Править]Закон об образовании 1996 года

В течение 1976–1997 гг. время выпуска из школы по достижении предельного возраста определялось следующим образом:

§ дети, чей 16-й день рождения приходился на период с 1 сентября до 31 января включительно, могли завершить обязательное школьное образование в конце весеннего семестра (на следующую Пасху).

§ дети, чей 16-й день рождения приходился на период с 1 февраля по 31 августа включительно, могли завершить обязательное школьное образование в пятницу перед последним понедельником мая.

В соответствии со статьёй 8(4) Закона об образовании 1996 года, начиная с 1998 года и впредь была установлена единая дата окончания школы для всех учащихся. Это — последняя пятница в июне учебного года, в котором ребёнок достигает 16-летнего возраста^[30].

45. Велика Британія в добу правління нових лейбористів.

“Новая” лейбористская партия.

С легкой руки Энтони Блэра эпитет “новая” в отношении лейбористской партии буквально прилип к ней и стал едва ли не частью ее официального названия. И хотя оценка существа этой новизны варьируется весьма в широких пределах, сам факт действительно кардинальных изменений, обеспечивших ей столь блистательный успех на прошедших выборах, ни у кого не вызывает сомнений.

Пожалуй, наиболее фундаментальный характер имели сдвиги, происшедшие в социальной базе и социальных связях партии. Усилиями Нейла Киннока, сменившего в 1983 году на посту лидера партии М. Фута, а затем Д. Смита, пришедшего к руководству ею после того, как партия дважды подряд потерпела поражение на выборах 1978 и 1992 гг. и, наконец, самого Тони Блэра, избранного лидером после скоропостижной смерти Смита в 1994 году, профсоюзы и их лидера утратили значительную часть своего влияния на партию и ее руководство.

Поговаривают о намерении Блэра довести процесс ослабления связей до логического конца и покончить с коллективным членством профсоюзов вообще. Представляется, однако, что подобный разрыв, по крайней мере, в ближайшее время, вряд ли произойдет. Причем дело здесь отнюдь не только и может быть не столько в заинтересованности партии сохранить финансовую подпитку, получаемую от профсоюзов, их электоральную поддержку, но и в чисто психологической неготовности значительной части партии. Между прочим, именно профсоюзы, стояли у истоков создания лейбористской партии, и именно их поддержке она обязана в первую очередь превращением в массовую организацию, оказавшейся способной заменить либералов в качестве одного из столпов двухпартийной системы.

Впрочем, название “рабочая” уже сейчас, особенно в свете результатов только что прошедших выборов, стало по сути дела, анахронизмом. Внушительный рост поддержки “рабочей” партии в британских верхах тем более впечатляет, что он достигнут в результате укрепления связей партии и особенно ее высшего руководства с представителями крупных корпораций и финансового капитала, то есть наиболее внушительной частью этих верхов. Уже упоминавшийся выше Д. Смит пользовался весьма высокой репутацией в деловых кругах, в том числе в лондонском Сити. Что же до Т. Блэра, то благодаря предпринятым им и его окружающими мерам по сближению с большим бизнесом и учету его интересов в программных и политических заявлениях партии, им впервые за всю историю партии удалось добиться того, что крупный промышленный и банковский капитал не только перестал опасаться прихода лейбористов к власти, но и оказался скорее заинтересованным в этом. Как писал, оценивая исход выборов и первые шаги нового правительства, журнал “Экономист”, правительство идет по пути реализации целей, объявленных в предвыборном манифесте, и то, что делает сейчас Браун (новый министр финансов) “в большинстве случаев совпадает с нашими собственными установками”. “По существу, и его (правительства), и наша цель, писал журнал, заключается в том, чтобы “повысить роль Сити как глобального финансового центра”. Что же до предоставления большей независимости от Банка Англии, то эти шаги “нацелены не на усилие государственного регулирования, а на то, чтобы сделать его более гибким и эффективным”.

Отмеченный сдвиг более знаменателен тем, что если среди бизнесменовпромышленников практически всегда имелись деятели, поддерживающие лейбористов, в том числе “материально”, то Сити как финансовый центр практически единодушно выражал по отношению к ним, если не открытую неприязнь, то по крайней мере глубокое недоверие.

Помимо известных демократических изменений в программных и политических установках лейбористов (отказ от национализации, отмежевание от ряда не устраивающих бизнес требований профсоюзов, взятие на вооружение принципов “мягкого тэтчеризма” в экономике), исключительно важную роль в поддержке большим бизнесом лейбористов сыграло и такое обстоятельство, как более определенная их позиция по отношению к Европейскому союзу. Не будучи ни догматиками - “еврофилами”, каковыми являются либеральные демократы, ни тем более догматиками-“евроскептиками”, лейбористы стали той политической силой, чей прагматический европеизм, судя по всему, в наибольшей мере импонирует бизнесу и чья позиция может легче всего корректироваться и в его собственных интересах и в интересах британской экономики в целом.

Несмотря на общую тенденцию к снижению политического участия населения в партийной деятельности и рост его активности по линии заинтересованных групп и социальных движений, руководство лейбористской партии удалось в течение последних 5-6 лет увеличить численность индивидуальных членов с 280-и тысяч до 400 тысяч (по данным журнала “Development in British polities”). Одной из главных причин этого успеха была ставка партийного руководства на вовлечение членов партии в активную политическую деятельность.

Все это вместе взятое существенно изменило соотношение сил между местными партийными организациями, в начале 90-х и представлявшими на 3\4 средний класс и рабочих нефизического труда, и профсоюзами, основная масса членов которых принадлежит к так называемому старому рабочему классу. Но значит ли это, что лейбористская партия превратилась из “рабочей” партии (каковой, кстати сказать, в чистом виде она никогда не была) в партию средних слоев? Думается, что такой вывод упрощает ситуацию и поэтому неправомерен. И по составу своих членов, и по характеру электоральной поддержки партия сейчас более или менее представляет все основные социальные категории британского общества, и уж если пытаться предельно кратко определить ее социально-классовую сущность, то более всего здесь подошло бы определение “партии всей нации” или, как предпочитает ее руководство, - “партии одной нации”.

Как известно, последняя формулировка принадлежит консерваторам, и то, что лейбористы сейчас пытаются перехватить ее - отнюдь не случайно. Тем самым они подчеркивают, что партия не просто представляет все слои общества, но и выражает общенациональный интерес, делает ставку на единство нации, достижение максимального социального согласия.

Вполне естественно, что далеко идущая ревизия лейбористских установок, фактический отказ от принципов социального равенства и “перераспределения власти и собственности в пользу трудящихся и их семей” потребовали от партийного руководства выработки новых, нетрадиционных подходов и идей, тем более, что на поле “мягкого тэтчеризма” уже немало потрудились Д. Мейджор и его единомышленники.

Такой генеральной идеей, судя по всему, призвана стать идея “общества интересов” и “экономики интересов”. Суть этой идеи сводится к тому, что на смену доминированию в экономике и обществе собственников акционеров должно прийти активное включение в решение экономических и иных общественно значимых вопросов всех основных участников процесса производства, распределения и услуг - наемного персонала компаний, фирм и предприятий - участников кооперативных связей, потребителей, местных общин. Указанное участие должно осуществляться как на микроуровне (предприятие, фирма, учреждение сферы услуг), так и на более высоких уровнях, включая общенациональный.

Идеи “общества интересов”, “экономики интересов” и “компании интересов” являются для лейбористов по сути дела единственным крупным концептуальным блоком, который позволит им хотя бы символически дистанцироваться от консерваторов и обрести собственную оригинальную “философию” и собственное оригинальное кредо.

Конституционная реформа.

Если говорить, однако, о более практических вещах, то наиболее четкое размежевание между лейбористами и консерваторами происходит в иной плоскости, а именно в плоскости конституционной реформы. Примечательно, что действуют здесь не в одиночку, а в тесном сотрудничестве с либеральными демократами.

Одним из основных направлений реформы является предоставление большей автономии Шотландии и Уэльсу, а также, возможно, и основным регионам самой Англии. Как известно, вопрос о Шотландском парламенте и ассамблеи Уэльса уже решен в ходе прошедших в сентябре 1998 года референдумов. Есть и существенные разногласия между лейбористами и либерал-демократами. Если целью последних является “федеративная Британия”, то лейбористы не склонны идти так далеко и намерены сохранить сильную централизованную власть.

Немалую роль играет и их обоюдное стремление более органично “вписать” Великобританию в политическую структуру ЕС. Как известно одним из приоритетных направлений деятельности последнего является активная региональная политика, нацеленная не только на помощь слабо развитым регионам, но и на все более органичное вовлечение региональных властей в систему ЕС. А это, помимо прочего означает, что чем сильнее в той или иной стране будут регионы, тем основательнее будут ее позиции влияние в союзе.

Конечно “федерализация” Британии может иметь и иные последствия, и утверждения консерваторов, что это только первый шаг к развалу страны, вряд ли так уж беспочвенны, особенно учитывая активизацию шотландских сепаратистов. Однако перераспределение власти между центром и регионами в государствах ЕС носит объективный характер и попытки воспрепятствовать этому неизбежно ведут не только к усилению политического дисбаланса внутри страны, но и к ее дистанцированию от “остальной” Европы.

Важным направлением конституционной реформы является система мер, направленных на лишение “верхней” палаты британского парламента наследственного статуса и постепенное превращение ее в орган, представляющий всех избирателей.

Судя по тому, как реагировало правительство на события, связанные с гибелью экс супруги принца Уэльского не останутся прежними и прерогативы монархии. Однако есть все основания полагать, что реформа этого института будет нацелена не столько на ограничение и без того в основном чисто символических его полномочий, сколько на “модернизацию”, способную повысить пошатнувшийся престиж и авторитет монархии. Несмотря на рост республиканских настроений в стране, влиятельные политические круги прекрасно понимают, как сильно проиграет политическая система, лишившись такого стабилизирующего института как монархия.

Лондон - “место под солнцем”.

Лондон - крупнейший центр политической жизни страны, влияние, которого распространяется далеко за ее пределы. Английский парламент называют “праматерью парламентов”. Хотя, конечно, к этому утверждению можно сделать определенные коррективы - подлинная власть давно уже переместилась из парламента в правительственные кабинеты Уайтхолла. Тем не менее, именно здесь, под сводами Вестминстерского дворца, бушуют политические страсти, и оппозиция Ее Величества (скажем, лейбористы) критикует правительство Ее Величества (консерваторов) за неумелую политику, а, затем, когда политические качели приходят в движение и оппозиция становится правящей партией, теперь уже консерваторы критикуют лейбористов за то же самое.

Лондон и сегодня - крупный центр мировой торговли, рынок золота, законодатель страхового дела. Как и в XVII веке, когда дельцы собирались в кофейне Эдварда Ллойда и предлагали страховать корабли, сегодня старинной колокол в знаменитой Рум мощного объединения финансистов “Ллойд” извещает одним ударом дурную, а двумя - хорошую новость. Однако здесь снуют теперь не только “морские страховщики”. “Ллойд” страхует всех, все и от всего - и голос певца, и реактивные самолеты, и урожаи, и ущерб от землетрясения, и перестраховывает другие страховые сделки.

Лондон остается одним из крупнейших центров мировой культуры. У правящих кругов страны на протяжении веков были особые условия, скажем, для “собирательной” деятельности, чем они и воспользовались, насыщая как общенациональные, так и частные коллекции картинами, скульптурами, другими предметами искусства буквально из всех уголков мира. Но дело не только в этом. Надо сказать, что распоряжаются всем этим хозяйством англичане умело и рационально. Крупнейшие картинные галереи содержаться в хорошем состоянии.

Театры, картинные галереи, музеи, разбросанные по всему городу отдельные коллекции, выставки, наконец, просто старинные дома, тщательно сохраняемые уголки площадей и улиц в их вековой нетронутости, чугунные решетки дверей и балконов, искусно составленные, часто с большим художественным вкусом витрины огромных магазинов и бесконечных маленьких лавочек - все это неотъемлемая часть сегодняшнего Лондона.

Центральную часть Лондона в районе Шафтсбери-Авеню и Ковент-Гарден называют миром театров и кино - “театрлэнд”. Здесь действительно на сравнительно небольшой территории густая концентрация залов всевозможных размеров, начиная со всемирно известного оперного театра “Ковент-Гарден” и до тесных помещений предприимчивых полусамодеятельных театральных трупп самых различных направлений.

На Южной набережной Темзы в центральной части города возвышается хорошо вписавшийся в лондонский силуэт “комплекс”, представляющий собой сложное сочетание трех концертных залов - Ройал Фестивал - Холл, Куин Элизабет-Холл и меньшего по размерам Парселл-Рум; трех театров - Оливье, Литтлтон и Коттесло; двух кинотеатров, показывающих фильмы, которые обычно могут не идти на коммерческих экранах; выставочного зала Хэйворд Галлери. Здесь можно увидеть, услышать, оценить многое из того, что есть не только в Великобритании, но и во всем мире.

Имеется и еще одна сторона у Лондона как центра, значение которого выходит далеко за рамки чисто национальные. Аукционы фирмы “Сотби”, филиалы которой действуют в 21 стране, и “Кристи” делают погоду в мире продажи и перепродажи произведений искусства, старых рукописей, документов. Здесь считают, что картины сегодня - не только произведения искусства, но и наиболее загадочная сфера капиталовложений; газеты же подогревают страсти, рассказывая трогательные истории о том, как приобретенная на барахолке за бесценок запыленная картина оказалась при ближайшем рассмотрении шедевром мирового искусства, а счастливый владелец после перепродажи стал обладателем кругленькой суммы. В “Сотби” ставятся мировые аукционные рекорды: в 1978 году за 145 тысяч фунтов стерлингов была продана редчайшая виолончель, сделанная Антонио Страдивари в 1710 году; считают, что это самая высокая цена, которая когда-либо была уплачена за музыкальный инструмент (прежний рекорд - 115 тысяч фунтов стерлингов за скрипку Гварнери, которая также была продана через фирму “Сотби”). В Великобритании с гордостью пишут о том, что вечно соперничающий с Лондоном Париж предпринимает энергичные меры для того, чтобы мировым центром перепродажи произведений искусства стала столица Франции, но для этого-де нужно еще поработать, а англичане тоже не дремлют.