Lux Aeterna 10 страница

– Нет, благодарю.

– Это единственная приличная вещь у меня в доме, предупреждаю, – сказал он.

– Тогда я составлю вам компанию.

Сальвадор насыпал две полные ложки молотого кофе в кофейник, наполнил его водой из кувшина и поставил на огонь.

– Кто вам рассказал обо мне?

– Несколько дней назад я посетил сеньору Марласку, вдову. Она и обмолвилась о вас. По ее словам, вы – единственный человек, пытавшийся выяснить правду, и это стоило вам службы.

– Можно и так выразиться, наверное, – сказал он.

Я заметил, что при упоминании вдовы в его глазах промелькнуло волнение, и мне стало любопытно, что же на самом деле произошло между ними в те печальные дни.

– Как она? – спросил Сальвадор. – Сеньора Марласка.

– Полагаю, что скучает по вашему обществу, – осмелел я.

Сальвадор кивнул. Его злость полностью улетучилась.

– Я давно уже не бывал у нее.

– Она убеждена, что вы вините ее в случившемся. Думаю, ей было бы приятно снова встретиться с вами, хотя прошло уже столько времени.

– Пожалуй, вы правы. Мне действительно следовало бы навестить ее…

– Вы можете мне объяснить, что тогда произошло?

Выражение лица Сальвадора вновь сделалось суровым. Он наклонил голову.

– Что вы хотите узнать?

– Вдова Марласки сказала, что вы никогда не признавали версию, согласно которой ее муж наложил на себя руки, и вы находили обстоятельства его смерти подозрительными.

– Более чем. Вам уже сообщили, как умер Марласка?

– Я знаю только, что, по слухам, произошел несчастный случай.

– Марласка утонул. По крайней мере так было написано в заключительном рапорте полиции.

– Как он утонул?

– Существует только один способ утонуть, но об этом позже. Самое любопытное – где.

– В море?

Сальвадор улыбнулся. Улыбка его была мрачной и горькой, как кофе, начинавший подниматься в кофейнике. Сальвадор вдохнул исходивший от напитка аромат.

– Вы уверены, что хотите услышать историю до конца?

– В жизни ни в чем не был уверен больше.

Протянув мне полную чашку, он оглядел меня с ног до головы, словно оценивая.

– Догадываюсь, что вы уже побывали у этого сукина сына, Валеры?

– Если вы имеете в виду компаньона Марласки, то старик умер. Я беседовал с его сыном.

– Тоже сукин сын, только характер не тот. Не знаю, что он вам порассказал, но ручаюсь, он не признался, что это они тайком устроили так, что меня выкинули из корпуса, и я превратился в парию, кому даже милостыню никто не подаст.

– Боюсь, он упустил этот момент в своем изложении событий, – согласился я.

– Я не удивлен.

– Вы собирались рассказать, как утонул Марласка.

– А вот тут начинается самое интересное, – сказал Сальвадор. – Вам известно, что сеньор Марласка, помимо того, что он был адвокатом, ученым и писателем, дважды побеждал в рождественских заплывах в порту, организованных Клубом пловцов Барселоны?

– Как может утонуть чемпион по плаванию? – удивился я.

– Вопрос – где. Тело сеньора Марласки нашли в резервуаре на асотее водосборника в парке Сьюдадела. Знаете это место?

Я проглотил слюну и кивнул. Там я впервые встретился с Корелли.

– Если вы его видели, то представляете, что, когда резервуар полон, его глубина не превышает метра, по сути, это пруд. В тот день, когда адвоката нашли мертвым, резервуар был полупустым, то есть уровень воды не достигал и шестидесяти сантиметров.

– Чемпионы по плаванию не тонут на глубине шестидесяти сантиметров просто так, – заметил я.

– О чем и речь.

– Были другие версии?

Сальвадор горько усмехнулся:

– Для начала сомнительно, что он утонул. Судебный врач, производивший вскрытие, нашел немного воды в легких, но в заключении он указал, что смерть была вызвана остановкой сердца.

– Не понимаю.

– Когда Марласка упал в резервуар, или когда его ктото туда толкнул, он был охвачен пламенем. На трупе имелись ожоги третьей степени – на торсе, руках и лице. По мнению судебного врача, тело горело около минуты, прежде чем попало в воду. Следы, обнаруженные на одежде адвоката, указывали на присутствие какогото растворителя в волокнах ткани. Марласку сожгли заживо.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить информацию.

– Зачем комуто понадобилось это делать?

– Сведение счетов? Обычная жестокость? На ваш выбор. На мой взгляд, ктото пытался затруднить опознание тела Марласки, чтобы выиграть время и сбить с толку полицию.

– Кто?

– Хако Корбера.

– Агент Ирене Сабино.

– Который исчез в день смерти Марласки с большой суммой денег, снятой с личного счета адвоката в Испаноколониальном банке, о котором его жена не подозревала.

– Сто тысяч французских франков, – промолвил я.

Сальвадор покосился на меня с любопытством.

– Как вы узнали?

– Не важно. Но что делал Марласка на асотее водосборника? Случайно там оказаться невозможно.

– Это второй неясный момент. В кабинете Марласки мы нашли ежедневник, где он сделал пометку о предстоящем свидании в том месте в пять часов дня. По крайней мере впечатление складывалось именно такое. В ежедневнике были записаны только час, место и инициал. Буква «К». Возможно, Корбера.

– И что, по вашему мнению, произошло? – спросил я.

– По моему мнению, и оно косвенно подтверждается уликами, Хако обманул Ирене Сабино, чтобы иметь возможность влиять на Марласку. Известно, что адвокат увлекался этими мошенническими сеансами спиритизма и прочими подобными фокусами, особенно после смерти сына. У Хако был партнер, Дамиан Роурес, подвизавшийся в этой сфере. Настоящий прохиндей. Вдвоем, с помощью Ирене Сабино, они заморочили Марласке голову, обещая, что смогут установить связь с погибшим мальчиком в мире духов. Марласку обуревало отчаяние, и он был готов поверить чему угодно. Троица кровососов превосходно устроила свои делишки, только Хако оказался из них самым жадным и хитрым. Некоторые считали, что Сабино не имела злых умыслов, поскольку искренне любила Марласку и верила во всю эту спиритическую чушь, как и он. Мне подобная версия представляется неубедительной, но на исход дела это в любом случае не повлияло. Хако проведал, что у Марласки лежит крупная сумма в банке, и задумал отнять у него все и сбежать с деньгами, запутав следы. Свидание, назначенное на асотее водосборника, могло быть фальшивой уликой, оставленной Сабино или Хако. Нет доказательств, что Марласка сделал запись своей рукой.

– А откуда взялись сто тысяч франков на счету у Марласки в Испаноколониальном?

– Сам Марласка внес наличные за год до гибели. Представления не имею, где он раздобыл такую сумму. Зато я знаю точно, что остаток денег обналичили утром в день смерти Марласки. Адвокаты потом твердили, что деньги были переведены на особый счет попечительского фонда, а вовсе не пропали, будто бы Марласка решил перераспределить свои средства. Но мне с трудом верится, что человек, желая реорганизовать финансы, снимает со счета утром почти сто тысяч франков, а вечером сгорает заживо, и эти события не связаны между собой. Сомневаюсь, что деньги поступили в какойто таинственный фонд. До настоящего времени ничто меня не разубедило, что деньги не прибрали к рукам Хако Корбера и Ирене Сабино. Хотя бы на первых порах, так как считаю, что в дальнейшем она не увидела ни сентима. Хако удрал с деньгами. И как в воду канул.

– И что с ней сталось?

– Эта сторона дела также наводит меня на мысль, что Хако надул Роуреса и Ирене Сабино. Вскоре после смерти Марласки Роурес завязал с загробными делами и открыл лавку магических предметов на улице Принцессы. Насколько мне известно, он до сих пор там. Ирене Сабино пару лет проработала в кабаре и других заведениях, опускаясь с каждым разом все ниже. Затем она занималась проституцией в Равале и прозябала в нищете. И это последнее, что я о ней слышал. Очевидно, что она не видала тех франков как своих ушей. Как, впрочем, и Роурес.

– А Хако?

– Скорее всего он покинул страну под чужим именем, живет себе гденибудь в уютном местечке и стрижет купоны.

Услышанная история не только не прояснила для меня картину, но породила еще больше сомнений и вопросов. Сальвадор, должно быть, почувствовал мое огорчение и улыбнулся с сочувствием.

– Валера с приятелями из мэрии позаботились, чтобы пресса опубликовала версию о несчастном случае. Он устроил королевские похороны, чтобы никто не совал нос в дела конторы, ибо эти дела главным образом имели отношение к мэрии и членам городского совета. Ему удалось обойти молчанием странное поведение сеньора Марласки в последние двенадцать месяцев жизни, после того как тот ушел из семьи, расторг партнерство и купил ветхий дом в квартале, где прежде ноги его в безупречной обуви не бывало, чтобы посвятить себя, по словам бывшего компаньона, литературе.

– Валера говорил, что собирался написать Марласка?

– Книгу стихов или чтото вроде.

– А вы как думаете?

– На службе я повидал много странных вещей, друг мой, однако состоятельные адвокаты, которые бросают все, чтобы писать сонеты, в списке не значатся.

– Следовательно?

– Следовательно, с моей стороны было бы разумнее, послушавшись совета, забыть о деле.

– Но вы поступили иначе.

– Да. И не потому, что был героем или кретином. А потому, что всякий раз, когда я встречался с этой бедной женщиной, вдовой Марласки, у меня внутри все переворачивалось. Я не мог смотреть себе в глаза в зеркале, не сделав того, за что мне будто бы платили.

Он повел рукой, указывая на убогую, холодную дыру, служившую ему домом, и усмехнулся.

– Поверьте, если бы я знал, то предпочел бы пойти на попятную и не выпадать из обоймы. Не могу пожаловаться, что меня не предупреждали. Адвокат был мертв и погребен, настало время перевернуть страницу и обратить усилия на поимку умирающих от голода анархистов и школьных учителей, пропагандировавших сомнительные теории.

– Вы сказали, погребен… А где похоронен Диего Марласка?

– Думаю, что в семейном склепе на кладбище СанЖервасио, неподалеку от дома, где обитает вдова. Можно спросить, чем вызван ваш интерес к данному делу? Только не говорите, что в вас случайно проснулось любопытство только потому, что вы живете в доме с башней.

– Трудно объяснить.

– Хотите дружеский совет? Посмотрите на меня и не повторяйте моих ошибок. Не касайтесь больше этого дела.

– Был бы счастлив. Но проблема в том, что я не уверен, что дело перестанет меня касаться.

Сальвадор пристально посмотрел на меня и кивнул. Он взял лист бумаги и написал номер.

– Номер телефона моих соседей снизу. Они отзывчивые люди, и только у них в нашем подъезде есть телефон. По этому номеру вы сможете связаться со мной или оставить сообщение. Спросите Эмилио. Если понадобится помощь, не стесняйтесь, звоните. И будьте осторожны. Хако исчез со сцены много лет назад, но еще остались люди, не заинтересованные ворошить прошлое. Сто тысяч франков – большие деньги.

Я взял бумажку с номером и спрятал в карман.

– Спасибо.

– Не за что. Итак, я могу чтото еще для вас сделать?

– Нет ли у вас фотографии Диего Марласки? Я не нашел ни одной в доме.

– Уж не знаю… Наверное, гдето должна быть. Дайте посмотреть.

Сальвадор подошел к письменному столу в углу гостиной и вытащил набитую бумагами жестянку.

– Я все еще храню материалы дела. Как видите, годы мало чему меня научили. Вот, взгляните. Эту фотографию мне дала вдова.

Он протянул мне старый студийный портрет, где на фоне бархата улыбался в камеру высокий красивый мужчина сорока с лишним лет. Чистый открытый взгляд завораживал, и я недоумевал, возможно ли, чтобы за безмятежным челом таился сумеречный мир кошмаров, открывшийся мне на страницах «Lux Aeterna».

– Можно мне ее взять?

Сальвадор заколебался.

– Ладно, возьмите. Только не потеряйте.

– Обещаю вернуть ее вам.

– Лучше обещайте соблюдать осторожность для моего спокойствия. А если не получится и вы попадете в переделку, дайте мне знать.

Я протянул ему руку, и он пожал ее.

– Договорились.

Солнце садилось, когда я распрощался с Рикардо Сальвадором на холодной асотее и вернулся к пласа Реаль, омытой рассеянным приглушенным светом, окрашивавшим в красноватые тона силуэты праздных гуляк и прохожих. Я пустился в путь, и ноги сами принесли меня в единственное убежище в этом городе, где я всегда чувствовал себя желанным и защищенным. Я добрался до улицы СантаАна, когда книжная лавочка «Семпере и сыновья» уже закрывалась. Сумерки наползали на город, на небе оставалась лишь одна светящаяся голубоватосизая полоска. Я остановился у витрины. Семпересын провожал к дверям попрощавшегося покупателя. Заметив меня, молодой человек улыбнулся и приветствовал меня с той застенчивостью, что более всего сродни скромности и достоинству.

– Я как раз вспоминал о вас, Мартин. Все в порядке?

– Лучше не бывает.

– Это и по лицу видно. Прошу, входите, сейчас сварим кофе.

Он отворил передо мной дверь лавки и посторонился, пропуская. Я вошел в книжную лавку и вдохнул фимиам бумаги и магии, необъяснимым образом сохранявшийся здесь в первозданном виде. Семперемладший пригласил меня пройти в подсобное помещение, где он собирался приготовить кофе.

– А ваш отец? Как он? На днях мне показалось, что он сильно ослабел.

Семпересын слегка наклонил голову, словно выражая признательность за вопрос. И я понял, что ему, возможно, даже не с кем обсудить эту важную проблему.

– Бывали и лучшие времена, это верно. Врач говорит, что с грудной жабой нужно поберечься, но отец упорно работает, даже больше, чем прежде. Иногда мне приходится с ним ссориться, но он как будто считает, что, если оставит лавку на мое попечение, торговля придет в упадок. Сегодня утром, проснувшись, я попросил его сделать мне одолжение и денек полежать в постели, не спускаясь вниз, за прилавок. И, представьте, через три минуты я обнаружил его в столовой. Он обувался.

– Он человек твердых убеждений, – согласился я.

– Он упрям как мул, – ответил Семперемладший. – К счастью, сейчас нам немного помогают, так что…

Я с легкостью изобразил неведение и любопытство, будто непринужденно достал из кармана необходимую маску.

– Девушка, – пояснил сын Семпере. – Исабелла, ваша помощница. Собственно, именно по этому поводу я и думал о вас. Надеюсь, вы не против, чтобы она каждый день некоторое время проводила у нас. Откровенно говоря, при том, как обстоят дела, помощь нам не помешает, но если вам это причинит неудобство…

Я подавил улыбку, услышав, как он произносит, словно смакуя, имя Исабеллы.

– Ну, если только временно. Если честно, Исабелла очень хорошая девочка. Умная и работящая, – сказал я. – Ей можно полностью доверять. Мы изумительно ладим.

– Только она вот называет вас деспотом.

– Неужели?

– Она даже придумала вам прозвище: мистер Хайд.

– Ангелочек. Не обращайте внимания. Вы же знаете, каковы женщины.

– Да, знаю, конечно, – откликнулся Семперемладший таким тоном, что становилось понятно: он знал множество интересных вещей, но как раз о женщинах не имел ни малейшего понятия.

– Исабелла говорит обо мне. Но почему вы решили, что она ничего не рассказывает мне о вас? – пустил я пробный шар.

Его лицо дрогнуло. Я подождал, пока мои слова медленно, но верно подточат его броню. Он протянул мне чашку кофе с вопрошающей улыбкой и продолжил тему, подав реплику, которая не сгодилась бы даже для второсортной оперетты.

– Интересно, что же она обо мне говорит? – проронил он.

Я выдержал паузу, позволив его неуверенности настояться.

– Вам хотелось бы знать? – небрежно переспросил я, спрятав ухмылку в кофейной чашке.

Семпересын пожал плечами.

– Она говорит, что вы очень хороший и великодушный человек. Люди вас плохо понимают, поскольку вы немного робки, и потому видят только – цитирую дословно – обаятельного молодого человека с внешностью киногероя.

Семпере поперхнулся и уставился на меня в изумлении.

– Я не стал бы вам лгать, любезный Семпере. Послушайте, на самомто деле я рад, что вы подняли тему, поскольку вот уже несколько дней мне хотелось обсудить это с вами, но я не знал, как начать.

– Обсудить что?

Я понизил голос и посмотрел ему прямо в глаза.

– Между нами, Исабелла захотела тут работать потому, что восхищается вами и, боюсь, тайно в вас влюблена.

Семпере остолбенело посмотрел на меня, казалось, он на грани обморока.

– Но любовью чистой, заметьте. Духовной. Как героиня Диккенса, чтобы не было недопонимания. Никаких детских шалостей. Исабелла хоть и очень юная, но женщина до кончиков ногтей. Вы, полагаю, и сами заметили…

– Теперь, когда вы упомянули.

– И я имею в виду не только, если позволите, восхитительно пышные формы, но и тот неистощимый запас доброты и внутренней красоты, который она хранит в душе и ждет часа, чтобы явить их миру, сделав какогонибудь достойного человека самым счастливым мужчиной на земле.

Семпере не знал, куда деваться от смущения.

– И, кроме того, у нее множество скрытых талантов. Она знает древние языки, божественно играет на пианино. И в математике соображает не хуже Исаака Ньютона. Не говоря уж о том, что она чертовски хорошая повариха. Посмотрите на меня. Я набрал несколько килограммов с тех пор, как она у меня работает. Деликатесы, которые не подают даже в «Серебряной башне»… Неужели вы не подозревали об этом?

– Она ведь не говорила, что готовит…

– Я о стрелах Амура.

– Нет, пожалуй…

– Знаете, что происходит? Девушка хотя внешне и кажется колючей и непокорной, но по существу она невероятно кроткая и болезненно застенчивая. Виноваты в том монахини, чье образование сводится к отупляющим рассказам о преисподней и урокам шитья. Я поддерживаю развитие свободных школ.

– Но я ведь готов был головой поручиться, что она считает меня немногим лучше дурачка, – стал уверять меня Семпере.

– Вот вам и доказательство. Неопровержимое. Дорогой мой Семпере, если женщина начинает относиться к вам как к слабоумному, это значит, что у нее активизировались половые железы.

– Вы уверены?

– Больше, чем в надежности Банка Испании. Послушайте меня, я в таких вещах чуточку разбираюсь.

– И отец так же говорит. Так что же мне делать?

– Зависит от обстоятельств. Вам нравится девушка?

– Нравится ли? Не знаю. Как это можно понять?

– Очень просто. Вы поглядываете на нее тайком, и не хочется ли вам, допустим, укусить ее?

– Укусить?

– Например, за задницу?

– Сеньор Мартин…

– Не надо меня стыдить, мы ведь в тесной мужской компании, а мужчины, как известно, занимают промежуточную ступень между пиратом и свиньей. Так нравится она вам или нет?

– Пожалуй, Исабелла привлекательная девушка.

– А еще?

– Умная. Милая. Работящая.

– Дальше.

– И примерная христианка, полагаю. Не то чтобы у меня был большой опыт, но…

– И не говорите. В Исабелле больше благочестия, чем в церковной кружке для пожертвований. Монахини, я же говорил.

– Но кусать ее мне както, правда, в голову не приходило.

– И даже теперь, когда я об этом сказал?

– Вынужден заметить, что, помоему, непочтительно говорить в таком тоне о ней, да и о любой женщине тоже, и вам должно быть совестно… – возмутился Семперемладший.

– Меа culpa, [47]– повинился я, вскинув руки в знак капитуляции. – Но не важно, ибо каждый выражает страсть на свой лад. Я человек фривольный и поверхностный, и отсюда мои животные устремления. Но вам, с вашей цельной и здоровой натурой, свойственны глубокие чувства и мистические переживания. Важно то, что девушка вас обожает и ее чувство взаимно.

– Хорошо…

– Ни плохо, ни хорошо. Дела таковы, как они есть, Семпере. Вы человек респектабельный и ответственный. Я на вашем месте времени зря не терял бы, но вы ведь не станете играть чистыми и благородными чувствами целомудренной дамы. Я ошибаюсь?

– Нет, наверное…

– Тогда пора.

– Что пора?

– Разве не ясно?

– Нет.

– Пора ухаживать.

– Простите?

– Любезничать или, говоря научным языком, ворковать. Послушайте, Семпере, по какойто непонятной причине, проделав многовековый путь от варварства к так называемой цивилизации, мы оказались в положении, когда нельзя подкатить к женщине в укромном уголке или незатейливо предложить выйти замуж. Сначала нужно оказать ей знаки внимания.

– Замуж? Вы сошли с ума.

– Я только хочу объяснить, что надо сделать, а, по сути, именно этого вы и хотите в глубине души, хотя пока не отдаете себе в том отчета. Лучше всего, если сегодня, завтра или послезавтра вы, перестав дрожать как осиновый лист и распускать слюни, после того, как Исабелла закончит работу в лавке, пригласите ее на обед в какоенибудь местечко с домашней кухней. Вы тотчас поймете, что созданы друг для друга. Выберем «Четырех котов». Там хозяева такие скупердяи, что зажигают свет, который едва теплится, чтобы сэкономить электричество, а это очень помогает в подобных случаях. Вы закажете девушке творог, щедро сдобренный медом, – это блюдо возбуждает аппетит. Затем вы как бы невзначай вольете в нее пару рюмок москателя, который так легко кружит голову, и, положив ей руку на колено, сразите ее даром красноречия, которое столь тщательно скрываете, хитрец.

– Но я решительно ничего не знаю ни о ней, ни о том, что ей нравится…

– Ей нравится то же, что и вам, – книги, литература, запах сокровищ, собранных у вас тут, и обещание романтики и приключений, как в дешевых романах. Ей хочется развеять одиночество, не теряя времени на то, чтобы понять: в нашем поганом мире нет ничего стоящего, если нам не с кем это разделить. Основное вы теперь знаете. А остальное узнаете сами, получив по пути огромное удовольствие.

Семпере задумался. Взгляд его метался от нетронутой чашки кофе к вашему покорному слуге, который правдами и неправдами сохранял на лице улыбку биржевого маклера.

– Даже не знаю, благодарить ли вас или сдать в полицию, – сказал он наконец.

Именно в этот момент в лавке послышались грузные шаги Семпереотца. Через пару мгновений он заглянул в подсобное помещение и воззрился на нас, нахмурившись.

– Что это значит? Магазин брошен, а вы тут устроили посиделки, как в престольный праздник. А если придет покупатель? Или какойнибудь мошенник воспользуется случаем стащить товар?

Семперемладший тяжело вздохнул и возвел глаза к небу.

– Не беспокойтесь, сеньор Семпере. Книги – это единственная вещь на свете, которую не воруют, – сказал я, подмигивая ему.

Заговорщическая улыбка осветила его лицо. Семпересын воспользовался моментом, чтобы вырваться из моих лап, ускользнув в торговый зал книжной лавки. Его отец, усевшись рядом со мной, понюхал кофе, который сын так и не пригубил.

– А что говорит врач о вреде кофеина для сердца? – вмешался я.

– Да он и задницы не найдет, даже с анатомическим атласом. Что он может знать о сердце?

– Наверняка больше, чем вы, – ответил я, отнимая у него чашку.

– Я здоров как бык, Мартин.

– Упрямы вы как мул. Сделайте милость, поднимитесь в квартиру и ложитесь в постель.

– В постели имеет смысл лежать, когда ты молод и в очаровательной компании.

– Компанию я вам найду, если хотите, хотя не уверен, что специально для сердечника мне предложат большой выбор.

– Мартин, в моем возрасте человек способен смаковать только гогольмоголь[48]и любоваться на зады вдов, вот и вся эротика. В этом смысле меня больше волнует мой наследник. Есть успехи в данном направлении?

– Удобряем и засеваем почву. Пока на этой стадии. Посмотрим, как на нас поработает время и какой мы снимем урожай. Я бы оценил в шестьдесят или семьдесят процентов, что результат будет в течение двухтрех дней.

Семпере умиротворенно улыбнулся.

– Мастерский ход – прислать ко мне Исабеллу в качестве помощницы, – сказал он. – Но вам не кажется, что она слишком юная для моего сына?

– Говоря начистоту, мне кажется, что это он немного зелен. Или он встряхнется, или Исабелла проглотит его живьем в пять минут. Неплохо, что он доброй закваски, так что почему бы и нет…

– Как мне вас отблагодарить?

– Подняться в квартиру и лечь в постель. Если вам нужна легкомысленная компания, прихватите «Фортунату и Хасинту».

– Вы правы. Дон Бенито никогда не подводит.

– Ни в коем случае. Отправляйтесь в постель.

Семпере встал. Движения давались ему с трудом, и дышал он тяжело, с хриплым присвистом на выдохе, отчего волосы на затылке становились дыбом. Я взял букиниста под руку, чтобы помочь, и почувствовал, какая у него холодная кожа.

– Не пугайтесь, Мартин. Это всего лишь метаболизм, слегка замедленный.

– Вы сегодня совсем как в «Войне и мире».

– Надо немного вздремнуть, и я буду как новенький.

Я решил проводить его до квартиры, где жили отец с сыном, находившейся непосредственно над магазином, и убедиться, что букинист лег под одеяло. Нам потребовалось четверть часа, чтобы преодолеть лестничный пролет. По пути мы встретили соседа, обходительного профессора по имени дон Ансельмо. Он преподавал древние языки и литературу в иезуитском колледже в Каспе и теперь возвращался после занятий домой.

– Как жизнь, любезный Семпере?

– Встает на дыбы, дон Ансельмо.

С помощью профессора мне удалось добраться до второго этажа с Семпере, практически висевшим у меня на шее.

– С вашего позволения, я удаляюсь на отдых после долгого дня битвы со стаей приматов, которые числятся моими учениками, – объявил профессор. – Я предрекаю, что эту страну ожидает вырождение. Словно крысы, они готовы сожрать друг друга.

Семпере махнул рукой, давая понять, что не стоит придавать большое значение словам дона Ансельмо.

– Хороший человек, – пробормотал букинист, – но утонет в стакане воды.

Мы вошли в квартиру, и меня затопили воспоминания о том, как много лет назад я прибежал сюда утром, окровавленный, стискивая в руках книгу «Большие надежды». Семпере принес меня наверх, домой, на руках, и угостил чашкой горячего шоколада, который я выпил, пока мы дожидались врача. Семпере шепотом утешал меня и стирал кровь с тела влажным полотенцем с такой нежностью, какой я ни от кого до тех пор не видел. Тогда Семпере был сильным человеком, он казался мне гигантом во всех отношениях, и без него я, наверное, вряд ли выжил бы в те годы суровых лишений. От былой силы осталось мало, почти ничего, когда я поддерживал его, укладывая в постель и накрывая двумя одеялами. Я присел рядом и взял его за руку, не зная, что сказать.

– Послушайте, если мы вдвоем разрыдаемся, как безутешные вдовы, вам лучше удалиться, – сказал он.

– Берегите себя, ладно?

– Буду почивать на перине, не бойтесь.

Я кивнул и шагнул к выходу.

– Мартин?

Я обернулся с порога. Семпере смотрел на меня с такой же тревогой, как и в то утро, когда я лишился пары зубов и большей части иллюзий. Я ушел прежде, чем он спросил, что со мной происходит.

Одним из первых приемов из арсенала профессионального писателя, которому Исабелла научилась у меня, оказалось искусство и практика прокрастинации. [49]Каждый заслуженный автор знает, что любое занятие, от затачивания карандаша до подсчета количества мух, имеет неоспоримый приоритет перед необходимостью сесть за стол и начать шевелить мозгами. Исабелла на физиологическом уровне впитала этот основополагающий урок, поэтому, вернувшись домой, я не нашел ее за письменным столом, а застал на кухне. Она наносила последние штрихи, накрывая ужин, который пах и выглядел так, будто на его приготовление ушло несколько часов.

– У нас праздник? – поинтересовался я.

– Судя по выражению вашего лица, вряд ли.

– Чем пахнет?

– Утка, глазурованная печеными грушами с шоколадным соусом. Я нашла рецепт в одной из ваших кулинарных книг.

– У меня нет кулинарных книг.

Исабелла подхватилась и принесла фолиант в кожаном переплете, положив его на стол. На обложке красовалось: «101 лучший рецепт французской кухни Мишеля Арагона».

– Вы глубоко заблуждаетесь. Во втором ряду на полках в библиотеке я нашла абсолютно все, включая пособие по супружеской гигиене доктора ПересАгуадо с иллюстрациями самых пикантных моментов и рассуждениями типа: «По божественному промыслу женщине неведомо плотское желание, и его духовная и эмоциональная реализация находит высшее выражение в естественных заботах материнства и работе по дому». У вас там копи царя Соломона.

– А можно узнать, что ты искала во втором ряду на книжных полках?

– Вдохновение. И я его нашла.

– Но в области кулинарии. Мы же договорились, что ты пишешь каждый день, есть у тебя вдохновение или нет.

– Я в тупике. И в этом виноваты вы, заставив меня работать на двух работах и вовлекая в ваши интриги с непорочным ангелом Семперемладшим.

– Потвоему, хорошо насмехаться над человеком, который безнадежно влюблен в тебя?

– Что?

– То, что слышала. Семпересын признался мне, что потерял изза тебя сон. В буквальном смысле. Он не спит, не ест, не пьет, даже помочиться не может, бедняга, думая о тебе день и ночь.

– Вы бредите.

– Это несчастный Семпере бредит. Ты могла бы заметить. Он на грани и готов даже застрелиться, чтобы избавиться от горя и отчаяния, обуревающих его.