Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Как господин де Луаньяк обратился к Сорока пяти с краткой речью






 

Каждый из молодых людей расположился у окошка своей личной кабины, чтобы не пропустить момента, когда возвратится король.

При этом каждым из них владели различные помышления.

Сент-Малин весь был охвачен своей ненавистью, стыдом, честолюбивыми стремлениями, сердце его пылало, брови хмурились.

Эрнотон уже забыл обо всем, что произошло, и думал лишь об одном – кто же эта дама, которой он дал возможность проникнуть в Париж под видом пажа и которую внезапно увидел в роскошных носилках.

Здесь было о чем поразмыслить сердцу, более склонному к любовным переживаниям, чем к честолюбивым расчетам.

Поэтому Эрнотон оказался настолько поглощенным своими мыслями, что, лишь подняв голову, он заметил, что Сент-Малин исчез.

Мгновенно он сообразил, что случилось.

Не столь задумавшись, как он, Сент-Малин не упустил момента, когда вернулся король: теперь король был во дворце, и Сент-Малин отправился к нему.

Он быстро вскочил, прошел через галерею и явился к королю в тот самый момент, когда от него выходил Сент-Малин.

– Смотрите, – радостно сказал он Эрнотону, – вот что подарил мне король. – И он показал ему золотую цепь.

– Поздравляю вас, сударь, – сказал Эрнотон без малейшей дрожи в голосе.

И он, в свою очередь, прошел к королю.

Сент-Малин ожидал со стороны г-на де Карменжа какого-нибудь проявления зависти. Поэтому он был ошеломлен невозмутимостью Эрнотона и стал поджидать его выхода.

У Генриха Эрнотон пробыл минут десять, которые Сент-Малину показались десятью веками.

Наконец он появился. Сент-Малин ждал его все на том же месте. Он окинул товарища быстрым взглядом, и сердце его стало биться ровнее. Эрнотон вышел с пустыми руками, во всяком случае, при нем не было ничего заметного для глаз.

– А вам, сударь, – спросил Сент-Малин, все еще занятый своей мыслью, – вам король что-нибудь дал?

– Он протянул мне руку для поцелуя, – ответил Эрнотон.

Сент-Малин так стиснул в кулаке свою золотую цепь, что одно из звеньев ее сломалось.

Оба направились к казарме.

Когда они входили в общий зал, раздался звук трубы, по этому сигналу все Сорок пять вышли из своих кабин, словно пчелы из ячеек.

Каждый задавал себе вопрос, что произошло нового, и, воспользовавшись в то же время тем, что все оказались вместе, осматривал товарищей, одетых и вообще выглядевших совсем по-иному, чем прежде.

Вырядились они по большей части с большой роскошью, быть может, дурного вкуса, но изящество заменял здесь блеск.

Впрочем, у всех них было то, чего искал д'Эпернон, довольно тонкий политик, хотя плохой военный: у одних молодость, у других сила, у третьих опыт, и у каждого возмещался этим хотя бы один из его недостатков.

В целом они походили на компанию офицеров, одетых в партикулярное платье, ибо за немногими исключениями все почти старались усвоить военную осанку.

Таким образом, почти у всех оказались длинные шпаги, звенящие шпоры, воинственно закрученные усы, замшевые или кожаные перчатки и сапоги; все это блистало позолотой, благоухало помадой, украшено было бантами, «дабы являть вид», как в те времена говорилось.

Людей хорошего вкуса можно было узнать по темным тонам их одежды; расчетливых – по прочности сукна; щеголей – по кружевам, розовому или белому атласу.

Пердикка де Пенкорнэ отыскал у какого-нибудь еврея цепь из позолоченной меди, тяжелую, как цепь для арестанта.

Пертинакс де Монкрабо был весь в шелковых лентах и вышитом атласе: свой костюм он приобрел у купца на улице Одриет, который приютил одного дворянина, раненного грабителями.

Дворянин этот велел принести себе из дому новую одежду и в благодарность за гостеприимство оставил платье, в котором был, слегка запачканное грязью и кровью. Но купец отдал костюм в чистку, и он оказался вполне пристойным; правда, зияли две прорехи от ударов кинжалом, но Пертинакс велел скрепить оба эти места золотой вышивкой, и таким образом изъян был прикрыт украшением.

Эсташ де Мираду ничем не блистал: ему пришлось одеть Лардиль, Милитора и обоих ребят. Ларднль выбрала себе самый богатый наряд, который только допускался для женщин тогдашними законами против роскоши. Милитор облачился в бархат и парчу, украсился серебряной цепью, шапочкой с перьями и вышитыми чулками. Таким образом, бедному Эсташу пришлось удовольствоваться суммой, едва достаточной, чтобы не выглядеть оборванцем.

Господин де Шалабр сохранил свою куртку серо-стального цвета, поручив портному несколько освежить ее и подбить новой подкладкой. Искусно нашитые там и сям полосы бархата придали новый вид этой неизносимой одежде.

Господин до Шалабр уверял, что он весьма охотно надел бы новую куртку, но, несмотря на свои самые тщательные поиски, он не смог найти лучшего и более прочного сукна.

Впрочем, он потратился на пунцовые короткие штаны, сапоги, плащ и шляпу: все это на глаз вполне соответствовало друг другу, как всегда бывает в одежде скупцов.

Что касается оружия, то оно было у него безукоризненно: старый вояка, он сумел разыскать отличную испанскую шпагу, кинжал, вышедший из рук искусного мастера, и прекрасный металлический нагрудник.

Это избавило его от необходимости тратиться на кружевные воротники и брыжи.

Все эти господа любовались друг другом, когда, сурово хмуря брови, вошел г-н де Луаньяк.

Он велел всем образовать круг и стал в середине круга с видом, не сулившим ничего приятного. Нечего и говорить, что все взгляды устремились на начальника.

– Господа, – спросил он, – вы все в сборе?

– Все! – ответили сорок пять голосов, обнаруживая единство, являвшееся хорошим предзнаменованием для будущих действий.

– Господа, – продолжал Луаньяк, – вы были вызваны сюда, чтобы служить в качестве личных телохранителей короля; звание это весьма почетное, но и ко многому обязывающее.

Луаньяк сделал паузу. Послышался одобрительный шепот.

– Однако кое-кто из вас, сдается мне, понял свои обязанности не слишком хорошо: я им о них напомню.

Каждый навострил слух, ясно было, что все пламенно жаждут узнать, в чем заключаются их обязанности, если даже и не очень стараются выполнять таковые.

– Не следует воображать, господа, что король принял вас на службу и дает вам жалованье за то, чтобы вы поступали, словно легкомысленные скворцы, и по своей прихоти работали когтями и клювом. Необходима дисциплина, хотя и скрытая; а вы являетесь собранием дворян, которые должны быть самыми послушными и преданными людьми королевства.

Собравшиеся затаили дыхание: по торжественному началу речи легко было понять, что в дальнейшем дело пойдет о вещах очень важных.

– С нынешнего дня вы живете в Лувре, то есть в самой лаборатории государственной власти. Если вы и не присутствуете при обсуждении всех дел, вас нередко будут назначать для выполнения важных решений. Таким образом, вы оказываетесь в положении должностных лиц, которым не только доверена государственная тайна, но которые облечены исполнительной властью.

По рядам гасконцев вторично пробежал радостный шепот.

Видно было, как многие высоко поднимают голову, словно от гордости они выросли на несколько дюймов.

– Предположим теперь, – продолжал Луаньяк, – что одно из таких должностных лиц, порою отвечающих за безопасность государства или прочность королевской власти, – предположим, повторяю, что какой-нибудь офицер выдал тайное решение совета или что солдат, которому поручено важное дело, не выполнил его. Вы знаете, что они заслуживают смерти?

– Разумеется, – ответили несколько голосов.

– Так вот, господа, – продолжал Луаньяк, и в голосе его зазвучала угроза, – сегодня здесь выболтано было решение, принятое на королевском совете, что, может быть, сделало неосуществимой меру, которую угодно было принять его величеству.

Радость и гордость сменились теперь страхом. Все сорок пять беспокойно и подозрительно переглядывались.

– Двое из вас, господа, застигнуты были на том, что они судачили на улице, как две старые бабы, бросая на ветер слова столь важные, что каждое из них может теперь нанести человеку удар и погубить его.

Сент-Малин тотчас же подошел к Луаньяку и сказал ему:

– Милостивый государь, полагаю, что я имею в данный момент честь говорить с вами от имени всех своих товарищей. Необходимо очистить от подозрения тех слуг короля, которые ни в чем не повинны. Мы просим вас поскорее высказать все до конца, чтобы мы знали, в чем дело, и нам было ясно, кто достоин, а кто недостоин доверия.

– Нет ничего легче, – ответил Луаньяк.

Все еще более насторожились.

– Сегодня король получил известие, что один из его недругов, один из тех именно, с которыми вы призваны вести борьбу, явился в Париж, бросая ему тем самым вызов или же намереваясь устроить против него заговор. Имя этого недруга произнесено было тайно, но его услышал человек, стоявший на страже, то есть такой человек, на которого следовало рассчитывать, как на каменную стену, который, подобно ей, должен был быть глух, нем и непоколебим. Однако же этот самый человек только что на улице принялся повторять имя королевского врага, да еще с такой громкой похвальбой, что привлек внимание прохожих и вызвал нечто вроде смятения в умах. Я лично был свидетелем всего этого, ибо шел той же самой дорогой и слышал все собственными ушами. Я положил руку ему на плечо, чтобы он замолчал, ибо он закусил удила и, произнеся еще несколько слов, помешал бы осуществлению мер столь важных, что я вынужден был бы заколоть его кинжалом, если бы он не замолк после первого моего предупреждения.

При этих словах Луаньяка все увидели, как Пертинакс де Монкрабо и Пердикка де Пенкорнэ побледнели и в полуобморочном состоянии упали друг на друга.

Монкрабо, шатаясь, пытался пробормотать что-то в свое оправдание.

Как только смущение выдало виновных, все взгляды устремились на них.

– Ничто не может служить вам извинением, сударь, – сказал Луаньяк Пертинаксу, – если вы были пьяны, то должны понести кару за то, что напились, если вы поступали просто как тщеславный хвастун, то опять же заслуживаете наказания.

Воцарилось зловещее молчание.

Как помнит читатель, г-н де Луаньяк начал свою речь с угрозы применить строгие меры, которые могли оказаться роковыми для виновных.

– Ввиду всего происшедшего, – продолжал Луаньяк, – вы, господин де Монкрабо, и вы также, господин де Пенкорнэ, будете наказаны.

– Простите, сударь, – ответил Пертинакс, – но мы прибыли из провинции, при дворе мы новички и не знаем, как надо вести себя в делах, касающихся политики.

– Нельзя было принимать честь служения его величеству, не взвесив предварительно тягот королевской службы.

– Клянемся, что в дальнейшем будем немы, как могила.

– Все это хорошо, господа, но загладите ли вы завтра зло, причиненное вами сегодня?

– Попытаемся изо всех сил.

– Это невозможно, я уже сказал вам, что это невозможно.

– Тогда для первого раза, сударь, простите нас.

– Вы все живете, – продолжал Луаньяк, не отвечая прямо на просьбу виновных, – внешне совершенно свободно, но эту свободу я введу в границы строжайшей дисциплины; слышите, господа? Те, кто найдет это условие службы слишком тягостным, могут уйти: на их место найдется очень много желающих.

Никто не ответил, но у многих сдвинулись брови.

– Итак, господа, – продолжал Луаньяк, – предупреждаю вас о следующем: правосудие у нас будет совершаться тайно, быстро, безо всякого судебного разбирательства и писанины. Предателей будет постигать немедленная смерть. Для этого найдется много предлогов, так что все останется шито-крыто. Предположим, например, что господин да Монкрабо и господин де Пенкорнэ вместо того, чтобы по-приятельски беседовать на улице о вещах, которые им лучше было бы позабыть, повздорили по поводу вещей, о которых они имели право помнить. Так вот, разве эта ссора не могла привести к поединку между господином де Пенкорнэ и господином де Монкрабо? Во время дуэли нередко случается, что противники одновременно нападают друг на друга и одновременно пронзают друг друга шпагами. На другой день после ссоры обоих этих господ находят мертвыми в Пре-о-Клер, как нашли господ де Келюса, де Шомбера и де Можирона мертвыми в Турнеле; об этом поговорят, как вообще говорится о дуэлях, – вот и все. Итак, все, кто выдаст государственную тайну, – вы хорошо поняли меня, господа? – будут по моему приказу умерщвляться на дуэли или каким-нибудь иным способом.

Монкрабо совсем обессилел и всей своей тяжестью навалился на товарища, у которого бледность принимала все более свинцовый оттенок, а зубы были так стиснуты, что казалось, вот-вот сломаются.

– За менее тяжелые проступки, – продолжал Луаньяк, – я буду налагать менее тяжелые кары, – например, заключение, и буду применять его в тех случаях, когда от этого больше пострадает виновный, чем потеряет королевская служба. Сегодня я щажу жизнь господина де Монкрабо, который болтал, и господина де Пенкорнэ, который слушал. Я прощаю их потому, что они могли провиниться просто по незнанию. Заключением я их наказывать не стану, так как они мне, возможно, понадобятся сегодня вечером или завтра. Поэтому я подвергну их третьей каре, которая будет применяться к провинившимся, – штрафу.

При слове «штраф» лицо г-на де Шалабра вытянулось, точно мордочка куницы.

– Вы получили тысячу ливров, господа, из них вы вернете сто. Эти деньги я употреблю на вознаграждение по их заслугам тех, кого мне не в чем будет упрекнуть.

– Сто ливров! – пробормотал Пенкорнэ. – Но, черт побери! У меня их больше нет; они пошли на экипировку.

– Вы продадите свою цепь, – сказал Луаньяк.

– Я готов отдать ее в королевскую казну, – ответил Пенкорнэ.

– Нет, сударь, король не принимает вещей своих подданных в уплату наложенных на них штрафов. Продайте сами и уплатите сами. Добавлю еще одно слово, – продолжал Луаньяк. – Я заметил, что между некоторыми членами вашего отряда появляются начатки раздора: каждый раз, когда возникнет какая-нибудь ссора, о ней должно быть доложено мне, и один я буду решать, насколько она серьезна, и разрешать поединок, если найду, что он необходим. В наши дни что-то слишком часто убивают людей на дуэли, это сейчас модно, а я не желаю, чтобы ради моды мой отряд постоянно терял бойцов и оставался неполным. За первый же поединок, за первый же вызов, который последует без моего разрешения, я подвергну виновных строгому аресту, весьма крупному штрафу или, может быть, даже еще более суровой каре, если данный случай причинит существенный ущерб службе. Пусть те, к кому это может относиться, сделают для себя необходимый вывод. Господа, можете расходиться. Кстати: из вас пятнадцать человек должны находиться сегодня вечером в часы приема у подножия лестницы, ведущей в покои его величества, пятнадцать других снаружи, без определенного задания, они просто должны смешаться со свитой тех, кто явится в Лувр; наконец, остальные пятнадцать останутся в казарме.

– Милостивый государь, – сказал, подходя ближе, Сент-Малин, – разрешите мне не то чтобы дать вам совет, – упаси меня бог! – но попросить разъяснения. Всякий порядочный отряд должен иметь хорошего начальника. Как сможем мы действовать совместно, не имея предводителя.

– Ну, а я-то кто, по-вашему? – спросил Луаньяк.

– Вы, сударь, для нас – генерал.

– Нет, не я, сударь, вы ошибаетесь, а герцог д'Эпернон.

– Значит, вы – наш полковник? И в таком случае этого недостаточно, сударь: необходимо, чтобы каждые пятнадцать человек имели своего командира.

– Это правильно, – ответил Луаньяк, – не могу же я каждый день являться в трех лицах. Однако я не желаю также, чтобы среди вас одни были ниже, другие выше иначе, чем по своим заслугам.

– О, что касается этого различия, то, если бы вы и не принимали его во внимание, оно само собою возникнет, в деле вы ощутите разницу между нами, даже если в общей массе она не будет заметна.

– Поэтому я намерен назначать сменных командиров, – сказал Луаньяк, обдумав слова Сент-Малина. – Вместе с паролем на данный день я буду называть имя также дежурного командира. Таким образом, каждый по очереди будет подчиняться и командовать. Я ведь еще не знаю способностей каждого из вас: надо, чтобы они проявились, тогда я смогу сделать выбор. Я посмотрю н рассужу.

Сент-Малин отвесил поклон и присоединился к своим товарищам.

– Так, значит, вы поняли, – продолжал Луаньяк, – я разделил вас на три отделения по пятнадцать человек. Свои номера вы сами знаете: первое отделение дежурит на лестнице, второе находится во дворе, третье в казарме. Бойцы этого последнего могут быть полуодеты и держать шпагу у изголовья, то есть должны быть готовы к выступлению по первому сигналу. Теперь, господа, ступайте. Господин де Монкрабо, господин де Пенкорнэ, завтра вы должны уплатить штраф. Казначеем являюсь я.

Все вышли. Остался один Эрнотон де Карменж.

– Вам что-нибудь надо, сударь? – спросил Луаньяк.

– Да, сударь, – с поклоном ответил Эрнотон. – Мне кажется, вы позабыли сообщить, что же в точности мы должны будем делать? Состоять на королевской службе – это, разумеется, звучит очень гордо, но я очень хотел бы знать, как далеко может завести нас повиновение приказу.

– Это, сударь, – ответил Луаньяк, – вопрос весьма щекотливый, и дать на него какой-нибудь категорический ответ я не смог бы.

– Осмелюсь ли спросить вас, сударь, почему именно?

Все эти вопросы задавались де Луаньяку с такой утонченной вежливостью, что, вопреки своему обыкновению, г-н де Луаньяк тщетно искал повода для суровой отповеди.

– Потому что сам я зачастую утром не знаю, что мне придется делать вечером.

– Сударь, – сказал Карменж, – вы занимаете по сравнению с нами настолько высокое положение, что должны знать много такого, что нам неизвестно.

– Поступайте так, как поступал я, господин де Карменж, – узнавайте все это, никого не расспрашивая, я вам препятствовать не стану.

– Я обратился к вам за разъяснением, сударь, – сказал Эрнотон, – так как прибыл ко двору не связанный ни с кем ни дружбой, ни враждой, никакие страсти меня не ослепляют, и потому я, хоть и не стою больше других, могу быть вам полезнее любого другого.

– У вас нет ни друзей, ни врагов?

– Нет, сударь.

– Однако я полагаю, что короля-то вы любите?

– Я обязан и готов его любить, господин де Луаньяк, как слуга, как верноподданный и как дворянин.

– Ну, так вот вам один из существеннейших пунктов, на это вы и должны равняться, и, если вы человек сообразительный, вы сами распознаете, кто стоит на противоположной точке зрения.

– Отлично, сударь, – ответил с поклоном Эрнотон, – все ясно. Но остается одно обстоятельство, сильно меня смущающее.

– Какое, сударь?

– Пассивное повиновение.

– Это первейшее условие.

– Я отлично понимаю, сударь. Пассивное повиновение зачастую бывает делом нелегким для людей, щекотливых насчет своей чести.

– Это уж меня не касается, господин де Карменж, – сказал Луаньяк.

– Однако, сударь, если вам какое-нибудь распоряжение не по вкусу?

– Я читаю подпись господина д'Эпернона, и это возвращает мне душевное спокойствие.

– А господин д'Эпернон?

– Господин д'Эпернон видит подпись его величества и тоже, подобно мне, успокаивается.

– Вы правы, сударь, – сказал Эрнотон, – я ваш покорный слуга.

Эрнотон направился к выходу, но Луаньяк позвал его обратно.

– Вы, однако же, натолкнули меня на некоторые соображения, – сказал он, – и я вам скажу кое-что, чего не сказал бы другим, ибо эти другие не сумели говорить со мною так мужественно и достойно, как вы.

Эрнотон поклонился.

– Сударь, – сказал Луаньяк, подходя совсем близко к молодому человеку, – может быть, сегодня вечером сюда явится одно весьма высокое лицо; не упускайте его из вида и следуйте за ним повсюду, куда оно направится по выходе из Лувра.

– Милостивый государь, позвольте мне сказать вам, – это же, кажется, называется шпионить?

– Шпионить? Вы так полагаете? – холодно произнес Луаньяк. – Возможно, однако же…

Он вынул из-за пазухи бумагу и протянул ее Карменжу. Тот, развернув ее, прочел:

«Если бы г-н де Майен осмелился появиться сегодня в Лувре, прикажите кому-нибудь проследить за ним».

– Чья подпись? – спросил Луаньяк.

– Подпись: д'Эпернон, – прочел Карменж.

– Итак, сударь?

– Вы правы, – ответил Эрнотон, низко кланяясь, – я прослежу за господином де Майеном.

И он удалился.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.016 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал