Другие методы пробуждения коня-ветра

Некоторые воины Шамбалы совершенствуются в традиционных японских практиках, которые по-прежнему являются мощными средствами приглашения драл. Это тяною, или чайная церемония, икебана, или искусство аранжировки цветов, и кюдо, или искусство стрельбы из лука.

В своей книге «Чайная жизнь, чайный ум» мастер чайной церемонии Сосицу Сэн говорит: «Как-то монах спросил своего наставника: «Каким должен быть Путь, что бы ни ожидало нас впереди?» Наставник без промедления ответил: «Путь — твоя повседневная жизнь.» Именно в таком представлении заключена сама суть Пути Чая. Принципы Пути Чая охватывают всю жизнь целиком, а не только ту ее часть, которая ограничена чайной комнатой. На практике задача состоит в том, чтобы, обладая ясным умом, встречать каждое событие каждого дня спокойно и уравновешенно. В каком-то смысле каждый, даже самый незначительный поступок — это Путь Чая. Именно это делает его столь важным, как и в самом начале, более четырехсот пятидесяти лет назад».

Чайная церемония проходит в простом, свободном помещении — все его убранство могут составлять свиток на стене да цветочная аранжировка из одного цветка на почетном месте. Стоящий на углях чайник создает ощущение открытого пространства. (Участвуя в церемонии в качестве гостя, я испытал ни с чем не сравнимое чувство вневременности, наблюдая как тихонько кипит чайник, вздымается пар и бульканье воды мягко наполняет воздух. Создается впечатление, будто чайник кипит уже многие сотни лет.)

В это открытое пространство, лишенное времени, входят гости и хозяин — последний, входя через отдельную дверь, вносит чайные принадлежности. Хозяин в процессе длинной, тщательно регламентированной и в то же время простой церемонии готовит густой зеленый чай. Подают сладкое. Разливают и пьют чай — его крепость и горечь ошеломляют, даже если вы ожидаете чего-то подобного. Гости рассматривают чашки. Хозяин чистит чайные принадлежности. Царит атмосфера полной искренности. Все делается неимоверно четко, с ощущением присутствия в каждом моменте. Хозяин и гости обмениваются несколькими словами признательности, сопровождая их многочисленными поклонами. Этот обмен полон искренности и идет из глубины печального и радостного сердца.

Гости расходятся, хозяин складывает чайные принадлежности и уносит их, оставляя пустую комнату, где кипит на углях чайник. Церемония создает ощущение совершенства и полноты и в то же время запоздалой печали — будто за время этой бесхитростной церемонии прошла целая жизнь. На этом все заканчивается.

Сосицу Сэн объясняет, что четыре главных принципа Пути Чая, которые надлежит практиковать и в повседневной жизни, это гармония, почтительность, чистота и спокойствие. Он говорит:

«Гармония» — это результат взаимодействия хозяина и гостей, поданной пищи и использованных принадлежностей с текучим ритмом природы. Она отражает и мимолетность всего сущего, и неизменность в переменчивом...

Принцип гармонии означает свободу от претенциозности... «Почтительность» — это искренность сердца, которая освобождает нас, позволяя установить открытую связь с непосредственным окружением, с нашими собратьями — людьми и природой, и в то же время осознавать внутреннее достоинство каждого... Этот принцип заставляет нас глубже вглядеться в сердца людей, которых мы встречаем, и» то, что видим вокруг. Именно тогда мы постигаем свое родство со всем окружающим миром.

«Чистота», хотя и достигается простым актом очищения, составляет немаловажную часть чайной церемонии — она осуществляется в процессе предварительной подготовки, сервировки чая, а после того, как гости уйдут, в процессе уборки принадлежностей и, наконец, закрывания чайной комнаты. Такие действия, как уборка чайной комнаты от пыли, а дорожки — от сухих листьев, символизируют очищение сердца и ума от «пыли мира», или мирских привязанностей. Только после этого, отбросив заботы о материальном, можно воспринимать людей и предметы в их самом истинном состоянии... «Спокойствие» — уникальная эстетическая категория, свойственная Пути Чая, приходит в процесс практики первых трех принципов: гармонии, почтительности и чистоты в повседневной жизни.

Кюдо, японское искусство стрельбы из лука, — еще одна практика, благодаря которой можно собирать и пробуждать энергию коня-ветра Это очень простая практика стала хорошо известна многим после классической книги Юджина Хер-ригеля «Дзэн в искусстве стрельбы из лука». Кюдо возникло как один из главных боевых методов самураев, и одновременно в течение шести веков передавалось в неизменном виде как практика синхронизации ума и тела и пробуждения коня-ветра. Сила оружия, будучи обуздана, превратилась в силу преодоления агрессии.

В практике кюдо лучники стоят всего в шести футах от большой мишени, как правило, сделанной из тюка прессованного сена. Цель не в том, чтобы попасть в мишень, хотя позже ученики занимаются стрельбой по дальней цели. Стив Клайн, воин-ученик и инструктор кюдо, так описывает сам выстрел:

Сначала лучник принимает устойчивую позу — как дерево, ветви которого естественно тянутся к небу, а корни прочно сидят в земле. В верхней части туловища сохраняется ощущение приподнятости, будто к голове привязана веревка, за которую вас легко тянут в небо. Если юми (лук) натянут до отказа, миг спуска созревает естественно, сам собой, когда энергия из тандена, центра тела около пупка, струится вверх и наружу. Ум летит вслед за стрелой, позволяя себе пребывать в пространстве. При этом возникает ощущение «задержки» — вроде глубокого резонанса храмового колокола после того, как в него ударят.

Ученик снова и снова практикует внешне простое упражнение: принимает позу, подобную раскидистому дубу, соединяющему небо и землю, выталкивает лук вперед и натягивает тетиву, держит его в таком положении, держит, держит, держит и — отпускает! Говорят, что только на то, чтобы научиться правильно спускать стрелу, может уйти лет десять. Нарастание силы и энергии, возникающее при спуске, очень похоже на пробуждение коня-ветра.

Сибата Кандзюро Сэнсэй, мастер этого вида искусства, — двадцатый в роду изготовителей луков и мастеров-лучников при дворе императора Японии. Он впервые приехал в Северную Америку в 1980 году по просьбе Дордже Драдула, чтобы обучать учеников Шамбалы искусству кюдо. Останься он на родине еще на несколько лет, ему бы присвоили звание «Живое сокровище Японии» — высшее из почетных званий для деятелей культуры этой страны. Отношение американских учеников к практике по сравнению с японцами, большинство из которых теперь относится к кюдо исключительно как к спорту или возможности продвинуться по общественной лестнице, произвело на него такое глубокое впечатление, что он возвращался еще не раз. В 1985 году Сэнсэй окончательно поселился в Соединенных Штатах и с тех пор преподает кюдо в Северной Америке и в Европе. Его английский язык очень лаконичен, а наружность довольно устрашающая: пронзительный взгляд, кустистые черные брови и лицо, изрезанное глубокими морщинами, похожее на маску, которая украшает шлем японского самурая. Однако в житейских ситуациях Сибата Сэнсэй излучает легкий юмор и радость жизни, которые не могут скрыть даже его традиционно японские манеры.

Когда же Сэнсэй находится в доджо (тренировочный зал), все меняется — там он порой проявляет свирепость, способную испугать кого угодно. Однажды в его первый приезд в Соединенные Штаты кто-то из учеников (все мы тогда были новичками) во время занятий не попал в мишень, и стрела, громко чмокнув, вонзилась в стену позади нее. Мы все захихикали, но нас остановил его гневный окрик. «Нет! — с грозным светом в очах изрек Сэнсей. — Кюдо для вас — нет. Смеяться над другим — никуда не годится!» Потом покачал головой и расплылся в широкой улыбке.

Сибата Сэнсэй демонстрирует сочетание скромности и силы. Он снова и снова подчеркивает, что «кюдо — это ум», похлопывая себя при этом по нижней части живота (где, согласно этой традиции, обитает кокоро, что можно перевести как «ум-сердце-дух»). Говоря так, он имеет в виду, что кюдо практикуют не ради соревнований или спортивных достижений, а для совершенствования кокоро, для освобождения от вредных эмоций, смятения, сосредоточенности на собственном «я» и для пробуждения коня-ветра. По словам Сэнсэя,

Высшая цель кюдо — оттачивать ум. В этом оно похоже на дзадзэн (практика внимательности). Вы оттачиваете не стиль стрельбы, а свой ум. Здесь важным моментом является достоинство стрельбы. Как бы долго вы ни занимались стрельбой, если нет правильного ума, достоинства вам не обрести.

Дело здесь не в том, чтобы благодаря хорошей форме или хорошему стилю поразить мишень, — если у вас правильный ум, вы естественно попадете в цель. И это относится ко всему, что вы делаете, а не только к кюдо. Если вы всегда беспокоитесь о цели или о результате, ничего путного не выйдет. Если же сначала посмотрите на себя — на свои ноги, на свою основу, все получится само собой.

Еще одна практика, которой обучают в Шамбале для пробуждения коня-ветра, — это практика нанесения Штриха Уверенности, или Штриха Аше. По духу она похожа на каллиграфию или рисунок сумиэ, хотя в Аше присутствует более глубинный смысл, который, как я уже говорил в третьей главе, берет начало от терма Дордже Драдула. И Дордже Драдул, и Сибата Сэнсэй признавали, что по сути своей эта практика идентична кюдо. Внешне она очень проста: стоя или сидя на коленях перед листом белой писчей бумаги, воин, вооружившись кистью и пузырьком с черной тушью, наносит на бумагу один штрих.

Сначала есть пустой лист бумаги. Потом появляется первая точка, когда кисть впервые касается бумаги, а за ней— направленный вниз штрих. После этого кисть отрывается от бумаги. Чистый лист бумаги символизирует начало, прежде чем что-то произошло. Это чистый холст художника до того, как тот знает, что на нем нарисовать. Это мишень для кюдо. Это открытое небо, чистое и огромное, способное вместить землю, солнце, луну и звезды, безмятежный восход или грозный ураган. Оно — отражение ума и сердца, которые открыты для всех возможностей. А может быть, это открытость вашего ума перед тем, как вы собираетесь что-то сказать другу, но не уверены, что именно. Может быть, это мгновение тишины перед самым началом собрания или сразу после того, как вы устремляетесь на лыжах вниз по склону. И все же ваш ум не абсолютно пуст, потому что у вас есть намерение, возможно, даже стремление что-то сказать или сделать. Вы ждете случая установить первую связь с реальностью — с первой мыслью.

Штрих Аше — это орудие воина, обоюдоострый меч, который пресекает всю агрессию и злобу и в то же время пресекает сам себя, так что не остается никакого чувства собственной важности или самодовольства, никакой мысли, что вы одержали победу над кем-то или над чем-то. Когда вы наносите этот штрих с чистым сердцем, у вас не возникает ощущения обособленного «я». Этот штрих пронзает ваши умопостроения и омраченные эмоции, соединяя ум с телом и проделывая трещину в коконе. Когда вы, воин Шамбалы, наносите такой штрих, то сначала открываете ум, чтобы почувствовать твердую землю под собой и энергию пространства вокруг себя и над собой, и вспоминаете образ Великого Солнца Востока. Потом вы резко ставите первую точку, которая символизирует первую мысль, а за ней идет штрих вниз, символизирующий необусловленную уверенность. В конце направленного вниз движения вы делаете паузу, оставляя любые мысли о том, что чего-то достигли, любые остаточные представления о «я». Затем, резко отрывая кисть от бумаги, вы еще больше открываете ум навстречу энергии и магии коня-ветра, которые могут проникнуть сквозь щель в коконе.

Когда такие практики, как чайная церемония, кюдо или штрих Аше, выполняются правильно и полно, всегда происходит передача энергии и внутреннего смысла практики, которую невозможно выразить словами. Это справедливо для любой духовной практики. Ощутить атмосферу и вкус практики, получить ее подробно и из первых рук так же важно, как прочитать слова руководства. Чтобы иметь возможность ощутить полную передачу, ученик должен обладать некоторым опытом внимательности и осознанности, некоторым владением практикой избавления от сосредоточенности на собственном «я». Без такой основы — нежности и искренней любви к окружающим — и без необходимых наставлений попытки выполнять практику могут вызвать смятение и принести больше вреда, чем пользы.

Важным этапом на пути воинского искусства Шамбалы являются интенсивные ритриты, где воины имеют возможность совместно открываться осознанности, пробуждать коня-ветра и наносить штрих Аше. Участники ритрита вместе живут, вместе учатся, вместе занимаются практикой и выполняют все необходимые повседневные дела — уборку, приготовление пищи. Когда люди живут вместе, все обычные эмоции проявляются очень интенсивно, создавая благоприятную почву для обнаружения страха и агрессии, а также для открытия радости и уверенности. Посреди изрядной раздражительности, а порой и неразберихи рождается атмосфера достоинства и приподнятости, раскованности и юмора. Это зародыш формирования просветленного общества.

Ученики занимаются сидячей практикой, пробуждением коня-ветра и нанесением штриха Аше. Они изучают коренные тексты учений Шамбалы — в главном тексте подробно изложены смысл и символика штриха Аше. Они занимаются практикой индивидуально и все вместе наносят штрих Аше, как бы празднуя торжество святости и видения Великого Солнца Востока. Оживление и атмосфера целеустремленности, царящие в помещении во время таких коллективных занятий, могут действовать стимулирующе. Иногда штрих наносят поочередно, образовав большой круг. По мере того, как каждый ученик наносит штрих, а другие пристально наблюдают, двигающийся по кругу конь-ветер становится почти видимым.

Параллели с практикой штриха Аше можно обнаружить в том, как рассматривается мазок в японской и китайской живописи и каллиграфии. По словам Франсуазы Чен,

В понимании китайского художника выполнение мазка кистью — это связь между человеком и миром сверхъестественного. Ведь благодаря своему внутреннему единству и способности к изменению мазок — это одно и в то же время много. Он олицетворяет собой процесс, посредством которого человек возвращается в живописи к изначальным жестам творения. (Акт нанесения мазка соответствует тому самому акту, который извлекает Одно из хаоса, который разделяет Небо и Землю.) Этот мазок есть одновременно дыхание, инь-ян, Небо-Земля, десять тысяч реальностей, и в то же время он перенимает ритм и сокровенные инстинкты человека... В соответствии с этим искусство живописи — не просто изображение сцены творения: оно само есть творение, микрокосм, чьи сущность и функция идентичны сущности и функции макрокосма...

Тушь, пропитывая Кисть, наделяет ее душой; Кисть, используя Тушь, наделяет ее духом... Человек обладает способностью развиваться и жить — не будь ее, разве можно было бы создавать Кистью и Тушью реальность из плоти и крови?

Один знаменитый каллиграф, отвечая на вопрос китайского императора, как нужно держать кисть, как-то сказал: «Если у вас правильный ум (кокоро), то и кисть будет правильной. Это справедливо для любого из Путей. Если же ум кривой или извращенный, то и техника будет такой же. Когда каллиграф пишет «безумно», здесь и сейчас, мазки трепещут жизнью, если же он рассеян и полон заблуждений, линии остаются мертвыми, как бы хорошо они ни были построены».

Похожее понимание первого мазка выразил суфийский поэт Джалаледдин Ру-ми в своем стихотворении «Имя»:

Знаешь ли ты слово, которое ни к чему не относится? Срывал ли ты когда-нибудь, держал ли в руке розу, состоящую

из Р, О, 3 и А?

Ты называешь ИМЯ. А теперь попробуй найти реальность,

которую оно именует.

Посмотри на луну в небе, а не на ту, что в озере. Если хочешь освободиться от одержимости словами И красивыми фразами, нанеси один штрих. В нем нет ни «я», ни качеств —

Только яркий центр., где ты без книг и переводчиков Обладаешь знанием, которым владеют Пророки.

Штрих уверенности — это не каллиграфический штрих и не тот мазок, который берет начало в традиционной китайской живописи. Это практика, которую Дордже Драдул заново открыл для нашего времени. И в этом качестве он становится особенно сильной и магической практикой, потому что воплощает в себе современную живую мудрость учений Шамбалы. Это особый способ развеять дымку закатного солнца, которая обычно мешает нам прямо ощутить святость и коня-ветра. Когда Дордже Драдула как-то спросили, что символизирует этот штрих, он ответил: «Одно». «Что одно?» — продолжал допытываться собеседник. «Одно со всем», — последовал лаконичный ответ.