Азбука телевидения, или похвала переписчику». 5 страница

Этот другой контроль, основанный на существовании разных политических и финансовых интересов, и определяет то состояние телевидения, в котором оно сегодня пребывает.

Помню, выступая в одном весьма уважаемом интеллектуальном клубе, я высказал соображение, что коммерческое телевидение есть бизнес. Мои слова вызвали резкий протест со стороны присутствовавших, которые доказывали, что телевидение – это инструмент воздействия на общественное мнение, орудие просвещения, воспитания вкуса и прочая, и прочая. Между тем телевидение всего лишь продает товар и старается торговать именно таким товаром, который будут покупать, то есть делать именно такие передачи, какие будет смотреть публика. Коль скоро ТВ зависит от рекламы, а стоимость рекламной минуты определяется рейтингом передачи, в которую она включена, то любое коммерческое телевидение, хотим мы этого или нет, подстраивается под «самого широкого» зрителя.

Возмущаться здесь бессмысленно, как бессмысленно взывать к совести тех, кто управляет телевидением, потому что на самом деле управляют им очень простые подсчеты: сколько затрачено – сколько заработано.

Разумеется, если в стране очень высок интеллектуально-образовательный уровень населения, если значительная часть зрителей обладает широким культурным и политическим кругозором, имеет вкус к высокому искусству, в такой стране облик телевидения будет иной. Если товар высокого качества можно продать – почему бы нет?

Происходящее сегодня на нашем телевидении свидетельствует о том, что наша публика пока не слишком требовательна. Рейтинги показывают, что, как только в эфир ставится передача, требующая соучастия, совместного обдумывания, затраты внутренних сил, количество зрителей падает, тем более если на соседнем канале в это время идет бразильский сериал. Факт печальный, но факт.

Вот здесь-то и требуется «руководящая роль государства», ибо противостоять этому можно с помощью повышения культурного и образовательного уровня населения, о чем государство пока не слишком печется. Человек, получивший соответствующее образование и воспитание, органически не может смотреть бразильский сериал – ему это скучно и неинтересно, у него другие культурные ориентиры. У нас большинство зрителей готово потреблять то, что предлагается. Я вспоминаю «бессмертную формулу» поп-звезды Богдана Титомира, который в ответ на вопрос, не совестно ли ему кормить слушателей такой пошлостью, сказал: «Так ведь пипл хавает!» Кстати, намного раньше замечательный композитор Арно Бабаджанян, талантливейший человек, автор прекрасных симфонических и камерных произведений, переключившийся на советскую попсу, сказал приблизительно то же, когда его спросили, как он может писать подобную пошлость: «Чем пошлее, тем башлее».

Этот закон верен для любой коммерции, в том числе и телевизионной. Вместо того чтобы сотрясать воздух, возмущаясь и негодуя, надо понять, во-первых, что нет свободного и неконтролируемого ТВ и, во-вторых, что контроль со стороны частного капитала ненамного лучше, чем партийно-государственный, разве что разнообразия побольше. Закон верен для всех. За одним исключением.

Общественное телевидение все-таки существует. Существует оно в Англии. Это Би-би-си. За счет чего же живет Би-би-си? За счет двух вещей: отчасти это бюджетные деньги, но главным образом – абонементная плата, которую в Англии обязан вносить владелец каждого телевизора. Эта абонементная плата целиком и полностью идет на содержание Би-би-си, благодаря чему Би-би-си не зависит от рекламы и рекламодателей. Несмотря на то что все это в сущности бюджетные деньги, в хартии Би-би-си записано, что государство не имеет никакого права вмешиваться в содержание передач. В общественный же совет Би-би-си входят только люди, не имеющие отношения ни к банкам, ни к рекламе, ни к государственным учреждениям. Контроль получается действительно общественным. Такова придуманная и воплощенная англичанами – честь им и хвала! – редкая, чтобы не сказать уникальная, и точно работающая модель. Чтобы оценить ее преимущества, необходим определенный уровень общественного сознания и политической культуры, которого нет ни в Америке, ни у нас.

Когда-нибудь, надеюсь, мы придем к пониманию того, что телевидение существует для зрителей. Как, извините, химчистка для клиентов. Если в ближайшей химчистке будут плохо чистить, я пойду в другую. Но пока, увы, у нас и чистят всюду почти одинаково, и передачи на всех каналах почти равноценны.

Попытки принять законы, регламентирующие деятельность телевидения, – пустое. Иное дело, что необходимы кодексы телекомпаний, устанавливающие этические принципы вещания, чтобы руководитель Российского телевидения не мог вести свою программу по своему каналу (если все же очень хочется, не надо быть руководителем) или чтобы владелец акций телекомпании не выходил в эфир со своей передачей, ибо это противоречит этике телебизнеса. В других странах существуют общественные советы телекомпаний, в которые входят представители общественности, не имеющие отношения к телебизнесу (в Америке таких советов немного, но в Европе они очень распространены, и в Англии тоже). Только они имеют право вмешиваться, когда происходит явное нарушение профессиональной этики. Приведу пример того, как работает механизм соблюдения этических норм на телевидении даже в такой стране, как США, которая не является, с моей точки зрения, высокоэтичной страной.

Очень популярная ведущая Кони Чанг, суперзвезда Си-би-эс, однажды, года два тому назад, брала интервью у матери спикера палаты представителей США, который – и это знали все – терпеть не мог Билла Клинтона, но еще хуже относился к его жене. В конце беседы Кони спросила: «Скажите, что ваш сын говорит о Хилари Клинтон?» Женщина ответила: «Мне неудобно это повторять». Тогда Кони Чанг, доверительно склонившись к этой неискушенной женщине, предложила: «А вы шепните мне на ухо», и та шепнула: «Он ее называет сукой». Передача шла в записи, и Кони Чанг выдала этот ответ в эфир. За что ее уволили, не посмотрев на то, что она звезда первой величины. Заметьте, уволили не за то, что в эфир прошло оскорбительное для жены президента слово, а за то, что Кони обманула собеседницу.

Я не могу себе представить, чтобы у нас ведущего уволили за подобный поступок. Отсутствие этических критериев очень затрудняет нашу работу. Это, впрочем, неудивительно, поскольку общество наше вообще аморально, и наивно полагать, что высокие моральные критерии вдруг возникнут именно на телевидении.

У нас, увы, нет четкого государственного понимания того, каков механизм действия телевидения, и это вполне устраивает тех, кто им управляет. Меня как президента Академии российского телевидения это тревожит больше всего, ибо ТВ – инструмент, который, подобно любому инструменту, может быть использован как на пользу, так и во вред. И в последнем случае расплата неминуема. Но если безответственный хозяин прачечной представляет опасность лишь для одежды клиентов, то за ошибки, совершаемые теми, у кого в руках такое мощное орудие, как ТВ, расплачиваться придется всему обществу».

...Да, быть личностью на телеэкране – это не только неповторимая индивидуальность, талант, мудрость, профессионализм, обаяние... (перечень необходимых качеств каждый пусть продолжит сам, равно как и перечень других, подлинно «звездных» фамилий), но и чудовищная ответственность перед МИЛЛИОНАМИ ЛЮДЕЙ.

Но, как стали замечать многие «телеведы», сегодня, когда возможности видео с каждым годом все больше расширяются, «говорящий человек» (не путать с «говорящей головой») неуклонно утрачивает свои позиции, вольно или невольно прячась за «бегущие обои» (то бишь мелькающий видеоряд). Эфир предполагает все меньше и меньше времени для неторопливого разговора, хотя кое-кто еще может нарисовать целый мир (притом размерами, не уступающими действительному), пользуясь только словами.

Поскольку разговор со зрителем «тет-а-тет» требует предельной концентрации всех способностей и возможностей, а подчас оказывается нецелесообразным для воплощения авторской идеи, автор использует «героев», либо дополняя их словами свои рассуждения (в том случае, если освещается тема), либо концентрируя на них внимание (если речь идет о людях). «Продуктом» такого симбиоза становятся цикловые или единичные очерки, иногда документальные фильмы. Автор из «эксперта» становится «скульптором» и «исследователем», моделируя и выстраивая программу из живого материала, он «оперирует не самой реальностью, а ее изображением, в которое вносит свой смысл вплоть до создания образа». «Документальный герой, если не бояться быть последовательным до конца, не что иное, как средство авторского самовыражения» – так говорит о документальных программах С. Муратов («Диалог. Телевизионное общение в кадре и за кадром»).

Не потому ли у телевизионной аудитории сказалась, я думаю, накопившаяся потребность хоть как-то компенсировать разрыв между повседневным опытом и абсолютно виртуальным образом действительности, который изо дня в день транслируют СМИ? Мы словно оказались в некоей шизофренической ситуации, когда «карта», которой люди руководствуются в своем путешествии по жизни, никак не может соответствовать реальному ландшафту. Вот почему любой намек на осмысленную, сколько-нибудь узнаваемую картину происходящего воспринимается с энтузиазмом и благодарностью.

Процесс осознания, не говоря уже о реализации всего потенциала такого феномена массовой культурной коммуникации, как телевидение, еще продолжается, и потому, переадресуя ТВ слова искусствоведа Б. Балаша о кино («Искусство кино», 1945), нам выпала «историческая беспримерная возможность – наблюдать законы развития искусства буквально с момента его зарождения... мы впервые... в состоянии наблюдать генезис новой художественной формы и учитывать в точности все обстоятельства ее происхождения и развития».

Свойства телевидения «можно перечислять страницами: натуральность – условность, интрига – ассоциативность, примат слова – примат изображения, злободневность – музейность... теория телевидения окажется состоящей из ряда концепций, каждая из которых великолепно аргументирована ссылками на «природу телевидения» и прекрасно согласуется с практикой, но в корне противоречит какой-то другой теории, столь же логично аргументированной и практически обоснованной» (В. Вильчек. Искусство в телевизионной программе, 1978).

Развитие техники вносило постоянные изменения, казалось бы, в уже найденный и определенный язык телевидения.

Исчезли ограничения, налагаемые малыми размерами экрана, существенно улучшилось качество передачи и приема сигнала. Благодаря совершенствованию съемочной техники, появилась возможность активнее использовать свет.

Кроме того, с появлением видеомагнитной записи и электронного монтажа, с появлением цветного телевидения, диапазон выразительных средств телевидения почти сравнялся с кинематографическим.

Сравнялся? Что ж, этот спор начался не сегодня и даже не вчера.

Еще в 1950 году Рене Клер, мастер французского кино, писал: «Если между театром и кино есть глубокая разница, то ее нет, на мой взгляд, между кино и телевидением... из того, что нам до сего дня показывали по телевизору, нет ничего, чего нельзя было бы показать на киноэкране». И это было еще тогда, когда телевидение работало только в «прямом эфире», т.е. не было ни возможности записи, ни монтажа программ...

Тогда, на заре телевидения, едва ли не первым вопросом, вызвавшим бурные дискуссии в среде теоретиков и практиков, стал вопрос о «телевизионном искусстве». Телевидение – «одиннадцатая муза» или «малоэкранное кино»? Но было и единодушие в понимании искусства:

«Искусство – это опредмеченная в его произведениях человеческая душа, это личностный смысл, вынесенный «наружу» (Театральная энциклопедия. М., 1963).

О кино как искусстве лучше всех сказал Сергей Эйзенштейн:

Только кино за основу своей эстетики и драматургии может взять не статику человеческого тела, не динамику его действия и поступков, но бесконечно более широкий диапазон отражения в ней всего многообразия хода движения и смены чувств и мыслей человека.

Кинозрители полностью отключены от остального мира на время киносеанса и образуют микромир, подверженный общему эмоциональному «заражению», что никак не присуще телезрителям.

Телевидение вынуждено заинтересовывать, убеждать каждого зрителя в отдельности (или малую группу). Телеискусство для каждого, а не для всех! Оно – одно из средств массовой информации, стоящее в том же ряду, что пресса, радио, документальное кино. Но, с другой стороны, телевидение, несомненно – вид искусства, такой же, как театр, художественный кинематограф, музыка, архитектура, живопись, литература...

Значит, отличается? И в первую очередь – зримой оперативной информацией? (Правда, замечу в скобках, наведя «тень на ясный день», словами самого Ролана Быкова: «Впервые взявшись за документальное кино, я выяснил, что нет ничего более лживого, чем документ. И никакое документальное кино нельзя смотреть без коллегии адвокатов. Поэтому в качестве документа я использую художественные произведения. Для меня документ довоенной жизни – картина «Большой вальс», а не письмо Черчилля Рузвельту или Сталина Черчиллю. Думаю, что историческая картина от имени художника наиболее правомерна».)

И, не останавливаясь, продолжу...

В 1960 году во время беспорядков в Нью-Орлеане мэр города обратился к представителям телевидения с просьбой воздержаться в течение трех дней от передач «с поля боя». Он полагал, что люди выходят на улицы главным образом для того, чтобы появиться на экране телевизора.

В его несколько упрощенном анализе ситуации была доля правды. Люди любят видеть себя на малых и больших экранах – этот феномен использовали уже пионеры кинематографа. Они снимали прохожих перед «иллюзионом» и приглашали их прийти на сеанс, чтобы увидеть себя на экране.

Телевидение как новое техническое средство связи предоставило людям большие возможности: не только выступать в роли героев первого плана или участников захватывающих событий, но и наблюдать за ними, в какой-то мере даже присутствовать в момент их совершения.

Эту мысль – и с более чем весомыми, «звездными» аргументами – подтверждает популярнейший кинорежиссер и «кинопанорамник» Эльдар Рязанов:

Громкое «спасибо» я произношу в честь изобретателей телевидения. Благодаря им меня стали узнавать в лицо, чего обычно с кинорежиссерами не бывает. Так что, понятно, я обожаю телевидение!.. Ах, телевидение!.. Магнит, приманка, соблазн! За одну только передачу незнакомое до сих пор лицо может стать известным или даже родным десяткам миллионов. Нет человека, который не мечтал бы попасть на голубой экран, запечатлеть себя, стать популярным, превратиться в телезвезду. И если кто скажет, что не желает сняться для телевидения, – не верьте ему, этот человек, скорее всего, лицемер! Короче, телевидение – властелин нашего века. Его могущество – безгранично, неотразимо, несокрушимо. И телевидение отлично осознает свою мощь, свое всесилие и в связи с этим свою безнаказанность. А ведь чем безграничнее власть, тем безупречнее должен вести себя властитель, независимо от того, человек это или организация. Господствуя, надо проявлять деликатность, скромность, интеллигентность...

Ну, чем не аргумент «отличия» от кино? Хотя и по сей день дискуссия не стихает. Достаточно известный по своим передачам о кино Петр Шепотинник сомневается и в достоинствах телевидения как искусства, и тем более – в его отличиях от кино:

– Вообще я убежден, что телевидение сейчас, в отличие от кинематографа, который приближается к своему столетию и прошел путь от эмпирики к искусству, наоборот, проделывает обратный путь от искусства, отчасти почерпнутого у кинематографа, к безыскусности, к максимальному захвату реальности в непереработанном виде.

– Но это происходит во всем мире. Главный принцип современного ТВ – live, «живьем»...

– Это очень условно – live. Даже такая безусловная вещь, как взятие «Белого дома»: в ней тоже есть свой способ отстранения, и главный момент отстранения заключается в том, что мы смотрели то, что происходит у нас, но как бы увиденное не нами, а Си-эн-эн. Кто-то за нас срежиссировал. Зрителю преподносят все уже в более-менее упакованном виде. Чем не кино?

Так-то оно, может, и так, но сделало это все-таки телевидение! И первый, его, телевидения, козырь – это его техника и технология!

«Процесс телевидения – видения на расстоянии – физически состоит из трех этапов: на первом происходит преображение изображения в последовательные электрические сигналы (анализ изображения); на втором – передача этих сигналов по эфиру или по проводам на расстояние; на третьем осуществляется обратное преобразование электрических сигналов в элементы изображения (синтез изображения)» (А. Юровский. Телевидение – поиски и решения. «Искусство», 1983).

Уже поэтому (и возникающим в результате возможностям) отличия телевидения от кино очевидны. Они сводятся, в конечном счете, к трем основным моментам:

• способности вести прямой репортаж с места события, то есть сделать акт фиксации и акт восприятия практически одновременным;

• способности к передаче изображения в индивидуальную среду восприятия;

• способности к программности и периодичности.

Совершенно понятно, что все эти свойства чрезвычайно важны, прежде всего, для передачи актуальной информации. Здесь телевидение не имеет себе равных. Исследователи и практики, увлеченные концепцией специфичности телевидения, сделали немало полезных и верных выводов, помогли телевидению найти удачные формы, но при всем при этом они зачастую упускали из виду главное: при всех своих несомненных отличиях от кинематографа телевидение – экранная форма, то есть, в сущности, оно говорит на одном языке с кино – языке движущихся и звучащих изображений.

Значит, хотя и есть очевидные различия, но родство неоспоримо. Поэтому согласимся с таким мнением: «телевидение и кино две главные разновидности экранной формы культуры. Попытка провести между ними непреодолимую грань, на практике приводит к тому, что замедляется процесс освоения богатейшего векового опыта кинематографа, опыта чрезвычайно нужного телевидению, которое до сих пор еще остается в значительной части своей полупрофессиональным, создаваемым людьми, не имеющими подлинной школы» (Р. Ильин. Изобразительные ресурсы экрана, 1973).

...Похоже, с каждым прозвучавшим на этих страницах своим и «переписанным» словом множатся сомнения и громоздятся друг на друга неясности, как вагоны многих поездов, столкнувшихся в одной точке под названием «телевидение». И это естественно, ибо, кажется, нет более противоречивой музы, чье развитие столь стремительно, что, едва разобравшись с одними ее проблемами, мы тут же получаем другие.

«Можно ругать телевидение как хотите, но более интересного и более весомого, чем наше, в мире нет. Разве что только Би-би-си может отчасти сравниться» – таково авторитетное мнение А. Лысенко. (Между прочим, Анатолий Георгиевич ЛЫСЕНКО – живая легенда российского телевидения. Он стоял в начале 60-х у истоков КВНа, а в конце 60-х инициировал передачу «Аукцион» – прообраз нынешних развлекательных программ с непосредственным участием публики, рекламой и разыгрыванием призов. Потом был, после 85-го, знаменитый «12-й этаж» и сверхзнаменитый «Взгляд», «побудителем» и редактором которого был Лысенко. Он же стал одним из основателей независимого российского телеканала.)

Готов подтвердить – наше телевидение и вправду самое интересное! (Небольшое замечание на случай упреков в том, что автор неплюралистично навязывает собственные вкусы окружающим. В любом деле плюрализм небезграничен: отсекается то, что лишает профессию смысла.)

Я был в США, сидел до трех-четырех часов ночи, как сумасшедший переключал кнопки. Американское телевидение – это сплошное ток-шоу: говорят, говорят, говорят... Для них это способ самовыражения. И сплошные игры, которые мы у них слизываем. Но в чем наша сложность? Американец, сидящий в Нью-Йорке, получает пакет из 90 каналов. Я бы выбрал себе «Дискавери» – фантастический канал, где идут образовательные программы, пользующиеся огромной популярностью. Просто завидуешь людям, которые имеют возможность подобное смотреть. А кто-то выбрал бы себе другой канал, и теперь днем и ночью смотрит спорт, т.е. вот – база выбора. А когда, как у нас, только четыре или шесть общенациональных каналов, то вот вам изначально заданное процентное содержание «мыльных опер», кинофильмов, информации и тому подобного. И, кстати, их соотношение во всех странах одинаковое!

...И тут же подумалось: «А почему, собственно говоря, тебя должны терпеливо слушать да еще «наматывать на ус»? Разве не предупреждал Лев Николаевич Толстой: «Часто слышишь, что молодежь говорит: «Я не хочу жить чужим умом, я сам обдумаю». Правда, сразу же отвечая (за меня): «Зачем же обдумывать обдуманное, бери готовое и иди дальше. В этом сила Человечества».

А молодежь, молодой Читатель, «заболевший» телевидением, – это и есть мой главный собеседник, ибо он (Вы!) и есть наше телевизионное (и не только!) будущее. Но... Мы никогда не знаем будущего в том смысле, в каком мы знаем прошлое. Потому что прошлое и будущее – совершенно разные времена, с совершенно разными физическими свойствами. Настоящего просто нет. Настоящее – это разделительная линия между прошлым и будущим, проходя через которое будущее меняет свои свойства и превращается в прошлое.

Будущее можно и нужно исследовать, но узнать нам его не дано. Человек, узнавший будущее, неизбежно сойдет с ума. Так что потратьте свои силы с пользой и узнавайте... прошлое, благо и юный возраст ваш всячески тому способствует!

Конечно, приятно ощутить себя взрослым человеком, подшучивающим над очарованиями и бедами недавних вроде бы лет; но все равно та далекая наивная пора почему-то всегда представляется лучшим временем твоей жизни.

Мне повезло. Перебирая мысленно свои счастливые даты (если понимать под счастьем минуты внезапного воодушевления и беспричинного упоения жизнью), прихожу к выводу, что в самом чистом виде они случались достаточно давно – в школьные годы студенческие времена. Нетрудно это объяснить: отрочество, юность, «человек впервые», ожидание без разочарований... Но я вдруг понял, что качество всех моих, так сказать, интеллектуальных притязаний, нравственных и художественных вкусов было задано именно атмосферой этого времени!..

И уж коли позволил я себе эти откровения, то продолжу их, усилив значимость словами известного телетеатроведа Виталия Вульфа из его интервью «Московским новостям» (№19, 1994) под емким названием «БУДУЩЕЕ ИЗ КИРПИЧИКОВ ПРОШЛОГО». Ему, как и мне, трудно примериться к новой жизни:

Мое поколение выросло в обстановке, когда не принято было говорить о деньгах. Сегодня деньги стали играть огромную роль: всем нужны спонсоры... Вот и забывается то, что не хлебом единым жив человек.

Я очень хочу понять новых молодых людей – смотрю, как они выглядят, слушаю и читаю, что они говорят. Иногда кажется, что многие из них – это «неродившиеся души» Метерлинка, потому что не обременили себя никаким образованием, никакой духовной и эмоциональной памятью.

Куда-то ушли идеи. У нас они были – плохие, хорошие, но были. Теперь идеи заменили деньгами. Но деньги не могут быть выше ценностей.

Потеряны нравственные, духовные критерии, что и порождает в итоге настроение уныния, неблагополучия. Для того чтобы общество жило нормально, оно должно прежде всего иметь культурных людей, иначе будут убивать и резать на каждом углу. Мы достигли абсолютной свободы: когда читаешь прессу и смотришь ТВ, складывается впечатление, что никто ни с кем не живет, а все только рассказывают о возможностях секса. Но люди-то хотят любить, а не заниматься случкой. И как их ни завлекай дешевкой, в кино, театре они тоже ищут настоящего.

Будущее строится из кирпичиков прошлого. Поэтому я против разрушительства, против отрицательных эмоций: их слишком много в реальной жизни.

Так что, призываю вас, молодые мои друзья, словами из песни Булата Окуджавы:

Давайте говорить друг другу комплименты –

Ведь это все любви прекрасные моменты!

И с экрана, конечно, тоже, потому что телевидение – огромная часть нашей жизни!

...Тем более что жизнь короткая такая.

...Написал эту строку и... наткнулся глазами на лежащую рядом газету. На одной странице были отчеркнуты строки: «Проблема не только в том, что государство сращивается с мафией, а общество срослось с лоббирующими институтами: наше общество не является до конца гражданским. Оно все еще чрезмерно кланово, и в этом смысле у нас процветает «общественная мафия»... Мафия, с точки зрения культурологии, – это некая группа, которая объявляет определенных людей «своими», а всех остальных – «чужими»... И все отношения идут не по деловым или интеллектуальным связям, а по принципу: если это «мой» – он что-то получит, если «чужой» – ничего».

Та-а-ак!.. А ведь и с этим может столкнуться мой романтически настроенный Читатель, оказавшись в студийных коридорах! И... стать своим?! Какой ценой?!

Мы уже перешагнули порог нового тысячелетия и тревожно всматриваемся в собственное будущее. И утешить нас может лишь то, что, как показывает опыт, большинство наших ожиданий не исполняется совсем. Жизнь умнее нас, причудливей и остроумней. Так что наберемся мужества и да не оставит нас дар удивления... Потому что будущее уже «взорвалось», и нас вот-вот увлечет в него взрывная волна. Волна, зарождавшаяся в прошлом – в далеком и близком, даже моем, о котором я беседую с вами, о котором написаны миллиарды томов, миллионы картин, сняты километры фильмов. Но, как говорил Блез Паскаль, «во мне, а не в писаниях Монтеня, содержится все, что я в них вычитываю» (как и в каждом из вас, мой мудрый Читатель!).

А прошлое, передавая будущему свои полномочия и надежду на свое продолжение, хорошо помнит слова Гете: «Хотя мир в целом продвигается вперед, молодежи приходится всякий раз начинать сначала». Потому и звучат порой его, прошлого, пронзительные признания:

«...Я теперь на этом берегу, потерявший все, что имел...»

Но зато: «...знающий, что жизнь на самом деле не застывает, не каменеет на ходу».

«Если это случается – то лишь на время, а потом вновь все превращается в кипящую лаву, и даже вечные памятники в ней расплавляются, как оловянные солдатики... Ничего нет постоянного: «К завтра-а... готовсь!» Будь начеку, друг. Я мог бы рассказать, что пострашнее, но зачем? Давай будем оптимистами, никакого «сюра», просто движение... Вставай, приспосабливайся...»

«Приспосабливайся»?!.. Или добивайся своего?! Как?! Действительно ли деньги открывают любые двери или прав все-таки Протагор, что «ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ МЕРА ВСЕХ ВЕЩЕЙ»?!..

Не знаю... Знаю, как хотелось бы и даже, наверно, как должно быть, но КАК БУДЕТ?!.. Зато помню, что думает по этому поводу многовековое прошлое, отточив свои доказательства на миллионах человеческих судеб. Вот, например, завет великого Леонардо да Винчи: «Существует три типа людей: те, кто видит; те, кто видит, когда им показывают; те, кто не видит». Или такое:

Кто мудр? – У всех чему-нибудь научающийся.

Кто силен? – Себя обуздывающий.

Кто богат? – Довольствующийся своей участью.

Участью, а не результатами своего творчества, и уж тем более – не успехами телевидения – этим нельзя довольствоваться, этим надо быть всегда неудовлетворенным!..

Из прошлого же (правда, не такого далекого, 1992 года) может оказаться кстати в этой беседе и фрагмент интервью с вашим покорным слугой из газеты «Невское время» под названием «ИГРАЕМ БРЕХТА ИЛИ...?»:

– Поводом для моей встречи с Валерием Сарухановым стала его работа над пьесой Брехта «Карьера Артуро Уи». Ибо сегодня, когда вокруг телевидения идет борьба за раздел политического влияния, как-то забылось, что существовало и другое телевидение – как вид искусства со своими законами, выразительными средствами и, конечно, со своей аудиторией, готовой бросить все дела и сесть к голубому экрану. Вот почему на вопрос: «Где же сегодняшние телефильмы, телеспектакли, телеверсии прозы и телеварианты драматических произведений?» я, признаться, ожидала услышать сетования на нехватку денег, а услышала совсем другое.

– Деньги, производственная база, новая технология – все это имеет огромное значение, и здесь у нас проблем не счесть. Но все-таки, убежден, на первом месте – творческая мысль, так сказать «мозги»! (Уместно вспомнить, что некогда мы поставляли кадры всей стране и делились опытом и специалистами с «самой Москвой»!)

А мозги, так иронично именуемые «серым веществом», только тогда перестают быть серыми, когда... Нет, лучше «переписать» эту мысль словами великолепной оперной дивы Елены Образцовой:

Сегодня Россия стоит на пороге коренных перемен, и все ближе реальность того, что хорошие деньги будут платить только истинным мастерам своего дела. Быть может, наша молодежь наконец поймет, что учиться необходимо... для того, чтобы за период обучения взять максимум знаний и навыков из всех возможных и даже невозможных источников с единственной целью – приручить свой талант.

Трудно? – скажете вы. – Невозможно? Андрей Платонов писал в письме к жене: «Невозможное – невеста человечества. К невозможному летят наши души». А недавно я прочел у Яна Флеминга: «Невозможное – это то, чего вы плохо захотели». Стремиться надо ХОТЕТЬ ХОРОШО, отыскивая гармонию во всем, и прежде всего в себе.