Капитан 1 ранга

Н. В. Иениш

{173}

ИЗ ВОСПОМИHAHИЙ

1. МИНОНОСЕЦ «БЕСШУМНЫЙ» И 1-й ОТРЯД МИНОНОСЦЕВ

В марте 1904 года в Порт-Артуре я плавал на эскадренном миноносце «Бесшумный», который состоял в первом отряде этого типа судов. Сперва отрядом ко­мандовал контр-адмирал Матусевич, но вследствие по­лученных ранений в ночной схватке с японскими мино­носцами, должен был находиться в госпитале, а коман­дование перешло к командиру миноносца «Боевой», капитану 2 р. Елисееву.

Наш отряд состоял из четырех «немок» и пяти «француженок», кроме «Боевого», на котором держал свой брейд-вымпел командующий отрядом. Миноносец «Бесшумный» был из «немок», как мы называли мино­носцы, построенные в Германии; «француженки» — это были миноносцы, построенные во Франции. К нашему отряду принадлежал небольшой миноносец «Лейтенант Бураков» (250 т.), который мы получили во время бок­серского восстания от китайцев. Этот последний мино­носец был замечателен по своей скорости — 33 узла. Благодаря своей быстроходности, он, под командой сво­его бравого командира лейт. Долгобородова, не раз про­рывал блокаду, имея особое назначение поддерживать службу связи с главной квартирой Главнокомандующе­го флотом и армией — Наместника его величества на Дальнем Востоке генерал-адъютанта адмирала Алек­сеева.

«Бесшумный» имел водоизмещение около 350 тонн, два минных аппарата, одну 75-миллиметровую пушку Канэ на носу и пять малых орудий. Однако, скорость его была немного более 27 узлов. Все другие миноносцы ему уступали в скорости, кроме, пожалуй, «Боевого».

Миноносец только что окончил капитальный ремонт, всё было на нем исправно, благодаря командиру ка­питану 2 р. Скорупо. Команда во время ремонта добро­совестно помогала мастеровым порта и проходила не­обходимое обучение по всем отраслям морского дела.

Во время ремонта меня часто на время откоманди­ровывали на другие миноносцы нашего отряда, получав­шие боевые назначения. Так, например, ночь на 27 ян­варя, когда, без объявления войны, произошла внезапная атака японцев на наши корабли, стоявшие на якорях на внешнем рейде, я был на миноносце «Бесстрашный» под командой кап.

2 р. Циммермана. Мы должны были охра­нять наши главные силы вместе с миноносцем «Расто­ропный» второго отряда под командой кап. 2 р. Сакса,

Утром я уже получил боевое крещение: у нас была прострелена дымовая труба. С одной стороны было входное отверстие, показывающее калибр снаряда (на­верное 10 или 12 мм) (ошибка, 10-12см?!.-ldn-knigi), а на противоположной образо­валось отверстие с развороченными кусками железа на­подобие звезды. Снаряд же с огромной силой разор­вался почти у самого борта (правого) в воде, но не причинил нам никаких особенных аварий, — осколки полетели вперед по направлению полета, а всплеск воды представлял огромный столб вместе с дымом. Часть водяного столба упала на «Бесстрашный», и все нахо­дившиеся на палубе, получили холодный душ. Этот слу­чай всех приободрил и усталость после ночи, проведен­ной в беспокойстве и также создавшееся настроение от наших подорванных судов быстро прошли.

Итак, я принял участие в военных действиях, мож­но сказать, с первого момента войны. Но мне хочется припомнить и познакомить читателя с самыми траги­ческими событиями, которые оказали роковое влияние на исход борьбы за Артур и на всю войну.

Итак, миноносец «Бесшумный» только что вышел из ремонта и после испытаний вступил в строй. Капитан 2-го ранга Скорупо, окончивший Михайловскую артил­лерийскую академию, получил специальное назначение по устройству укреплений Дальнего и Киньджоуских по­зиций.

{175} Командиром был назначен лейтенант М., прибывший в Порт-Артур вместе с адмиралом Макаровым, назна­ченный Командующим флотом, вместо вице-адмирала Старка.

Новый командир, прекрасный морской офицер, был весь проникнут горячим желанием нанести урон врагу, чего бы это ни стоило.

С первого же дня мы подружились и я сошелся с ним так, что все приказания и поручения исполнял не только по долгу службы, но и от чувства восхищения и преданности.

Говорил он с чухонским акцентом, т. к. был уро­женцем Финляндии. Благодаря акценту он казался доб­родушным, но на самом деле был очень строгим в слу­жебном отношении и всегда проявлял непреклонную волю.

— Ну, мой мичман, пойдем рупитьца (рубиться), — приказывал он мне. Это означало, что я должен при­готовить в кают-компании морские карты, измеритель­ные инструменты, соответствующие лоции, таблицы разных данных сведений о неприятельском флоте, его силуэты и т, п.

Командир предлагал задачу, имеющую боевой ха­рактер. Мы рассуждали, изучали, принимали решения, учитывая превосходство сил неприятеля.

Конечно, я, как еще очень молодой офицер, не так глубоко вникал в рассуждения моего командира, ини­циатива всегда оставалась за ним. Тут же присутство­вал другой офицер, лейтенант Тырков (в Артуре было два родных брата — лейтенанты Тырковы), — прибыв­ший добровольно из России, как только он узнал о войне. Будучи в запасе флота и находясь в своем имении, он приехал в Артур в полуштатском, полувоенном, и так явился адмиралу Макарову. Тырков был большой энту­зиаст, благородный, сердечный; он очень хорошо го­ворил с командой, всегда бодрый, любил петь народные песни, аккомпанируя себе на гитаре, которая была укра­шена лентами по-цыгански. До сих пор я помню его вы­разительное лицо с черными горящими глазами.

На наших занятиях присутствовал также наш {176} инженер-механик Михайлов (судовые механики в то время не имели офицерских чинов, а только звания старшего и младшего механика).

Я хорошо помню некоторые наши заключения этих совещаний. В большом сражении надо было маневриро­ванием достичь охвата концевых кораблей неприятель­ской кордебаталии и их уничтожить, чего бы это ни сто­ило. Если бы наши потери были и больше в сражении, всё же достигалось бы ослабление неприятеля, а с при­бытием новых сил из России его превосходство было бы потеряно. Кроме того, наши операции под Порт-Арту­ром должны были быть разработаны заранее при усло­виях благоприятных для нас во время ночных походов наших миноносцев.

Для этого мы должны располагать точными сведениями о неприятеле и его предполагаемых действий против нас.

2. ПОХОД НА ГРУППУ ОСТРОВОВ ЭЛЛИОТ

30 марта 1904 года мы получили приказание адми­рала Макарова приготовиться к походу. Цель похода бы­ла известна только командирам миноносцев; они собра­лись на совещание на «Боевой», т. к. командир его кап. 2 р. Елисеев был в это время начальником нашего отряда и должен был руководить предстоящим походом.

Кроме «Боевого», в экспедицию были назначены: «Грозовой» (кап. 2 р. Шельтинга), «Выносливый» (лейт. Рихтер), а также наш миноносец.

Около 6 ч. вечера, назначенные миноносцы стали выходить на внешний рейд. Уже начинало темнеть и наш выход на фоне берегов Квантуна не должен был быть замечен неприятельскими судами. К нашему от­ряду подошли четыре миноносца 2-го отряда под ко­мандой капитана 2-го ранга Бубнова («Сторожевой», «Смелый», «Расторопный» и «Страшный»).

Около 7 час. вечера оба отряда выстроились в две кильватерные колонны и пошли по назначению, имея ход 18 узлов. Командир объявил нам, что мы идем на рейд островов Эллиота, где, по сведениям, находятся

{177} суда неприятельского флота, а также транспорты для десанта. Наша цель атаковать и потопить эти суда.

Ночь наступала быстро, и темнота ее, как и пого­да, благоприятствовала удаче нашего похода. Когда мы проходили траверз острова, совсем стемнело и ход при­шлось уменьшить до 12 узлов, т. к. при более быстром ходе из дымовых труб миноносцев стали бы вылетать потоки искр, которые могли выдать нас неприятелю и таким образом помешать успеху экспедиции.

Около 9 часов мы уже находились у островов Саншиндао, прикрывающих вход на Талиенванский рейд, где в глубине лежал гор. Дальний. Между тем, види­мость становилась всё хуже и хуже из-за легкого ту­мана и, наконец, заморосил дождь. Трудно было идти соединенно, но наш отряд держался хорошо и испытывал лишь изредка затруднения, но благодаря нашей опыт­ности, открыванию вспышек огня из особого, устроен­ного судовыми средствами деревянного фонаря (скворешница), мы не теряли друг друга в нашей колонне. Что касается миноносцев 2-го отряда, находящихся на нашем правом траверзе, то они начали теряться из вида, а сблизиться было рискованно.

Я нес вахту на шканцах и на юте и должен был, главным образом, наблюдать сквозь мглу за простран­ством кругом.

Прислуга орудий находилась при них и тут же сто­яли открытые ящики со снарядами. Два минных аппарата были заряжены минами и расположены один на правый борт, другой на левый. Мины были проверены и прока­чены лейтенантом Тырковым перед походом и были теперь готовы к выстрелу в каждый момент. Время от времени я спускался в кают-компанию и вел прокладку по счислению на карте, лежащей на столе. Прокладку также вел сам командир вместе с лейт. Тырковым, на мостике.

При мне находился прапорщик Тейцит, а так­же боцман нашего миноносца — замечательный чело­век по своей серьезности, развитию и воспитанности. Он был только что назначен на миноносец. В Артур он прибыл с лейтенантом Колчаком.

Оба они возвраща­лись из полярной экспедиции, имевшей целью найти {178} погибшего исследователя барона Толля, но узнав, кажется, в Иркутске, что объявлена война, незамедлительно при­были в Артур в распоряжение адмирала Макарова, вме­сто того, чтобы возвратиться в Петербург и предста­вить свой доклад об экспедиции в Академию наук, кото­рая организовала эти поиски.

Около 11 час. мы стали подходить к островам Эллиота, по счислению острова не открывались и види­мость горизонта еще более уменьшилась. Около этого времени два миноносца, «Страшный» и «Смелый», не показывались больше в своей линии и кап. 2 р. Бубнов с двумя миноносцами «Расторопный» и «Сторожевой» сблизился с нами и дал сигнал застопорить всем ми­ноносцам свои машины. Произошел обмен мнений по­средством мегафона между капитанами 2-го ранга Елисеевым и Бубновым: продолжать ли поход или вернуться?

Наш начальник отряда решил продолжать экспедицию и атаковать неприятеля в островах Эллиота; мы находились уже почти у цели нашего похода и должны были, несмотря на туман, войти в группу островов. Кап. 2 р. Бубнов согласился и последовал за нами. Сперва был дан малый ход и постепенно увеличен до 9 узлов. Через несколько минут произошел инцидент: миноносцы 2-го отряда «Сторожевой» и «Расторопный» пересекли нашу линию кильватера, и наш миноносец «Выносливый», лишь благодаря умелому маневру своего командира избежал столкновения.

Два миноносца отряда перешли на левый траверз нашего кильватера, но миноносца нашего отряда «Вы­носливого» уже не оказалось с нами.

С обоих сторон курса стали заметны темные полосы, что означало, что мы входим в пролив (кажется, Тунгуз), и цель нашего похода уже была близка. В полночь дождь усилился и слабая видимость берегов совершенно прекратилась.

Вдруг слева показался какой-то огонь и через не­который промежуток другой огонь, но справа от линии курса. Изучая характер этих огней, мы убедились, что таковые могут быть только на берегу. Таким образом стало очевидным, что мы находились в проливе и {179} входим на рейд. Всё же появление этих огней обеспокоило нас: не были ли это сигнальные огни береговых наблю­дательных постов, дающие знать находящимся на рейде неприятельским судам о нашем появлении? Хотя на ми­ноносце всё было готово к атаке, но мы всё-таки стали еще внимательнее следить за окружающим простран­ством.

Наступило острое напряжение и нетерпеливое же­лание выпустить мину в неприятеля. Мне казалось, что как только откроется силуэт, надо стрелять по нем ми­ной и не забыть перед выстрелом вытащить предохра­нительную чеку зарядного отделения, которую потом передать командиру, как полагалось по инструкции. Казалось пришел момент, что и мы можем потопить не­приятельский корабль, и подравнять таким образом наши морские силы с японским флотом. Но во мгле ни­чего не открывалось, и мы, не теряя друг друга из вида, только втроем прошли к северной стороне рейда. Дождь шел всё время. «Выносливого» и двух миноносцев 2-го отряда с нами не было. Затем мы пересекли рейд попе­рек. Неприятельских судов не было обнаружено.

Обойдя один остров группы, около двух часов но­чи вышли в открытое море, считая, что наша миссия ограничилась только разведкой. Надо было возвращать­ся и спешить к островам Саншандао, где была назначена наша встреча, чтобы собраться всем миноносцам и ид­ти затем в Артур или Дальний, смотря по обстоятель­ствам. Когда мы немного отошли от острова Эллиота, погода начала проясняться, и мы заметили миноносец. «Выносливый» нашего отряда, который шел сзади на довольно большом расстоянии, а в стороне от него ока­зался миноносец 2-го отряда «Сторожевой». Ход был дан 18 узлов. Начало светать; мы подошли к острову Саншандао, застопорили машины. Подошел «Выносли­вый» и наш 1-й отряд оказался в полном составе. «Сто­рожевой» подошел к «Боевому» и начались переговоры о дальнейших совместных действиях.

Вдруг где-то в море, по направлению к Артуру по­слышалась канонада. Миноносцы построились в кильватер и взяли курс на Артур. Выстрелы становились {180} реже и вскоре всё затихло. Восходящего солнца не было видно из-за тумана. Слева впереди сначала показались подозрительные дымки, а затем ясные силуэты четырех неприятельских миноносцев. Наш отряд повернул на пе­ресечку их курса и сигналом нам было приказано ата­ковать их.

В это время вправо от нас показался крейсер «Ба­ян», который не шел к нам, а направлялся в море; он открыл сильный огонь. Из белого тумана ему ответили неприятельские выстрелы больших орудий. Неприятель­ские миноносцы находились от нашего отряда уже до­вольно близко, но неожиданно сделали поворот на 8 румбов и вошли в туман, из которого стали выходить неприятельские крейсера, числом шесть.

Курс их направлялся между «Баяном» и нами. Мы тотчас повернули и взяли курс, чтобы пройти за «Баян» и находиться под его прикрытием.

Потом, уже в Артуре, мы узнали, что «Баян» вы­шел на выручку геройски погибшего миноносца «Страш­ный» (под командой капитана 2 р. Юрасовского) и ему удалось даже подобрать несколько тонувших матросов.

Другой миноносец «Смелый», под командой лейт. Бакирева, благополучно прорвался из окружения непри­ятелем наших потерявшихся миноносцев, когда мы до­стигли островов Эллиота. Миноносец «Расторопный» под командой лейт. Лепко, затерявшийся в группе островов Эллиота, благополучно прибыл в Артур, присоеди­нившись перед этим к «Баяну». Крейсер «Баян», под командой кап. 1 р. Вирена, вел неравный бой и стал только тогда отступать, когда наш отряд прошел его траверз. Придерживаясь ближе к берегу, мы шли на рейд Порт-Артура.

Из гавани выходил отряд под командой вице-адми­рала Макарова, в составе броненосцев «Петропавловск» и «Победа» и крейсеров «Аскольд», «Диана» и «Новик». Крейсер «Баян» занял место головного корабля и повел этот отряд к месту гибели «Страшного», и снова «Баян» вступил в бой с неприятельскими крейсерами и был под­держан огнем этого отряда и затем вступил в его строй кильватера на свое место. Неприятельские крейсера {181} ретировались, но уже через несколько минут нашего пре­следования их, показались шесть неприятельских броненосцев и два крейсера «Ниссин» и «Кассуга». Они были приобретены японцами в Италии и первый раз участвовали в военных действиях.

Наш отряд повернул обратно, а неприятельская эскадра остановилась на горизонте. В это время вышли и другие наши корабли и присоединились к отряду Ко­мандующего флотом.

3. ГИБЕЛЬ «ПЕТРОПАВЛОВСКА»

Нашему 1-му отряду, возвратившемуся только что из экспедиции, было приказано адмиралом войти в га­вань, немедленно пополнить запасы угля и воды, а за­тем спешить к эскадре, приготовлявшейся к бою, с по­казавшимися большими силами неприятеля. «Бесшум­ный» вошел в гавань, а я спустился в кают-компанию, но не успел выпить стакан чаю, как наш миноносец за­трясся, точно его бросало в сторону, и раздался звук взрыва необыкновенной силы. Мне казалось, что взрыв произошел у нас, и я поспешил наверх. Когда я шел по трапу, раздался второй взрыв, и через секунду я уви­дел справа впереди нашего траверза, взорвавшийся «Петропавловск». Погибающий броненосец был окутан черным и бурым облаком. Раздались еще взрывы, но мно­го слабее первых двух. Облако поднималось всё выше и выше. Нос и середина броненосца погрузились в воду; корма была высоко приподнята над водой, и мне было видно, как вертелись винты. Погибающие толпой стоя­ли на юте. Некоторые бросались в воду, но через не­сколько секунд броненосец исчез в пучине, унося с собою все живые существа, находившиеся в этот момент, как внутри его, так и наверху.

Наш «Бесшумный» полным ходом пошел к месту гибели и через несколько минут мы находились уже там. Поднялся сильный ветер и волнение. На месте, где затонул «Петропавловск», поднималось к небу и расплы­валось в стороны столь густое облако, что уже ничего не было видно на поверхности волнующегося моря.

{182} Между этой завесой и нашим миноносцем стали обозна­чаться плавающие обломки с людьми и без них. Низ­кая температура воды была причиной гибели многих людей. Многие получили увечья, ранения и теряли спо­собность бороться за свою жизнь.

Миноносец стал против ветра и держался, манев­рируя иногда, стараясь держать погибающих под ветром и защищать их от волнения. Шлюпок на миноносце не было, — они были сданы на берег, чтобы не стеснять нас в бою, а на случай необходимого спасения служили пояса и койки. Для спасения погибающих с нашего ми­ноносца были брошены за борт буйки и разный дере­вянный материал, оставшийся еще на рострах. По обо­им бортам были спущены люди из команды на беседоч­ных узлах и им были поданы другие концы. Всякий матрос, находящийся в беседке, мог схватить погибающего, привязать за него конец, а находящиеся на верх­ней палубе тянули вверх. Эту операцию было трудно производить из-за качки, всё же миноносец спас многих тонущих, которых немедленно отправляли в кочегар­ки, где с них снимали одежду и отогревали жаром от котлов.

Мы работали с большим напряжением и энергией. Особенно трудно было тем, которые работали на бе­седках, — они сами в скором времени промокли до ко­стей и закоченели от холода.

Среди спасенных оказался капитан 1 ранга Яков­лев, командир «Петропавловска». Я поручил его своему вестовому Андрею Шнурку, бывшему на походе луч­шим и выносливейшим кочегаром по своей физической Силе. Он взял Яковлева как ребенка на руки и отнес в мою каюту, уложил, переодел в мое белье. Командир «Петропавловска» подавал слабые признаки жизни, хо­тя глаза были открыты, но глядели в пространство и, видимо, он уже мало что сознавал.

Скоро у бортов уже не было тонущих. Иногда проносились трупы людей. Командир приказал мне убрать людей на беседках.

Я обратил внимание на ют: прапорщик Тейцит перелез через борт и уселся на отводе над винтами для прикрытия их. Я послал {183} свою команду и поспешил помочь ему. Недалеко от кор­мы находился вельбот с крейсера «Гайдамак». Он на­столько был перегружен спасенными, что, казалось, при волне его перевернет и все погибнут. Вельбот прикры­вался от волнения нашим миноносцем и тихонько под­гребал к отводу. Около вельбота под его кормой на воде виднелся большой решетчатый люк и за него дер­жались два человека: великий князь Кирилл Владими­рович и мичман Николай Густавович Шлиппе.

Вельбот с трудом подошел к отводу, благодаря брошенному концу, буксируя в то же время люк. Прап. Тейцит, без конца, но крепко держась ногами, с помощью своих сильных рук, помогал карабкаться на отвод, а за­тем команда хватала и переводила на палубу. Великий князь Кирилл Владимирович с помощью прап. Тейцита также был поднят.

Все спасенные благополучно были доставлены к нам, и вельбот «Гайдамака» снова отправился на поиски. Со многих судов прибыли гребные и паровые суда, но па­ровым катерам уже трудно было держаться на боль­шой волне, а катер с броненосца «Полтава» был захлестнут волной и пошел ко дну, но люди были спасены на шлюпках. В группе спасенных вельботом «Гайдама­ка» оказались не только матросы, но и офицеры. Всех поместили в кают-компанию и по каютам. Великий князь Кирилл Владимирович был отведен в командирскую ка­юту, переодет в сухое белье и уложен на койку.

Я спустился в кают-компанию. Наш фельдшер ока­зывал медицинскую помощь. На диване сидел лейт. Шлиппе и стонал, рядом с ним два матроса, почти без сознания. На столе лежал мой товарищ по выпуску, мичман Бурачек, но уже бездыханный. На скамейках вокруг стола лежали два матроса, — безнадежные, как сказал мне фельдшер. Я зашел в свою каюту, чтобы по­смотреть, в каком состоянии находится капитан 1 р. Яковлев. Я взял его за руку, т. к. глаза были закрыты, рука его показалась мне безжизненной. На правой сторо­не головы запеклась кровь, наверное от раны или ушиба. Я решил влить ему немного рому в рот. С трудом я сде­лал это, но т. к. миноносец сильно качало, то несколько {184} капель пролилось и попало на рану. Больной открыл глаза, немного поднял голову и сказал:

— Не надо! Всё погибло... — и снова закрыл глаза.

Фельдшер сделал ему перевязку головы.

В противоположной каюте я нашел двух моих то­варищей по выпуску. Они были раздеты до гола (белья им уже не хватило) и согревались, обнимая друг друга. Я прикрыл их одеялом, скатертями, пальто и дал им шампанского.

Вскоре раздался новый взрыв, но не такой сильный, как на «Петропавловске». Началась стрельба. Я поднялся на палубу и увидел, что броненосец «Победа» имеет боль­шой крен и около него облако от взрыва поднималось вверх. На взорванном броненосце приготовляли к спуску шлюпки, стреляли в воду из мелких орудий; не­которые суда следовали этому примеру. Получилось впечатление, что на рейде происходит атака на наши суда подводной лодкой.

Мы вошли в гавань. Уменьшив ход и маневрируя, подошли к нашей стоянке и быстро ошвартовались. На набережную прибыл медицинский персонал с носилками и колясками и приступил к работе под руководством флагманского врача Бунге.

4. ГИБЕЛЬ ЯПОНСКИХ БРОНЕНОСЦЕВ «ХАТСУЗЕ» И «ИОШИМО»

1-го мая около 4 час. пополудни минный транспорт «Амур» под командой капитана 2 ранга Ф. Н. Иванова, поставил минное заграждение как раз на том месте, где большие неприятельские корабли каждый день утром и вечером встречались, держа блокаду перед Порт-Ар­туром.

Незадолго до этого выхода, Иванов сам ходил на Золотую Гору наблюдать это движение неприятель­ских судов. Он убедился, что курс неприятельских кораблей всегда одинаков, и, проложив его на кар­те, выяснил, что он находится перед Артуром в 11 милях.

Контр-адмирал Витгефт, руководствуясь {185} международным правом, указал произвести эту постановку не дальше 8 миль.

Капитан 2 р. Иванов, находясь в море, решил взять на себя ответственность и, пользуясь туманом, поставил в 11 милях от Артура 50 мин поперек курса неприя­тельских судов. Неприятель в это время был вне тума­на, т. е. за туманной полосой и не заметил «Амура», возвращавшегося после постановки мин в Порт-Артур. Наблюдатели с Ляотешана ясно видели туманную поло­су, разделявшую японские суда от «Амура», и опаса­лись, что если туман рассеется, то неприятель поймет, для чего выходил в море минный заградитель.

Когда Иванов, возвратясь с постановки мин, доло­жил о ней адмиралу Витгефту, последний остался очень недоволен. Кап. Иванов объяснил, что он не так понял отданное приказание и должен был руководствоваться в море своими соображениями относительно постановки мин, тем более, что еще находился в присутствии не­приятеля.

На другой день на Золотой Горе поднялся сигнал:

«Японский броненосец «Иошимо» взорвался».

Командиры нашего 1 отряда решили, не ожидая приказания, разводить пары. Воодушевление охватило всех, а также стремление выйти в море, чтобы атако­вать взорванный неприятельский броненосец. Все вос­хищались действием кап. 2 р. Иванова, которое было возмездием за «Петропавловск».

Вскоре после этого сигнала, флот был снова из­вещен, что второй японский броненосец «Хатсузе» взорвался и затонул немедленно. Громкое «ура» с чув­ством восторга и энтузиазма кричали все команды на судах.

Адмирал Витгефт сигналом поздравил командира «Амура» с полным успехом, и нам было приказано при­готовиться к походу. После полудня мы вышли на внеш­ний рейд и построились в кильватер.

Второй отряд миноносцев тоже в скором времени вышел, но пошел отдельно от нас. Мы шли к взорванно­му броненосцу «Иошимо», который был виден с рейда накренившимся довольно сильно, имея по сторонам два {186} крейсера. Он уходил в море и ход его был небольшой,. но на довольно большом расстоянии от места, где произошли взрывы и потопление «Хатсузе». Вскоре мы подошли к этому месту и увидели какой-то плавающий большой предмет, похожий на плот; передовой мино­носец открыл по нем огонь, но вскоре прекратил.

На горизонте показались другие неприятельские ко­рабли и от них отделился крейсер, который быстро шел к нам навстречу, чтобы преградить нам дальнейшее следование, и открыл огонь. Мы повернули на обратный курс последовательно. Снаряды этого крейсера, хотя и делали недолеты, но ложились недалеко.

Второй отряд миноносцев присоединился к нам и шел параллельно, также в строе кильватера, но с ле­вой стороны. На горизонте уже показалось несколько не­приятельских кораблей, идущих на поддержку атакую­щего нас крейсера. Таким образом попытка атаковать подорванный «Иошимо» оказалась неудачной. Японский крейсер преследовал нас до тех пор, пока по нем не начали стрелять береговые батареи. Наши крейсера не вышли нас поддержать, а мы сами, около 5 час. вечера, получив от адмирала извещение, что он выражает нам свое удовольствие и приказ войти в гавань, вернулись в Артур.

На другой день мы узнали, что подорванный бро­неносец «Иошимо» не дошел до своей базы и вечером в воскресенье, утонул. Таким образом, японцы потеря­ли, два броненосца благодаря сообразительности и при­нятия на себя ответственности «по-суворовски» капи­тана 2 р. Иванова.

Капитан 1 ранга

А. А. Воробьев

{187}

КАПИТАН 2 РАНГА МЯКИШЕВ

Считаю своим священным долгом посвятить не­сколько строк памяти флагманского артиллерийского офицера кап. 2 р. А. К. Мякишева, погибшего на «Пет­ропавловске», имя которого поросло травой забвения.

Немного непропорционально-большая, но превос­ходно вылепленная голова с тонкими чертами лица, большим открытым лбом и лучистыми проницательны­ми глазами, откинуто посаженная на небольшом, ху­деньком нервном тельце, как бы приподнимаемом вздернутыми плечами; тихий, но ясный голос, необычайная точность выражений, редкая скромность в манере дер­жать себя, — вот что крепко запечатлелось в моей памяти.

Молодые офицеры того времени знали его, как уче­ного артиллериста (Морская и Артиллерийская акаде­мия), превосходного преподавателя морской тактики в Морском корпусе, но вряд ли кто подозревал, какая на­пряженная энергия таилась за завесой этого ясного, про­ницательного и, на первый взгляд, несколько холодного ума. Он никогда ничего о себе не говорил.

Кое-кто слышал, однако, о роли, которую он иг­рал в молодости в знаменитом снятии — на рейде и среди бела дня, — часового с английского корабля, по­следствии бесшабашного пари Скрыдлова.

Полная неподготовленность к стрельбе только что вступившего в эскадру «Цесаревича» (в противополож­ность блестящей подготовке «Баяна») сильно озабочи­вала Мякишева, так же как и подготовка к эскадрен­ной стрельбе других броненосцев. Но... неизменный ка­тегорический отказ каких бы то ни было совместных эволюции судов из боязни призрака «вызывающих» в {188} отношении японцев действий встречал все его пред­ставления. К сожалению, он не находил никакой под­держки у флаг-капитана, который, несмотря на свои блестящие качества в эту эпоху, был морально далеко не тем, чем он стал впоследствии.

Озабочивало Мякишева также плохое знакомство командиров судов, так и рядовых офицеров, с японским флотом, с его тактическими и огневыми возможностями по отношению нашей Тихоокеанской эскадры.

Он считал, что все офицеры должны быть хорошо ознакомлены с тактическими качествами неприятельских судов, т. к. в случае убыли командного состава убиты­ми или ранеными, он мог быть заменен рядовыми офи­церами.

Не могло, однако, быть и речи об официальной ор­ганизации такого ознакомления офицеров в условиях строгой цензуры наместником всего, что могло дать повод к слухам о войне. И вот Мякишев постепенно и незаметно отдал себя в распоряжение офицеров, желав­ших своей подготовки к иной роли, чем роль автомати­ческого исполнителя приказаний или техника.

Весь первый бой с японской эскадрой он провел со своим биноклем и записной книжкой на марсе, что вы­звало восхищение его «храбростью». Но Мякишев был на марсе не для парада. Он успел занести в книжку эволюции отдельных судов, что в общих чертах совпало с кальками эволюции (по карте), представленными: затем штурманами судов для составления донесения адмирала о бое, а также общую картину маневрирова­ния обеих эскадр и многие характерные падения сна­рядов.

Но почему он оказался во время боя на марсе, а не при адмирале?

В эту эпоху корабли были в стрельбе абсолютно автономны. Роль флагманского артиллерийского офице­ра сводилась к общему руководству подготовкой судов. к стрельбе, заботе о снабжении снарядами и всем необ­ходимым для поддержания в исправности орудий, вы­работке «программы» учебной стрельбы — и это, в {189} общих чертах, всё. Стрельба эскадренная, так, как она стала пониматься позже, несмотря на борьбу, ведущую­ся молодыми силами, одним из лучших представителей которых был Мякишев, для ее проведения — не суще­ствовала. Вмешательство артиллерийского офицера в тактику маневрирования считалось недопустимым. Это была личная и священная прерогатива адмирала, ко­торый обратился бы за советом скорее к флаг-штур­ману, чем к артиллеристу. В создавшейся обстановке роль последнего, раз завязался бой, обращалась в нуль.

Мякишев хорошо видел, с кем он имел дело в ли­це адмирала Старка, знал, что смена его неминуема и что будет призван Макаров.

Мякишев, горячий и деятельный практический так­тик, не мог упустить случай реального боя, чтобы иметь свежий материал для суждения о сравнительной манев­ренной и огневой ценности обеих сторон. Не на мостике, не в броневой рубке с ее ограниченным горизонтом, где находилось много судовых специалистов, было его ме­сто, но именно на марсе, находившемся к тому же всего на три сажени над мостиком и в сообщении с послед­ним, где он был никем не стесняем и мог наблюдать ход боя, не мешая никому, для пополнения своих цен­ных сведений.

А что они были ценны — доказательством того служило, что Макаров, едва прибывший в Артур со сво­ей знаменитой секретной «Инструкцией для похода и боя» (Эта «Инструкция для похода и боя», попавшая какими-то путями очень быстро в руки японцев, шпионство которых находи­ло отличную почву в нашей неисправимой беспечности, — стала настольной книгой японских морских офицеров.), выработанной им и отпечатанной в поезде, нес­шим его на восток, начал вводить в нее изменения после совещания с Мякишевым.

Мякишев первый подумал, после первой же бомбар­дировки японской эскадрой порта и блокированного от­ливом нашего флота, об организации «перекидной стрельбы по квадратам» и совместно с Коробицыным и Кноррингом составил соответствующую карту. Однако, {190} нужно было ждать прибытия Макарова, сделавшего к тому же эскизную схему подобной же карты в поезде, вне связи с Мякишевым, чтобы осуществить эту идею.

Мякишев первый обратил внимание на необходи­мость использования высоты Ляотешаня для удаления района действия огня японских судов от города и бас­сейна, что и было выполнено впоследствии (хотя и не­совершенно), когда случайно Меллер нашел подходя­щее 9-дюймовое орудие со снарядами (к сожалению, только одно) в никому до него неведомых недрах ки­тайского склада.

Он первый поднял вопрос об организации наблю­дательных пунктов и службы связи, что было осуще­ствлено, но, конечно, далеко не совершенно, за отсут­ствием технических средств и необходимого натасканно­го личного состава.

Макаров оказывал Мякишеву исключительное вни­мание, он несомненно давно знал ему цену.

Мякишев был связан тесной дружбой с Меллером, но я не знаю, о чем они толковали во время их частых встреч. К моему сожалению, я впоследствии, при моих свиданиях с Меллером в Петербурге и Париже, никогда ничего о Мякишеве его не спросил, не подозревая того, что может настать день, когда мне будет дана сча­стливая возможность вызвать образ этого исключитель­ного человека.

Капитан 1 ранга

Н. В. Иениш

{191}

ВЗРЫВ И ГИБЕЛЬ «ХАТСУЗЕ»

В неудачной для нас Русско-японской войне был один день, когда судьба улыбнулась русскому флоту. Если бы в этот день во главе Тихоокеанской эскадры, находившейся в Порт-Артуре, стоял не адмирал Витгефт, человек долга, но мягкий, безынициативный и не­способный на быстрые и самостоятельные решения, война на море приняла бы другой оборот и, мне ка­жется, была бы выиграна русскими.

2-го мая 1904 года утром я по обыкновению об­ходил эскадренные миноносцы 11-го отряда. Большая часть миноносцев, как всегда, стояла бок о бок в Гнилом Углу гавани, пришвартовавшись к стенке. Меньшая же часть, обычно грузившаяся углем, находилась около угольных складов под Золотой Горой при выходе из внутреннего бассейна к внутреннему рейду и одновре­менно влево, к проходу на внешний рейд, в обход Золотой Горы.

Когда я был еще у Гнилого Угла, я встретил на набережной кап. 2-го ранга Карцева, командира одного из миноносцев 1-го отряда (впоследствии адмирала и директора Морского корпуса), который пригласил ме­ня, как он это делал часто, к себе на завтрак. Карцев обещал мне борщ с маслинами, приготовление которо­го повар его миноносца довел до совершенства.

В разговоре Карцев сообщил мне, что накануне поздним вечером, воспользовавшись отсутствием япон­ских судов на горизонте (что заметили с Золотой Го­ры) и благодаря мглистой погоде, минному транспорту «Амур» удалось, по-видимому, совершенно незаметно для японцев поставить большое количество мин, далеко в море, на месте обычных наблюдательных рейсов япон­ских военных судов, блокирующих нашу базу.

{192} После гибели «Петропавловска» японские корабли не подходили близко к Порт-Артурскому рейду, а вели блокаду с большого расстояния, ходя по радиусу около 10 морских миль от входа в гавань.

Когда после встречи с Карцевым из Гнилого Угла я шел к угольной пристани встречные офицеры нашего отряда сообщили мне, что большой японский бронено­сец, по-видимому, наскочил на мину, накануне постав­ленную «Амуром», и с Золотой Горы передают, что далеко на горизонте видят японский броненосец под креном и вокруг него много шлюпок. Все эти офицеры торопились на Золотую Гору, чтобы посмотреть на про­исходящее. На миноносце у угольной стенки я встретил и нашего скромного отрядного артиллериста лейтенанта Колчака (впоследствии Верховного правителя России), который тоже подтвердил мне эту приятную весть.

Окончив свое дело на миноносцах, я тоже стал подниматься на Золотую Гору. На ее вершине высоко-высоко над морем, на площадке у сигнальной мачты было много военных: около сотни офицеров с различ­ных судов, стоявших в гавани, и около двух десятков матросов-сигнальщиков.

Взоры всех были устремлены в дальний и чуть мглистый горизонт. В бинокли и подзорные трубы ста­рались разглядеть происходящее у врага. Мне с боль­шой высоты море казалось гладкой матовой зеленова­той бесконечностью, сливающейся с небом.

Но очень-очень далеко простым глазом можно было заметить группу черных черточек разной величины. Сигнальщики рассказывали, что с утра не сводили глаз с горизонта, особенно когда появились едва видимые силуэты япон­ских судов и, как всегда, в том секторе горизонта, где они обычно ходили. Когда «это» случилось, они сразу за­метили, что к подорванному кораблю сейчас же стали подходить другие корабли. Как очень дальнозоркие и опытные, они утверждали, что пострадавший корабль имеет большой крен.

В толпе офицеров я заметил и вновь назначенного флаг-капитаном при начальнике эскадры адмирале Витгефте, капитана 2 ранга фон Эссена, бывшего бравого {193} командира крейсера 2-го ранга «Новик», уже прославив­шегося своим мужеством, активностью и инициативой.

Н.О. Эссен, небольшой, с рыжей бородкой, совсем не имел воинственного вида. Был со всеми одинаково веж­лив и приветлив. При его мужестве, уже всем известном, эти качества еще более располагали к нему. Тогда уже этот выдающийся впоследствии адмирал почитался всеми на первом месте среди достойных флотских ко­мандиров.

Мой собственный прекрасный призматический би­нокль Цейса, который я купил в Гвардейском экономиче­ском обществе, утонул вместе со «Стерегущим», и я остался в этот исторический день моей службы во фло­те без бинокля. Желая посмотреть на наш реванш в отношении японцев, столь радовавший нас всех, я по­просил бинокль у соседа и под объяснение сигнальщика стал всматриваться в горизонт, в едва видимые простым глазом маленькие две-три черточки, какими нам каза­лись громадные японские броненосцы.

В бинокль картина прояснилась. Я увидел постра­давший японский корабль, различил его трубы, мачты и вокруг корабля с десяток не-то катеров, не-то мино­носцев, которые находились близко к нему и, может быть, снимали с него груз или команду.

Прошло с полчаса. Никто не хотел уходить с Зо­лотой Горы, желая воочию убедиться в нашей удаче.

Едва я возвратил бинокль моему соседу и стал про­стым глазом всматриваться в драму на далеком горизонте, как вдруг увидел, что с большого, ближайшего к пострадавшему, японского корабля вырвалось черное об­лако с огнем под тупым углом вверх и в сторону, но такого размера, что в несколько раз (раз в десять) пре­вышало видимые размеры корабля и не очень быстро росло.

За моей спиной вдруг раздался общий крик изумле­ния. Очевидно, вся масса офицеров одновременно со мною увидела эту страшную картину. Через 5-10 се­кунд с этого же корабля вырвалось второе черное об­лако с ярким пламенем, размером раза в три больше первого, тоже вверх и под углом к горизонту и {194} направленное в обратную сторону. Оно так же не очень быстро стало расти и вверх и в ширину. Все замерли от изум­ления! Затем грянуло могучее «ура» и полетели в воздух фуражки.

Я не мог оторваться от этой картины страшного взрыва, видимого на расстоянии около десяти морских миль от нас. Звуки же взрывов до нас не доходили. За­тем оба черных облака чуть оторвались от корпуса ко­рабля и стали медленно подниматься вверх и слегка рас­ширяться. Вдруг из воды высунулся на значительную высоту нос японского броненосца, очевидно, сначала затонула корма, и медленно опускаясь в вертикальном направлении, носом кверху, корабль исчез с морской поверхности.

Гибель взорвавшегося второго японского броне­носца казалась точной копией взрыва и гибели «Петро­павловска» и совершилась в течение одной минуты. Два облака густого, черного еще, дыма — это всё, что оста­лось от японца. Темные пятна в небе держались с пол­часа и, расплываясь, постепенно исчезли.

Восторгам не было предела. Все восхваляли коман­дира «Амура», так удачно выполнившего постановку мин, задуманную одним из его офицеров.

Все стали говорить, что скорее надо выйти в море всей эскадре и прикончить противника. Я обернулся на­зад и вижу: за моей спиной на цементной площадке на корточках сидит Н. О. Эссен. Перед ним на полу ящик полевого телефона. Он усиленно звонит на флагманский корабль, стоящий у стенки внутреннего бассейна против управления порта. Группа офицеров, с которыми он объ­ясняется короткими фразами, обступила его. Все вы­сказывают мысль о необходимости немедленного выхода в море.

Уже здесь, в Париже, в 1947 году, через 43 года, на обеде порт-артурцев в Морском собрании (рю Буассиер, 40), кап. 1 р. Сергей Николаевич Власьев рассказы­вал нам, как он тотчас после взрыва и гибели «Хатсузе», будучи, как и я, на Золотой Горе в момент этой катастрофы, обратился к флаг-капитану кап. 2 р. Эссену с {195} просьбой разрешить тотчас же дать радиосигнал со станции на Золотой Горе по международному коду:

— Флот извещается, что наши подводные лодки по­топили японский броненосец!

Эссен разрешил, и радио тотчас же было дано. Я же со своей стороны ясно помню, что когда я, не отрывая глаз, смотрел на место гибели «Хатсузе» (допуская возможной и последующую удачу), стоящие рядом со мною офицеры, наблюдавшие в бинокли, гово­рили:

— У них паника! Они стреляют друг в друга!

Теперь я понимаю, что это было следствием наход­чивой инициативы С. И. Власьева.

Как сейчас помню доклад Эссена адмиралу Витгефту о происшедшей на его глазах гибели «Хатсузе» и о тяжком повреждении другого японского броненосца, горячую просьбу его и убеждение немедленно развести пары на всей эскадре, чтобы выйти в море до подхода главных сил адмирала Того.

От момента взрыва на мине первого японского броненосца до гибели «Хатсузе» прошло около двух ча­сов, следовательно надо было спешить.

Но повторилась та же преждевременная боязнь подводных лодок и опасная стрельба вокруг себя по воображаемым перископам, как было при гибели «Пет­ропавловска» и взрыве «Победы».

По репликам, которые подавал Эссен, можно было заключить, что адмирал Витгефт колеблется и не со­глашается. В период этих переговоров флаг-капитана со своим адмиралом, офицеры сообщили Эссену новые наблюдения о том, что к месту катастрофы подходят новые японские суда, но малого тоннажа, тип кото­рых разобрать трудно. Всё говорило за то, что главные силы Того были далеко.

В то время предполагали, что японский флот для прикрытия уже начавшихся своих десантных операций на Ляодунском полуострове (с целью отрезать крепость Порт-Артур от Маньчжурской армии) базировался на архипелаге мелких островов Эллиот, расположенных {195} между Кореей и Ляодуном, принадлежащем России на тех же основаниях, как и Квантунский полуостров и Порт-Артур.

Острова Эллиот находятся всё же довольно далеко от Порт-Артура, приблизительно в полудневном пере­ходе, а может быть и больше.

Если в момент гибели «Хатсузе» главные силы японского флота, действительно, находились там, то, конечно, если бы наш флот вышел тотчас же после ги­бели «Хатсузе» (а еще лучше, после подрыва их первого броненосца), он мог бы разгромить японские суда, нахо­дившиеся поблизости к державшемуся еще на воде по­врежденному противнику и утопить его. Впоследствии выяснилось, что этот подорванный броненосец сам за­тонул, не дойдя до японской базы.

Было еще одно обстоятельство, чрезвычайно бла­гоприятное для нас, которое, однако, еще не было из­вестно ни адмиралу, ни флаг-капитану. У наших берегов около Талиенвана погиб еще один, третий, корабль, тоже взорвавшийся на мине. Известие о гибели этого корабля не было сообщено своевременно благодаря очень слабой береговой связи наблюдений.

Если бы гибель третьего японца у Талиенвана стала известна адмиралу Витгефту своевременно, может быть, он и решился бы выйти в море со всеми силами, повернуть успех войны на море в нашу сторону и тем оказать величайшую услугу Российской империи. Но, не зная еще о гибели третьего неприятельского корабля в этот роковой для японцев день, он на это не рискнул, не­смотря на энергичнейшие увещания и доводы своего флаг-капитана, которые все мы, в том числе и я, слышали своими ушами.

Морской врач

Я. И. Кефели

{197}

МОРСКОЙ БОЙ 28 ИЮЛЯ

Ночь на 29-ое июля была тихая, жаркая, но не душ­ная, благодаря слабому ветерку, тянувшему с севера. Закончив необходимые приготовления к выходу в море, все крепко спали, набираясь сил на завтрашний день.

С каким чувством встретили на эскадре зарю 28-го июля — не знаю и не берусь догадываться, так как за последние дни суда почти не имели сообщения между собою. Что касается настроения, господствовавшего на «Диане», — затрудняюсь точно его формулировать. Не было ни того задора, который характеризовал собою кратковременный «Макаровский» период, ни жажды ме­сти, охватившей всех в первый момент после гибели «Петропавловска», ни азарта, вызванного опьянением негаданной удачей 2-го мая, ни радостной решимости, с которой 10 июня был встречен сигнал о выходе в море, — всё это уж было однажды пережито и, хотя оставило в душе каждого глубокий след, повториться не могло... Эти хорошо обстрелянные люди, десятки раз видевшие смерть лицом к лицу, готовились к бою, как к тяжелой ответственной работе.

«Итак, решено: завтра утром идем в море. Смерт­ный бой. Благослови, Господи! — О себе, кажется, ма­ло думают. Надо послужить».

Эти строки я занес в свой дневник, уже ложась спать, накануне выхода.

Был еще оттенок в настроении личного состава, о котором умолчать не могу, это — чувство удовлетворе­ния, сознание глухого разлада, существовавшего меж­ду «начальством» с его намерениями, и массами с их желаниями и надеждами.

За последние три дня бомбардировки с суши не раз приходилось слышать почти злорадные замечания:

{198} — Небось теперь поймут, что артурские бассейны — могилы для эскадры!

— Могила еще ничего! — подавали реплику на­иболее озлобленные. — А вот, если кратковременная смерть, а затем радостное воскресение под японским флагом! — Вот это уж хуже!

Известие о предстоящем выходе в море вызвало не энтузиазм, а... вздох облегчения. Необходимость этого выхода была до такой степени очевидна, массы были так проникнуты этим сознанием, что упорство «начальства» порождало среди наиболее горячих голов самые ужас­ные подозрения... Иногда казалось, подобно тому, как рассказывали про первые моменты после внезапной ата­ки 26 января, что вот-вот по эскадре пронесется злове­щий крик — «Измена! Начальство нас продало!» А что было бы дальше?..

Чуть забрезжил свет, начался выход эскадры. «Диана», стоявшая на сторожевом посту, пропустив всех мимо себя, тронулась последняя в 8 час. 30 мин. утра.

«Совсем тихо — и погода, и на позициях», — записано в моем дневнике.

На востоке, в утренней дымке, смутно виднелись «Сикисима», «Касуга», «Ниссин» и отряд старых крей­серов («Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате»), кото­рый начал спешно отходить к 0.

В 8 час. 50 м. утра с «Цесаревича» сигнал — «При­готовиться к бою», — а в 9 час. новый: — «Флот изве­щается, что государь император приказал идти во Вла­дивосток».

Этот сигнал был встречен у нас с нескрываемым одобрением.

— Давно бы так! Молодчина Витгефт! Нет отступ­ления!..

Чтобы по мере возможности, ввести неприятеля в заблуждение, тралящий караван, очищавший нам дорогу в течение предшествовавших дней, проложил ее по но­вому направлению, не имевшему ничего общего с нашим {199} курсом 10 июня. Теперь прямо с рейда, мы пошли поч­ти вдоль восточного берега Ляотишаня и вышли на чи­стую воду через собственные минные заграждения, окружавшие мыс с маяком.

В 10 ч. 30 м. отпустили тралящий караван, кото­рый пошел в Артур под охраной канонерок и второго отряда миноносцев. Командовавший ими младший флаг­ман поднял сигнал, к сожалению, у меня не записанный. Сколько помнится — «Бог в помощь! Прощайте!».

Когда «Отважный» с этим сигналом проходил ми­мо нас, все высыпали наверх, махали фуражками... У каждого на сердце была та же мысль: «Прощайте!»... Разве не было бы дерзостью сказать: «До свиданья?»...

Шли в боевом порядке: впереди «Новик» с первым отрядом миноносцев, затем броненосцы с «Цесареви­чем» в голове, наконец, крейсера, среди которых (увы!) не хватало «Баяна».

Только что отпустили тралящий караван, как, по-видимому, что-то приключилось с машинами «Цесаре­вича» так как оттуда был сигнал: «Иметь 8 узлов хода».

(Там в этом отношении всегда было неладно. Завод сам признал свою ошибку в проектировании машин, сделал и выслал в Артур новые эксцентрики для броненосца, но, к несчастью, началась война, и посылка успела добраться только до Шан­хая, где и застряла.),

Это — при прорыве блокады!.. В виду неприятеля!..

Погода благоприятствовала. С востока и с северо-востока находил легкий, низовой туман. Артур вовсе скрылся из виду; ближний берег чуть обрисовывался во мгле.

В 11 ч. 5 м. «Диана», поворотом которой (в каче­стве концевого корабля) заканчивался поворот всей эскадры, легла на курс SO 50°, в кильватер головному.

Туман стлался вдоль берега, а в сторону открытого моря видимость была довольно сносная.

В 11 ч. 30 м. утра несколько правее нашего курса, очень далеко, обрисовались силуэты 1 броненосного и 3 легких крейсеров, а левее какие-то большие корабли, предшествуемые отрядами миноносцев.

{200} В 11 ч. 35 м. правые уходят на SW, а те, что были влево, как будто идут на соединение с ними.

Наши, по-видимому, увеличили ход, так как мы, чтобы не отставать, должны были держать 10 узлов.

В 11 ч. 50 м. на «Цесаревиче» подняли флаг К, что означает — «Не могу управляться» — явно опять какое-то повреждение. Все застопорили машины. Жда­ли, когда исправят... Тем временем японские отряды спешили выполнить свой маневр соединения.

В 12 ч. дня (наконец-то!) сигнал: «Иметь 13 уз­лов»... Пошли, но ненадолго: в 12 ч. 20 м. «Победа», подняв флаг К, вышла из строя... Опять задержка... А неприятель уже соединился, построился, ив 12 ч. 22 м. раздались первые выстрелы с наших головных броненос­цев, двигавшихся черепашьим ходом.

— Боевая эскадра! Цвет русского флота!.. — сжи­мая кулаки, задыхаясь от бешенства, не говорил, а ры­чал мой сосед на мостике «Дианы»...

И смел ли я остановить его? Сказать ему: «Молчите! Ваше дело — исполнить свой долг!..» А если бы он от­ветил мне: «Те, кто создали эту эскадру, исполнили свой долг?..»

Да, нет!.. Что говорить! — У меня и в мыслях не было его останавливать... У меня, у самого, к горлу подступали слезы бессильной ярости...

В 12 ч. 30 м. «Цесаревич», последнее время всё более и более склонявшийся к востоку, вдруг круто на 4 R повернул направо. Оказывается, неприятельские ми­ноносцы, сновавшие туда и сюда, далеко впереди на кур­се эскадры, возбудили его подозрение, и, как выяснилось, не напрасно. Не брезгая никаким, хотя бы самым ма­лым шансом, они набрасывали нам по дороге плавающие мины заграждения (без якорей). Поворот «Цесареви­ча» избавил эскадру от опасности непосредственного прохождения через эту плавучую минную банку, но мы всё же прошли от нее довольно близко, почти вплотную. С «Новика» (очевидно, по приказанию адмирала), дер­жавшегося на месте и пропускавшего мимо себя всю колонну, беспрерывно семафорили: «Остерегайтесь {201} плавающих мин!» — Две такие прошли у нас по левому борту, невдалеке. (Вернее, — мы прошли мимо них).

Обогнув минную банку, снова легли на старый курс. В 12 ч. 50 м. главные силы неприятеля («Миказа», «Сикисима», «Фудзи», «Асахи», «Кассуга» и «Ниссин»), которые около 20 минут держали курс парал­лельно нашим, ведя редкую перестрелку на дальней ди­станции (до 50 каб.), повернули все вдруг на 16 R и, сблизившись до 30 каб., разошлись с нами на контр­галсах.

Это был горячий момент! Особенно, когда япон­ская колонна круто повернула «под хвост» нашей и, недостижимая для пушек наших броненосцев, всю силу своего огня обрушила продольно на три концевых крейсера.

Морской устав не указывает старшему офицеру определенного места в бою, по смыслу же выходит, что он должен быть везде, где его присутствие потребует­ся. На «Диане», применительно к местным условиям, решено было, что я буду находиться на верхнем перед­нем мостике, где меня можно увидеть с любого пункта верхней палубы, а значит, и позвать меня, в случае на­добности, и оттуда сам я буду видеть почти весь крей­сер, каждое попадание в него неприятельского снаряда, а значит, даже без зова могу поспешить к месту, по­терпевшему поражение. Нельзя не признать, что обсер­вационный пункт был выбран удачно.

Я видел всё... Во­круг концевых крейсеров море словно кипело. Мы, ко­нечно, бешено отстреливались. Беспрерывный гул выстрелов собственных орудий, лязг рвущихся снарядов неприятеля, столбы дыма, гигантские взметы водяных брызг... Какой беспорядок! Какой хаос! И вместе с тем, какая... дух захватывающая красота стихийной мощи! Даже крик — «носилки», даже кровь, струившаяся по палубе, — не в силах были нарушить этих чар, каза­лись неизбежной подробностью... Как поразительно яс­но работает мысль в такие минуты! Как всё и все по­нимают с полуслова, по одному намеку, по жесту!

На «Аскольде» только мелькнули {202} флаги Б и Л (Б — большой ход, Л — держать левее), а крейсера тотчас же дали самый полный ход и веером рассыпались вле­во, сразу уйдя со своей невыгодной позиции под расстре­лом и, получив возможность действовать почти всем бортом.

Хотел бы я видеть, сколько сложных сигналов по­требовалось бы сделать в мирное время, на маневрах, для выполнения такого перестроения, сколько бы вре­мени оно заняло, и какая каша получилась бы в ре­зультате.

Счастье благоприятствовало, или японцы плохо стреляли, но в общем нам повезло: «Диана», шедшая концевой, вовсе не получила ни одного снаряда полно­стью и, даже, хотя борт, шлюпки, разные надстройки, вентиляторы, трубы, мачты были испещрены мелкими пробоинами от осколков, — раненых у нас было только двое; правда, я видел, как на «Аскольде» добрый сна­ряд угодил в переднюю дымовую трубу, а на «Палладе» в гребной катер правого борта, но и там (как сейчас же выяснилось дружескими справками по семафору) серьезных потерь и повреждений не было.

По-видимому, эта первая схватка закончилась в на­шу пользу. Японцы, пройдя у нас «под хвостом», опять повернули к югу и шли правее и сзади нас, поддержи­вая редкий огонь с дальней дистанции, на который мог­ли отвечать только броненосцы.

В 1 ч. 30 м. у нас пробили «дробь» и команде раз­решено было пить послеполуденный чай, не отходя от орудий.

На палубе стоял оживленный говор, смех, шутки, «крылатые слова». Но не без некоторого особого от­тенка.

— Заснуть, что ли, пока не застукали? — острил мо­лодой матрос, примащиваясь поудобнее и прикрываясь брезентом от палящих лучей солнца.

— А ты не болтай зря! «Она» всё слышит! — суро­во оборвал его старший товарищ.

Маленькая, но характерная подробность: обходя ба­тареи, я поздравил с Георгием комендора 15 орудия, Малахова, который, будучи ранен, после перевязки {203} немедленно вернулся к своей пушке и продолжал испол­нять свои обязанности.

Странно было видеть, как этот человек, только что смело глядевший в лицо смерти, вдруг потупил вспых­нувшие радостью глаза, и не то смущенно, не то недо­верчиво, промолвил:

— Это... уж как начальство...

Я даже рассердился.

— Какое начальство? Пойми ты, рыбья голова, что по статуту заслужил! Тут ни командир, ни я — ничего не смеем! Начальство не даст, до самого царя дойти можешь. По закону требовать...

Кругом все примолкли, поглядывая не то с любо­пытством, не то с недоверием... Кажется, они впервые услышали, что закон выше воли начальства... Я поспеш­но прошел дальше, сам недоумевая, что сделал неожи­данно вырвавшейся фразой: поддержал или подорвал дисциплину?

Около 3 час. дня легли курсом О 62°. Крейсера держались левее броненосцев, на расстоянии от них в 15-20 кабельтовых, вне сферы действия случайных пе­релетов неприятельских снарядов. Шли средним ходом, а иногда, чтобы не обгонять главные силы, вынуждены были давать даже самый малый.

В начале четвертого часа пополудни стрельба пре­кратилась вовсе. Главные силы японцев, держась по­зади нашего правого траверза, удалились на такую ди­станцию, что над горизонтом были видны только их трубы, мостики и возвышенные надстройки. Что это значило? Может быть, они исправляли повреждения?.. Во всяком случае, мы, при 12-13 узлах, заметно уходили вперед. Дорога была свободна. Если бы только наши броненосцы могли развить на деле ту скорость, которая значилась за ними по данным справочной книжки.

По сигналу с «Цесаревича» команде дали ужинать.

Наша колонна сблизилась с колонной броненосцев. Начались переговоры флажками (ручной семафор).

{204} Спрашивали соседей и приятелей: что и как? Ответы получались утешительные.

— Кажется, посчастливилось! — не удержался было один из самых молодых.

Но его сейчас же резко остановили: моряки еще суевернее охотников и пуще всего боятся «сглазу». Между тем японцы, оправившись и сделав свои дела (какие? — кто их знает) опять начали нагонять нас.

В 4 ч. 15 м. расстояние было 51 каб.

В 4 ч. 40 м. — 47 каб.

В 4 ч. 45 м. вновь завязался бой.

Так как крейсера оказались в области перелетов, им было приказано отойти от броненосцев на прежнюю дистанцию — 20 каб. Мы повернули все вдруг на 4 К, а затем, удалившись на указанное расстояние, опять легли на эскадренный курс, и в течение 1¹/₂ часов были только свидетелями боя, не принимая в нем непо­средственного участия.

Японские крейсера, не только старые, но и три «собачки» («Иосино» к этому времени уже не существо­вало) и два броненосца (как оказалось — «Асама» и «Якумо») тоже держались в стороне, словно ожидая ис­хода поединка главных сил. Старые с «Чин-Иеном» во главе, смутно виднелись на N, а остальные на SW.

По-моему, за весь день это был промежуток време­ни самый тяжелый: сложа руки смотреть, как другие дерутся!

Надо заметить, что японские снаряды при разрыве давали целые облака дыму — зеленовато-бурого или черного. Каждое их попадание было не только отчетливо видно, но в первый момент производило впечатление ка­кой-то катастрофы. Наоборот — только в бинокль, да и то с большим трудом, можно было различить легкое про­зрачное облачко, которым сопровождался разрыв наше­го, удачно попавшего, снаряда, снаряженного пирокси­лином или бездымным порохом.

Это обстоятельство особенно удручающе действова­ло на массу команды, мало знакомой с техникой артил­лерийского дела.

— Наших-то как жарят!.. А им хочь бы што! {205} Словно заговоренные! Отступилась Царица Небесная!.. — то тут, то там слышались скорбные замечания.

Все бинокли, все подзорные трубы были пущены в оборот: всем наблюдателям было приказано о всяком за­меченном попадании наших снарядов в японские кораб­ли сообщать громко во всеуслышание.

— Нечего на своих-то глаза таращить! Без потерь нельзя! На то и война! Ты на «него» смотри! «Ему» тоже круто приходится! Чья возьмет — воля Божия! — говорил я, обходя батареи.

Однако, настроение становилось всё более и более мрачным.

Не скажу, чтобы оно грозило паникой. Нет, до этого было далеко. Люди были хорошо обстреляны, полны решимости драться до последнего. Чувствовалось только, что все они поглощены тревожной думой: «Выдержат ли наши?» — Сомнение... А в бою сомнение — это уже нехорошо.

Между тем, непрерывно наблюдая за боем в бинокль Цейса, оценивая достоинство стрельбы по перелетам и недолетам, я не мог не признать, что наши комендоры действовали во всяком случае не хуже японских. Мне ка­залось даже, что наша стрельба выдержаннее и строже корректируется, а при таких условиях, особенно прини­мая во внимание возможность возобновления боя на зав­тра, — на нашей стороне было преимущество в сохране­нии боевых припасов. Мне казалось, что иногда японцы слишком горячатся, что они просто «зря бросают сна­ряды».

По мере развития боя, сопровождавшегося уменьше­нием дистанции, конечно, не могло не сказаться одно весьма важное преимущество неприятеля — полное на­личие его средней и мелкой артиллерии, тогда как у нас добрая треть 6-дюймовок, 75-миллиметровых и вся ме­лочь остались на сухопутном фронте Порт-Артура.

Еще, чего нельзя отрицать, — счастье, удача — бы­ли на их стороне. Наибольшую силу своего огня они, ра­зумеется, сосредоточили на флагманских броненосцах. Не мало снарядов угодило в трубы «Цесаревича» (эти попадания были особенно хорошо видны).

В 5 ч. 5 м. у «Пересвета» была сбита грот-стеньга {206} почти на половине высоты, а в 5 ч. 8 м. у него же сбита верхушка фор-стеньги (Читатели увидят впоследствии, какую роковую роль сыг­рали эти сбитые стеньги, лишившие «Пересвет» возможности да­вать сигналы.).

Повреждение ничтожное, но всем видимое. Снаряд, сбивший верхушку стеньги, это был, конечно, чудовищный перелет, совсем плохой выстрел. Плохой, но счастливый.

Около того же времени на «Полтаве» перебило най­товы стоймя поставленной между трубами стрелы для подъема шлюпок, и она с грохотом рухнула на левый борт. Тоже пустяки. Даже повреждением назвать нельзя, так как при подъеме шлюпок стрела нарочно ставится в такое положение. А со стороны — впечатление гро­мадное.

В 5 ч. 50 м. вечера «Цесаревич» неожиданно круто бросился влево и так накренился, что по крейсеру пронес­ся крик, напомнивший мне момент гибели «Петропавлов­ска». Казалось, он переворачивается (Крен получился оттого, что японский снаряд, удачно по­павший в самую боевую рубку, всё в ней разрушил, всех перебил, при чем никем не управляемый и к тому же поврежденный руле­вой привод положил руль «на-борт», а от внезапного положения руля «на-борт» броненосец получил крен до 12°.)...

По счастью, это только казалось. На несколько мгно­вений я, да, кажется, и все окружающие, забыли о себе, и о «Диане». Вся жизнь, все силы души перешли в зрение, были прикованы к наблюдению за тем, что происходило в среде броненосного отряда.

«Ретвизан», первоначально последовавший за «Це­саревичем, тотчас же увидел, что это случайный выход из строя из-за повреждения, и повернул обратно не толь­ко на старый курс, но даже на сближение с японцами. Казалось, он хочет таранить неприятеля.

«Победа» осталась на прежнем курсе. «Цесаревич», описывая крутую циркуляцию влево, прорезал строй между «Пересветом» и «Севастополем», словно разделяя последнее намерение «Ретвизана» и собираясь таранить. «Севастополь», избегая столкновения с ним, также по­вернул к югу. К югу же повернул и «Пересвет», видимо еще не решивший, как действует флагманский корабль {207} — сознательно, или лишившись способности управлять­ся? «Полтава» шла старым курсом.

Одно время казалось, что готовится решительный удар. В моей книжке записано: «6 ч. 5 м. Наши броне­носцы строем фронта идут на неприятеля»... но зачерк­нуто и дальше: «Нет. — Кажется, ложатся старым кур­сом и строем. Порядок — «Ретвизан», «Победа», «Пе­ресвет», «Севастополь», «Цесаревич», «Полтава»... тоже зачеркнуто и поперек написано: «Ошибка. Никакого строя. В беспорядке».

Первая запись соответствовала обстоятельствам, сопровождавшим внезапный выход «Цесаревича» из строя; вторая — тому моменту, когда он, управляясь ма­шинами, пытался занять место в строе между «Севасто­полем» и «Полтавой», которая шла концевой и сильно оттянула; а третья — моменту полного расстройства, когда никто не знал, кто командует эскадрой и куда ведет ее.

Затем броненосцы начали разновременно и беспо­рядочно ворочать на обратный курс. У меня записано:

«6 ч. 10м. наши броненосцы идут на N. W. 6 ч. 20 м. идем нестройно куда-то на W. Разобрали сигнал «Цесареви­ча» — «Адмирал передает начальство». Никаких других сигналов мы не видели (Из-за сбитых стеньг, контр-адмирал кн. Ухтомский вынуж­ден был поднять сигнал — «Следовать за мной» — на поручне мо­стика. Даже ближайшие соседи не сразу его заметили, что и было главной причиной замешательства.), совершенно терялись в догадках о том, что предполагается предпринять, а главное — кто принял начальство.

Несомненным являлось только то, что адмирал В. К. Витгефт и е