Желание быть счастливым

«Всякому — свое счастье»

«Горя бояться — счастья не видать»

Русские народные пословицы

Каждый человек хочет быть счастливым и задает себе воп­рос, что же такое счастье. Многие философы пытались ответить на этот вопрос. Известно, что нравственная проблематика счас­тья возникла и активно разрабатывалась еще в древнегреческой философии (Платон, Сенека, стоики и др.). В сознании европей­ских народов она была особенно тесно связана с христианским вероучением. «Блаженны плачущие» — одна из евангельских за­поведей, а счастье — это награда за терпение в борьбе с трудно­стями, за кротость, честность и справедливость.

Православие сильно повлияло на сознание русских, особен­но на их жизненную философию счастья. В рамках этой системы представлений о счастье, как это ни парадоксально, важнейшее значение имеет компонент страдания. Иностранцы уже очень давно подметили эту особенность русской ментальности и окрестили русских мазохистами, ипохондриками, чуть ли не душевнобольными людьми. Такое представление грубо и поверхностно. На самом деле русские воспринимают счастье не само по себе, не как отдель­ный факт или сторону жизни, которую можно просто организо­вать, «устроить», добиться и т.д. Они воспринимают счастье ком­плексно: в связи со страданием и несчастьем. Между счастьем и несчастьем для русских есть причинно-следственные отношения. Об этом и русские поговорки: «Не было бы счастья, да несчас­тье помогло», «Горя бояться— счастья не видать», «Кто нужды не ведал, тот и счастья не знает» и др. Эта же идея выражалась в русских народных песнях. На это обратил внимание великий русский поэт Александр Пушкин, который не уставал удивляться тому, что «несчастье в семейной жизни — отличительная черта характера русского народа. Обычное содержание русских песен — или жалоба красавицы, которую выдают замуж насильно, или упреки молодого мужа нелюбимой жене...».

Подобное внимание к несчастью отразилось и во всей рус­ской классической литературе XIX века, где преобладает тема сложной человеческой судьбы, духовных страданий. Причем здесь нет трагизма в стиле Шекспира, с кипением страсти и потока­ми крови, но скорее, изломанность судьбы, неустроенность в личной жизни, неблагополучие ранимой души, неудовлетворен­ность жизнью. Это чувство душевного дискомфорта. О страдаю­щей душе в русской литературе и фольклоре говорится таким образом, что невольно приходишь к выводу: страдания— это и есть проявление души, а значит и самой жизни! И отсутствие страдания не означает счастья в жизни, часто это знак одино­чества и душевного холода или просто признак глупости и не­развитой личности.

Именно таким образом тема «русской души» разработана в романах Ф. Достоевского. Его книги убеждают читателя в том, что стра­дания ценны, потому что они очищают и возвышают человека. Страдать просто необходимо, чтобы стать личностью. Только после страданий человек становится душевно более тонким, вниматель­ным к чужой жизни и переживаниям, он способен сочувство­вать и сострадать другим людям. «Беда научит человека мудрос-тп», говорят русские.

Такое повышенное внимание к печальным сторонам жизни определило в свою очередь очень скромные позиции счастья в жизни. Счастье — это мечта, идеал, в лучшем случае — корот­кий эпизод в жизни, который нельзя вернуть.

Показательно, что в рамках русского менталитета очень важ­на проблема морального права быть счастливым, проблема счас­тья и вины. Например, почему в жизни часто бывает так, что казалось бы, есть все внешние атрибуты счастья, достигаются все поставленные цели, реализуются все возможные желания, но счастливым человек, увы, не становится. Почему так проис­ходит? Человеку мешает какое-то моральное чувство. Вспомним в связи с этим начало трагедии А. Пушкина «Борис Годунов». Он говорит: «Достиг я высшей власти... Но счастья нет моей душе. Ни власть, ни жизнь меня не веселят; Предчувствую небес­ный гром и горе... / Ах! чувствую: ничто не может нас / Среди мирских печалей успокоить; / Ничто, ничто... едина разве совесть».

Значит, чтобы стать счастливым, обязательно наличие чистой совести, отсутствие чувства вины за что-то — вот принцип рус­ского архетипа. В нем заметна даже некоторая боязнь счастья, чувство неловкости и психологического дискомфорта из-за того, что кто-то рядом может быть несчастлив, страдает. Человек как бы стес­няется своего счастья. Поэтому на вопрос «Как дела?» русский никогда не ответит так, как европеец или американец. Демонст­рация своего счастья и успешности жизни воспринимается рус­скими как признак «душевной глухоты», недалекости, даже глу­пости. На вопрос «Счастливы ли вы?» русский человек ответит совсем не так, как американец, он постарается уклониться от пря­мого ответа или смягчить его («не несчастлив»).

Это очень отличает русских людей от западных. Преувели­ченно «счастливые» ответы, например, европейцев и особенно американцев понятны: здесь надо быть счастливым, всегда чув­ствовать себя «на уровне» и улыбаться. И неважно, что происхо­дит у тебя внутри. Воспитанный человек этого не должен пока­зывать. В противном случае можно потерять кредит доверия и уважения у сослуживцев и знакомых, потерять шансы на карье­ру и высокое положение в обществе. Неудачники в западном обществе не могут рассчитывать на снисхождение или хотя бы на равное к себе отношение по сравнению с теми, кто благопо­лучен и у кого все о'кей.

Интересен и такой момент: образ жизни, (не)счастье и (не)удо-влетворенность жизнью не всегда тесно связаны между собой. Например, по данным опросов общественного мнения⁷, в России 75% населения недовольны своей жизнью, материальным благополучием, они жалуются на то, что живут без надежды, не имеют идеалов, испытывают напряжение, раздражение, тоску и другие отрицательные чувства.

Такое обилие несчастливых и мрачно настроенных людей не может не настораживать. Недавно социолог О. Здравомыслова провела в своем выступлении по российскому радио передачу с анало­гичным опросом. И выяснилось, что Россия по количеству не­счастливых в личной жизни людей оказалась непревзойденным лидером: 42% русских признали себя несчастливыми, а вот сре­ди англичан таких оказался всего 1%, а среди американцев их совсем не оказалось⁷. И вот что странно: казалось бы, и в этих странах существуют причины чувствовать себя несчастливыми: и там половина браков рушится после первого же года жизни, и там в семьях есть конфликты, и там болеют, а дети доставляют не только радости. А вот нет! При всех жизненных неудачах и проблемах они не считают себя несчастными! И такая жизнен­ная позиция вызывает у русских только уважение и зависть.

Оптимистическое отношение к жизни нельзя объяснять только материальным благополучием. Проводимые Институтом Гэллапа международные обзоры по разным странам и регионам не пока­зывают тесных связей между уровнем экономического благосос­тояния этих народов и их ощущением счастья. Например, уже давно известно, что латиноамериканцы, живущие на грани ни­щеты, более счастливы, чем европейцы. Украинцы более счаст­ливы, чем их соседи в России или Белоруссии, несмотря на пе­режитый Чернобыль. Страны ЕЭС, казалось бы, по своим эко­номическим показателям приблизительно одинаковы. Но вот выяснилось, что более всего удовлетворены своей жизнью бель­гийцы, датчане и голландцы, в то время как у французов, анг­личан и итальянцев этот показатель самый низкий⁷. Поэтому можно сказать, что при всеобщем стремлении к счастью у каждого на­рода есть своя точка отсчета, свое представление о счастье-не­счастье, связанное с их культурными традициями.

Наиболее же интересной особенностью русских представляются их способность к состраданию, доброжелательность, внимание к тем, кто несчастлив и нуждается в помощи. Русские воспри­нимают чужое несчастье без всякого осуждения, презрения, тем более — без чувства превосходства. Потому что несчастье для них — это не результат личной ошибки, а удар судьбы, это беда, от которой никто не застрахован: «От сумы и от тюрьмы не заре­кайся», говорит русская пословица.

Интересно, что этимология соответствующих слов русско­го и французского языка совершенно различна, что само по себе говорит о разнице в представлениях этих народов о счас­тье. Во французском языке bonheur буквально означает «хоро­шее время», «добрый час», передающее чувство, которое можно испытать даже от самых простых вещей: от хорошей еды, вкус­ного кофе, солнечного дня, не говоря уже о более значитель­ных проявлениях удачи. Н. Бердяев в своей книге «Самопозна­ние» утверждает, что «французы по сравнению с нами, русскими, умеют наслаждаться жизнью, извлекать из нее максимум при­ятного, получать удовольствие от вкушения блюд интеллекту­альных и — блюд материальных...»⁸.

Для русского человека такое отношение к жизни не всегда понятно. Часто французы оставляют у русских впечатление лю­дей гораздо менее претенциозных в своих требованиях к жизни, менее самоуверенных по сравнению с ними самими. Французам как бы проще и легче быть счастливыми, они не так требова­тельны и нервны, как сами русские.

Почувствовать «счастье по-русски» совсем не просто! Ведь само русское слово счастье связано с древнеиндийским sъ- («хоро­ший») и словом часть — т.е. судьба, а все вместе — «хорошая судьба». Хотя другие историки языка объясняют, что счастье связано с «совместным участием» в чем-то. Для счастья «по-русски» нужно что-то такое, что не всегда имеет материальное выражение. То есть чтобы ощутить себя счастливым, русскому недостаточно хорошей еды или комфорта, солнечного дня или даже удачи — ему все будет мало. Ведь речь идет не больше не меньше, как о судьбе, о связи с другими людьми!

Поэтому не стоит упрекать русских в том, что они часто не­улыбчивые, грустные, что не стесняются жаловаться на жизнь, и их песни — тоже грустные и наводят тоску. Это не каприз или признаки душевной болезни, но часть их представлений о жиз­ни, к которым стоит относиться с тактом. И если для достиже­ния счастья нужны усилия самого человека, то в несчастье этот компонент личности отсутствует, оно приходит независимо от его усилий и действий, как дождь или ураган.

Понятно, что доброжелательное и сочувственное отношение русских к несчастью определило стереотипы их поведения: они очень откровенны в отношении своих несчастий, чем могут ис­пугать западного человека, не привыкшего к подобным мане­рам. Западные люди этого избегают, не верят в бескорыстность такого поведения. А русскому свойственна привычка говорить о своих несчастьях, рассказывать о своем горе, не сомневаясь в том, что его внимательно выслушают, а потом постараются по­нять, помочь, поддержать. Мотив сочувствия глубоко укоренен в русской ментальности и сохраняется до сих пор. В этом виден жизненный опыт народа, много испытавшего, много страдав­шего, познавшего нужду и научившегося достойно и без исте­рики относиться даже к самым большим несчастьям.

Однако не стоит воспринимать русских только как мрачных, вечно неудовлетворенных пессимистов, нытиков, которые спо­собны только лишь жаловаться на жизнь. Это неправда. Веками продолжающийся «недобор счастья», сложная реальность и хо­лодный климат приводит в действие психический механизм ком­пенсации. Это выражается в естественной потребности радоваться жизни «здесь и сейчас», не откладывая возможность порадовать­ся немедленно, а не когда-то «потом» — в виде результата зап­ланированной акции. У русских развились специфические каче­ства психики, позволяющие находить положительные эмоции в реальной жизни, которая может показаться со стороны непонятной и даже неприглядной. Причем, как об этом говорилось выше, радость совсем не обязательно связана с материальным достат­ком или комфортом: «Счастья на деньги не купишь», — убежде­ны многие. Поэтому главная мудрость — уметь радоваться жиз­ни при любых обстоятельствах: «Хоть голый, да веселый». Это ес­тественно и даже просто необходимо для «подпитки» жизненной энергии и стойкости духа. Если бы такой механизм психической компенсации отсутствовал, то жизнь стала бы пыткой, и выход из нее только — или. самоуничтожение, или уход в алкогольные (наркотические) грезы. Так часто и происходит, и каждый ино­странец может в этом убедиться.

Большинство населения России все-таки отличается здоро­вьем, в том числе и психическим, и как умеет сопротивляется мрачности жизни, ведь «Веселье — от всех бед спасенье», «Кто умеет веселиться, того горе не боится». Поэтому пусть вас не удивляет любовь и постоянное стремление русских к шумным праздникам и торжествам, которые могут длиться не один день, с застольями, с пеньем и плясками. Сопротивление мрачности жизни у русских выражается в обилии праздников, празднич­ных, выходных и нерабочих дней. Более недели длятся зимние (рождественские и новогодние) и весенние (пасхальные вместе с майскими) праздники. Вообще любая «красная дата» в кален­даре может обернуться многодневными «народными гуляниями», особенно если она выпала на воскресные дни: тогда праздники «по решению правительства» растягиваются, захватывая будни. Это выбивает чуть не всю страну из делового ритма и немало изумляет иностранцев: неужели в стране все настолько замеча­тельно, что можно неделями «отдыхать» да праздновать? Эта традиция имеет давние корни.

До революции народные праздники съедали чуть ли не поло­вину рабочего времени и способствовали пьянству. Власти и церковь, как могли, боролись с такой традицией и к концу XIX века сократили количество праздничных дней до 98 (из них 52 вос­кресенья), что все равно было в 2 раза больше, чем, например, в Австро-Венгрии.

В советские времена праздничных нерабочих дней стало го­раздо меньше, но это вполне компенсировалось «профессиональ­ными» праздниками. В целях пропаганды государство объявило почти каждое воскресенье праздником людей определенной про­фессии. Существовали, например, «День рыбака», «День мили­ции», «День работников торговли», «День железнодорожника», «День учителя» и т.д. Практически не было таких профессий, которые не имели бы своих праздничных дней, правда, они со­впадали с воскресными. Правда и то, что представители других профессий не имели отношения к этим торжествам. Но зато с каким размахом можно было «погулять», наградить друг друга почетными грамотами, повеселиться от души! Масштабы шуми­хи в СМИ и богатства застолий зависели напрямую от размаха и богатства соответствующей отрасли народного хозяйства. С паде­нием СССР эта традиция не прервалась и поныне здравствует, причем не только в самой России, но и в бывших республиках (особенно на Украине и в Белоруссии). Прежняя система рухну­ла, но любовь к праздникам и веселью бессмертна!

Русская тяга к радостям жизни выражается и в привычке расслабиться, отдохнуть, что на практике означает посидеть в компании с друзьями и с горячительными напитками, согласно народной мудрости — «Живи, не скупись, с друзьями веселись». Природный оптимизм русских виден и в любви к смешным ис­ториям и анекдотам, к смешным сюрпризам и шуткам, в манере оглушительно смеяться до слез — хохотать. Кстати, по мнению лингвистов, аналога этому глаголу в европейских языках нет, кроме разве португальского.

В общем, в плане ощущения «счастье-несчастье» русские могут поставить в тупик: редко кто, как русские, способен так буйно и широко веселиться и при этом хохотать, но так же редко кто, как они, способен впадать в уныние и тоску (тоже непереводимое слово). Может быть, отсюда берет начало миф о «загадоч­ной славянской душе», непоследовательной и противоречивой.

Своим характером, стремлением к «радостям жизни» русские могут удивлять постороннего наблюдателя: «Они такие веселые — и без всякого основания на это!» По сравнению с европейской жизнь в России кажется иностранцам тяжелой, некомфортной, но против всякой логики — веселой, беспечной, насыщенной событиями и человеческими контактами.

А русские, конечно, ценят европейскую жизнь за ее ком­фортность и спокойствие, но с трудом выносят ее скучную мо­нотонность и неумение европейцев веселиться «по-настоящему», т.е. шумно, с размахом.

Итак,

мы рассмотрели те представления, которые могут объединять людей самых разных культур — общечеловеческие базовые ценности. Они составляют сердцевину каждой личности, при­сутствуют в сознании каждого человека. Представление об этих ценностях может сослужить добрую службу каждому, кто стре­мится к контакту с представителем иной цивилизации, к взаи­мопониманию и искренности. При этом не стоит забывать о двух моментах. Во-первых, общечеловеческие ценности несмотря ни на что су­ществуют и могут послужить отправной точкой в отношениях между людьми. Именно на них вы можете опираться, строя свои отношения с людьми другой культуры, и не только русской. Уважение к интеллекту собеседника, любовь к родине, чув­ство юмора и желание быть счастливым — вот то, вокруг чего может завязаться первое же общение. А во-вторых, одна и та же ориентация в системе человеческих ценностей в культуре двух разных наций все-таки может иметь несколько иное содержание, разный смысл, разные акценты, свя­занные с ментальностью этих народов. И если даже внешне вы, на первый взгляд, имеете в виду одно и то же, не забывайте, что это «одно и то же» может иметь разный смысл.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ