Главная страница
Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Необходимая щепка истории
Отступая, немцы все-таки словили Болика и взяли в обоз. Онбежал оттуда и пришел на третий день после освобождения Киева.Родных никого не было, дом распотрошен, он жил у нас, усоседки, потом его мобилизовали в армию, и пошел наш Боликнаконец воевать на фронт по-настоящему. Я думал, что уж там-тоон дорвался до пулеметика. В следующий раз он пришел только где-то осенью 1944 года.Был он все такой же лобастенький, долговязый, но еще большевытянулся и возмужал. У него было даже звание -- младшийсержант, семь месяцев он провел на финском фронте, как-то упалв воду, простыл, долго лежал в деревне больной, и вот у негочто-то стало нехорошее с легкими и сердцем, его отправили вКиев на излечение. Был он худой, бледный, про таких говорят: от ветра шатается. -- Как? Что? Где ты был? -- накинулся я. -- Как ты воевал? Он грустно махнул рукой: -- Да... в санслужбе, в обозе был. -- А пулеметик? -- Не вышло. Только по самолетам из винтовок стрелял.Впустую патроны переводить... Не узнавал я Болика -- задумчивый, рассеянный, был навойне, а рассказать не хочет. -- Мне медаль дали, -- безразлично сказал он, -- Покажи! -- Дома. Мы стояли у нас во дворе, и был холодный, серый день. Сулицы пришел дед (он тоже выжил), удивился Болику: -- Значит, пришел? -- Пришел... -- Ну, смотри, как тебе досталось! Это б и Толику такаясудьба, если б он чуть старше. Дед пристально посмотрел на Болика. Через несколько дней Болика увезли в какой-то санаторий вПуще-Водице. Я за него порадовался, потому что в Пуще-Водицеочень хорошие санатории и в них всегда трудно было попасть. Тогда я вовсю занимался в школе, очень увлекалсяматематикой, ночи просиживал над теоремами, а про Боликавспоминал не часто. Поэтому для меня было неожиданностью, когда вбежала в комнату мать и жалобно закричала: -- Иди, проводи Болика, его хоронят! По улице двигались похороны. Впереди шел дядя Болика и наподушечке нес одинокую медаль. Потом два или три венка, грузовик с гробом, за ним десятка два людей. Мой Болик лежал желтый, с неприятно сложенными на грудируками, в отглаженном костюме. Рядом сидела на машине тетяНина, его мать, очень маленькая, скрюченная, такая же желтая, как и он, и, не отрываясь, смотрела на сына. Напротив наших ворот -- выбоины, грузовик закачался, и матькачалась, цепко держась за доски гроба. Я подумал, что, наверное, она не может идти, потому ее посадили на грузовик, Что-то со мной было неясное, не могу объяснить. Покагрузовик проезжал мимо ворот, у меня пролетело множествомыслей -- смутно и какими-то общими партиями. Почему в такиххороших санаториях его не вылечили, и почему никто мне несказал, что он умер, и почему никто меня не позвал, пока онлежал дома? Где его похоронят, я знаю: на Куреневскомкладбище, рядом с памятником его деду Каминскому, я хорошознаю это место, потому что там лежит бабка; я через несколькодней пойду туда, а сейчас я не хочу ходить, а только долженпосмотреть и запомнить Болика. Он, покачиваясь, проплыл вместе с матерью мимо меня близко, так что я хорошо посмотрел. Моя мать подталкивала меня, говоряплачущим голосом: -- Иди, иди, проводи Болика. Но я уперся молча, упрямо. Процессия пошла и пошла всторону базара, а я только смотрел, пока она не скрылась. Болик ушел.
|