Глава 16. Дорога петляла в горах. Русскоязычный гид оказался весьма разговорчивым и непрерывно что-то говорил о местных красотах

Дорога петляла в горах. Русскоязычный гид оказался весьма разговорчивым и непрерывно что-то говорил о местных красотах, правда, Алексей слушал его в полуха.

— Этим монастырем орден бенедиктинцев владеет уже, без малого, тысячу лет, а построен он был, как дань уважения Каталонской Божьей Матери. В окрестностях монастыря Монтсеррат каталонский ландшафт, и благодаря тысяче двумстам скалам, имеет величественный и неповторимый вид. Сегодня в монастыре постоянно живет около восьмидесяти монахов. Гордостью монастыря является скульптура Богоматери, выполненная из дерева и находящаяся в монастырской базилике. Здесь же, в монастыре, находится музей, который относят к числу лучших в Европе...

Он продолжал рассказывать, но Алексею это было не интересно. Он ехал в этот монастырь не для того, чтобы насладится пением мальчиков или познакомиться с его историей, нет. Здесь, он прочитал в корпоративной почте, сейчас находился Роман. Он хотел увидеть его хотя бы издали.

— Большинство паломников влечет в Монтсеррат статуя Черной Мадонны, которую, если верить легенде, вырезал Святой Лука. Легенда гласит, что если загадать желание и поцеловать руку Девы, то ваше желание обязательно исполнится. Каждый день ровно в час дня у вас есть уникальная возможность услышать гимн деве Марии, который в Каталонии известен под названием Virolai de Montserrat. Гимн исполняет один из самых лучших и известных хоров мальчиков во всей Европе.

— Что? — встрепенулся Алексей.

— Говорю, хор можно послушать, — неуверенно ответил гид, — мы успеваем… Руку Мадонны поцеловать…

— Да-да, — согласно закивал Алексей. — Обязательно.

Он поставит свечу и будет просить Черную Мадонну…

— А где живут художники? — спросил он у гида.

— В гостинице для паломников. Где же еще? Все приезжие там останавливаются, — невозмутимо ответил тот.

— У вас есть и такая? — хмыкнул Алексей…

Он бесцельно бродил по монастырскому двору после того, как послушал хор и прикоснулся к Мадонне. Случайное совпадение или нет, но любимый цвет у Романа как раз именно такой, черный. Наверное, все же не случайно. Все в этом мире взаимосвязано.

Он услышал негромкий смех и знакомый голос.

— Ром! — крикнул Алексей, — ка, — тихо добавил шепотом, потому что на него недовольно покосилась пожилая пара.

Парень обернулся и, путаясь в полах длинной рясы, побежал ему навстречу, оставив своего спутника, худого долговязого, судя по всему, испанца стоять в одиночестве.

— Какими судьбами? — спросил он, останавливаясь перед Алексеем.

— Дай я тебя обниму и поцелую, — попросил тот, протягивая к нему руки.

— Только по-братски в щеку, — хихикнул Рафаэль. Он и сам был готов повиснуть на шее у Алексея, но обстановка не позволяла. — Целибат.

— Ты дал обет безбрачия? — удивился Алексей.

— Нет, конечно, нет, — снова хихикнул Рафаэль. Он растерялся от внезапной встречи и не знал, как себя вести. — Просто обстановка монастыря и все такое прочее… — сказал он неуверенно.

— Кто это? — Алексей качнул головой в сторону высокого парня.

— Пепе, монах, — весело отозвался Рафаэль. — Пойдем ко мне, у меня есть немного времени.

— А как же целибат? — Алексей впервые улыбнулся с момента отъезда Романа.

— В силе, — отозвался тот и потащил его за собой, что-то только крикнув по-испански долговязому Пепе. Тот кивнул и пошел в сторону монастырских строений.

А они развернулись и пошли совсем в другую сторону.

— Что ты ему сказал? — спросил Алексей.

— Попросил прийти за мной, когда стена будет готова. Я пишу картины по библейским мотивам по сырой штукатурке, — ответил Рафаэль. — Это гонка со временем — кто вперед. А давай я твой портрет напишу? — неожиданно предложил он. У меня в комнате все для этого имеется.

Алексей кивнул, пусть будет еще один портрет…

Рафаэль привел его в довольно просторную комнату с узким, как бойница, окном. Обстановка была спартанская: в середине помещения стоял большой стол, заваленный кистями и банками с пигментами, казалось, он занимал все свободное пространство. В одном углу стоял маленький холодильник, а вдоль одной из стен неширокая кровать, застеленная суровым суконным одеялом. И ни шкафа тебе под одежду, ни телевизора.

— Сейчас я стану делать краску, — сказал Рафаэль и извлек из холодильника пару яиц. На удивленный взгляд Алексея добавил:
— Она же пригодится мне и для росписи стены. Здесь надо осторожно отделить желток от белка и тщательно перемешать с пигментом. Я возьму, например, эту прекрасную египетскую синеву.

Он рассказывал, а сам в это же время быстро работал руками.

— Садись вот сюда.

Рафаэль усадил на кровать Алексея, так как стула в его келье не было. Бысто отодвинул в сторону стол, а на середину комнату выставил мольберт, который до этого смирно стоял в своем углу. И сделал первый мазок. Он бы и по памяти написал любимое лицо, которое столько раз уже рисовал и помнил в мельчайших деталях, но приятно было бросать на него взгляды, высовываясь из-за холста.

— Не молчи, — попросил он Алексея, — говори хоть что-нибудь.

— Я люблю тебя, — неожиданно выдал тот. — Приехал сказать тебе это.

Рафаэль нахмурился и перестал рисовать, закусив кончик кисти.

— Какие слова тебе сказать, чтобы ты мне поверил? — спросил Алексей осторожно. — Какой любви ты хочешь?

— Такой, чтобы не задаваться вопросом, любят меня или нет.

Алексей кивнул.

— Я буду ждать тебя. — сказал он. — И как-нибудь однажды приду в наше кафе, а там в дальнем углу за столиком сидишь ты и что-то сосредоточенно набираешь на ноутбуке. Я возьму кофе и сяду отдельно, а ты пойдешь мимо и толкнешь меня под руку. Но я тебя не отпущу. И мы начнем все сначала.

— Так и будет, — улыбнулся Рафаэль, высовываясь из-за мольберта. — Все, смотри.

Он повернул картину к Алексею. На него смотрел молодой красивый мужчина с глазами старика и застывшей на реснице, готовой вот-вот сорваться и потечь по щеке то ли слезинкой, то ли дождевой каплей. Рисовал Рафаэль еще лучше, чем раньше, только не было теперь привычного черного или очень темного фона, наоборот, в его картине появилась необъяснимая легкость и прозрачность и бесконечная даль, а яркие, тяжелые краски присутствовали только на переднем плане.

— Я так выгляжу? — спросил Алексей.

— Пока да, но надеюсь, когда вернусь, в твоих глазах поселится радость, — ответил Рафаэль. — А портрет можешь забрать, чтобы было с чем сравнивать. Это специальные краски, к концу твоей экскурсии картину уже можно будет свернуть. А мне пора…

После возвращения из Барселоны, Алексей сразу купил билеты домой. В Мюнхене он решил долго не задерживаться. И теперь сидел перед лечащим врачом Галины. Он пытался объяснить ему, что желал бы забрать жену из клиники.

— Но мы не сможем вернуть вам деньги, — ответил дотошный немец.

— Пусть это станет моим благотворительным взносом вашему лечебному заведению.

Алексей старался говорить ровно и спокойно.

— Попросите, чтобы Галину подготовили к выписке. У нас самолет в Москву через несколько часов.

Немец никак не мог взять в толк, почему этот русский, заплатив столько денег, не желал довести лечение до конца. Хотя, может, он и прав — его жене требовались внимание и любовь, а не таблетки, уколы и процедуры.

— Если потребуется помощь, — сказал он вздохнув, — наша клиника всегда к вашим услугам.

Алексей кивнул. Если потребуется, он обязательно обратится.

— Галя, мы возвращаемся домой, — сказал он, когда привели жену и принесли ее одежду.

Она ничего не ответила, только крупно вздрогнула и молча стала стаскивать надоевшую больничную пижаму…

— Лелик, — обратилась к нему Галина в самолете, назвав детским прозвищем, это были первые слова, сказанные ею, после того, как он забрал ее из клиники, — ты меня любишь?

— Люблю, — ответил Алексей, погладив по плечу.

— А Романа? — спросила она и напряженно посмотрела в глаза мужа.

— И Романа люблю, — вздохнув, сказа он. — И его тоже.

Галина облегченно откинулась на спинку кресла.

— Леша, давай, мальчика усыновим, — попросила она.

— Давай, — кивнул он. — Мы к этому вопросу вернемся сразу же, как только самолет совершит посадку.