Эрнотон де Карменж

Эрнотон остался на поле сражения, еще сам не зная, что он будет делать с двумя врагами, которым предстоит очнуться у него на руках.

Пока же, рассудив, что убежать они не смогут, а Тень (ибо под этим именем, как вы помните, Эрнотон знал Шико) вряд ли вернется назад, чтобы их прикончить, молодой человек начал думать о каком-нибудь способе перевозки и не замедлил найти на дороге то самое, что искал.

На вершине горы показалась тележка, вероятно, повстречавшаяся с уезжающим Шико, и ее силуэт ярко вырисовывался на небе, покрасневшем от пламени заходившего солнца.

Эту тележку тащили два быка, и ее сопровождал крестьянин.

Эрнотон остановил погонщика, которому, как только он его увидел, очень захотелось бросить тележку и спрятаться в кусты, и рассказал, что произошло сражение между гугенотами и католиками; в этом сражении пятеро погибли, но двое еще пока живы.

Хотя крестьянин и опасался ответственности за доброе дело, которого от него требовали, но еще больше, как мы уже сказали, был он напуган воинственным видом Эрнотона. Поэтому он помог молодому человеку перенести в свою тележку сначала г-на де Майена, а затем солдата, лежавшего с закрытыми глазами, хотя и неизвестно, был ли он по-прежнему в обмороке.

Оставалось пять трупов.

– Сударь, – спросил крестьянин, – эти пятеро католики или гугеноты?

Эрнотон, видевший, как крестьянин в страшную минуту перекрестился, ответил:

– Гугеноты.

– В таком случае, – сказал крестьянин, – не будет ничего дурного в том, что я обыщу этих безбожников, не правда ли?

– Ничего дурного, – ответил Эрнотон, который предпочитал, чтобы их наследником явился нужный ему крестьянин, чем первый случайный прохожий.

Крестьянин не заставил Эрнотона повторять дважды и обшарил карманы трупов.

Мертвые, видимо, получали порядочное жалованье, когда были живы, так как после окончания операции морщины на лбу крестьянина разгладились. Приятное чувство, охватившее его тело и душу, заставило его сильнее подхлестывать быков, чтобы побыстрее приехать в хижину.

В конюшне этого доброго католика, на удобной соломенной подстилке, г-н де Майен очнулся. Боль при тряске во время переезда не могла привести его в себя, но от свежей воды, омывшей рану, выступило несколько капель ярко-красной крови, герцог открыл глаза и посмотрел на все окружающее с вполне понятным изумлением.

Как только г-н де Майен открыл глаза, Эрнотон отпустил крестьянина.

– Кто вы, сударь? – спросил Майен.

Эрнотон улыбнулся и спросил:

– Вы меня не узнаете, сударь?

– Узнаю, – ответил герцог, нахмурившись, – вы тот, кто пришел на помощь моему врагу.

– Да, – ответил Эрнотон, – но я также и тот, кто помешал вашему врагу убить вас.

– Должно быть, это так, раз я живу, – сказал Майен, – конечно, если только он не счел меня мертвым.

– Он уехал, зная, что вы живы, сударь.

– Но он, по крайней мере, считал мою рану смертельной?

– Не знаю, но, во всяком случае, если бы я не воспротивился, он нанес бы вам рану, уже наверняка смертельную.

– Но тогда, сударь, почему же вы помогли убить моих людей, а затем помешали этому человеку убить меня?

– Очень просто, сударь, и я удивляюсь, что дворянин, а вы мне кажетесь дворянином, не понимает моего поведения. Случай привел меня на дорогу, по которой вы ехали, я увидал, что несколько человек напали на одного, я защищал того, кто был один; потом, когда этот храбрец, на помощь к которому я пришел, – так как, кто бы он ни был, сударь, но этот человек храбрец, – когда этот храбрец, оставшись один на один с вами, нанес вам решающий удар, тогда, увидев, что он может злоупотребить победой и прикончить вас, я помешал этому своей шпагой.

– Значит, вы меня знаете? – спросил Майен, испытующе глядя на него.

– Мне нет надобности знать вас, сударь, я знаю, что вы ранены, и этого мне достаточно.

– Будьте искренни, сударь, – настаивал Майен, – вы меня знаете?

– Странно, сударь, что вы не хотите меня понять. Я не нахожу, что благородней убить одного беззащитного, чем напасть на одного проезжего всемером.

– Но вы же понимаете, что на все могут быть причины.

Эрнотон поклонился, но не ответил.

– Разве вы не видели, что я скрестил свою шпагу один на один с этим человеком?

– Да, это правда, я видел.

– Этот человек – мой смертельный враг.

– Я верю этому, так как он сказал мне то же самое про вас.

– А если я выздоровлю?

– Это меня не касается, вы будете делать все, что вам заблагорассудится, сударь.

– Вы считаете меня тяжело раненным?

– Я смотрел вашу рану, сударь, и хотя она серьезна, но не смертельна. Лезвие соскользнуло по ребрам, как мне кажется, и не проникло в грудь. Вздохните, и, я думаю, вы не почувствуете никакой боли в легких.

Майен с трудом вздохнул, но не почувствовал боли внутри.

– Это правда, – сказал он, – а люди, которые были со мной?

– Мертвы, за исключением одного.

– Их оставили на дороге? – спросил Майен.

– Да.

– Их обыскивали?

– Крестьянин, которого вы, вероятно, видели, когда открыли глаза, ваш хозяин, позаботился об этом.

– Что он на них нашел?

– Немного денег.

– А бумаги?

– Ничего об этом не знаю.

– А, – сказал Майен с видимым удовлетворением.

– В конце концов, вы можете спросить об этом у того, кто жив.

– Но где же живой?

– В сарае, в двух шагах отсюда.

– Перенесите меня к нему или лучше перенесите его ко мне и, если вы честный человек, как мне кажется, поклянитесь, что вы не будете задавать ему никаких вопросов.

– Я не любопытен, сударь, и знаю об этой истории все, что мне важно знать.

Герцог все еще с беспокойством посмотрел на молодого человека.

– Сударь, – сказал Эрнотон, – я был бы рад, если бы ваше поручение вы дали кому-нибудь другому, а не мне.

– Я не прав, сударь, я признаю это, – сказал Майен, – будьте столь любезны, окажите мне услугу, о которой я вас прошу.

Через пять минут солдат входил в конюшню.

Он вскрикнул, увидев герцога де Майена, но у того хватило сил приложить палец к губам. Солдат тотчас же замолчал.

– Сударь, – сказал Майен Эрнотону, – я вам навеки благодарен, и, конечно, когда-нибудь мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах; могу я спросить вас, с кем имею честь говорить?

– Я виконт Эрнотон де Карменж, сударь.

Майен ждал более подробного объяснения, но теперь уже молодой человек оказался весьма сдержанным.

– Вы следуете по дороге в Божанси, сударь? – продолжал Майен.

– Да, сударь.

– Значит, я вам помешал, и вам не удастся, быть может, сегодня же ехать дальше.

– Напротив, сударь, я надеюсь тотчас же отправиться в путь.

– В Божанси?

Эрнотон посмотрел на Майена, как человек, которого весьма раздражала эта настойчивость.

– В Париж, – ответил он.

Герцог удивился.

– Простите, – продолжал Майен, – но это странно, что, направляясь в Божанси и остановленный неожиданными обстоятельствами, вы без всяких серьезных причин отказываетесь от цели своего путешествия.

– Ничего нет проще, сударь, – ответил Эрнотон, – я ехал на свидание. Наше приключение заставило меня остановиться, и я опоздал: мне остается только вернуться.

Майен тщетно пытался прочесть на бесстрастном лице Эрнотона что-нибудь, кроме того, о чем говорили его слова.

– О сударь, – сказал он наконец, – почему бы вам не остаться со мной несколько дней! Я пошлю в Париж моего солдата, чтобы он привез мне врача, потому что, вы же понимаете, я не могу остаться здесь один с незнакомыми мне крестьянами.

– А почему, сударь, – ответил Эрнотон, – с вами не может остаться ваш солдат? Врача пришлю к вам я.

Майен колебался.

– Знаете вы имя моего врага? – спросил он.

– Нет, сударь!

– Как, вы спасли ему жизнь, а он не сказал вам своего имени?

– Я его не спрашивал.

– Вы его не спрашивали?

– Вам я тоже спас жизнь, сударь, а разве я пытался узнать ваше имя? Вместо этого вы оба знаете мое. Зачем спасителю знать имя спасенного? Пусть спасенный знает имя спасителя.

– Я вижу, сударь, – сказал Майен, – что от вас ничего не узнаешь и что вы столь же скрытны, сколь доблестны.

– А я, сударь, вижу, что вы произносите эти слова с упреком, и очень жалею об этом, потому что, по правде сказать, то, что вас огорчает, должно было бы, напротив, вас успокаивать. Если я скрытен с одним, то и с другим тоже не слишком разговорчив.

– Вы правы, вашу руку, господин де Карменж.

Эрнотон протянул руку, но по его манере нельзя было судить, знает ли он, что подает руку герцогу.

– Вы осудили мое поведение, – продолжал Майен, – не могу оправдаться, не открыв важных тайн, поэтому, я думаю, будет лучше, если мы не станем делать друг другу дальнейших признаний.

– Заметьте, сударь, – ответил Эрнотон, – что вы оправдываетесь, хотя я вас не обвиняю. Поверьте мне, в вашей воле говорить или молчать.

– Благодарю вас, сударь, я молчу. Знайте только, что я дворянин из хорошей семьи и могу доставить вам все, что захочу.

– Не будем говорить об этом, сударь, – ответил Эрнотон, – и, поверьте, в отношении вашего влияния я буду так же скромен, как и насчет вашего имени. Благодаря господину, которому я служу, я ни в чем не нуждаюсь.

– Вашему господину? – с беспокойством спросил Майен. – Какому господину, скажите, пожалуйста?

– О, довольно признаний, вы сами это сказали, сударь, – ответил Эрнотон.

– Правильно.

– И потом, ваша рана начинает воспаляться; поверьте мне, сударь, вам нужно поменьше говорить.

– Вы правы. О, как мне нужен мой врач!

– Я возвращаюсь в Париж, как я имел честь сообщить вам; дайте мне его адрес.

Майен сделал знак солдату, тот подошел к нему, в они заговорили вполголоса. Эрнотон, с обычной своей скромностью, отошел. Наконец, после минутного совещания, герцог снова повернулся к Эрнотону.

– Господин де Карменж, вы мне дадите слово, что, если я вам дам письмо к кому-нибудь, это письмо будет непременно ему доставлено?

– Даю слово, сударь.

– Я верю вам, вы слишком благородный человек, чтобы я не смог слепо довериться вам.

Эрнотон поклонился.

– Я доверяю вам часть моей тайны, – сказал Майен, – я принадлежу к охране герцогини Монпансье.

– А! – с наивным видом сказал Эрнотон. – У герцогини Монпансье есть охрана. Я не знал этого.

– В наше смутное время, сударь, – продолжал Майен, – все стараются оберегать себя возможно лучше, а семья Гизов – одна из господствующих семей.

– Я не прошу объяснений, сударь, вы принадлежите к охране герцогини Монпансье, и этого мне достаточно.

– Так я продолжаю: мне нужно было совершить поездку в Абуаз, но на дороге я встретил моего врага, вы знаете остальное.

– Да, – сказал Эрнотон.

– Так как эта рана не дала мне возможности выполнить мое поручение, я должен отдать отчет герцогине о причинах моего запоздания.

– Это правильно.

– Так вы согласитесь отдать ей в собственные руки письмо, которое я буду иметь честь написать ей?

– Если здесь есть перо и чернила, – ответил Эрнотон, поднявшись, чтобы отправиться на поиски требуемого.

– Не стоит, – сказал Майен, – у моего солдата, наверно, есть мои письменные принадлежности.

Действительно, солдат вытащил из кармана закрытые записные дощечки. Майен повернулся к стене, чтобы нажать пружину, и дощечки открылись; он написал карандашом несколько строчек и так же тайком закрыл их.

Теперь тот, кто не знал секрета, не мог бы открыть их, не сломав.

– Сударь, – сказал молодой человек, – через три дня эти дощечки будут доставлены по назначению.

– В собственные руки?

– Самой госпоже герцогине де Монпансье.

Герцог пожал руки своему доброжелательному собеседнику. Утомленный разговором и усилием, которого потребовало от него только что написанное письмо, он откинулся на свежую солому, обливаясь потом.

– Сударь, – сказал солдат тоном, который показался Эрнотону плохо гармонирующим с его одеждой, – сударь, вы связали и меня, как теленка, это правда; но хотите вы этого или нет, я рассматриваю эти путы, как узы дружбы, и докажу это, когда придет время.

И он протянул руку, белизну которой Эрнотон еще раньше успел заметить.

– Пусть будет так, – улыбаясь, сказал Карменж, – у меня стало двумя друзьями больше!

– Не смейтесь, сударь, – сказал солдат, – друзей не может быть слишком много.

– Правильно, товарищ, – ответил Эрнотон.

И он уехал.