В. П. Астафьев

«ЛЮДОЧКА»

1. Вопрос о принадлежности рассказа «Людочка» к деревенской прозе.

2. Образ Бога в рассказе.

3. Система образов в произведении (Людочка, Вычуганиха, родители девушки, Стрекач)

Рассказ «Людочка» (1987, опубл. 1989) по жанровой природе является рассказом романного типа: в его текст укладывается вся жизнь заглавной героини. Но есть и такие исследователи, которые относят «Людочку» к жанру новеллы из-за стремительного действия.

Но эта точка зрения неверна, т.к. новелле не свойственно такое пристальное внимание к пространственным описаниям, к детализированному изображению второстепенных героев, побочным сюжетным линиям и масштабным диалогам.

Представляет интерес и вопрос о принадлежности рассказа к деревенской прозе. Действительно, все художественное пространство рассказа поделено на две половины: деревня и город. Главная героиня, родившаяся и выросшая в деревне, переезжает в город и начинает там работать. Именно в городе ее настигает беда – девушку изнасиловал многократно сидевший уголовник Стрекач. Затем на некоторое время Людочка едет в деревню – на «последний поклон», чтобы, вернувшись в город, покончить с собой. Заключительная часть (поминки по Людочке и месть ее отчима Стрекачу) тоже происходит в городе.

Налицо характерное для деревенской прозы противопоставление не потерявшей нравственности деревни и циничного, жестокого города. Изображенный в рассказе город действительно отвратителен. Уже само название парка, где происходят основные события, звучит резко, не «по-человечески»: аббревиатура «Вэпэвэрэ» вызывает у автора отторжение.

Черная, с кривыми коленами, будто растоптанный скотом уж, лежала труба в распаренной глине, шипела, парила, бурлила горячей бурдой. Со временем трубу затянуло мыльной слизью, тиной и поверху текла горячая речка, кружа радужно-ядовитые кольца мазута и разные предметы бытового пользования… По канаве Текло какое-то горячее месиво из грязи, мазута, мыльной воды; всегда тут, в парке, стояла вонь, потму что в канаву бросали щенят, котят, дохлых поросят, все и всякое, что было лишнее, обременяло дом и жизнь человеческую. Все заросли над канавой и по канаве были в собачьей, кошачьей, козьей и еще чьей-то шерсти. Из грязной канавы и пены торчали и гудели горлами бутылки разных мастей и форм…

Канава в тексте становится символом современной действительности, обличением тех, кто виновен в превращении канавы в свалку. Даже скамейки здесь были бетонные, «потому что деревянные скамейки, как и все деревянное, дети и внуки славных тружеников депо сокрушали». Даже танцплощадка, по описанию Астафьева, на предназначена для людей: загороженный крашеной решеткой загон, в котором люди двигались, дрыгались, подскакивали на скамейках, болтали давно не стриженными волосьями как попало одетые парни.

Сопоставляя город и деревню, Астафьев не находит между ними существенной разницы. И в деревни, вспоминает Людочка, их, деревенских школьниц-шмакодявок, подвыпившие парни молодецки-весело впихивали в клубе со скамеек на грязный пол, а сами сидели просторно, одни, и не поднимали с пола девчонок до тех пор, пока они не обзаводились телом, которое уже можно мять и тискать.

Единственная разница города и деревни, которую отмечает автор, - это то, что город растет, развиваясь в своем разврате, а деревня – гибнет. Родина Людочки – деревенька Вычуган, в которой осталось два целых дома и лет десять десять лошади не водились. Глухое и тупое горе разлито по деревне – повальное пьянство. Отец Людочки от этого недуга был хилогруд, тщедушен, суетлив и туповат Пьянство – это только следствие, а причина в том, что примерли бабы, овдовевшие по причине войны.

На протяжении всего рассказа центральным является образ Бога. Бог В. Астафьева, несколько отличается от канонического Иисуса Христа и не обязательно воплощен в церкви и религиозных атрибутах.

У последнего подонка Стрекача на груди не только крестик, но и ниже его татуировка с «могучим, внушающим трепет, изречением:»Верую в Иисуса Христа, Ленина и в опера Наливайко».

В финале рассказа отчим Людочки сорвет с негодяя крест со словами: «Эт-то хоть не погань, обсосок! Бога-то хоть не лапайте, людям оставьте!»

Объяснение подлинной веры дает городская женщина Гавриловна, приютившая Людочку «… достойным веры в Бога надо быть, мол, не комсомольский тебе это стройотряд, не бардак под названием «десант на колесах».

Образец истинного обретения веры в Бога дан в сюжетно «лишнем» эпизоде встречи Людочки со смертельно больным парнем в больнице. Она подумала, что он читает молитву, и стала ему помогать, пожалев, кажется, первый раз в жизни, что не потрудилась выучить не одной молитвы, так, с пятого на десятое что-то похватала от деревенских старух, тоже до конца ни одной молитвы не знающих: Боже праведный! Боже преславный… Раба твоего прости и согрешения вольные и невольные… огневицу угаси, врачебную твою силу с небеси пошли.

Но даже в такую минуту в памяти девушки совсем некстати всплывают стихи, прочитанные в девичьих альбомах, учебниках, но, главным образом, в районной газете «Маяк земледельца»: Отговорила роща золотая… любовь – это бурное море, любовь – это злой океан, любовь – это счастье и горе…

Сложна и система образов рассказа. Людочка была ушиблена нездоровой плотью отца и родилась слабенькой, болезной и плаксивой. Она редко пела и улыбалась, в школе не выходила их троечниц. В городе Людочка терпела все: и насмешки подружек, и городскую бесприютность, и одиночество. Иногда она недосыпала. Наиболее значимым в образе Людочки для писателя является присущее девушке чувство совестливости, вины даже за то, что происходит без ее участия.

Ее образ дополнен другими женскими фигурами: Вычуганиха – деревенская старушка, обладающая внутренней силой и упорством, которая пытается повернуть деревенских баб к Богу; мать Людочки – хранительница, которая постаралась зачать девочку в редкий от мужних пьянок перерыв, чтобы заложить в нее хоть каплю здоровья.

Образ отчима Людочки вовсе не укладывается в рамки деревенской прозы, даже противопоставлен ей. Это не сельский праведник, а человек сложной судьбы и противоречивого характера, битый жизнью, но не сломленный. Астафьев умело совмещает в его характере беззащитность и силу, жизненную опытность и детскость. Мать Людочки вышла за него замуж только потому, что чувствовала в нем «затаенную, неведомую страхотищу, какую-то чудовищную мощь».

Страшен и прекрасен он становится в момент мщения. «Настоящего, непридуманного пахана почувствовали парни. Этот не пачкал штаны грязью, этот давно уже ни перед кем, даже перед самым грозным конвоем на колени не становился. Он шел на полусогнутых ногах, чуть пружинистой… по-звериному упругой походкой, готовый к прыжку, к действию». В этом герое есть нечто общее со следователем Сошниным: столь редкая в наши дни смелость применить силу против силы, готовность вступить в борьбу со злом.

Парковая шпана изображена подлым и трусливым народом. Ими командует Стрекач. Прибегая к приему деэстетизации, Астафьев рисует его портрет: ликом он и в самом деле смахивал на черного узкоглазого жука, летающего по древесной рухляди и что-то там и кого-то там длинными и хрусткими усами терзающего. Все отличие от всамделишного стрекача …заключалось в том, что вместо стригущих щупалец-усов у этого под носом была какая-то грязная нашлепка, при улыбке, точнее при оскале, обнажающая порченые зубы, словно бы из цементных крошек изготовленные.

Стрекач был известен тем, что показывал свою силу только перед слабыми противниками. Об этом говорила и его татуировка «вольнокрылый орел, терзающий жертву с женскими грудями».

Финал его жизни описан Астафьевым тоже максимально натуралистично: Отчим Людочки поднял кавалера и как персидскую царевну швырнул в поганые воды сточной канавы. Только мелькнул Стрекач оголившимся животом… Из зелено-черных, соплями обвешанных зарослей раздался такой вопль, что если б в это время заревел давно умолкший, ржавчиной захлебнувшийся гудок паровозного депо, так его было бы не расслышать. Вороны взлетели, собачонки бродячие из парка Вэпэвэрэ прянули, сорвалась с привязи старая одноглазая коза – и не стало больше бандита.

Таким образом, событийный ряд заканчивается торжеством, пусть и относительным, справедливости. Но писатель завершает повествование не гибелью Стрекача, не описанием поминок по Людочке и даже не трогательным отъездом матери девушки в деревню.

Последняя часть рассказа едва ли не протокольно-документальная. Автор иронически пересказывает статью из местной газеты о том, что благодаря профилактической работе и усилению внимания местных властей к оздоровлению общества посредством спортивной деятельности... преступность сократилась на один и семь сотых процента.

Финальный абзац рассказа (Людочка и Стрекач, не оставившие после себя никаких записок, имущества, ценностей, свидетелей, прошли в регистрационном журнале УВД по линии самоубийц, беспричинно, попросту говоря – сдуру, наложивших на себя руки) не оставляет сомнения, что зло не побеждено, а только временно приостановлено.

РАЗДЕЛ 3. ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ СТУДЕНТОВ

РАЗДЕЛ 4. ВОПРОСЫ ДЛЯ ПОДГОТОВКИ