Память, воображение

Книги я держу на столе, на полках — когда я в Москве, в чемоданах — когда путешествую, они всюду со мной.

Дорогие горничные многих гостиниц нашей страны и ближайших к ней стран, подтвердите, что при укладке моих чемоданов вам отравляли жизнь книги. Я их вечно забывал, возвращался, искал, словом, огорчал вас.

Я таскался с книгами всюду. Цветок в петлицу, кни­гу в кулак, и я считал, что я — совершенство, что я осна­щен на прогулку по набережной Невы, по Крещатику и на Ай-Петри. Одни книги таскал больше, другие — мень­ше. Одни затаскивал до потери, другие — в клочья, третьи — замарывал, как школьник. Это означало: трудился, брал на зуб, пробовал на вкус. Как правило, терял то, что запомнил: книга исчезала за ненадобностью, прова­ливалась сквозь землю сама собой. Не ищите в моей биб­лиотеке то, что было уже в работе. Безнадежно Скорей найдете в моей голове. Дорога самая верная. Попроси­те — прочту. Там своя полка с книгами. Особая библио­тека.

Я держу в памяти не одну сотню страниц. Как мне это удается? Запоминаемость текста тесно связана с прора­боткой слова и осмыслением его. Этому же процессу со­путствует работа над подачей или трактовкой художест­венного произведения. Она различна в силу многих при­чин. Это прежде всего философское понимание мира автора, а также актерские данные исполнителя: его духов­ный, интеллектуальный багаж, наблюдательность, его ха­рактер, внешность, особенности его голоса. Но все эти свойства таланта нуждаются в ювелирной обработке, в тренировке.

Вот тут проверяется еще один талант, огромное значе­ние которого не всегда учитывается. Начинается испы­тание трудоспособности, упорства, таланта, способ­ности его к каторжному труду.

Если полагают, что искусство непохоже на труд черно­рабочего, что искусство — приятнейшая из профессий, что работнику искусства падает в рот «манна небес­ная», — это глубокая ошибка.

Мой режиссер Еликонида Ефимовна Попова отличает­ся огромной трудоспособностью, и большой выдержкой в работе. По свойствам своим она, так сказать, мне по пле­чу. Но случалось, что и ее я загонял до полного упадка сил, до полного изнеможения. Это называлось у нас:

«Лошадь упала,

упала лошадь...»

(В Маяковский)

Затем требуется еще один талант — закреплять отра­ботанный материал. Материал необходимо закреплять, ничем не засорять, постоянно следить за своим внутрен­ним миром. Необходимо давать самому себе концерты, проверяя память, — все это дело обязательное.

В процессе работы текст укладывается в памяти поч­ти незаметно. Однако в этот период очень важно «не на­жить» близких по смыслу, но неточных по тексту слов. За этим необходимо наблюдать по живому следу. Впослед­ствии бывает очень трудно исправлять такого рода «опе­чатки», этим приходится заниматься специально, прове­ряя свой текст то авторскому, что я время от времени обя­зательно делаю.

Накопление текстов — работа очень интенсивная; с годами обзаводишься особой библиотекой, которая распо­лагается в памяти, как полка с книгами. Собираюсь все задать вопрос ученому: куда это складывается? Место не­большое — голова. В какие шарики, однако, спрессована такая уйма слов? Просто диву даешься, до чего ловко сконструировано это вместилище. Предельная экономия. Называется все это: память.

Возможно, ученому ясно: где слова, как лежат, на ка­кой полке. Но мне-то от этого пока не легче.

Мечтаю о машине, чтобы сразу взять и положить в па­мять материал, как перекладываешь книгу с полки в че­модан.

С годами все с большей настойчивостью, все с боль­шим трудом происходит погрузка материала в так назы­ваемую память. Но не будем огорчаться. Оставим этот пе­чальный предмет.

Итак, я продолжаю заучивать текст. Лежу и учу. Вхо­дит отдаленная знакомая. Первый вопрос: вы больны?

Очень испуганное, озабоченное лицо.

—Да нет, как бы вам сказать...

Чувствую себя неудобно, лежу в постели. С языка не срывается откровенный ответ: я работаю. Я не говорю этого, боюсь, не договоримся. Не войдет человек в мое положение, неясная работа!

Посидела, поговорила, ушла.

Итак, продолжаю заучивать.

А как устаешь от этих разговоров!..

Новости дня: вчера была в концерте.

Вы не были в концерте? Ах, как пел! Не были? Но почему же?

Совсем застеснялся. Да, действительно, как это я не был? Совсем некультурный человек... Серый какой-то, черт знает что. До сих пор Вертинского не слышал! Билеты трудно достать, так трудно. Но ведь вы артист. Вам всюду легко попасть. Попадаю, матушка, попадаю, всюду попадаю, толь­ко не с того хода. Не с парадного, а с черного, так называемого артистического. Каждый вечер, и бывает не в одну дверь. Очень вежливо улыбаюсь.

Думаю, как жаль, не завели в доме пуда два мармелада. Чехова чудесно вывез из затруднительного положения с дамами мармелад.

Итак, я один. Отдаленная знакомая ушла рассказывать своим друзьям, как Яхонтов средь бела дня валяется в постели.

Продолжаю погрузку в трюм. Сегодня я чернорабочий. Волоку фразу. Стоп. В чем дело? Заело. Что случилось? Зацепилась брошка. Какая брошка?

Вспоминаю. У той отдаленной знакомой сверкала брошка. Ну и что же? Оказывается, запомнил. Долго смотрел, когда стеснялся, въелась в память. Отдаю команду: бросить брошку за борт! Есть за борт! Путь свободен: волоку хвост фразы. Притащил. Лежит. Проверил, удобно ли лежит? Это означает: проверил ритм, мелодию, актерское состояние. Все в порядке. Несу вторую фразу. Погрузка продолжается.

- Вас к телефону.

- Сейчас не могу. Скажите, занят.

- Очень просят. Срочно, необходимо составить программу.

Телефон, конечно, чудесное изобретение. Очень удобное.

- Я вас слушаю... Да. Программу я дал... Да, на семнадцатое... Пожалуйста... Благодарю вас... Здоров... Да, еду. В Киев... В Киев! Константин, Иван, Елена, Владимир... Да, очень мило. Я тоже действительно Владимир... Да, конечно, отдохну... Да-да, весна... Розы... Ах, «стерво­зы»? Вам понравилось?.. Очень рад, очень рад... «Краса­вица, которая нюхает табак»... Нюхала табак... Очень рад... Всего хорошего... Да-да, не забуду... Нет-нет, не за­буду. До свидания...

Погрузка продолжается. Учить текст хорошо, если пе­ред глазами зелень. Можно уходить на бульвар. Учить лучше всего утром, когда посветлеет окно. Помогают цве­ты в стакане. Точка приятная. На крайний случай можно зеленый абажур или закрыть глаза. Радио мешает, когда слово на слово находит. Слово, допустим, мое и слово дик­тора. «Граждане! Уходя на работу, не забывайте выклю­чить радио». Есть такие профессии, которые нуждаются в тишине. Союз писателей, Академия наук, институты... школьники, студенты. Оказывается, очень много людей, которые нуждаются в тишине. Все думающие, изобретаю­щие, создающие новое. Все усваивающие, будь то дети, артисты, ученые, — все нуждаются в тишине. Однако по­стоянный, равномерный шум не мешает, даже помогает.

Последние дни осваиваю станцию «Новокузнецкая», недавно открылась. Очень нравится: переживаю, как по­лучение дополнительной площади. Нравится цвет мрамо­ра. Напоминает утро. Просторно. Однообразные шумы со­ставов, как прилив моря. Разгрузка мгновенная. И снова пустынно. Холодновато. Хорошо бы выступить у метро­строевцев — поблагодарить за отличную площадь. В день открытия катался на эскалаторе вместе с мальчишками, близ живущими. Вверх, вниз, гулял, читал.

Думал, почему в газетах нег стихов на открытие. От­крыли! И когда! Во время войны!.. И не как-нибудь, а ве­ликолепно, без скидок на нехватку материалов. Успели подвезти и мрамор в Москву и пушки фронту. Строим во время войны! Чем не тема? Радуюсь, что четвертая пяти­летка началась во время войны, что все идет своим чере­дом. Мирное строительство продолжается. И не один я радуюсь: радуется весь город, район, в котором живу. Ви­жу по лицам — довольные лица.

Скромный у нас народ, подумал я, застенчивый, сдер­жанный, целомудренный, но хвастун. Слова на ветер не бросает, только глазами иной раз поговорит: мнение свое выскажет, одобрит. Думает, никто не заметил. А я заме­тил. Очень пригодится в «Тосте за жизнь».