Шико – латинист

Следует помнить, что после отъезда двух молодых людей Шико зашагал очень быстро.

Но как только они исчезли в долине, от которой проложен мост Жювизи на реке Орж, Шико, у которого, казалось, как у Аргуса, были глаза на затылке и который не видел больше ни Эрнотона, ни Сент-Малина, остановился на вершине пригорка и стал осматривать горизонт, рвы, равнину, кусты, реку – одним словом, все, вплоть до кучевых облаков, скользивших под уклон за большими придорожными вязами; уверившись в том, что здесь нет никого, кто бы следил за ним или мог помешать ему, он сел на краю рва, оперся спиной о дерево и начал то, что он называл исследованием собственной совести.

У него было два кошелька с деньгами, ибо он заметил, что в мешочке, переданном ему Сент-Малином, кроме королевского письма, были еще некие круглые перекатывающиеся предметы, очень напоминавшие серебряные и золотые монеты.

Мешочек был настоящим королевским кошельком, на котором с обеих сторон была вышита буква «Г».

– Красиво, – сказал Шико, рассматривая кошелек, – очень мило со стороны короля! Его имя, его герб! Нельзя быть щедрее и глупее! Нет, его не переделаешь! Честное слово, – продолжал Шико, – меня удивляет только, что этот добрый и великодушный король не велел одновременно вышить на том же кошельке письмо, которое он приказал мне отвезти своему зятю, и мою расписку. Чего же стесняться? Сейчас вся политика ведется открыто; займемся и мы политикой, как все. Ба! Когда слегка прирежут бедного Шико, как прирезали курьера господина де Жуаеза, которого тот же самый Генрих послал в Рим, будет одним другом меньше, только и всего, а друзья в наше время встречаются так часто, что можно быть расточительным. Как плохо выбирает господь бог, если он только выбирает! Теперь посмотрим сначала, сколько денег в кошельке, с письмом можно ознакомиться и после: сто экю! Как раз та самая сумма, какую я занял у Горанфло. А, простите, не будем клеветать, вот еще пакетик.., испанское золото, пять квадруплей. Ну-ну, это весьма предупредительно; о, он очень мил, мой Генрике! Эх, если бы не шифр и лилии, на мой взгляд – излишние, я бы послал ему пламенный поцелуй. Но этот кошелек мне мешает; мне кажется, что птицы, пролетая над моей головой, принимают меня за королевского эмиссара и собираются посмеяться надо мной или, что еще хуже, указать на меня прохожим.

Шико вытряхнул содержимое кошелька на ладонь, вынул из кармана полотняный мешочек Горанфло и пересыпал туда золото и серебро, приговаривая вслед монетам:

– Вы можете спокойно лежать рядом, детки, ведь вы все из одной страны.

Потом, вытащив письмо из кошелька, он положил на его место камешек и, словно человек, вооруженный пращой, бросил его в Орж, извивавшуюся под мостом.

Раздался всплеск, два-три круга разбежались по спокойной поверхности и, все расширяясь, разбились о берега.

– Это для моей безопасности, – сказал Шико, – теперь поработаем для Генриха.

И он взял письмо, которое положил на землю, чтобы легче забросить кошелек в реку.

Но на дороге показался осел, груженный дровами.

Его вели две женщины, и он выступал так гордо, будто нес не дрова, а священные реликвии.

Шико спрятал письмо, опершись на него своей широкой ладонью, и дал им проехать.

Оставшись один, он снова взял письмо, разорвал конверт и с несокрушимым спокойствием сломал печать, как если бы это было просто письмо от прокурора.

Потом он опять взял конверт, скатал его в ладонях, раздавил печать между двумя камнями и послал все это вслед кошельку.

– Теперь, – сказал Шико, – можно и насладиться стилем этого послания.

Он развернул письмо и прочитал:

«Дражайший наш брат, глубокая любовь, которую питал к Вам наш дражайший брат покойный король Карл IX, и поныне живет под сводами Лувра и неизменно наполняет мое сердце».

Шико поклонился.

«Поэтому мне неприятно говорить с Вами о печальных и досадных предметах; но Вы проявляете стойкость в превратностях судьбы, и я, не колеблясь, сообщаю Вам о том, что можно сказать только мужественным и проверенным друзьям».

Шико прервал чтение и снова поклонился.

«Кроме того, – продолжал он, – я, как король, имею заботу о том, чтобы Вы этой новой заботой прониклись: это честь моего и Вашего имени, брат мой.

Мы с Вами сходны в одном: оба одинаково окружены врагами, Шико Вам это объяснит».

– Chicotus explicabit, – сказал Шико, – или лучше evolvet, что гораздо изящнее.

«Ваш слуга, господин виконт де Тюренн, является источником постоянных скандалов при Вашем дворе. Бог не попустит, чтобы я вмешивался в Ваши дела, иначе как для блага Вашего и чести. Ваша жена, которую я, к моему великому огорчению, называю сестрой, должна была бы позаботиться об этом вместо меня.., но она этого не делает».

– Ого! – сказал Шико, продолжая переводить на латинский. – Quaeque omittit facere. Это жестко сказано.

«Я прошу Вас, мой брат, проследить, чтобы отношения Марго с виконтом де Тюренн, связанным с нашими общими друзьями, не вносили стыда и позора в семью Бурбонов. Начните действовать, как только Вы в этом убедитесь, и проверьте факты, как только Шико прочтет Вам мое письмо».

– Statim atque audiveris Chicotum litteras explicantem. Пошли дальше, – сказал Шико.

«Было бы очень неприятно, если бы возникло малейшее сомнение в законности Ваших наследников, брат мой, – самого драгоценного, о чем бог не дозволяет мне мечтать; так как, увы, мне не дано возродиться в моем потомстве.

Оба соучастника, которых я выдаю Вам, как брат и король, чаще всего встречаются в маленьком замке Луаньяк. Они отправляются туда под предлогом охоты; этот дворец, кроме того, очаг интриг, в которых замешаны и господа де Гиз; ибо Вы несомненно знаете, какой злополучной любовью преследовала моя сестра и Генриха де Гиза, и моего собственного брата, герцога Анжуйского, в те времена, когда я сам носил это имя, а мой брат назывался герцогом Алансонским».

– Quo et quam irregulari amore sit prosecuta et Henricum Guisium et germanum meum…

«Обнимаю Вас и прошу обратить внимание на мои предупреждения, я готов помочь Вам всегда и во всем. Пока же воспользуйтесь советами Шико, которого я Вам посылаю».

– Age auctore Chicoto! Великолепно, вот я и советник королевства Наваррского.

«Ваш любящий и т, д, и т, д.»

Прочитав письмо, Шико сжал голову обеими руками.

– О! – сказал он, – вот, мне думается, довольно скверное поручение, оно доказывает, что, убегая от одной беды, можно попасть в еще худшую, как говорит Гораций Флакк. По правде сказать, я предпочитаю Майена. И все же, если не считать его вытканного золотом кошелька, которого я не могу ему простить, это письмо написано ловким человеком. Если предположить, что Генрих сделан из того же теста, как все мужья, это письмо может его рассорить сразу и с женой, и с Тюренном, и с Анжу, и с Гизами, и даже с Испанией. Для того чтобы Генрих Валуа, живя в Лувре, был так хорошо осведомлен о том, что происходит в По у Генриха Наваррского, нужно, чтобы у него там был шпион, и этот шпион очень заинтересует наваррца. С другой стороны, это письмо принесет мне кучу неприятностей, если я встречу испанца, лорренца, беарнца или фламандца, которые пожелали бы узнать цель моей поездки в Беарн. Я же проявлю крайнюю непредусмотрительность, если не подготовлюсь к встрече с одним из таких любопытных. Кое-что припас для меня, если не ошибаюсь, монах Борроме.

Кроме того:

Чего искал Шико, когда он просил у короля Генриха куда-нибудь послать его? Покоя – вот чего он хотел. А теперь Шико поссорит короля Наваррского с женой. Это совсем не дело для Шико, так как Шико, поссорив между собой таких влиятельных людей, приобретет смертельных врагов, которые помешают ему благополучно достичь восьмидесятилетнего возраста. Черт возьми, тем лучше, хорошо жить только молодым. Но тогда уж лучше было подождать, пока господин де Майен пырнет меня кинжалом. Нет, во всем нужна взаимность – таков девиз Шико. Значит, Шико продолжит свое путешествие. Но Шико человек умный, и Шико примет все предосторожности. То есть при нем будут только деньги, и если Шико убьют, это принесет вред только ему одному. Шико поэтому докончит то, что начал, – он переведет это прекрасное письмо с начала до конца на латинский язык, запечатлеет его в памяти, где оно уже на две трети запечатлелось, потом он купит лошадь, потому что от Жувизи до По нужно слишком много раз поставить правую ногу перед левой. Но прежде всего Шико разорвет письмо своего друга Генриха Валуа на бесчисленное количество кусочков и постарается, чтобы одни из этих кусочков, превращенные в атомы, полетели в Орж, другие – в воздух, а третьи вернулись к нашей общей матери земле, в лоно которой возвращается все, даже глупости королей. Когда Шико кончит то, что он начал…

Шико замолчал, чтобы осуществить свой проект. Одна треть письма отправилась в воду, вторая в воздух, а третья исчезла в яме, вырытой для этой цели не кинжалом, не ножом, но таким инструментом, который мог в случае необходимости заменить и одно и другое и который Шико носил за поясом.

Кончив эту операцию, он продолжал:

– Шико отправится в путь со всеми мельчайшими предосторожностями, пообедает в добром городе Корбейле, как того требует его добропорядочный желудок. А пока, – продолжал Шико, – займемся латинским сочинением, которое мы решили составить; думается, мы создадим довольно изящный текст.

Внезапно Шико остановился: он заметил, что не сможет перевести на латинский язык слово «Лувр», – это его очень огорчило.

Ему пришлось также переделать Марго в Марготу, как он уже сделал из Шико – Шикотуса; между тем для красоты надо было бы превратить Шико в Шикота, а Марго в Маргот, что уже напоминает не латынь, а греческий.

О слове «Маргарита» он даже не думал; такой перевод был бы, по его мнению, не точен.

Вся эта латынь, изысканно пуристическая, с цицероновскими оборотами, привела Шико к приятному городу Корбейлю, где смелый посланец меньше знакомился с чудесами Сен-Спира, чем с чудесами повара-трактирщика, насыщавшего ароматными парами окрестности собора.

Мы не будем описывать пиршество, которому он предался, мы не будем пытаться рисовать лошадь, которую он купил в конюшне хозяина гостиницы; это значило бы задать себе слишком трудную задачу; мы скажем только, что обед был достаточно длинным, а лошадь достаточно плохой, чтобы дать нам, если бы у нас хватило совести, материала почти на целый том.