывающий меня, мерцающий на моей коже.

Я снова в церкви.

Но на этот раз все по-другому.

Вместо черного платья, которое я надевала на похороны своих родителей, я одета в белое. Простая хлопковая рубашка, почти прозрачная. И мой отец сидит в передней части церкви, вместо гроба. И вместо того, чтобы сидеть в сияющем солнечном свете, он сидит в тени.

Мой пульс ускоряется, потому что это первый раз, когда кто-либо из моих родителей появляется во сне. Так приятно видеть лицо моего отца. Я мчусь по проходу к нему, но мои ноги двигаются очень медленно. Это так расстраивает, потому что я хочу бежать, а ноги просто не слушаются. Но, в конце концов, я добираюсь до него.

Я стою перед ним и просто смотрю. Он одет в свою любимую полинявшую зеленую фланелевую рубашку и рваные голубые джинсы, те, в которых он привык работать во дворе.

Он улыбается.

— Привет, арахис.

— Привет, папа, — выжимаю я из себя. У меня комок в горле, поэтому я не могу глотать. — Так приятно видеть тебя.

Он улыбается той же улыбкой, что я видела миллион раз на протяжении многих лет, и вытягивает руки. Я бросаюсь в них. Папа пахнет так же, как Old Spice и мята. Я вдыхаю и плачу, крепко его обнимая.

Но через несколько минут он отстраняется.

Я смотрю на него, на крупные руки, которые держали меня тысячу раз, которые купали мою собаку, толкали мой велосипед и били мою мать. Я задыхаюсь и смотрю ему в глаза.

— Папа, почему ты ударил маму?

Он, кажется, поражен, поэтому поднимает руки ладонями вверх, к небу.

— Я не знаю, — говорит он тихо. — Потому что я не совершенен. Мы с твоей матерью должны были обратиться за помощью к семейному психологу. Мы любили друг друга, но вместе погибали. Жаль, что ты видела это.

— Как ты можешь любить кого-то, но все же делать ему больно? — спрашиваю я, и говоря это, я чувствую, как слезы текут по моему лицу. Папа тянется своей широкой ладонью и вытирает их.

— Такова жизнь, — говорит он мне тихо. — Иногда мы делаем больно тем, кого любим больше всего.

— Но ты никогда не должен был причинять кому-то боль таким образом, — говорю я ему. — Иметь такой характер — все равно, что быть трусом.

Папа смотрит на меня.

— Может быть, я и был трусом. Но я все еще был хорошим человеком, у которого просто был плохой характер. Я люблю тебя, арахис.

Я чувствую, что приросла к земле, а затем онемение сильным потоком накрывает меня. Так или иначе, по какой-то причине, что-то щелкает во мне, и я вдруг понимаю, что эти глупые сны пытались сказать мне все это время... черные и белые гробы, солнце и тени.

Жизнь не черно-белая. Не все люди хорошие или плохие. Я была так сосредоточена на смысле жизни после смерти своих родителей, что не учла тот факт, что в глубине души — хотя я не признавала этого — мне было трудно понять отношения между ними. И, наверное, я осуждала их.

Действительно, жизнь просто смесь хорошего и плохого, различные оттенки серого, белого и черного. Думаю, я всегда боялась быть с кем-то в отношениях, потому что думала, что у меня будут такие же отношения, как у родителей или, что я сделалаю ошибку.

Но вся жизнь состоит из ошибок.

Я сглотнула и посмотрела на своего отца.

— Я люблю тебя, папа. — Он кивает, его глаза полны доброты и любви. — Я скучаю по тебе.

— Я знаю, — отвечает он. И, сидя на месте, он начинает исчезать, пока не пропадает, и я остаюсь в одиночестве.

Но я не одинока. Я чувствую присутствие Пакса, даже притом, что не могу его видеть. Я поворачиваюсь, но его там нет.

А потом я просыпаюсь и смотрю ему в глаза.

— Ты в порядке? — шепчет он. — Тебе что-то снилось.

Его руки обнимают меня.

— Мне просто приснился странный сон, — шепчу я. — Мне снился мой отец, впервые с тех пор, как он умер. Я спросила его, почему он ударил мою маму, а он говорил про то, что был испорчен. Но он все еще был хорошим человеком. Он и моя мама должны были пойти к семейному психологу, но так и не пошли.

Пакс смотрит на меня, его золотые глаза освещают теплом темное помещение.

— Ты права, — наконец, говорит он. — Человек может ошибаться, но он все еще будет хорошим, если у него доброе сердце. Из-за чего это происходит? Потому что я спрашивал о твоих родителях?

Я пожимаю плечами.

— Я не знаю. Может быть. У меня был странный повторяющийся сон, с тех пор, как они умерли, и я думаю, что это всегда было одной из тех вещей, которые мое подсознание пыталось мне сказать. Я боролась после их смерти, я скучала по ним очень сильно, но я также возмущалась из-за их отношений. Они любили друг друга почти до безумия, но они погибали вместе. Они плохо общались.

Пакс смотрит на меня.

— Твой отец когда-нибудь бил тебя?

Я сразу качаю головой.

— Нет. Меня шлепали несколько раз, когда я была ребенком, но бить? Нет, они были хорошими родителями. Их проблема состояла в том, что они всегда подначивали друг друга, пока это не вышло из-под их контроля.

Теперь Пакс качает головой.

— На самом деле, мы ничего не можем контролировать, — утверждает он. — Не в той ситуации. Хотя, ты была права. Твои родители должны были обратиться за помощью. Мне жаль, что они этого не сделали.

Я закрываю глаза и снова прижимаюсь к нему.

— Так или иначе, я думаю, что мой сон был сообщением для меня. Что все будет в порядке, и что я должна доверять своему сердцу. Мое сердце говорит мне, что быть с тобой — это нормально. Мы с тобой не мои родители, и наши отношения не будут такими же, как у них. Никто не совершенен, и у тебя есть проблемы, с которыми нужно бороться, но мы пройдем через это, Пакс.

Он вздрагивает, я это чувствую, становясь жестким рядом со мной.

— Ты думаешь, что твой сон был сообщением от отца, что быть со мной — это нормально?

Я снова пожимаю плечами.

— Я не знаю. Может быть.

Он качает головой.

— Ни в коем случае. Не то, чтобы я не верил в такие вещи, но нет никакого способа, чтобы твой отец дал тебе свое благословение, чтобы связываться со мной. Черт, ни в коем случае. Тебе снилось то, во что ты хочешь верить. Ты просто пытаешься дать какой-то смысл вещам. Мы пробудили твои воспоминания сегодня вечером, так что это нормально.

Я не позволяю ему переубедить меня.

— Что ж, останемся каждый при своем мнении. Но сейчас давай просто вернемся ко сну.

Так мы и делаем. Пакс крепче сжимает меня, и я засыпаю в его объятиях.

Когда я просыпаюсь, он еще спит рядом со мной. Его руки все еще плотно обернуты вокруг меня. Я думаю, что мы вообще не шевелились. Я моргаю от солнечного света, который льется через окна. Мне настолько комфортно, что я не хочу вставать и закрывать жалюзи. Но если я этого не сделаю, то никогда не засну снова.

Просто я не готова начать день. Я хочу оставаться в постели с Паксом какое-то время.

Я осторожно извлекаю себя из рук Пакса и выползаю из постели, пробираясь к окнам. Нхожу веревочку, которая закрывает шторы, и начинаю тянуть. Делая это, я бросаю взгляд вниз, на лужайку позади дома и застываю.

Ледяной холод распространяется от основания моего позвоночника к шее, когда ужас бьет меня в грудь.

Кто-то лежит на газоне, на холоде и ветре. Я присматриваюсь, глядя на бледные ноги, высокие шпильки и мышиного цвета волосы.

Джилл.

Что за черт?

Моя рука отпускает шторы, и я закрываю ей рот.

Джилл не двигается, а ее тело лежит под неестественным углом. Ее лицо отвернуто от меня к озеру, но это все еще она. Ветер шевелит волосы на ее лице, и это единственное, что движется.

— Пакс! — кричу я, начиная его трясти. — Проснись. Проснись! Джилл на твоем газоне.

Он наклоняется вперед, пытаясь очистить голову, чтобы понять, что я говорю. Понимание, наконец, пересекает его лицо, и он бросается с постели, и мы оба бежим на задний газон.

Пакс, не задумываясь, бежит к Джилл, но я, должна признаться, не решаюсь поступить так же. Страх, кажется, замораживает меня на месте. Я не знаю точно, что с ней случилось, но уверена, что ничего хорошего.

Пакс становится на колени и рассматривает ее, потом быстро смотрит на меня. На его лице тяжелый взгляд.

Я должна заставить себя подойти к ним.

— Ты можешь позвонить в полицию? — спрашивает он тихо.

Я смотрю вниз и вижу, что глаза Джилл открыты. Они стеклянные и не моргают. Я знаю, что она мертва. Я отступаю, мои руки поднимаются ко рту, когда полный и абсолютный ужас наполняет меня. Я хочу кричать, но не делаю этого.

На ее рубашке и подбородке рвота. В каком-то месте она бежит вниз по ее руке. Она замерзла и сейчас оранжево-ржавого цвета. Я закрываю рот и отворачиваюсь. Пакс встает и обнимает меня.

— Пойдем, вызовем полицию, — говорит он мягко. — Не смотри больше. Тебе не нужно это видеть

— Мы не можем просто оставить ее здесь! — говорю я ему. — Холодно. Как долго пр-твоему, она была здесь? С прошлой ночи? Как ты думаешь, она пришла сюда после тех 58 сообщений?

Я смотрю на него дикими глазами, и он хватает меня за локоть.

— Мила, сейчас она не чувствует холода. Мы должны пойти позвонить в полицию. И я понятия не имею, была ли она здесь, когда писала мне.

Я не говорю, что знаю, о чем мы оба думаем. Если бы он только ответил ей, этого можно было бы избежать. Я не смотрю ему в глаза, потому что не хочу, чтобы он увидел мои мысли.

— Это от передозировки? — спрашиваю я спокойно, когда мы входим в дом.

Пакс качает головой, когда мы поднимаемся по лестнице на кухню.

— Я не знаю, но уверен, что это выглядит так.

Он смотрит на меня.

— Можешь сделать кофе, пока я звоню?

Я киваю и приступаю к поискам запасов кофе. Почему-то я чувствую себя хорошо, когда делаю эту банальную вещь, мои руки работают автоматически, когда я отмеряю кофе и наливаю воду в чашку. Аромат наполняет мой нос, и я стою там с руками, обернутыми вокруг талии, когда Пакс появляется позади меня.

— Они уже в пути. Я забыл положить твою одежду в сушилку вчера вечером, но думаю, у меня есть пара вещей, которые ты можешь позаимствовать.

Я киваю и следую за ним наверх, где он находит вещи и протягивает их мне.

— Они слишком большие, но есть шнурок. Ты в порядке?

Он смотрит на меня, и я сажусь на кровать, отвечая дрожащим голосом.

— Пакс, это мог бы быть ты. Это мог бы быть ты.

Мне трудно и я не знаю, что еще сказать. Это единственное, о чем я могу думать. Это мог быть он. Если бы я не столкнулась с ним в ту ночь на пляже, это был бы он

Пакс опускается на кровать рядом со мной и заставляет меня посмотреть на него.

— Но это был не я. И я не занимаюсь этим больше, поэтому этого никогда не будет.

Его взгляд сильный и полон решимости, и я чувствую, что мои легкие дрожат, когда я втягиваю воздух.

— Мне нужно, чтобы ты пообещал.

— Я обещаю. — Его слова тверды. И я киваю.

— Хорошо.

— Хорошо? — он поднимает бровь.

Я киваю.

— Хорошо.

Он наклоняется и целует меня в лоб. У меня появляется желание свернуться у него на груди, но я этого не делаю. Вместо этого я натягиваю одежду, и мы возвращаемся в гостиную ждать полицию. У них не занимает много времени, чтобы прибыть. Находка тела в нашем маленьком городе не то, что происходит каждый день.

Пакс отвечает на миллион вопросов, а затем они также немного спрашивают меня. Была ли я с Паксом прошлой ночью? Видели ли мы Джилл ночью ранее? И так далее и тому подобное.

Мы отвечаем на все их вопросы, а затем Пакс говорит одному из них, что знает, что у нее есть два ребенка, но он не знает ее адрес или кто заботится о ее детях, когда она уходит. Эта часть удивляет меня и заставляет безумно грустить.

— Думаю, я не много знаю о ней, — признается Пакс. Он выглядит усталым. Не очень грустным, но просто очень усталым. Он хватает свою чашку кофе, когда офицеры делают заметки и задают еще больше вопросов.

Я чувствую холод, поэтому сворачиваюсь калачиком на диване и жду, пока это закончится. Через окно, я вижу, как медики из скорой помощи подкатили каталку к телу Джилл и загружают ее, укладывая в черный пакет.

Окончательность этого события врезается в меня.

Просто так она ушла из жизни. Я чувствую себя такой пустой и грустной, когда в одну секунду, вся память об этой женщине была уничтожена без уважения или поминок. Я даже не знаю ее, так что понятия не имею, почему это влияет на меня так сильно.

Кроме того, это мог быть Пакс.

И в глубине души часть меня сейчас в ужасе.

Я понятия не имею, смогу ли справиться с этим. Что делать, если следующим телом, которое я найду, будет тело Пакса? Что, если он недооценивает свою способность отказаться от наркотиков? Я просто не уверена, что достаточно сильная, чтобы узнать.

Я чувствую, что Пакс смотрит на меня, как будто слыша мои тревожные мысли.

Я смотрю вверх и вижу его глаза неуверенные и мягкие, он поднимает брови, как бы спрашивая: «Ты в порядке?»

Я киваю. Да, я в порядке.

И я немного улыбаюсь, чтобы доказать это.

Но я вообще не знаю, в порядке ли я.

Поэтому моя улыбка была ложью.

Я закрываю глаза.