Глава 17. Исин едва не выронил из рук колбу, когда в дверь кабинета громко постучали

Исин едва не выронил из рук колбу, когда в дверь кабинета громко постучали. Вслед за стуком внутрь ввалился Чонин, выглядевший как обычно. По нему никто бы не сказал, что только после операции. Сегодня в светлых брюках и серой рубашке он вообще казался представительным и удивительно аристократичным.

― Я ждал тебя позже, ― пробормотал Исин, осторожно устанавливая колбу на подставке.

― Сейчас удобнее. ― Чонин уселся на койку и принялся из-под свесившейся на глаза чёлки наблюдать за муками Исина. Колба никак не желала занимать устойчивое положение.

― Нормально спал? Какие-нибудь изменения? И как себя чувствует робот?

― Бедняга в шоке.

― Что? ― Колба всё-таки хлопнулась на пол. Исин вздохнул, осмотрел осколки в голубоватой лужице, махнул рукой и взялся за Чонина.

― Ничего. Так... Есть причины для шока.

― Не дёргайся.

― А вы, доктор, не пихайте мне фонарик в глаза.

― Потерпишь. Так робот тебе не надоедает? Каковы вообще ощущения от постоянного режима?

― Обычные.

― Изменения?

― Не знаю пока.

― Ясно... А что сам робот думает по поводу этой ситуации? Ему не утомительно постоянно быть с тобой на связи?

― Он ничего не думает. И быть на связи ему нравится.

― Вот как... Не шевелись.

Исин осторожно отклеил пластырь и осмотрел шею Чонина. Как он и думал, швы можно снимать. Никакого раздражения, никаких осложнений ― просто тонкий светлый шрам. Ферроволокно удивительно легко прижилось, почти как родное.

― Думаю, всё отлично.

― Я бы так не сказал, ― проворчал Чонин.

― Почему? Что-то случилось?

― Случилось. Настройка. А рядом оказался Лухан. Он провёл общий анализ и получил странные данные прежде, чем настройка завершилась хотя бы на пятьдесят процентов. Я заблокировал его сразу же, как только смог, и удалил все данные, только он всё равно их видел.

― Общий анализ? Что в нём могло быть такого странного? Он же просто определяет основные характеристики и биовид.

― А вы попробуйте, доктор. Вы же умеете?

Исин озадаченно осмотрел Чонина, но послушно сходил за анализатором и датчиками, установил и запустил. Через несколько минут он окаменел, уставившись на монитор.

― Что это?

― Вы меня спрашиваете? ― ехидно уточнил Чонин. ― Простите, сфера деятельности не моя. График какой-то, радуга, красного много. Это что-то значит?

― Гм... Скажи, а ты любой анализатор можешь заблокировать?

― Любой, который подключён ко мне или рядом стоит.

― Отлично. Смотри вот сюда, видишь? Это твой старый общий анализ. Ты можешь запомнить его и всегда выдавать при проверке? Ну, подменять вот эти вот показатели на старые?

― Почему у меня такое чувство, что это незаконно?

Исин осёкся. Потому что это действительно было незаконно. И сейчас он предлагал действовать именно так, как когда-то предлагал действовать Кевин. Двойные стандарты, те самые, которые Исин так ненавидел.

Но что же делать? Чонину нельзя светить свои нынешние данные ― они же дикие и невозможные, да и откуда они вообще взялись?

― Рассказывайте. ― Чонин с тяжёлым вздохом вытянулся на койке и прикрыл глаза.

― Что рассказывать?

― Всё. Что это за графики, почему их надо подменять старыми, с чего вы так побледнели, и до чего додумался Лухан, когда это увидел. Всё. По порядку.

― Это концентрат биовида.

― Знаю. Кажется, раньше у меня другой оттенок был. Это важно?

― Ещё как. Концентрат не может быть красным. Даже у самого альфистого альфы
― не может.

― Но он красный, доктор, сами видите.

― Да.

― Значит, может быть.

― Не может.

― Но есть.

― Но есть. И если кто-то это увидит, у тебя будут проблемы, потому что такого не бывает. Не могут все твои показатели быть в красной зоне. Может быть, анализ считывает сразу и твои данные, и робота, получает среднее арифметическое и выдаёт на экран. Вот мы и имеем то, что имеем. Поскольку теперь тебя и робота уже нельзя разделить, анализ всегда будет вот таким.

― Так вы предлагаете мне запомнить мой старый результат и показывать только свои показатели, скрывая показатели робота?

― Что-то в этом роде. Робота лечить не надо, зачем кому-то его показатели?

― И мои настоящие показатели не изменились на самом деле?

Исин промолчал. Он не знал этого наверняка ― никто не знал, а теперь и не узнает, пока люди не научатся отделять данные Чонина от данных робота, если это вообще возможно.

― Настройка на малый объект. Повторный анализ, ― внезапно произнёс Чонин очень ровным и холодным голосом, почти механическим. Анализатор в руках Исина заработал сам по себе, без чьего-либо участия. Выстроился новый график. Показатели отличались от старых процентов на двадцать, но хотя бы умещались в норму. Со скрипом, но всё-таки. Концентрат получился красно-оранжевым ― на три тона краснее, чем тот официальный, что красовался на документах Чонина.

― Лучше?

― Ага, ― ошарашенно кивнул Ичин. ― Что это было?

― Ничего. Просто подумал кое о чём, додумался и настроился на ваш анализатор, сделал маркировку основным сигналом и перевёл двадцать восьмого в служебный режим, ― коротко пояснил Чонин так, словно рассуждал о простейших вещах.

― Прости? Можно помедленнее и на пальцах?

Чонин спрыгнул с койки, стряхнул датчики и подошёл к стене кабинета, взял с подставки маркер, сдёрнул колпачок и размашисто изобразил на гладком покрытии крест из двух прямых линий.

― Система координат. Допустим. В центре на перекрестье ― ноль. Вправо ― плюс, влево ― минус, вверх ― плюс, вниз ― минус. Математика, вы должны хоть что-то помнить, доктор. Пока всё понятно?

Исин помотал головой ― понятно ни черта не было.

― Но я помню принцип системы координат. Продолжай.

― Отлично. Поясняю на пальцах и примерах. Примем за данность, что волевой импульс любого мыслящего существа подобен радиосигналу, идёт?

― Почему радио?

― Так проще, ну хоть любые волны взять можно. Больше сходства и легче объяснить. Но можно уподобить процессам в системе, например, в компьютере. Так ещё проще бу...

― Нет, спасибо, давай на радио остановимся, ― замахал руками Исин. Он обычно с большим трудом приходил к взаимопониманию с компьютерами.

― Радио. Хорошо, доктор. Так вот, у любого мыслящего существа импульсы имеют собственную волну. Чем мощнее мозг и основные параметры существа, тем сильнее и отчётливее сигнал. Чем мозг слабее и ограниченнее, тем слабее сигнал, и тем больше в нём помех.

― Погоди, ты хочешь сказать, что твой робот умнее тебя?

― Почему вы так решили?

― Но ведь показатели уходят за предел.

― Считаете, что мои нормальные показатели такие дохленькие? ― развеселился Чонин. Исин смутился, поскольку показатели у Чонина, нормальные показатели, как ни крути, были внушительными. ― Неважно. Вы сами сказали, что мои показатели и показатели робота уходят за предел. Это логично, потому что объединение двух сигналов усиливает их. Один сигнал и второй сигнал дают сумму двух сигналов. Грубо говоря, но суть верна. Могу вас утешить и сказать, что мои родные показатели всё-таки выше, чем показатели робота, иначе я не смог бы глушить его сигнал, а я смог. Но показатели робота тоже высокие, поэтому в обычной ситуации общий анализ будет давать ту самую картину, что так сильно перепугала вас. Однако... Бывают сигналы ещё одного вида ― служебные. Они постоянны и используются для вспомогательных функций. Проще говоря, они не несут мысль или какую-то важную информацию, а лишь сигнализируют о различных состояниях: о готовности, режиме ожидания, хорошем настроении, сне, страхе и так далее. Улавливаете суть? Режим ожидания ― это служебный сигнал. Он минимален по затратам, постоянен и не отвлекает, о нём легко забыть, потому что он где-то там всего лишь создаёт фон и не требует к себе внимания. Основной сигнал может притвориться служебным, если его перекрыть чем-нибудь. Так вот! Мой сигнал ― основной, робота ― тоже. При последнем анализе я настроился на сигнал анализатора. Вы получили мой сигнал и сигнал анализатора. Сигнал анализатора очень слабый, поэтому мои показатели изменились лишь немного, сумма намного меньше, чем с роботом. Сигнал робота я глушил и выдавал за служебный. Вот и всё.

Чонин быстро и уверенно разделил правую верхнюю четверть системы координат двумя линиями на три части. В той, что включала в себя ноль, написал " служебные", во второй, что располагалась повыше, написал " машины, животные, маленькие дети", в самой верхней с наивысшими значениями, ― " люди и роботы".

― Ну вот, примерно так это выглядит. Но есть исключения, разумеется. Если у человека проблемы с головой или у робота серьёзные повреждения системного модуля, то их сигналы уйдут на уровень ниже. Иногда ― на два уровня.

― Понятно. Чонин, а твоё ощущение других видов выглядит примерно так же?

Чонин пожал плечами, ладонью небрежно стёр со стены тёмные линии и заново нарисовал систему координат. В левой нижней четверти написал " альфа", в правой верхней ― " омега", в левой верхней и правой нижней написал " бета" ― два раза. Справа прямо на горизонтальной линии накарябал " гамма", слева ― тоже на прямой ― " дельта".

― Примерно так. Альфа в левой нижней четверти потому, что полный минус, нет сигнала вообще, тишина в эфире, отрицательный сигнал. Омега в правой верхней, потому что плюс, сигнал есть всегда, но слабый я не различаю. То есть, чётко понимаю, что это сигнал омеги, но не могу разобрать содержание, если он слабый. Бета тут и там, потому что плюс и минус одновременно. Сигнал есть, но пропадает. Беты сильно фонят. Немного похоже на слабый сигнал омеги, но омеги не пропадают " с радара", а беты ― пропадают. Гаммы тут, потому что я чётко их слышу, но не вижу разума. Для меня это как неразумный сигнал, не несущий никакой информации, служебный сигнал, фон. Он просто есть, но бесполезен. Дельты тут потому, что я не слышу их, но они слышат меня. Я могу их слышать только тогда, когда они уже у меня в голове. Надеюсь, вы понимаете, что речь не о чтении мыслей, а об ощущении присутствия? " Слышу" я фигурально. Это иное чувство восприятия, но я не знаю, как оно называется.

― Я тоже с помехами? ― заинтересованно спросил Исин. Получил в ответ короткий кивок.

― Когда сердитесь или сосредоточены, вас нет ― альфа-сигнал. Когда сомневаетесь, похожи на омегу. Просто у вас это происходит постоянно, как будто вы переключателем щёлкаете каждую секунду. Помехи зверские, ― Чонин слегка поморщился с недовольным видом.

― Так всё плохо? ― расстроился Исин, представив себе, что должен ощущать в его присутствии Кевин. И что Кевин ощущал, когда они жили вместе.

― В моём конкретном случае, доктор, ― отозвался Чонин, снова стирая рисунок ладонью со стены. ― Сколько себя помню, мне всегда хотелось усиливать сигналы и работать с ними. Когда сигнал прерывается постоянно и фонит, работать с ним продуктивно невозможно. Это всё равно как пытаться танцевать под то и дело пропадающую музыку. Не выходит мелодия, лишь огрызки тактов. Ну или как резкие отрывистые штрихи вместо плавных линий. Некоторые альфы наоборот лучше воспринимают именно прерывистые сигналы, но они никогда не становятся пилотами.

― Почему?

― Потому что в небе нет дорог, доктор. Там можно путешествовать только по непрерывным нитям. Хотя бы по одной служебной, которая будет вести к земле, чтобы взлететь и после ― сесть. Рваный сигнал нужен тем, кто любит одиночество и хотя бы иногда, время от времени, нуждается в тишине. Они потеряются в небе, и ничем хорошим это не кончится. Дети иной стихии, если угодно. Меня не утомляет постоянный приём сигналов. Я умею слышать нужные и пропускать ненужные, поэтому прерывистый сигнал беты меня и утомляет. По сути, это не сигнал, а именно помехи. Попробуйте посадить обычный самолёт не под чёткий сигнал, а под рваный и постоянно пропадающий, и у вас ничего не выйдет. В лучшем случае вы останетесь в живых, но раздолбаете самолёт. И хорошо, если на борту будете только вы.

― А Лу Ханя ты слышишь тоже с помехами? ― подумав немного, поинтересовался Исин и отмахнулся от назойливых воспоминаний о том, как именно рисует Кевин ― рваными короткими штрихами.

― Э... Почему? Я всегда чётко его слышу.

― Правда?

― Ну да... ― Чонин оглянулся и озадаченно посмотрел на Исина поверх плеча. ― А что?

― А его феромоны? Ты их чуешь?

Чонин кончиком пальца потёр нижнюю губу и слегка нахмурился, словно пытался что-то вспомнить, потом помотал головой.

― Не помню. Кажется, нет. Но я его ни разу не видел в активном поиске. В другое время у него просто низкий уровень феромонов, наверное. Это не имеет значения, вы же знаете. Или всё-таки боитесь, что у меня крышу снесёт? Даже сейчас боитесь?

― Как раз и не боюсь. И крышу тебе точно не снесёт, потому что у него не будет активного поиска уже никогда. Его проект, помнишь? Он испытывал всё на себе. Как следствие низкий уровень феромонов и сильное ослабление восприятия. Полагаю, у него от тебя крышу тоже не рвёт.

― Я бы так не сказал, ― пробормотал Чонин, отвернувшись к стене.

― В каком смысле?

― Не имеет значения, забудьте. Вы закончили с данными? Я вам ещё нужен?

― А... Это... Нет, всё в порядке. Можешь идти, только сообщай сразу, если вдруг что-то пойдёт не так.

― Непременно, доктор. ― Чонин исчез за дверью, оставив Исина в кабинете одного. А у Исина голова пухла от обилия вываленной на него информации. Наверное, только человек с такими странными мозгами, как у Чонина, был в состоянии усвоить и понять Лингва. И, пожалуй, Кевин оказался прав насчёт " трансляции". Без такого умения в небе делать нечего, и с роботами тоже ничего не выйдет без " трансляции" ― нюансы их многозначного языка, отсюда провалы на экзаменах, потому что никому в голову не приходило, что обучать Лингва надо детей с этим самым талантом к " трансляции", с открытым разумом. А они просто брали альф с хорошими показателями и пытались слепить из подручных средств конфетку.

Исин представил Кевина в кабине " Воина" и расплылся в улыбке, словно наяву услышав жёсткие требования Кевина перейти к конкретике и механические ответы робота, не понимающего, чего от него добиваются, если он и так предельно конкретен.

Ну конечно! Лингва многозначна сама по себе, но Лингва состоит не только из набора ключевых слов, это ещё и умение считывать и посылать импульсы вместе со словами, делая речь до такой степени конкретной, что ошибки просто невозможны. И если Чонин в состоянии сказать банальное " спасибо" так, что его собеседник в один миг ощутит себя счастливейшим в мире и одарённым благодарностью, то Кевин будет с такими же последствиями благодарить совершенно иначе ― он скажет много всего, конкретно, искренне, но одним " спасибо" обойтись в жизни не сможет. Для Кевина простое " спасибо" всегда означает одно и то же, и оно слишком сухое для него, чтобы быть особенным. Точнее, оно слишком сухое в его восприятии и его исполнении. Чонин вкладывает в то, что делает или говорит, эмоции ― или волевые импульсы, как он сам это называет, " складывает" и получает " сумму", или " транслирует нужное напрямую", а Кевин пытается передать эмоции с помощью слов или действий, словно " переводит" с одного языка на другой ― у него эмоции отдельно, слова ― отдельно, действия ― отдельно, он не смешивает столь разные, на его взгляд, понятия. Поэтому Кевин тоже никогда так и не освоит Лингва ― принцип не тот. При переводе всегда что-то теряется, даже при самом лучшем...

Исин невольно задумался над тем, чего раньше не понимал. Если при переводе что-то теряется, то тогда каковы искренние и настоящие чувства Кевина? Пусть даже те, что были в Ванкувере? Если от его слов или поступков у Исина порой на глаза слёзы наворачивались, потому что они были... были такими особенными и вызывали ошеломляюще сильные впечатления... Что же тогда на самом деле чувствовал сам Кевин, когда совершал всё это? Если принять в расчёт ещё и утраченную при " переводе" разницу...

Исин поставил локоть на стол и прикрыл глаза ладонью, потому что он не представлял, как можно выдержать такое ― такие сильные чувства. Наверное, его самого просто разорвало бы в клочья, ну вот как воздушный шарик. Интересно, а как Кевин умудряется жить с этим и выглядеть совершенно отмороженным настолько, что Исин вечно обзывал его толстокожим и бесчувственным?

Исин наклонился вперёд и немного побился лбом об стол, чтобы мозги встали на место. Ему полагалось оформлять данные на Чонина, а он сидит тут и думает о Кевине и собственной личной жизни, ещё и осознаёт толстокожим не Кевина, а себя самого. Красота в кубе!

Покончив с документами и докладом, Исин сбегал в лабораторию, потом на склад, подписал заказ на поставку медикаментов из " Хань Фарма" и заполнил бланк запроса на новое оборудование. Из любопытства попросил рассчитать стоимость и несказанно удивился, услыхав итоговую сумму, которая оказалась гораздо скромнее предполагаемой. Ему объяснили, что " Хань Фарма" предоставляет городским и военным больницам ряд привилегий, потому и цены отличаются от обычных.

Не то чтобы Исин преисполнился благодати, но сказать " спасибо" Ханю очень хотелось. Исследования и проекты Исина, разумеется, финансировало военное министерство, но за больницу душа у него болела.

Вернувшись в кабинет, Исин сверился с расписанием и часами на мониторе, внезапно обнаружил, что уйти домой ему полагалось ещё сорок минут назад. Ладно... Он стянул халат и нашарил свитер. Свитер болтался на нём, как на вешалке, а ведь раньше хорошо сидел. А, ну да... Еда. Надо поесть. Надо обязательно поесть.

Исин потёр глаза и вздохнул. Поесть-то надо, но сил на готовку не осталось. Ничего, завтра поест на работе украдкой. Украдкой вовсе не обязательно, но лучше украдкой ― есть призрачный шанс, что никто отвлекать не будет.

Исин выключил свет, спустился в лифте в холл и выполз на улицу. Прикрыл глаза и сделал вдох, а когда глаза открыл, перед ним притормозила сиреневая " мадонна", та самая, которую он выбрал в каталоге в Ванкувере, но так и не успел купить.

Исин стоял и молча моргал. Пока моргал, дверца приглашающе распахнулась. Он даже не стал внутрь заглядывать. Кевин. Ну кто ещё мог сидеть за рулём?

― Ты решил попозировать для туристов?

― Каких туристов? ― пробормотал Исин, отчаянно пытавшийся включить мозги. Они не включались. Только тихо щёлкали, буксовали на месте и снова глохли.

― Японских. Свитер хоть сними тогда, а то стоишь как в мешке.

― Мне нравятся мешки.

― А им ― нет. Садись уже.

― Не сяду.

― Исин... ― Кевин вздохнул и выглянул из салона.

Исин замер и уставился на него, как кролик на удава. Когда он последний раз слышал собственное имя из этих уст? Целую вечность назад и ещё столько же. Это было нечестно, всё равно что пустить в ход тяжёлую артиллерию.

Не сказав ни слова, Исин медленно забрался в машину и осторожно прикрыл дверцу. На Кевина он больше не смотрел.

― Меня не нужно подвозить, не утруждайся. У тебя много дел и ты очень занят, я знаю. Не хочу отвлекать, и вообще...

― Заткнись. Пожалуйста, ― тихо попросил Кевин. ― Я не дал тебе ни одного повода считать моё общество опасным или неприятным. Или я ошибаюсь?

Ещё как. А кто лез к Исину с поцелуем? Сам Исин? Ну как же, да... Но говорить об этом почему-то не хотелось. Да и поцелуй был всего один, быстрый и лёгкий. Можно считать, что ничего и не было. Если бы это ещё получалось легко и просто...

В молчании они ехали по улицам. Исин сплёл пальцы и напрягся, словно ждал чего-то плохого. Дождался дробного стука в стекло ― зарядил дождь. Если бы пошёл пешком домой, промок бы до нитки. Или лучше было бы промокнуть, чем сидеть в тишине с Кевином?

Или...

Стоило просто оказаться рядом с Кевином, и тот притягивал его, как Земля Луну. Звучало по-дурацки, зато верно отражало суть. Когда-нибудь закончится ли это? Неспособность к сопротивлению убивала Исина, как и само желание сопротивляться. Но, честно говоря, Исин уже просто сам не знал, чего хотел от Кевина, от себя и от них обоих.

Зато точно знал, почему сбежал тогда. Понял только сейчас. Понял подлинную причину. Иногда надо так мало, чтобы придумать кучу оправданий и спрятаться. Чонин и Кевин похожи, хоть и разные. Наверное, стоило сбежать хотя бы поэтому, чтобы поговорить однажды с Чонином и докопаться в итоге до сути.

Докапываться до сути ― привилегия Кевина и его неизлечимая болезнь. И Исин всегда оставлял это занятие ему ― знал, что у Кевина это выходит намного лучше. Для него это как конфета для ребёнка, а отнимать у ребёнка конфету подло и низко, но иногда нужно, иначе ребёнок начнёт видеть только конфеты ― и ничего больше. И тогда...

Исин откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза, слушая музыку дождя. Что же из всего было настоящим, а что надуманным? И не слишком ли поздно разгребать эти завалы, накопившиеся за прошедшее время? Кевин здесь, и у него есть какие-то планы. Но какие? И не будет ли это обычной местью? Он сам сказал, что так ничего и не понял, но пустая квартира наверняка осталась в его памяти, как и долгие месяцы одиночества, отчуждение, неприятие и многое другое. И Исин понятия не имел, какую боль он причинил Кевину.

Наверное, это именно Исин должен был спросить, ненавидит ли его Кевин, а получилось наоборот. Кевин мог выбесить кого угодно до чёртиков, но ненавидеть его... это невозможно.

Машина остановилась у дома Исина. Он торопливо пробормотал что-то, распахнул дверцу и рванул к спасительному крыльцу, пулей влетел в лифт и забарабанил по кнопке с нужным номером. Кевин почти что просочился в сходящиеся створки, с невозмутимым видом встал рядом с Исином. Притвориться, что забыл, где живёт, не выйдет, Кевин вряд ли отправлял с розой курьера ― сам принёс. Кстати, роза ведь так и осталась торчать в почтовом ящике на двери.

Ну да. Роза алым пятном выделялась на фоне тёмного прямоугольника. И Исин не представлял, что ему делать. Забрать цветок? Но тогда Кевин перейдёт в наступление по всем фронтам. Проигнорировать? И Кевину будет ещё больнее. С сердитым видом выбросить? Кевин придумает что-то иное.

― Ты проводил меня до двери, доволен? Со мной ничего не случилось. Я устал и...

― Я зайду в гости, ― перебил его Кевин.

― Я не принимаю гостей.

― Это неважно.

― А что важно? ― вздохнул Исин. ― Я не просил тебя идти за мной.

― Ты забыл запереть дверь.

― Знаю.

― Кофе угостишь?

― Нет.

Кевин просто перекинул его через плечо, распахнул дверь, занёс внутрь, не обращая внимания на активные попытки вырваться, и поставил на ноги. После этого молча запер дверь изнутри и смерил Исина внимательным и немного усталым взглядом.

― Никакого кофе, ― твёрдо заявил Исин, всё ещё пребывая в прострации от столь странной выходки.

― Чай? ― предположил с надеждой Кевин. ― Ну или просто стакан воды? И я у тебя переночую, хорошо?

Исин немо открывал и закрывал рот, будучи не в силах произнести ни звука. Вот это наглость!

― Только не говори, что " Интернационал" не позаботился о крыше над головой для тебя.

― Не скажу. Но на улице дождь идёт.

― Пф, ты на машине, ноги не промочишь.

― Я тоже устал.

Может, и правда. Но Исин не имел ни малейшего желания оставаться в одной квартире с таким опасным соседом. Для него опасным. И боялся он отнюдь не за свою жизнь.

― Стакан воды. И ты уйдёшь сразу же.

Кевин медленно покачал головой.

― Вызову полицию.

― И что?

Действительно, и что? Кевин наплетёт им про подделку документов, например, или ещё что-нибудь. Да и что вообще полиция может сделать майору " Интернационала"? Правильно, ничего. Исину ещё и штраф заплатить придётся за ложный вызов.

Проклятый " Интернационал", от которого спасения нет.

Кевин сунулся из коридора в прихожую и немедленно обо что-то споткнулся. Жаль, не загремел на пол. Отметил царящий повсюду бардак, но ни слова по этому поводу не сказал. А ведь мог бы дать Исину лишний повод рассердиться.

Самым умным в этой ситуации было бы прямо спросить, чего хочет Кевин. Исин прекрасно это понимал, как понимал и то, что он не сделает ничего подобного. Потому что боялся до дрожи в коленках услышать ответ. Любой ответ, каким бы он ни был. В Бомбее он считал, что терять ему уже нечего. Соуль заставил изменить своё мнение.

Лучше бы Кевин никогда не приезжал в Соуль.

Звякнула металлическая ручка на двери ванной, заскрипело кожаное покрытие дивана, и тишина вернулась вновь. По крайней мере, Кевин вёл себя смирно и ненавязчиво.

Но на кухне возле любимой чашки Исина с остывающим кофе лежала роза, уронившая один лепесток на скатерть.