Азбука телевидения, или похвала переписчику». 3 страница

Непонятно, кто кого дергает за ниточки. Кто марионетка, а кто кукловод? Это будет «проклятый вопрос» наступившего XXI века, философский (а значит, увы, не «прагматично-прикладной»), ответ на который известен со времен Аристотеля и его утверждения «Zoon politikon» (то бишь человек – животное общественное). Только ведь это как все телевизионщики, так и все зрители – zoon politilcon?!.. Что, опять оказались перед вопросом – КТО ГЛАВНЕЕ?!» Ведь наши зрители – не нерадивые недоразвитые дети, чей удел лишь внимать с благодарностью тому, чем с «творческого Олимпа» делится с ним телевизионный экран. Конечно, эти сомнения никак не отвергают право (обязанность?!) телевидения «нести миллионам телезрителей» художественные, нравственные и другие (подлинные!) ценности. Даже «сам» Константин Эрнст (ныне глава ОРТ, а ранее – творец подчеркнуто эстетского «Матадора») как-то сказал:

«Люди, включая телевизоры, не обязаны чувствовать себя в школе, несущей печать принудительности. Человек приходит с улицы, отягощенный всевозможными проблемами, и использует телевизор по другому назначению. Он хочет развлечься, отвлечься. И невозможно из телевизора поломать эту систему восприятия. Ее необходимо принять и под видом развлечения дать то, что впоследствии сможет воздействовать на этого человека, на его духовное развитие. Телевидение обязано в отношениях с массовой аудиторией использовать тактику троянского коня. Надо иметь точное представление о желаниях массовой аудитории и использовать свое знание для того, чтобы «упаковать» для публики те ценности, которые хочешь до нее донести».

Но амплуа троянского коня не всякому по плечу. Угадывая (потакая?!) желания массовой аудитории, легко потерять из виду границы вкуса, меры и даже приличия и впасть в пошлость, о которой еще А.С. Пушкин предупреждал: «Это то, что сразу пошло в народ». А ее, пошлость, можно сотворить и не ведая о том, из самых благих, казалось бы, побуждений. Помните скульптора Каца из повести И. Ильфа и Е. Петрова о городе Колоколамске? Он думал, что К.А. Тимирязев – герой Гражданской войны, и изваял его конным. Потом, однако, узнал, что Тимирязев – «беспартийный сочувствующий селекционер», отбил от простертой руки саблю и приварил к ней брюкву.

Но с той поры бедный ваятель навсегда потерял покой: конный бронзовый ботаник являлся к нему в ночи и «стучал копытами по суглинку», причитая: «Кац, Кац, что вы со мной сделали?..»

...С другой стороны, народ (то бишь многомиллионный наш зритель) – тоже не ах какой подарок, что он, народ, благополучно и продемонстрировал, получив свободный доступ к телевещанию, причем по ту, нашу, сторону вещания.

Первая ласточка абсолютно свободного словоизъявления – программа «Будка гласности» предлагала всем желающим встать перед телекамерой да излить душу. Одно условие – без бранных слов.

Вскоре выяснилось, что сказать особо нечего. Народ, опасливо заглядывая в «Будку» и явно ожидая какого-нибудь подвоха, оказавшись наедине с камерой, либо гримасничал и кривлялся, передавая приветы родным, близким и подружкам (подростки, солдаты срочной службы, девицы на выданье), либо набычившись, изрекал митинговые лозунги: «Требую запретить, восстановить, положить конец...» (пенсионеры, отставные военные, женщины среднего возраста). И лишь немногие, постояв перед камерой и раздумчиво почесав «репу», покидали «Будку».

Но тут началась эра ток-шоу. И народ стали зазывать на телевидение в качестве живых зрителей, массовки и участников передач. Народ, который в принципе страсть как обожает прикасаться к «прекрасному» в лице популярных ведущих-шоуменов, повалил валом. А вскоре совершенно расковался, начал высказываться по любому поводу.

Великая психотерапевтическая ценность подобных программ заключается в том, что они замещают всем желающим прежнюю, исполненную огромного смысла, коммунальную жизнь – с подглядыванием в замочную скважину, письмами в партком по месту работы блудного мужа, обсуждением с соседками на лавочке у подъезда шалавы Нинки, которая что ни день ведет к себе нового мужика.

Если бы этим и ограничивался «глас народа», так и бог бы с ним. Уровень такого «гласа» вполне адекватен уровню самих программ и зрительской аудитории.

Но, увы, без «народного гласа» не обходятся и серьезные программы, обсуждающие самые больные и животрепещущие проблемы нашего бытия. А народ, сидящий и в этих студиях, все тот же.

...Анатоль Франс когда-то сказал: глупец гораздо опаснее злодея. Злодей хоть иногда, но отдыхает. Глупец же неутомим.

P.S. Разумеется, далеко не вся публика, участвующая в ток-шоу, подпадает под описанный мной тип. Но он – самый распространенный и самый активный, а потому именно он, к несчастью, является выразителем гласа народа. Умный любит учиться, а дурак учить... – именно так, слово в слово с этой строкой, и названы заметки о «теленароде» И. Петровской в «Известиях» (1999) А я всего лишь в очередной раз использовал (переписал!) чужие (но абсолютно при этом собственные) мысли, боясь подпортить свои и без того не всегда идеальные отношения со зрителем.

И все-таки кто же самое-самое главное лицо на телевидении?..

«У нас принято считать, что зритель все сожрет, не заботясь о политесе, – отвечает Борис Берман, создатель «Команды-2». – Фигня! Все поймет на подсознательном уровне. Просто объяснить не сможет – где там склейка, где аллюзии всякие, где переход монтажный удачный. Не надо обольщаться по поводу «тупоумия» зрителя. – А потом добавит в сердцах: – Сейчас телевидением занимается тот, кто не доказал обратного» («Новая газета», 21.04.99).

И кто же после всего этого ГЛАВНЫЙ НА ТЕЛЕВИДЕНИИ как НЕ ЗРИТЕЛЬ?.. Но хватит «перелистывать страницы доказательств», а то получается бытописательство какое-то. А наши беседы как будто претендуют на... На что? На серьезность? Глубину Мысли? Научность? Тогда, может быть, попробуем «переписать» такое?..

«В 1982 г. англичанин А. Бергер предложил перечень двадцати четырех потребностей, которые зритель удовлетворяет с помощью масс-медиа: развлечение, видеть властителей вознесенными и низвергнутыми, видеть и чувствовать красоту, разделять опыт с другими, удовлетворять любопытство и информационный голод, приобщаться к божеству и божественному промыслу, найти отвлечение, испытать разделенное чувство, испытать сильные эмоции, не нарушая норм приличия, найти модели для подражания, самоидентификации (самоутверждения), получить информацию о мире, подкрепить веру в справедливость, укрепить веру в романтическую любовь, в магию и чудеса, видеть, как другие ошибаются, увидеть порядок в окружающем мире, участвовать в истории вместо кого-то, освободиться от неприятных эмоций, получить удовлетворение сексуальным желаниям без нарушения норм приличия, безнаказанно исследовать табуированные объекты, испытать безобразное, подтвердить высокие моральные, духовные и культурные ценности, видеть разбойников в действии. Отметив, какие из ваших потребностей удовлетворяет ТВ, можно сделать заключение об эффективности вещания.

Так как СМИ находятся в рыночном пространстве, для них привлекательно представлять коммуникацию в терминах «продукта и рынка». Однако этот язык, конечно, метафорический: аудитория не покупает ТВ-текст (пока! – В.С.), точно так же, как дети – не рынок для уроков, а избиратели – не рынок для призывов политических деятелей. Массовая информация – тонкий процесс взаимодействия обмена, передачи смысла, так же, как разговор двух людей. Коммуникация зависит от общения членов аудитории друг с другом, она межперсональна, а не внутриперсональна» (Ю. Устинов. Язык телевидения. СПб., 1996).

И. Кокорев выделяет «три типа зрителей в зависимости от того, что для них является доминирующим: духовно-личностная ориентация, профессионально-функциональная ориентация или потребительская ориентация».

По Фромму, у человека существует несколько первейших потребностей:

1. Любовь как предельное самораскрытие личности.

2. Потребность творчества.

3. Потребность ощущать глубокие корни, гарантирующие безопасность бытия.

4. Поиск объекта поклонения, стремление к уподоблению, образу.

5. Стремление к познанию, освоению мира.

Фрейд объяснял механизм потребности в искусстве (как творца, так и зрителя) процессом сублимации (персонификации, идентификации).

Адорно: «Индивид ищет в телевизионном зрелище не вечных истин, не повода для развертывания аналитических способностей, не глубоких художественных впечатлений. Он тянется к телезрелищу под воздействием психологических влечений... Так, отвергая насилие в качестве мыслящего субъекта, рядовой зритель находит в экранных преступлениях привлекательное зрелище, искупительное освобождение от повседневных переживаний».

А вот и совсем не научное, но очень человеческое и понятное:

«Сегодня человек просто не знает, куда ему обратиться со своей маленькой проблемой, со своим горем, болью. Верующий человек может пойти в церковь. Куда деваться другому? Мы в меру сил снимаем горечь обиды и оскорбления. Мы можем за человека заступиться. Да просто сказать: «Ты прав». Это важно...» (Лев Новоженов. О «Времечке» и себе).

И, конечно,

«наиболее традиционной является дифференциация телеаудитории по социально-демографическим признакам: возрасту, полу, уровню образования, социально-профессиональной принадлежности, месту жительства. Исследованиями зафиксировано, что люди с одинаковыми социально-демографическими характеристиками не только предпочитают зачастую близкие типы программ, но и обнаруживают сходство в своем отношении к ним. Это связано с наличием у них совпадающих потребностей и интересов, с приблизительно одинаковым уровнем знаний и языковой компетенции, с общностью установок и ценностных ориентаций.

Все это факторы структуры личности, и они могут быть избраны в качестве самостоятельных критериев дифференциации телеаудитории» (Э. Багиров).

А что касается потребностей, то – «для одних телевидение, прежде всего, источник оперативной информации, для других – преимущественно средство отдыха, форма развлечения, а также приобщение к событиям и проблемам культурной и политической жизни, третьи рассматривают его как способ эмоциональной разрядки и т.д.» (как говорят острословы – «жвачка для глаз». – В.С.).

Ибо телевидение – это: «Иной язык, иной способ выражения, гораздо более упрощенный, подобный серии картинок. Эти картинки должны быть достаточно самостоятельными, чтобы зритель в халате мог отвлекаться, разговаривать с соседом и т.д., не теряя связи с представлением.

Подобные взгляды на особенности телевизионного восприятия долгое время служили основой формообразования выразительных средств телевизионного творчества. Однако, при дальнейшем уточнении социально-психологического аспекта восприятия, выяснилось, что «зрителя вообще» в природе не существует... специфика телевидения... заключается в многовариантности, многообразии возможных форм представительства искусства на телевизионном экране, увеличении числа «степеней свободы» художественного творчества на телевидении, отражающих многообразие функций телевидения в жизни зрителя» (В. Вильчек. «Искусство в телевизионной программе»).

Но... «даже наше восхищение телевидением можно принимать в терминах защитных механизмов ego, посредника между желанием удовольствий (id) и страхом наказания (super ego).

Основные защитные механизмы:

• амбивалентность (одновременное чувство любви и ненависти);

• избегание (отказ контактировать с угнетающими объектами);

• фиксация (навязчивая поглощенность чем-либо, как результат травмировавшего опыта);

• идентификация (желание стать похожим на кого-либо);

• проекция (отрицание враждебности в себе и приписывание ее другому);

• репрессия (подавление инстинктивных желаний, воспоминаний и т.д.);

• супрессия (решение выбросить что-либо из головы, сознания);

• рационализация (предложение рациональных объяснений для бессознательных действий);

• регрессия (возвращение на ранний этап жизни)».

И, наконец,

«пять основных условий эффективности коммуникации:

1. Чем больше монополия источника над реципиентом, тем больше эффект источника.

2. Эффект тем больше, чем больше совпадения ТВ-послания с верой, мнениями, установками получателя.

3. Эффект будет наибольшим на периферических, незнакомых темах, которые не в центре системы ценностей реципиента.

4. Эффективность коммуникации тем больше, чем выше статус и власть источника.

5. Социальный контекст влияет на коммуникацию в случае приема и в случае неприема.

Ни одна из сторон, участвующих в коммуникации, не знает, кто есть другая сторона, – это особенность масс-коммуникаций. Кодировка послания и его декодирование проходят по разным кодам, обусловливая аберрации декодировки. Это нормально для масс-медиа, но налагает дисциплину на кодирующего так, чтобы послание было близким к центру понимания культуры и коды были бы широко доступны. С другой стороны, аберрации предохраняют зрителя от прямого давления какой-либо одной версии правды» (Ю. Устинов).

Что ж, если наука свидетельствует, что от дурного воздействия телеящика человека предохраняет аберрация, то... Dum spiro, spero, как говаривал Цицерон, а по другим сведениям – Овидий. Пока живу, надеюсь. Надеюсь, что нам удастся защитить себя от телевидения. Впрочем, надежд все меньше. Горечи и сарказма в голосе – все больше.

Однако «не за горами время, когда потребители сами смогут определять характер и формы получаемой информации» – так считает директор Би-би-си Джон Барт. Это будет началом истинной демократизации жизни.

А пока... ТВ для 90% населения – единственное окно в духовный мир. И если мы хотим остановить деградацию общества, это должен быть мир культуры.

Произошла подмена ценностей. При помощи ТВ возникли некие новые культовые фигуры, не имеющие на то никаких оснований. В результате непоправимо снизился уровень всех областей творчества – актерский, режиссерский, музыкальный. Главной фигурой становится телеведущий, далеко не всегда мыслитель и Цицерон.

Телевидение должно вернуть обществу нормальную систему критериев. Восстановить иерархию культурных ценностей» (Савва Кулиш. Новое вино в старые мехи не наливают. «Общая газета», №30, 1997).

Конечно, всем давно ясно, что телевидение должно «давать» весь спектр. Но представьте себе при этом человека, который целый день сидит у телевизора. (Совсем как грудной ребенок каждые двадцать секунд ищет лицо матери. Контакт глазами создает ему комфорт.) Ведь это уже не человек, а телевизионный критик или телевизионная приставка. Даже если ему будут показывать сначала Третьяковку, потом фильм о происхождении человека, потом философские чтения, Бергмана, Тарковского...

Я вам скажу честно, хоть я всю жизнь отработал в «ящике», я считаю, что это достаточно усредненная вещь, а не средство воспитания культурного человека. Средство воспитания – это книги. А высокую литературу, высокое кино смотрят немногие. С другой стороны, скажите: кому нужно телевидение, которое никто не смотрит? (Любопытно, как звучал бы в эпоху всепроникающей телемании известный афоризм Анны Ахматовой «Читатели газет – глотатели пустот»?)

К тому же, если вглядеться в диаграммы, которые вычерчивают самописцы системы телеметрии, можно подивиться «нервности» современной аудитории, нетерпеливо перескакивающей с канала на канал. С появлением пульта дистанционного управления нам понравилось «играть кнопками», даже в разгар популярной программы не отказывая себе в удовольствии узнать – нет ли еще чего-нибудь интересненького. Привыкаем смотреть урывками, не хотим или уже не можем сосредоточиться на чем-то одном, теряем и в цельности впечатлений, и в глубине осознания.

Но... послушаем Лидию Польских (Телевидение без признаков телевидения. «Московские новости», №9, 1996):

«Часы, проведенные на телевизионных встречах, можно считать экстатическим слиянием народа и его телевидения. Они нашли друг друга на пространстве кича, около огромной замочной скважины. И не приведи господь кого-то из них упрекать в низости вкусов, восклицая о пропащей духовности. Каждый сам находит свою нишу. Если же наше телевидение, поставленное в тиски рекламы, вынуждено идти на активный отлов кича, то это значит лишь, что мы с вами вляпались в период стихийного рынка со всеми его несимпатичными признаками. Крича о своем могуществе, оно в этом случае покорно выполняет роль истинного слуги народа. И, как всякий слуга, оно радуется, что можно что-то сделать малыми затратами труда и головы.

Телевидение может оправдать свою лень грубыми, но, впрочем, верными аргументами: оно должно прежде всего ориентироваться на сегодняшний спрос, ловить удачу, не всегда задумываясь о своем имидже, дальних перспективах и стратегии. Оно вынуждено – и готово – ежедневно выбрасывать на рынок пусть третьего сорта, но горяченькую продукцию (если таковая подворачивается под руку). Ставят в эфир то, что принесет приличные дивиденды. Тем более что и зритель за этот кич голосует двумя руками. Но при этом телевидение (продюсеры и прочие руководители) должно хотя бы понимать, что оно, привлекая столь примитивным способом, понижает свое качество и теряет умение расставлять собственные силки для ловли зрителя. Что рано или поздно скажется самым плачевным образом.

Тем временем появляются первые признаки утомления зрителей – уж не всякий юбилей или награждения созывают многомиллионную толпу. Монотонность пересилила любопытство. Чем заменит эти зрелища телевидение, развращенное непыльной работой?»

Нынешнему поколению жить (ну, естественно, при благоприятном (?!) развитии событий) при капитализме. В состоянии ли оно освоиться среди фьючерсов и опционов (особенно если эти «фьючерсы» и «опционы» сделаются составной частью нашей культуры, а значит, и телевидения), устроиться, как дома, в рыночной экономике. (Кстати, слово «экономика» на древнегреческом означает не что иное, как «умение вести дом».) Получится (получится ли?) у нас «вести» свой уже не вполне новый (куда ж деваться от своих традиций и опыта!), но как будто заново возникший (рыночный?) теледом?

На этот вопрос отвечаем словами Виталия Майского, режиссера и продюсера Ren TV:

– Да, жить с интеллигентным лицом не так просто, как казалось. Придется показывать такой кошмар, который и описать невозможно. Однако немалая аудитория хочет смотреть только это дерьмо. И, по большому счету, имеет право видеть то, что хочет. Для нее мы вполне интеллигентно открываем специальную рубрику, которая так и называется: «Плохое кино». Но в другой день в это же время у нас будет идти «Фестиваль фестивалей». И люди будут иногда по ошибке попадать на хорошее кино. А человек, который хоть раз попробует настоящее пиво, пить дрянь уже не будет.

– А ты не думаешь, что человека, который всю жизнь пил сивуху, от хорошего коньяка стошнит?

– Может, и так. Наше дело – предложить товар в ассортименте, а выбор – дело покупателя. Вообще я хочу сказать, что от телевидения нельзя требовать слишком многого. Оно всегда сиюминутно. Хотите вечного – смотрите кино, читайте книги, слушайте Баха... Телевизор – это окно автобуса. Открывается красивый вид – смотрим; проезжаем мимо забора – утыкаемся в книгу. Никто ведь не заставляет смотреть.

И продолжаем устами уже знакомой нам Инны Туманян:

«И в голову приходит простенькая мысль: ничего принципиально нового «новые телерусские» не принесли. Кроме вкусов своего поколения – что естественно. Не принесли главного – содержания. Потому, видно, так грубо кто-то сострил: все украли (из западных программ) – остальное купили.

Новое поколение оказалось просто новой генерацией, в чисто физическом смысле этого слова. Каковы особенности этой генерации? Про клипово-тусовочное сознание говорить не буду – это уже общее место. Яростное отталкивание от культуры – как у студентов, вчера сдавших экзамен по ненавистному предмету. Легковесность – вместо легкости, развязность – вместо раскованности. Простодушно-наивное убеждение, что с них началась история. И как итог – невежество».

Выдающийся наш артист Михаил Ульянов явно без особого оптимизма оценивает «переходный культурный период»:

«Мне кажется, что культуру у нас понимают как знание каких-то эстетических наборов. Я же мыслю ее как прежде всего уважение к близкостоящему человеку. Скажем, раньше в деревнях была большая культура общения людей. Она заключалась в законах, выработанных сообществом – общиной. В определенных табу, через которые никому не позволительно было преступать. В точном ощущении, что стыдно – что не стыдно, что можно – что нельзя делать. По очень простой причине: в противном случае сообщество сразу принимало тебя как изгоя. До тех пор, пока заново не будет выработана культура общения, мы, боюсь, не продвинемся никуда. То есть культуру, в нашем понимании, ни в коем случае нельзя забрасывать, ей надо помогать, нельзя, чтоб рассыпались клубы и библиотеки или закрывались театры. Но пока нет условий жизни, при которой нормально будут выработаны какие-то элементарные нормы, мы в культуре ничего не обретем, поверьте».

Сегодняшнему телевидению катастрофически не хватает любви к человеку. Он появляется на экране либо как объект для бесстрастного рассмотрения – неважно, есть на нем железная маска или нет, – либо в качестве заведомого дурака. «Человек из толпы» находит ответ на глупейший вопрос телевизионной игры и бурно радуется, получив свой пылесос, или же становится жертвой прямого издевательства...

Неужто это и в самом деле потому, что, как говаривал один теледеятель, «телевидение стало таким же бизнесом, как мыловарение: он должен быть выгодным и самоокупаемым. А в эфире выживают только те, кто будет экономически целесообразен...».

(Как ни странно, но в наших СМИ нынешнее время оценивается резко негативно и самодовольно. А современная культура, не переставая жаловаться, насмешливо относится ко вчерашнему дню.)

А не получилось ли так, что вчерашние высоты искусства просто показались слишком опасными нынешнему поколению и бессмертной улыбке Кабирии нет места на нынешних суетных ристалищах? Может быть, дело в том, что она – на все времена, и тогда возникает опасность сравнений и тревожная мысль о том, что не так все просто, как хотелось бы?!

Я давно утвердительно ответил на этот вопрос, тайно пугаясь своей несовременности (и оправдываясь каким-никаким, но возрастом и отсутствием «рыночных черт характера»), и с удовольствием сделаю это словами моего доброго знакомого (переписывать – так переписывать! Чистоту жанра надо сохранять!) – доктора искусствоведения Михаила Германа из его статьи в газете «Невское время» (12.08.1995), названной «...ТО СЕРОЕ ВРЕМЯ». А как возник этот заголовок и почему в кавычках – вы поймете сразу, как прочтете:

«Один из ведущих столичного телевидения, говоря о замечательных актерах-сатириках семидесятых годов, так и сказал: «В то серое время только они и были нашей отрадой».

«Но разве вычеркнуть и изгладить из памяти – не есть вернейший путь к неведению?» – спрашивал мудрый Монтень.

«Серое время»... А такое – бывает? Помним ли мы (сами или по книгам) хоть какую-нибудь эпоху, которую бы не проклинали и которой бы не восхищались? Даже в самые тяжелые военные годы люди обретали нечто такое, по чему потом тосковали всю жизнь: братство, ясность отношений, понимание того, «что почем». И это же время вспоминается с болью, отчаянием: лилась кровь, гибли люди, да что говорить, это ведь так понятно.

Станислав Ежи Лец заметил, что у каждой эпохи есть свое средневековье. Можно было бы добавить, что внутри каждого времени есть свое безвременье, как, впрочем, и наоборот.

Тогда, в самом начале семидесятых, второй раз и уже окончательно ушла, так и не состоявшись вполне, хрущевская «оттепель». То было время широкой и социальной рефлексии нашей интеллигенции, осознавшей свою слабость и свою силу. Время благотворных сомнений, отказа от иллюзий. Время, когда печатались лучшие книги Трифонова: на смену бескомпромиссным инвективам и трагическим откровениям Солженицына (уже высланного из России) приходила проза, никого не клеймившая и не возвеличивавшая, но внимательно исследовавшая механизмы тогдашней «социальной этики».

...Вспомним знаменитые «голоса» – они создавали новую мифологию, но и несли реальную информацию. И люди учились постепенно – хотя не всегда, разумеется, успешно – преодолевать страх.

И великие примеры были известны, и трагические судьбы – Сахаров, Григоренко, Виктор Некрасов. И каждый мало-помалу начинал осознавать меру собственных возможностей.

То «серое время» было временем самопознания, интеллектуального развития, временем, когда «черного» и «белого» было куда больше, чем бесцветного и аморфного, во всяком случае контрасты были заметнее.

Зачем я вспоминаю об этом? Не потому, что жалею о времени или полагаю, что оно было очень хорошим или очень дурным. Но оно – было. В нем умещались отвага Сахарова, открытие широким читателям Гессе или Белля (помните – «причастие Тельца» и «причастие Буйвола»), книг Ю. Лотмана, увлечение М. Бахтиным, тонкая и мудрая сатира Искандера. Были мелкая трусость, великая печаль, бегство в «глухой профессионализм».

Мне кажется, презирая вчерашний день, мы не научимся с уважением относиться к нынешнему.

И все-таки главный вопрос – это вопрос о том, как строить свои отношения со зрителем. Но именно в этом кроется первая причина всех остальных опасностей.

Исходя из деклараций, которые сегодня звучат, из подбора кадров, который сейчас осуществляется, складывается впечатление, что к зрителю относятся как к покупателю: есть товар, зритель – его покупатель. Именно в этом, на мой взгляд, скрывается главная неправда. Телевидение все-таки не совсем товар. Его зритель – не совсем покупатель. Позволю себе такую аналогию. Во взаимоотношениях с телевидением зритель становится гостем огромной Страны Чудес. Да, там есть магазин, где можно купить бутерброд, как-то перекусить. Но все-таки это Страна Чудес, где можно удивиться, где можно испытать эмоции, где можно выскочить из самого себя, где можно встретить героя какой-то сказки. Мне кажется, этого понимания нет. И, как мне представляется, пока не будет.

Пока есть лишь группа людей, которая знает о том, как надо торговать. Собрались торговцы разным товаром. Один умеет торговать нефтью, другой – деньгами, третий – машинами. Даже торговцев книгами среди них нет. Ни в одном из этих видов торговли никто не имеет отношений с простым человеком, который и машину-то отчаялся купить, не говоря о нефти.

Это другая психология. Она не диктует необходимость любви к зрителю-покупателю. Уровень сервиса – да. Но любви нет. Есть три цели. Одна – финансовая, другая – властная, а третья – не характерна для бизнеса вообще: бескорыстное отношение к зрителю. И эта позиция никоим образом не определена ни у кого из участников процесса.

Бескорыстную любовь могут себе позволить или очень бедные люди, или очень богатые. И совершенно не исключено, что богатые люди в силу каких-то причин обнаружат в себе потребность любить зрителя. А поскольку они богатые, то могут себе это позволить. Что их к этому подвигнет? Жизнь, общество, время, власть, собственное сознание – не знаю.

Мы оказались как бы Робинзонами в собственной стране. Правда, очень разными Робинзонами. Кто-то быстро сориентировался и перетаскал себе в хижину остатки корабельного провианта; кто-то запасся оружием; кто-то попытался организовать натуральное хозяйство, отрезал участок, стал торговать. Неразворотливые, нерасторопные – а это большей частью те, кто посовестливее, послабее, – оказались ни с чем и вынуждены исполнять роль Пятницы – шута и работника Робинзона.

Но... неужели это те Робинзоны и Пятницы, за плечами которых многовековая культура и питавшая весь мир научная мысль?! В гигантской родословной которых – имена великих ученых и мыслителей – Менделеева и Лебедева, Зелинского и Циолковского, Соловьева и Бердяева, Жуковского, Курчатова и Королева!.. А симфоническая оперная классика (Чайковский и Мусоргский, Прокофьев и Шостакович, Рахманинов и Скрябин...) Живопись – реалистическая (в особенности историческая и жанровая – имена не перечесть), импрессионистская (Серов, Врубель...) и авангардистская (зародившаяся, по общему признанию, в России). Монументальная человековедческая литература... Все это гигантское достояние предстоит человечеству, цивилизуясь и дальше, впитывать и осваивать еще много лет.

А русский социализм и русский космизм? Первый дал миру Герцена и Бакунина, Чернышевского и Лаврова, Кропоткина и Ленина, пример планового ведения хозяйства, которое (с поправкой на частнособственническую систему) используют все передовые капиталистические страны; второй – предвосхитил актуальные теперь, все обостряющиеся глобальные проблемы современности, необходимость нового мироощущения землян. Спрашивается: кто из чего и куда «выпал»?

Мда-а... Что уж тут говорить еще и о таком «пустяке», как подлинно художественное вещание, которое никак не отнесешь к фаворитам ТВ, и это значит, что мы прощаемся с академическими концертами, с драматическими и оперными спектаклями, занимающими в телеэфире любой цивилизованной страны постоянное и незыблемое место. Прощаемся с огромным фондом уникальных, но более ненужных образовательных записей, с традициями великолепного телевизионного искусства, существовавшего только у нас и в создании которого участвовали первые мастера кино, театра, музыки, живописи... Очевидно, прощаемся с историческими эссе Александра Панченко и «Беседами о культуре» Юрия Лотмана, ставшими событием нашей духовной жизни. С уроками английского, французского и вымирающего русского.