Восемь. Барака

Если кратко, то они отстроились поверх руин, растаскивая камни и бревна до тех пор, пока из старых зданий уцелели буквально единицы, да и те находились в плачевном состоянии. За исключением церкви, здоровой каменной домины, напоминающей сарай, которую очистили от идолов и изображений. По сравнению с изящными мечетями цивилизованного мира – здание не было особо красивым, будучи лишь четырехугольным сооружением из грубого камня. Но зато она была большой и располагалась на живописном месте у излучины реки. Так что после обсуждений в караване, они решили оставить ее и сделать Великой, или Пятничной, мечетью.

Реконструкция началась немедленно. Этот проект стал зоной ответственности Бистами, и он проводил много времени с Ибн Езрой, вспоминая чассовню Чишти и другие великие сооружения империи Акбара, сравнивая это с рисунками Ибн Езры, чтобы сделать церковь более похожей на мечеть. Они остановились на проекте при котором снималась крыша, впрочем и так во многих месах худая, и стены церкви сохранялсь как подпорки круглой, или яйцеобразной, мечети с куполом. Султана хотела чтобы место для молящихся было открытым и переходило в большую городскую площадь, демонстрируя всеохватывающую сторону их варианта ислама, и Бистами старался учесть это, несмотря на то, что этот регион весьма дождливый, а зимой мог пойти снег. Это все было неважным: место молитвы распространится из мечети на площадь, затем на весь город, а затем расширится на весь мир.

Ибн Езра с удовольствием мастерил леса, лотки, тележки, подпорки и прочее. Он же определил по звездам и картам, которые у него были при себе, направление на Мекку, не только для повседневных дел, но и для ориентации самой мечети. Весь город начал прижиматься к новой Великой мечети, а старые руины окончатильно сносили, либо разбирали на стройматериалы. Кучка армян и зоттов, обитавших в руинах до их прибытия, либо присоединилась к общине, либо переселилась дальше на север.

- Мы должны оставить немного места рядом с мечетью для медресе, - говорил Ибн Езра, - до того как город поглотит этот квартал.

Султану Мавьи понравилась эта идея и он приказал тем, кто уже начал расселяться ближе к мечети, подвинуться. Некоторым рабочим пришлось это не по нраву и они откзались. На встрече с ними султан потерял самообладание и пригрозил им изганием из города, хотя, как подумал Бистами, в подчинении у султана была лишь горстка личных телохранителей, которой едва хватало чтобы защитить его в случае необходимости. У Бистами всплыли в памяти могучие всадники могольской гвардии и воины мамлюков. Ничего подобного у султана, столкнувшегося с парой дюжин упрямых строптивцев, не было. Ничего он с ними не мог сделать. А еще была традиция открытости каравана, дух которой сейчас был в опасности.

Но на своей кобыле вдруг подъехала султана Катима, осадила лошадь перед собравшимися, одним движением соскочила и встала рядом с мужем, положив ему руку на плечо и шепнув что-то на ухо. Это придало ему более решительный вид. Затем она посмотрела на несговорчивых людей, да таким горьким взглядом, что даже Бистами содрогнулся. Ни за что на свете он не хотел бы испытать подобный взгляд на себе. И упрямцы сразу как-то поникли и стали стыдливо смотреть в пол.

Она сказала:

- Мухаммед сказал нам, что в учении – великая надежда Аллаха на человечество. Мечеть – сердце мудрости, Коран – его дом. Медресе – расширение мечети. Чтобы лучше узнать Бога, так должно быть в каждом мусульманском обществе. Так будет и здесь, разумеется.

Затем она увела своего мужа оттуда во дворец, что располагался с другой стороны старого городского моста. В полночь стражники с обнаженными мечами и копьями отправились в район будущего медресе, чтбы вышвырнуть упрямцев вон, но место было уже пустым.

Ибн Езра, узнав о новостях, кивнул с облегчением:

- Чтобы избежать подобных случаев в будущем, мы должны планироавть все наперед. – Шепотом сказал он Бистами. – Этот инцидент добавил очков репутации султане, возможно не так, как хотелось бы, но тем не менее.

Бистами не хотел думать об этом.

- По крайней мере теперь у нас мечеть и медресе будут рядышком.

- Это две части одного и того же, как и сказала султана. Особенно, если в курс медресе будет включено исследование чувственного мира, на что я очень надеюсь. Я не могу спокойно думать, что такое дело будет отдано на откуп обывателям. Аллах создал нас в этом мире, чтобы мы его исследовали! Это высочайшая форма почитания Бога, как сказал Ибн Сина.

Этот маленький кризис скоро был забыт, и в новом городке, названым султаной “Барака”, в честь термина, который упоминал Бистами, все встало на свои места, будто так и было задумано. Старые руины исчезли под натиском городских улиц и площадей, садов и мастерских. Архитектурный стиль зданий напоминал Малагу и другие прибрежные города Андалусии, но с более толстыми стенами и узкими окнами по причине холодной зимы и сырых ветров, что дули со стороны океана осенью и весной. Дворец султана был единственным зданием, сохранившым легкость и открытость средиземноморского здания. Это напоминало людям об их корнях и показывало, что султан стоит выше природных условностей. Через мост от него площади были маленькими, улицы и аллеи узенькими, так что появились самые настоящая медина или касба, [104] как в любом магрибском или арабском городе. Удивительное нагромождение зданий, большинство насчитывало три этажа, с верхними окнами, смотрящими друг в друга, да так близко, что кто-то мог, если бы это было приличным, пересечь город, шагая из окна в окно.

Когда пошел первый снег, все, надев побольше одежд, поспешили к великой мечети. Был зажжен огромный костер, муэдзин звал, молитвы читались, дворцовые музыканты играли посиневшими губами и замерзшими пальцами музыку, а народ танцевал вокруг костра на суфийский манер. Вылитые дервиши в снегу: всем было смешно от этого, они чувствовали, что принесли ислам в другой край, в другой климат. Они сотворяют новый мир! В непотревоженных лесах к северу было много древесины, а также рыбы и дичи. Им всегда будет тепло и сытно. Даже зимой жизнь в городе будет продолжаться под тонким покрывалом тающего снега, подобно жизни в горах, только река будет нести свои воды к серому океану, слизывая снежинки темными волнами. Это была их страна.

Одним весенним днем прибыл другой караван, полный незнакомцев и их решимости. Они услышали о городе Бараке и хотели поселиться здесь. Это был еще один корабль дураков из армянских и зоттских поселений Португалии и Кастилии, а их криминальные наклонности без труда угадывались по количству одноруких, музыкальных инструментов, кукловодов и предсказателей судьбы.

- Удивительно, что они перешли горы, - сказал Бистами Ибн Езре.

- Без сомнения, нужда сделала их изобретательными. Аль-Андалус – опасное место для людей их сорта. Брат султана оказался очень жестким халифом, как я слышал. Практически Альмохад в своей религиозной чистоте. Форма ислама, которую он навязывает, настолько строга, что я сомневаюсь, существовал ли он когда-либо в таком виде, даже при Пророке. Нет, этот корован составили беглецы. Как и наш в свое время.

- Санктуарий, - сказал Бистами. – Вот как христиане называли убежища. Обычно это были их церкви, или королевские дворы. Что-то типа суфийского рибата в Персии. Это доброе дело. Добрые люди приходят к тебе, когда закон где-то становится слишком суров.

А люди все шли. Некоторые были вероотступниками и еретиками, и Бистами лично спорил с ними в мечети, стараясь создать атмосферу, в которой вопросы веры могли обсуждаться свободно, без чувства опасности, нависшей над головой – оно осталось по ту сторону Пиренеев. Впрочем, совсем уж кощунственные высказывания о Мухаммеде и Аллахе не допускались. Было не важным, кто ты был: суннит или шиит, араб или андалузец, тюрк или зотт, мужчина или женщина. Выжным было лишь благочестие. И Коран.

Бистами с интересом заметил, что вырабатывание своей позиции по разным вопросам становилось все легче со временем – подобно физическому труду, что сам по себе укреплял тело, по мере занятия им. Вызов авторитету халифа? Посмотрим, что Коран говорит об этом. Игнорируя хадисы, обрамлявшие священное писание и часто перевиравшие его: говорим об основе. Ведь эти высказывания могли быть двусмысленными, а часто и были.

Но Книга передавалась Мохаммеду в течение многих лет, важные моменты обычно повторялись, незначительно различаясь друг от друга. Им нужно прочесть все схожие мысли и обсудить их. “Когда я учился в Мекке, настоящие мудрецы говорили...” – такие обороты Бистами старался не использовать, потому что они ни к чему не вели. Настоящие мудрецы так не говорили. Это и была осова хадисов, но теперь они понимали, что в хадисе можно сомневаться, нельзя сомневаться только в Коране.

“Я разговаривал об этом с султаной”. – Это была еще одна уловка. Он действительно беседовал с ней практически по любому всплывавшему вопросу, в особенности тем, что касались женщин и воспитания детей. Вообще везде, что касалось семейных дел, он частенько полагался на ее суждения, которое вызывало все больше и больше уважения по мере того, как шли годы. Она знала Коран вдоль и поперек, помнила наизусть суру, что могла помочь ей в борьбе против несправедливости иерархий, и ее неослабевающей тяге помощи слабым. Ко всему прочему, она прочно владела умами и сердцами всех, с кем бы ни общалась, везде, даже в мечети. Больше ни у кого не возникало вопросов о ее праве находиться там, а иногда даже о праве вести верующих. Это могло показаться ненормальным, но только не в главной мечети городка под названием Барака, Благодать. Ведь она сама вопрошала у верующих:

- Аллах ли создал меня? Аллах ли дал мне разум и душу такие же, что и у мужчины? Рожают ли мальчиков женщины? Не имеет ли право на место на Небесах и ваша мать?

И никто из тех, кто отрицательо отвечал на эти вопросы, не задерживались в Бараке. К северу и вверх по течению армянами и зоттами, в которых было меньше исламского энтузиазма, стали основываться новые поселения. Со временем некоторое количество подданных султана съехало. Но, несмотря на это, толпы у великой мечети только росли. Они возвели на окраинах еще несколько обычных, районных мечетей, но Пятничная мечеть оставалась местом встречи всех горожан, ее площадь и двор медресе заполнялись прихожанами в святые дни, во время празников и в Рамадан, а также в первый день снега каждый год, когда зажигался зимний костер. Барака был одной большой семьей, а султана Катима была каждому матерью и сестрой.

С ростом города, а может и быстрее, росла и медресе. Каждую весну, как только в горах сходил снег, приходили новые караваны, ведомые горцами. Некоторые из каждой группы приходили учиться в медресе, что стала знаменитой, благодаря тому, что Ибн Езра проводил множество исследований: растений, животных, звезд и римской технологии строительства. Прибывшие из Аль-Андалуса иногда привозили недавно обнаруженные книги Ибн Рушда или Маймонида, [105] или новый перевод древних греков на арабский. Привозили они и желание делиться своим знанием, приобретать новое. Сердцем новой конвивенции стала медресе Бараки, а слово ее разносилось по другим местам.

А в один ужасный день, в конце шестого года хиджры Бараки, султан Мавьи Дарья смертельно заболел. За последние месяцы он сильно располненел, и Ибн Езра стал чем то вроде его личного врача, посадив его на строгую диету из пшеницы и молока, что должно было помогать преодолеть полноту и дать ему сил. Но однажды ночью он занемог. Ибн Езра поднял Бистами с постели:

- Пойдем со мной. Султан так болен, что ему нужны молитвы.

Бистами поспешил за ним и присоединился к семье султана под сводами его дворца. Султана Катима была белоснежно бледной, и Бистами был поражен, насколько его прибытие огорчило ее. В этом не было ничего личного, просто она поняла, зачем Ибн Езра позвал его в столь поздний час. Она кусала свои губы и отворачивалась к окну, а ее слезы текли по щекам.

- Он был отравлен? – шепотом спросил Бистами у Ибн Езры.

- Нет, не думаю. Их дегустатор в порядке, - он кивнул на большого кота, свернувшегося клубком в маленькой кроватке в углу. – Разве что его укололи отравленной иглой. Но никаких признаков этого я не нашел.

Бистами сел к стонущему султану и взял его горячую руку. Не успев сказать и слова, султан издал слабый всхлип и откинулся назал. Его дыхание остановилось. Ибн Езра ухватил его за руки, положил их крест на крест на груди и с резким выдохом надавил на грудь своими руками. Без толку. Султан умер, его тело застыло в позе последнего спазма. Султана плача вбежала в комнату, старалась помочь сама, взывала то к султану, то к Аллаху, умоляла Ибн Езру не прекращать попыток. Двум мужчинам понадобилось некоторое время, чтобы убедить ее, что все было без толку. Они програли. Султан умер.

Похороны в исламе восходили к более раннему времени. Мужчины и женщины были разведены по разным местам во время церемоний, смешавшись лишь позже – на кладбище.

Но разумеется, это были первые похороны султана Бараки, и султана лично ввела население города в великую мечеть, где она распорядилась оставить тело мужа. Бистами мог лишь идти вслед за толпой, читая старые молитвы службы, как если бы они до сих пор произносились всеми вместе. Что же не так? Некоторые аспекты службы имели значение только когда чтец становился лицом к прихожанам. Теперь он, глядя на обнаженные печальные лица людей понял, что традиция была неверной, что совершенно неправильно было разделять людей тогда, когда им больше всего на свете хочется быть рядом. Таких еретических взглядов у него никогда не было, он всегда исходил из того неписанного принципа, что традиция всегда была права. Потрясенный внезапным изменением в своих идях, в виду тела султана, что покоилось в гробу на подушках, он напомнил себе, что для каждого в жизни есть лишь немного солнечного света. Бистами произносил слова заупокойной церемонии столь скорбным голосом, даже ему казавшимся идущим из чьего-то чужого горла, это напомнило ему бесконечность молитв, произнесенных им в гробнице, под сенью тучи опалы Акбара. Ассоциация настолько была сильной, что он начал плакать, не в силах произнести и слова. Вся площадь плакала, многие били себя, изгоняя часть душевной боли самобичеванием.

Весь город пошел за похоронным кортежем, возглавлямым султаной Катимой, едущей на своей серой кобыле. Они похоронили его на взморье перед великим седым океаном – будто черный занавес опустился на много месяцев.

Как они ни пытались, преодолеть черный год траура было им не под силу. Это была не просто смерть правителя, это было началом единоличного правления султаны.

Теперь Бистами, как и все остальные, мог с уверенностью сказать, что все это время султана Катима была подлинной владычицей все это время, а султан был лишь ее милым и возлюбленным консортом.[106] Без сомнения, так оно и было. Но теперь, когда султана Катима Бараки приходила в мечеть по пятницам и вела там проповедь, Бистами становилось не по себе, и, как он видел, ни ему одному. Катима говорила в точности так и раньше – много раз, но теперь все чувствовали, что нет у них больше ангела-хранителя. Он остался похороненным на том берегу реки.

Эта непростая ситуация была понятна и Катиме, так что ее речи стали более рьяными и горькими.

- Аллах требует брачных отношений между мужем и женой, как между равными. Что есть муж, то есть и жена! Во времена хаоса, что был пред годом первым, вы все помните, что мужчины обращались с женщинами, как с домашней скотиной. Аллах говорил через Мухаммеда и всем стало ясно, что у женщины такая же душа, как и у мужчины, и обращаться с ней должно так же. Пред лицом Аллаха было им дано множество прав – наследование, развод, право выбора, право распоряжаться детьми – отдавать свои жизни за них, понимаете ли вы меня? До первой Хиджры, перед первым годом, в племенном хаосе убийств и воровства, в этом обезьяньем обществе, Аллах сказал Мухаммеду изменить все. Он сказал, “Да, ты можешь жениться повторно, при желании, если не будет у тебя нужды”. Но далее говориться “Но не должен ты делать этого без нужды! ”. Что это, если не запрет на многоженство, переданное в виде загадки или урока, для мужчин, которые иначе бы и не поняли?

Но теперь было ясно, что она пыталась изменить то, благодаря чему все держалось. На чем держался ислам. Конечно под ее властью они находились и раньше – неявно, неоднозначно, боясь в этом признаться даже самому себе. Теперь же они столкнулись со своим единственным правителем, с женщиной. В исламе нет правительниц. Никакой хадис тут не подходил.

Стараясь помочь, Бистами придумывал свои собственные хадисы, даже снабжая их ложным иснадом, вплетая в него суфийских авторитетов древности. Иногда он преписывал их султану, Мавьи Дарье, или древнему суфию из Персии, о котором слышал, а бывало просто говорил тоном, слишком обычным, чтобы к хадису требовалось толкование. Султана делала то же самое, как ему казалось, следуя за ним, приводя суры Корана, поддерживающие ее позиции.

Но все знали на чем стоял и Аль-Андалус, и Магриб, и Мекка, и все прочие места в огромном Дар аль Ислам, от западного океана до восточного (которые, как нынче утверждал Ибн Езра, являются лишь берегами одного и того же океана, покрывающего большую часть Земли). Женщины не ведут верующих. Когда это делала султана, это было странным, это стало трижды странным, когда не стало самого султана. Все сходились в одном: если султана хочет продолжать, ей нужно повторно выйти замуж.

Но она не проявляла к этому никакого интереса. Она носила свой черный траурный наряд, особняком стояла от всех обитателей города и не вела официальных переговоров ни с кем в Аль-Андалусе. Единственный человек, который провел с ней времени лишь немногим меньше покойного султана, был сам Бистами. Поняв это, он начал понимать и взгляды, которыми одаривали его некоторые горожане, намекая, что тот мог бы жениться на султане и избавить их от текущих затруднений. Эти мылси заставляли его голову идти кругом. Он любил ее так сильно, что не мог жениться на ней. То была совершенно другая любовь. Он не сомневался, что она видит его в качестве мужа, так что и думать не стоило проверять все это, хоть это было одновременно и страшно, и привлекательно. Как то раз она при Бистами расспрашивала Ибн Езру по поводу его утверждений об океане, что простирался перед ними.

- Ты говоришь, что этот океан – тот же самый, что видят малаккцы и суматранцы на другом краю света, как это может быть?

- Практически наверняка мир имеет форму шара, - отвечал Ибн Езра, - он круглый, подобно луне или солнцу. Сфера. Мы прибыли к западному краю мировой суши, а с другой стороны шара лежит восточный край суши. А океан занимает все свободное просторанство.

- Мы можем доплыть до Суматры.

- Теоретически – да. Но я пытаюсь посчитать размер Земли, используя некоторые вычисления, сделаные древними греками и Брахмагуптой[107] из Южной Индии, а также мои исследованиями неба. Я, конечно, не могу сказать наверняка, но по окружности это составляет примерно десять тысяч лиг. Брахмагупта говоорил о пяти тысячах йоганда, что, как я понимаю, примерно то же расстояние. Расстояние массива суши, от Морокко до Малакки, я примерно прикидываю в пять тысяч лиг. Так что океан, что покрывает половину мира в длину имеет пять тысяч лиг или больше. Ни один корабль не сможет пересечь это расстояние.

- Ты уверен, что он настолько велик?

Ибн Езра неопределенно взмахнул рукой.

- Не уверен, султана. Но я думаю, что где-то так.

- А как же острова? Уверена, что океан не может быть полностью пустым на всем протяжении в пять тысяч лиг! Уверена, что там есть острова!

- Без сомнения, слутана. То есть, я хотел сказать, это вероятно. Андалузские рыбаки рассказывали об островах, к которым их относили штормы и сильные течения, но они не говорили, насколько эти острова далеко, да и в каком они направлении.

Султана выглядела обнадеженной.

- Значит мы могли бы уплыть отсюда, найти эти острова или какие то другие, такие же.

Ибн Езра снова махнул рукой.

- Ну? – резко сказала она. – Как думаешь, смог бы ты построить мореходный корабль?

- Может быть, султана. Но припасы для путешествия, которое длится... Мы даже не знаем, сколько оно продлится.

- Ну, - ответила она мрачно. – возможно нам придется это узнать. Султан мертв, а меня никто, - быстрый взгляд на Бистами, - не хочет брать в жены. Скоро Андалузские негодяи захотят править нами.

Это было подобно удару в сердце. Ночь Бистами провел, ворочаясь на кровати, видя этот краткий взгляд снова и снова. Но что он мог поделать? Чем он может помочь в этой ситуации? Он не мог уснуть. Сон не шел всю ночь.

Потому что муж мог помочь. В Бараке больше не было ощущения гармонии, а слухи об их непростой ситуации скоро перевалились через Пиренеи. Ранней весной, когда реки еще полны талой воды, а горы все еще белы от снега, всадники начали свой спуск с холмов, навстречу городу и пронизывающему холодному ветру, дующему с моря. Длинная колонна кавалерии, со знаменами Толедо и Гранады, летящими над головами, с пиками в руках и длинными мечами у бедер. Они проехали до главной пощади у великой мечети, сияя нарядами под низкими облаками, встали в круг и наклонили пики. Возглавлял их один из старших братьев султана – Шаи Дарья. Он стоял в серебяном шлеме, возвышаясь над собравшимися людьми.

- Мы заявляем права на этот город именем халифа Аль-Андалуса, чтобы спасти его от ереси и от ведьмы, что одурманила моего брата и убила его в собственной постели.

Толпа, собравшаяся на площади, тупо взирала на всадников. Некторые стояли с красными лицами и сжатыми губами, вид некоторых был радостным, большинство же - было в замешательстве и угрюмыми. Горстка жителей из самого первога Корабля Дураков уже выворачивали булыжники из мостовой.

Бистами смотрел с улицы, что упиралась в реку, и все увиденное было подобно удару – те же копья и арбалеты, направленные вовне – это было подобно ловушке на тигров, там в Индии. Эти люди были похожи на Багх-мари – кланы тигроборцев-профессионалов, что путешествовали по стране, решая проблемы с тиграми за плату. Он видел их раньше! И не только в связи с той тигрицей, но и раньше, в другое время, которое он не мог вспомнить, но помнил все равно: другая засада на Катиму, смертельная ловушка, где люди резали ее ножами в то время как она была высокой и чернокожей. Это вправду было раньше!

В панике он помчался через мост во дворец. В это время султана Катима уже готовилась сесть на лошадь, чтобы вступить в перепалку с захватчиками, он же бросился между ней и лошадью. Она была настолько разъярена, что попыталась оттолкнуть его, Бистами же ухватил ее за талию, тонкую как у девочки, чем поверг в изумление обоих. Он закричал:

- Нет, нет, нет, нет, нет! Нет, султана, я прошу, я прошу тебя, не отправляйся туда! Они убьют тебя, это ловушка! Я все видел! Они убьют тебя!

- Я должна идти, - отвечала она, ее щеки пылали. – Люди нуждаются во мне.

- Нет, не нуждаются! Ты нужна им живой! Мы можем уйти и они последуют за нами! Последуют! Мы можем оставить этот город этим людям – здания ничего не значат, мы можем переместиться на север и твой народ пойдет за тобой! Послушай меня, слушай!

Затем он ухватил ее за плечи и глубоко взглянул ей в глаза:

- Я видел это раньше. Мне было даровано знание. Мы должны бежать или будем убиты!

С той стороны реки доносились крики. Андалузские всадники не видели в горожанах Бараки препятствие – в городе не было ни солдат, ни кавалерии. Всадники неслись по улицам, а горожане швыряли им булыжники на головы. Множество баракцев яростно боролись. Однорукие были готовы полечь за султану до последнего человека, так что захватчикам продвижение давалось не столь легко, как они на то рассчитывали. Снег кружился в воздухе, валясь из темных туч, что медленно ползли над головой, а в городе разгоралось пламя – горели районы у великой мечети.

- Скорее, султана, нет времени ждать! Я знаю, что произойдет, пощады не ждите, они уже на пути сюда, нам нужно уходить сейчас же! Так уже бывало раньше! Мы сможем построить город к северу, некоторые присоединяться к нам, соберут караван и мы начнем все заново, научимся защищать себя!

- Хорошо! – внезапно выкрикнула султана Катима, глядя на горящий город. Ветер терзал пламя и они с трудом различали крики людей за ревом ветра. – К черту! Проклятье! Возьми же лошадь, давай, все вы, поторопитесь! Нам придется гнать во всю прыть.