Братоубийцы

До 1607 года в Оттоманской империи не было ясного закона о престолонаследии. Дело решалось спортивно: султаном становился тот из принцев, кто первым успевал добраться до дворца, сменить стражу и завладеть сокровищницей. Тут, однако, всякий спорт кончался, и начиналось кровопролитие: родственники везунчика редко когда смирялись с поражением. Поскольку родственников всегда хватало (у Мурада III, к примеру, было больше сотни детей), междоусобицы могли длиться бесконечно и угрожали самому существованию династии. Мехмед Завоеватель нашел простой до гениальности выход: изданный им указ не только разрешал, но и предписывал новому султану истреблять всех родственников мужского пола. Сам Мехмед казнил двоих братьев, его внук Селим Грозный — двоих братьев, троих сыновей и четверых племянников (а заодно, вероятно, отравил собственного отца) — и так далее. Со временем выработались определенные правила: поскольку кровь оттоманов считалась священной и проливать ее было нельзя, придумали душить бедных принцев специальным зеленым шелковым платком. В деле появилась какая-то жуткая обыденность: когда по приказу Мехмеда III в 1597 году одного за другим убивали 19 его братьев, самый младший спросил: «A можно я последний? Я каштаны только доем». Этот кошмар продолжался до начала XVII века. Потом закон смягчился, и несчастных братьев султана стали не убивать, а запирать в специальном отделении гарема — «клетке», где они проводили остаток жизни, постепенно теряя человеческий облик.

Фанаты

София была обителью Бога, Большой дворец — жилищем императора, ипподром принадлежал всем горожанам на равных. Там и проводил все свое свободное время житель Константинополя. Гладиаторские бои в христианской столице были, конечно, совершенно неуместны. Однако сменившее их зрелище — гонки колесниц — не сильно уступало им по кровавости: стоило полудиким коням понести, и гибель возницы становилась почти неминуемой. На статуе одного из знаменитых возничих специально, как об особом чуде, упоминалось, что он дожил до сорока.

Болельщики объединялись в две большие партии — «голубых» и «зеленых». Это были одновременно и банды фанатов, и политические союзы. «Голубые» (венеты) представляли вельмож и патрициев, «зеленые» (прасины) — городские низы. И у тех и у других имелась масса претензий друг к другу и к правительству. Вопли «Ника!» («Побеждай!») частенько сменялись оскорбительными выкриками в адрес самого императора; на трибунах нередко случались потасовки. В 532 году склока между болельщиками переросла в форменный бунт: венеты потребовали ни много ни мало отставки самого императора Юстиниана. Это было уже слишком. Зачинщиков из обеих партий похватали и в тот же вечер попытались казнить, но двое из них сорвались с виселицы. Таких считали «помилованными свыше» и обычно отпускали восвояси, однако на этот раз несчастных повесили снова.

Тогда «зеленые» и «голубые» объединились, и началось восстание, вошедшее в историю под именем «Ника». Город был разгромлен, Святую Софию сожгли, счет убитым шел на тысячи, фанаты собирались штурмовать дворец. Юстиниан струсил и уже собрался бежать из столицы, но императрица Феодора решительно заявила, что лучше смерть, чем отречение: «Кто надел диадему, не должен переживать ее гибели. И вообще, императорский пурпур — отличный саван!» Юстиниан взял себя в руки, его воины ворвались на ипподром и перебили всех, кто там находился, — и «голубых», и «зеленых» (больше 35 000 человек). Бунтовщиков, по тогдашнему обычаю, хоронили прямо на месте казни, так что кости их до сих пор лежат под площадью Атмейданы.