Чжоу К р у г о в о р о т

[Глава: ]

Веяние Света круговращает [свой] дух
И обращается к началу.
Создания [675]наследуют [его] по роду [их].

[Строфы: ]

1.

Вернешься к сердцу неба.
Каково притворство [личных] сил! Зло!

Разгадка:

Зло возвращения к сердцу [неба] –
Это нетерпимость сердцевины [676].

2.

Водрузишь ось сердцевины.
В круговороте нет углов.

Разгадка:

Водрузишь ось сердцевины –
Это установишь основную мысль.

3.

Исходя из себя, уходя в себя –
[Ты] полярная звезда [677]счастья и несчастья.

Разгадка:

В исходе из себя и в уходе в себя
Нельзя не быть бдительным.

4.

Опояшешься кожаным поясом с пряжкой,
Привяжешь к нему яшмовые кольца.

Разгадка:

Опояшешься кожаным поясом с пряжкой:
Сам себя обуздаешь – свяжешь.

5.

На середине земли твоя хижина,
Установи свою золотую колесницу.
Но и этот завет – минует.

Разгадка:

Минует завет о хижине и золотой [колеснице, ибо]
Ничтожный человек не в состоянии [сохранить его].

6.

Доверься круговороту, его правде!
Ввысь проникнешь [678]до неба.

Разгадка:

Доверься круговороту, его правде –
Подъем вверх откроется.

7.

В преизбытке увидишь друга своего
И вернешься в неведение:
Он не в состоянии сопутствовать [тебе].

Разгадка:

В преизбытке увидишь друга –
[Он] не сможет сопутствовать [тебе] [679].

8.

Вновь перейдешь за пределы личного,
Но беда от этого не велика.

Разгадка:

Вновь перейдешь за пределы личного –
Беда не будет в средоточии (т.е. не будет главным. – Ю.Щ.) [680].

9.

Вернешься к погибели
Или обратишься в бегство.

Разгадка:

Вернешься к погибели –
Твой путь пришел к концу [681].

Другой тип самостоятельных работ, выросших на основе " Книги перемен", представляет собою " Лес перемен" (" И линь") ханьского Цзяо Гуна (точные даты жизни неизвестны) [682]. Это попытка рассмотреть каждую гексаграмму в самой себе и в ее отношении к каждой другой. Таким образом, текст рассмотрен со стороны 4096 возможных комбинаций [683], и по поводу каждой из них написано по стихотворению. К сожалению, понимание этих стихотворений утрачено; и они представляют собою совершенно загадочный текст.

Представляет интерес отражение " Книги перемен" в даосской литературе. " Книгу перемен" никак нельзя считать даосским текстом, нельзя даже сближать ее с древнейшим даосизмом, как это делал, например, Ямасато Мотоо [684]. Из его сопоставлений особенно наглядно выступает все кардинальное различие даосизма, полагавшего абсолют вне мира, и ицзинизма, не выходившего за пределы мира и потому, в конце концов, принятого конфуцианством. Поэтому неудивительно, что сами даосы не отождествляли свою школу со школой ицзинистов, и до тех пор, пока " Книга перемен" не получила признание классического текста, влияние ее на даосов, если и было [685], то лишь эпизодическим. Поэтому совершенно понятно, что в " Псевдо-Чжуан-цзы" (гл. 33) даосизм противопоставляется ицзинизму.

Однако с I в. до н.э. вплоть до VII в. даосские авторы стали испытывать сильное влияние " Книги перемен". Основное положение ее – изменчивость – как нельзя более способствовало теоретическому обоснованию алхимии, получившей распространение среди даосских писателей. Так, знаменитый текст " Чжоу и цань тун ци" (" О воссоединении трех равных [с точки зрения] " Чжоуской [книги] перемен" "), приписываемый Вэй Бо-яну [686], как показывает его название, теснейшим образом связан с " Книгой перемен". И в самом деле он написан почти сплошь в ее терминологии и с безоговорочным принятием ее идеологии [687]. Космология даосов, особенно как она выражена у Гэ Хуна, в " Гуань-инь-цзы" [688]688, у Ду Гуан-тина и т.п., полна заимствований из " Книги перемен". Так же тесно связаны с последней многочисленные схемы и чертежи [689], включенные в " Дао цзан". Поэтому и О.Джонсону пришлось неоднократно ссылаться на " Книгу перемен" и ее терминологию в работе, посвященной китайской алхимии [690]. При всем этом, однако, надо иметь в виду, что наибольшее влияние на даосизм оказывал не основной текст, а комментарий " Си цы чжуань", по-видимому вообще сыгравший весьма большую роль в распространении и популяризации " Книги перемен".

На буддизм, насколько мне известно, " Книга перемен" оказала наименьшее влияние. Только изредка в буддийских трактатах (главным образом школы чжэнь-янь [691]) встречаются термины ицзинизма, и то обычно лишь тогда, когда буддисты полемизируют с конфуцианцами и даосами, как, например, в известном буддийском трактате Цзун-ми [692]" О человеке" (" Юань жэнь лунь").

Однако буддисты, хотя и тщательно оберегали свое учение от " ересей", т.е. от всякой небуддийской философии, в конце концов пришли в лице уже упомянутого Оу-и к признанию " Книги перемен" как философского текста, в умелых руках могущего сыграть роль введения к буддийской философии. Таково, во всяком случае, объяснение причин, побудивших Оу-и написать его ценный комментарий. Об этом он говорит с полной ясностью в предисловии к своему комментарию [693].

Все же приходится признать, что главное влияние " Книга перемен" оказала на конфуцианство, меньшее, хотя и значительное, – на даосизм и почти незаметное – на буддизм, имевший свою чрезвычайно разработанную философию.

Глава XI
Отражение " Книги Перемен" в художественной литературе

Можно сказать, что почти все писатели древнего Китая со времени канонизации классиков при Ханьской династии так или иначе были знакомы с " Книгой перемен" как с важнейшим из классических текстов. Поэтому неудивительно, что на них она оказала заметное влияние. Оно прежде всего сказалось в их образовании, а отсюда – в их идеях и в их лексике, как бы она ни различалась в разные периоды истории китайской литературы. Однако в этой области влияние книги не больше, чем влияние любого другого классического текста.

Наряду с таким просачиванием идей " Книги перемен" в китайскую литературу, в ней существует целый ряд произведений, посвященных именно самой " Книге", в них она находит свое литературное отражение. Ей посвящены как прозаические эссеи, так и стихи.

Ниже в качестве образца такой литературы приводится эссей Су Сюня и несколько стихотворений. Су Сюнь был хорошо знаком с " Книгой перемен", и его высказывания об отдельных местах ее текста в первую очередь принимаются Оу-и, комментарий которого положен в основу моего интерпретирующего перевода. Поэтому нахожу нелишним привести перевод указанного эссея. В нем Су Сюнь дает яркое противопоставление " И цзина" и " Ли цзи" [694]. Его сын Су Ши (Су Дун-по) также написал одноименный эссей, но его я не перевожу, так как он рассматривает вопросы исключительно мантического характера: символику чисел 6, 7, 8 и 9, которыми при гадании обозначаются черты гексаграмм.

Лирика, посвященная " Книге перемен", конечно, не лучшие стихи из сокровищницы китайской поэзии. Поэтому я привожу очень немного из нее лишь для того, чтобы читатель мог составить хоть некоторое представление об этой области поэзии Китая и о том, какие эмоции вызывала " Книга перемен" у китайских поэтов. Перевод более экстенсивного материала мог бы подавить основную тему моей работы, ибо количество его громадно: он занимает несколько томов энциклопедии " Ту шу цзи чэн" [695].

Лирика в большинстве случаев повторяет образность наивной традиции " Книги перемен". И у поэтов, конечно, Конфуций признан ревностно изучавшим " Книгу", так что кожаные завязки на его экземпляре три раза рвались. Конечно, он написал " Десять крыльев", а Фу-си (иначе Бао-си-ши) начертал триграммы и т.д., и т.п. Только критически настроенный Оу-ян Сю оставил нам стихотворение, в котором сквозит саркастическое отношение к " Книге перемен". Впрочем, в этих стихах его больше занимает неудачный поворот собственной карьеры, чем сама " Книга". " Я – в опале. Что ж, буду изучать " И цзин"! " Так можно парафразировать основное настроение его стихов. Образцом иного отношения к " Книге перемен" – как к сокровищнице мировых тайн – может служить стихотворение Мэн Цзяо. Такое же настроение можно найти в многочисленных одах (фу), которые столь же многословны и высокопарны, сколь мало говорят современному читателю. Поэтому я не перевожу их. Что же касается их содержания, то все оно выражается в знаменитом восклицании Чжоу Дунь-и: " О, как величественна " Книга перемен"! В ней – источник сущности и рока".

Я избегаю примечаний, чтобы не заслонить ими текст. Пусть китайские поэты говорят сами за себя!

Су Сюнь (1009-1066)

РАССУЖДЕНИЕ О " КНИГЕ ПЕРЕМЕН"

Когда в учение совершенномудрого были приняты Обряды [696]– люди уверовали в него; когда были приняты Перемены – люди почтили его. Веря в него, они не могли его отринуть; чтя его, они не смели его отринуть. Учение совершенномудрого человека не отринуто потому, что Обряды придали ему ясность, а Перемены придали ему глубину.

Когда впервые появились люди, не было ни знатных, ни подлых, ни высших, ни низших, ни старших, ни младших. Они не пахали, но не голодали; они не выделывали шелк, но не мерзли. Поэтому тем людям было привольно.

Люди горюют от труда и радуются от приволья, как вода течет вниз. И только совершенномудрый человек установил среди них государей и подданных так, что знатные в Поднебесной подчинили себе подлых; он установил среди них отцов и сыновей так, что отцы в Поднебесной подчинили себе сыновей; он установил среди них старших и младших братьев так, что старшие в Поднебесной подчинили себе младших. [Совершенномудрый человек сделал так, что] они стали одеваться лишь после того, как выделали шелк, и стали есть лишь после того, как возделали землю. Руководя Поднебесной, совершенномудрый дал ей труд.

Однако сил одного совершенномудрого человека, конечно, недостаточно для того, чтобы одолеть множество людей в Поднебесной. И если он мог отнять у них радость и заменить ее горечью, так что люди Поднебесной последовали в этом за ним и согласились отвергнуть приволье и приступить к труду, с радостью и почтительно принять совершенномудрого и счесть его государем и учителем, поступать по его законам и установлениям, – ко всему этому привели Обряды.

Как только совершенномудрый создал Обряды, он в пояснение к ним сказал, что если бы в Поднебесной не было знатных и подлых, высших и низших, старших и младших, то люди бы убивали друг друга без конца; если бы они, не возделывая землю, поедали мясо животных и птиц и, не выделывая шелк, одевались в шкуры животных и птиц, то животные и птицы поедали бы людей без конца. Если же будут знатные и подлые, высшие и низшие, старшие и младшие, то люди не будут убивать друг друга. Если люди будут есть то, что они возделали на земле, и одеваться в тот шелк, который они выделали, то животные и птицы не будут поедать людей.

Люди любят жизнь больше, чем приволье, и ненавидят смерть больше, чем труд. Совершенномудрый человек отнял у них приволье и смерть, но дал им труд и жизнь. В этом даже малые дети поймут, к чему стремиться и чего бежать. Так в Поднебесной поверили в учение совершенномудрого и не могли его отринуть, потому что Обряды сделали его ясным.

Однако то, что ясно, – легко постижимо, то, что легко постижимо, – профанируется, а то, что профанируется, – легко может быть отринуто. Совершенномудрый человек боялся, что его учение будет отринуто и Поднебесная вернется к хаосу. И вот тогда он создал Перемены. Рассмотрев образы неба и земли, по ним он построил отдельные черты; вникнув в изменчивость сил тьмы и света, по ней он построил гексаграммы; обдумав устремления демонов и духов, по ним он построил афоризмы. И вот люди в юности начинали изучать Перемены, но и с побелевшей головой не достигали ее истоков. Поэтому в Поднебесной взирали на совершенномудрого человека как на глубины духов, как на высоты неба, чтили этого человека и вслед за этим чтили и его учение. Так в Поднебесной почтили учение совершенномудрого и не смели его отринуть потому, что Перемены сделали его глубоким.

Вообще если люди доверяют чему-нибудь, то потому, что в нем нет ничего, чего бы они не могли разгадать; если они чтят что-нибудь, то потому, что в нем есть нечто, чего они не могут подсмотреть. Так в Обрядах нет ничего, чего бы нельзя было разгадать, а в Переменах есть нечто, чего нельзя подсмотреть. Поэтому люди Поднебесной уверовали в учение совершенномудрого человека и почтили его. А если бы это было не так, то неужели Перемены – это то, над чем совершенномудрый человек трудился и создал нечто небывалое, странное, загадочное и причудливое для того, чтобы прославить себя в грядущих поколениях?

Совершенномудрый человек мог распространить свое учение лишь при посредстве того, что наиболее чудесно в Поднебесной. Гадание на панцире черепахи и гадание на тысячелистнике – это то, что чудеснее всего в Поднебесной. Но гадание на панцире черепахи внемлет небу и не предуготовано человеком. В гадании же на тысячелистнике решает его небо, но строит его человек. Панцирь черепахи гладок, и нет на нем правильных линий. Но когда обжигают шип и пронзают им панцирь, получаются трещины: или " Угол", или " Распорка", или " Рогатка", или " Лук"; но все они сделаны только шипом, и что в них предуготовано человеком?! И совершенномудрый человек сказал: " Это искусство принадлежит исключительно небу. Такое искусство разве способно распространить мое учение?! " И вот он взялся за тысячелистник. Но чтобы получить четные или нечетные пучки на стебле тысячелистника, человек сам должен разделить все стебли надвое. Сначала мы берем один стебель [из всех пятидесяти] и, понимая, что это один стебель, откладываем его отдельно. Дальше [из разделенных нами двух пучков] мы отсчитываем по четыре стебля и понимаем, что отсчитываем мы по четыре, а остаток зажимаем между пальцами и знаем, что осталось или один, или два, или три, или четыре и что мы их отобрали. Это от человека. Но, деля весь пучок на две части, мы не знаем [заранее], сколько стеблей в каждой из них. Это от неба. И совершенномудрый человек сказал: " Это единение неба и человека – [мое] учение. В нем есть то, что распространит мое поучение". И тогда, исходя из этого, он создал Перемены, чтобы очаровать уши и очи Поднебесной, учение же его за то и почтено, и не отринуто.

Так совершенномудрый человек воспользовался этими средствами, чтобы стяжать сердца Поднебесной и распространить свое учение до бесконечности.

Фу Сянь (III в. н.э.)

СТИХИ О " ЧЖОУСКИХ ПЕРЕМЕНАХ"

Пусть низший, чтобы себя спасти.
Высших почтит, и прославится он.
В стремленье к добру, к совершенству дел
Есть искони неизменный закон.
Он будет все снова и снова сиять,
Всех озаряя со всех сторон.
Ничтожествам действовать ныне нельзя:
Путь благородных да будет продлен.

Мэн Цзяо (751-814)