Морошка

А вечный сон скорей похож на сон до нашего рожденья: куда прекрасней пробужденья,

когда не сразу узнаёшь своё слепое отраженье, когда с утра колотит дрожь.

Чужой язык, прилипший к нёбу, латыни пасмурной сродни. Нема гортань. Поди – сравни… Поди – сглотни!.. Но про утробу тут ни словечка. Извини: стишки – приют для болтовни, но вредоносному микробу не всё позволено, ни-ни!

Я лучше так тебе шепну: «Мы у ручья. На дне лукошка шуршит болотная морошка…» Забыл столетье и страну. Я только помню: пела кошка на печке песенку одну.

Потом, пятнадцать лет спустя, в малиннике, за огородом, мы перепачкались компотом от щёк до пят. Когда дитя, что мы с тобой шутя зачали, в мир скорби выползло, крича, в мир скорби, боли и печали, –

о, если б я тогда шепнул: «Мы у ручья. На дне корзинки от трёх волнушек половинки. Мы слышим длинной жизни гул, кляня промокшие ботинки.»

О, если б я тогда шепнул…

Аэропорт

Передай генотип и умри. Вот и всё. Только это…

Юрий Колкер

Помнишь Люську? (Я пью с утра, вот и чушь несу.) Как-то раз пацаны подловили её в лесу

и держали так, что и дёрнуться не могла. Пахло ветром и вереском, пела, трудясь, пчела.

Было коже до дрожи странно касанье мха,

и гортань была совершенно нема, суха.

И сначала один лишь слегка ей сжимал сосок,

сам от страха взопрел и, бедняга, дышать не мог,

но затем ей раздвинули ноги – да так, что ох! – во всю ширь развели, ну и как тут удержишь вздох. Сердце билось внизу живота и горела грудь. Ну а дальше ты сам уж додумаешь что-нибудь…

Ты прости, мой дружок, я дразнюсь. Понимаешь ли… Ты же знаешь, зачем мы с тобой в этот мир пришли. Был я робким очкариком, верным своей жене, но потом возмужал и теперь уже даже не

сосчитаю, во сколько же влажных и жарких лон своё впрыскивал семя. Как страшен и как смешон этот сон: протоплазмой запачканный шар… Не ной! Ты почти настоящий, вот только что заводной.

Что ж сказать мне о жизни? Возня, мой малыш, возня. Не Париж же мне снится, огнями меня маня? Вот кому-то, к примеру, достался удел врача, и живет, молоточком в коленки стуча, стуча.

Слышал я: кто-то скачет и мчится сквозь хлад в ночи. Кто-то бьётся в постели: «Забудься, шепчи, кричи». Вроде начали в Чили добычу цветной руды? Наплевать, замочили ли мэра Караганды?

Я сижу с недосыпа весь белый, как писсуар. Жду, когда ж мой объявят рейс, пью Pinot Noir. Может, мой самолёт разобьётся. Скорее – нет. Если Люську вдруг встретишь, ты ей передай привет.

Самолётик мой будет на взлёте качаться над ржавым полем с узором запутанных автострад. Мой игрушечный дом под крылом проплывёт, дрожа. И мучительной нежностью будет полна душа.