И сомненья

Конец декабря 1849 года.. Конец всему... Тихая толпа на Семёновском плацу — уже по ту сторону, там, в жизни, с которой он сейчас должен расстаться. Как и всех, на чтение смертного приговора его оставили лишь в белой рубахе, но холода он не чувствовал, пока кто-то не сказал, словно сквозь сон: " Потрите щеку..."

Он поцеловал подставленный священником серебряный крест, услышал треск переломанной над головой шпаги, увидел, как первых троих — Петрашевского, Момбелли и Григорьева — поставили к столбу для исполнения казни.

Повернувшись, он увидел странно блестевшие глаза Фёдора Михайловича. Лицо Достоевского было белее пара от его дыхания. " И душа выйдет, как этот пар..."

Одним порывом они обнялись — они должны были идти следующими...

Плещеев не понял, почему ударили отбой и тех троих отвязали от столба, вернули к ним. Отстранение донеслись слова: "...Его императорское величество... дарует жизнь..."

Да, это была как бы другая жизнь: его, Алексея Николаевича Плещеева из старинного дворянского рода на двадцать пятом году лишили всех прав состояния и в начале 1850-го года зачислили рядовым в батальон Оренбургского отдельного корпуса.

Что ж, дорогу в социалистический кружок Петрашевского и на эшафот он выбрал сам. В своей " марсельезе сороковых годов" он в романтическом восторге призывал:

Вперёд! без страха и сомненья

На подвиг доблестный, друзья!

Зарю святого искупленья

Уж в небесах завидел я!

Военный губернатор и командир отдельного корпуса В. А. Обручев был ревнителем " парадов и разводов с церемонией". Единственным выходом из идиотизма солдатской муштры было получение офицерского чина. Счастливый случай скоро представился.

В марте 1851 года управление краем снова принял В. А. Перовский. В реестре принятых им дел была и собственная неудача Хивинского похода. В год прибытия в Оренбург кокандцы угнали у " оренбургских" казахов больше 50000 голов скота, почти столько же и накануне, в пятидесятом.

К весне 1853 года Перовский снаряжает шеститысячный отряд пехоты и казаков и выводит его на покорение кокандской крепости Ак-Мечеть (ныне г, Кзыл-Орда, — В. К.).

Делами походной канцелярии " секретной экспедиции" заведовал блестяще образованный учёный-востоковед В. В. Григорьев. Перовский, по обыкновению, окружал себя неординарными сотрудниками.

Им было естественно сойтись здесь в дикой степи — недавнему помощнику редактора журнала министерства внутренних дел Григорьеву и ссыльному поэту Плещееву. После штурма Ак-Мечети оба были награждены: один чином действительного статского советника, другой — спасительным для него чином унтер-офицера, а вскоре и прапорщика. Для Плещеева это была почти свобода.

В начале 1854 года Перовский назначает Григорьева председателем Оренбургской пограничной комиссии, а осенью 1856 на службу туда переводит и Плещеев, уволившийся в отставку. (Ещё один небезынтересный штрих к вопросу об институтах самодержавия. Это какой-то " разгул" либерализма: через неполные семь лет после смертного приговора государственный преступник становится столоначальником пограничной комиссии — одним из первых лиц в городе-крепости! — В. К.).

Расставшись с солдатским мундиром, Плещеев возвращается к творчеству. Он не изменяет своему демократически-обличительному направлению:

И возвратился вновь я в скучный город свой

И встретился с давно знакомою толпой.

Всё тех же увидал я чопорных педантов,

Нелепых остряков, честолюбивых франтов:

Прибавилось ещё не много новых лиц;

Прел золотым тельцом лежат, как прежде, ниц,

Всё те же ссоры, сплетни и интриги:

В почёте карты все, и все в опале книги!

Возобновилась переписка с Достоевским (в семидесятых годах они идейно разойдутся), весной 1857 года Плещееву возвращено дворянство, он женится на Е. А. Рудневой — дочери надзирателя соляного рудника в Илецкой Защите (ныне г. Соль-Илецк).

Подводя духовные итоги пребывания в степной ссылке, поэт готовится громко хлопнуть дверью — по следам " Губернских очерков" Салтыкова-Щедрина пишет сатирическую повесть " Пашинцев". Оренбург назван в ней Ухабинском. Один из персонажей повести, местный летописец " неблагонамеренный" Выжлятников иронизирует над Ухабинском: " Положительным образом, можно сказать, богатый рудник для писателя. Жаль, что не тронут". Повесть была опубликована в " Русском вестнике" за 1859 год, уже после отъезда Плещеева в Москву.

Автор корреспонденции в " Губернских ведомостях" писал: " Оренбург превратился в кабинет для чтения: оренбуржцы читают с увлечением, рассуждают, спорят, осуждают или одобряют прочитанное... " Пашинцев" наделал много шуму... " Русский вестник" переходит из рук в руки... поля Плещеевской повести носят заметки и объяснительные надписи для непосвящённых в тайны общественной жизни Оренбурга".

Многие узнали — помогло портретное сходство — своих ближних. " А уж ругают же меня, — писал Плещеев. — Звенигородская (жена вороватого и предприимчивого откупщика, названного в повести Семёном Васильевичем, — В. К.) говорит, что от колодника, от ссыльного и ожидать больше нельзя! "

Живущий в Оренбурге сотрудник " Искры" С. Н. Фёдоров в восьмом и девятом номерах этого сатирического журнала за 1860 год опубликовал фельетон, где спародировал гипотетическое письмо к Плещееву выведенных в повести оренбургских обывателей: " Вы обедали у Петра Григорьевича и Григория Федосеевича, пили два раза чай у Ермолая Васильевича. Помимо сего: вы были одолжены пролёткою для делания визитов, ибо на улице стояла грязь, а извозчиков у нас не имеется... Чем же вы заплатили за наше гостеприимство? Чёрной, коварной неблагодарностью, а поэтому мы все, оскорбленные ядовитым поступком вашего сердца, заявляем вам наше глубокое презрение и призываем на главу вашу анафему! "

Ссылка кончилась. Что же изменили в душевных глубинах поэта его " преступление и наказание"?

Из двух взглядов на народ, отражающих полярные воззрения в идейной борьбе после реформы 1861 года: искать истину в творчески- самодеятельном народе или нести в " косные массы" истины, рожденные вне национальной почвы — Плещеев — " рыцарь без страха и сомнения" остался верен второму, революционно-демократическому взгляду.

Зато коренную ломку мировоззрения пережил Достоевский, на каторге и в арестантских ротах сам на десятилетие ставший одним из народа. Наиболее полно его новые ценности отразились в статье на смерть Некрасова, опубликованной в " Дневнике писателя" за 1877 год. "... Он (Некрасов) преклонялся перед ПРАВДОЙ НАРОДНОЮ. Если не нашёл ничего в своей жизни более достойного любви, как народ, то, стало быть, признал и ИСТИНУ НАРОДНУЮ, И ИСТИНУ В НАРОДЕ, и что истина есть и сохраняется лишь в народе".

Время с убедительностью трагедии показало жизненность для России пути Достоевского, а не Плещеева. Не многим дано заглянуть в будущее и проверить им настоящее. Но уважим " призыв к честному служению обществу":

Да будет, как была, твоя согрета грудь

Любовью к ближнему, любовью к правде вечной.