Журналистское образование

Прежде чем приступить к изучению теоретических вопросов, сделаем краткий экскурс в историю журналистского образования. Это полезно во многих отношениях, в том числе для осознания творческого характера учебного процесса, для понимания своей причастности к непрерывному поиску такой модели образования, которая отвечала бы и потребностям общества, и высоким университетским критериям, и личным интересам выпускников.

Надо ли готовить журналиста в университете, и нужна ли ему вообще специальная образовательная база? Вопросы не праздные, ибо журналистика относится к числу так называемых открытых профессий, для работы на этом поприще не требуется лицензии, диплома или других официальных сертификатов. В редакционных кабинетах дипломированные репортеры соседствуют с людьми, которые являются специалистами других отраслей знания, а в нынешней прессе без труда можно найти и такие издания, где нет ни одного работника с профильным образованием. Не случайно поставленные нами вопросы время от времени горячо обсуждаются и в редакциях, и в вузах, в частности среди студентов. Но инициаторы этих дискуссий не всегда ясно представляют себе, что «внедрение» журналистики в университет произошло не по чьему-либо произволу, а в результате довольно долгой эволюции системы подготовки кадров для печати. Через полемику, эксперименты, развитие методики преподавания общество пришло к существующей системе образования, которая, конечно, тоже не является застывшей. Американские историки печати пишут: «Связи между университетами и редакциями сильно окрепли во второй четверти двадцатого столетия. Знаменитая карикатура, изображающая редактора отдела новостей, который спрашивает юное дарование:

" А что это такое, позвольте узнать, — школа журналистики? " — более не соответствует действительности. Вероятнее всего, редактор отдела новостей сам является выпускником школы журналистики...»[2]

Здесь уместно вспомнить, что в США первые попытки наладить подготовку газетчиков относятся к концу 1960-х годов прошлого века, а первый системно организованный курс появился в университете Пенсильвании в 1893 г. Примерно этим же временем датируется начало журналистского образования в странах Европы.

Так пробивала себе дорогу тенденция к углублению подготовки кадров для печати. Вот характерный факт: в самом конце XIX в. в Лиссабоне проходил V Конгресс международной организации журналистов, и в центре его внимания оказался опыт обучения газетчиков во Франции, где система преподавания включала в себя, с одной стороны, прикладные умения (машинопись, телеграфное дело, написание и редактирование статей и т.п.), с другой стороны — основы знаний по истории, политической экономии, общеобразовательным дисциплинам, языку.

Внимание к образовательному уровню работников прессы усиливалось не случайно и диктовалось не только интересами самих редакций. Скорее надо говорить о том, что журналистика откликалась на коренные изменения социально-культурной среды, в которой она действовала и развивалась. Весь XIX в., и особенно его вторая половина, отмечен ускоренной индустриализацией экономики, а крупное промышленное производство все более нуждалось в грамотных и хорошо обученных работниках. Образование, которое веками было привилегией избранных, становилось подлинно массовым, общедоступным. Характерно, что и в государственной политике европейских стран народное просвещение выдвигается на приоритетное место. Прессе нельзя было отставать от растущего культурного уровня основных слоев населения. Здесь уместно вспомнить, что и в России демократизация школы явилась важнейшим элементом серии либеральных реформ, предпринятых в царствование Александра II. В 1860—1870-х годах она сочеталась с отменой крепостного права, реорганизацией судебной системы, местного самоуправления, армии — и тогда же наметился резкий подъем газетно-журнального дела.

В России сеть учебных заведений для сотрудников редакций возникла несколько позже, чем в Европе. Начальные шаги и последующее развитие отечественной журналистской школы описаны в литературе[3].

Считается, что первые курсы для журналистов открылись в Москве в 1904 г., однако просуществовали они недолго. Предпринимались и другие попытки, столь же мало успешные. В отсутствие школы некоторую нагрузку брали на себя профессиональные издания («Новости печати», «Журналист» и др.), помещавшие на своих страницах разборы газетной практики. По свидетельству историков, особая роль принадлежала журналу «Сотрудник печати», который в 1912 г. организовал заочные (по переписке) консультации для начинающих авторов, включая своеобразные статьи-лекции и домашние задания. В большинстве случаев организаторы школ и курсов сводили свою задачу к преподаванию технических, ремесленных навыков, а их способна была дать сама редакционная практика. Правда, за пределами России время от времени воплощались в жизнь и иные модели образования, тяготеющие к сочетанию теории и методических навыков. Так, в начале века в Париже действовала Русская школа общественных наук, созданная основоположниками отечественной социологии. В ее программу входило изучение печати как социального института. Российские социал-демократы, оказавшись в эмиграции, организовали свои партийные школы, где обучали газетному делу как политическому и производственному явлению.

В послереволюционные годы ситуация в российской прессе изменилась коренным образом. Развертывание принципиально новой — по стратегическим установкам, типам изданий и методам труда — печати тормозилось почти полным отсутствием квалифицированных специалистов. Регулярные исследования газетчиков, проводившиеся в масштабе страны и регионов, показывали, что опытных сотрудников старой прессы осталось крайне мало, а новые кадры не имели должной квалификации. Вопрос о кадрах был поставлен на I съезде журналистов (1918). В том же году возникли курсы в Москве и воскресная Школа журнализма в Петрограде. Интересно, что питерским слушателям лекции читали известные деятели культуры, публицисты и ученые (А. Куприн, А. Амфитеатров, И. Левин и др.), причем они затрагивали проблемы, связанные с ролью печати в духовной и экономической жизни. Из государственных учреждений пионерское значение имели школы при РОСТА (Российском телеграфном агентстве), работавшие в Москве, Петрограде и других крупнейших городах. В отличие от своих предшественниц они просуществовали несколько лет. В 1921 г. на базе школ РОСТА в Москве открылся Институт красных журналистов, в Петрограде — Институт журналистики. Подобные учебные заведения действовали в соответствии с государственной программой во многих городах. Они были призваны за короткий срок (от двух-трех месяцев до полутора лет) дать начальную подготовку сотням новых сотрудников прессы, вышедшим, как правило, из среды рабочих и крестьян.

Параллельно с обучением профессионалов в 20-е годы приобрела всесоюзный размах работа в кружках рабочих, сельских, военных корреспондентов — явления уникального для мировой газетной практики. Движение рабселькоров (так коротко называли этих внештатных активистов печати) рассматривалось политическим руководством страны как форма приобщения масс к управлению производством и государством. Соответственно кружки при редакциях — от центральной «Правды» до заводской стенгазеты — играли роль политического всеобуча. Многие рабкоры в дальнейшем пополняли ряды штатных корреспондентов и редакторов, и тогда они начинали испытывать потребность в обстоятельной подготовке.

К 30-м годам сформировалась уже целая система журналистских учебных заведений различных уровней. Для технических работников существовали газетные школы, среднее звено специалистов — корректоров, литературных правщиков, хроникеров и т.п. — готовили техникумы с трехгодичным циклом обучения, кандидатов на более ответственные посты корреспондентов и редакторов выпускали государственные институты журналистики (ГИЖи). Последние, по существу, стали первым опытом систематического журналистского образования, который признавали новым и успешным зарубежные специалисты. Познакомившись с ним в середине 20-х годов, известный немецкий публицист Э. Киш говорил: «Я побывал во многих европейских школах журналистики. Лучшей из них считаю лейпцигскую. Слушатели ее являются в школу два-три раза в неделю на короткий срок, чтобы выслушать лекции по истории, организации и технике прессы, выполнить практическое задание... И я был обрадован тем, что нашел наконец в лице ГИЖа специальное учебное заведение, студенты которого в течение всего срока обучения заняты исключительно учебной и общественной работой»[4].

Но все-таки техникумы и ГИЖи не давали высокого уровня квалификации, да и по количеству выпускников они не удовлетворяли запросы практики. Для решения этих задач с начала 30-х годов ГИЖи были преобразованы в Коммунистические институты журналистики (КИЖи). Они появились в Москве, Ленинграде, Алма-Ате, Харькове, Свердловске, Минске, Куйбышеве.

В предисловии к первому учебному пособию столичного ВКИЖа им. «Правды» (между прочим, книга насчитывала более 550 страниц) так описывалась обстановка, в которой возник институт:

«Наша печать за последние годы гигантски выросла. 995 газет в 1929 г. и 9700 в 1933 г.; 12 с половиной миллионов тиража в 1929 г. и 36 млн в 1933 г.». Действительно, почти одномоментно по указаниям партии была создана всеохватная сеть «малой» прессы — фабрично-заводской, районной и др., а также местного радиовещания. Так информационно-идеологически обеспечивались программы индустриализации страны, коллективизации села, другие стратегические планы. Заметное оживление происходило и в остальных секторах газетно-журнальной отрасли. ЦК ВКП(б) принял специальное постановление о кадрах газетных работников, на основании которого была построена многоступенчатая система журналистского образования. КИЖи в этой иерархии занимали самое заметное место.

В литературе последних лет делается акцент на том, что деятельность КИЖей приняла отчетливо выраженный политико-идеологический характер в ущерб профессиональным интересам. Это верно по существу, но требует уточнения. На 30-е годы, действительно, пришлась полоса особенно жесткой борьбы с политическим инакомыслием. Но в советское время журналистское образование находилось под специальным контролем со стороны партийных органов всегда — и до КИЖей, и значительно позже, так что они не были ярким исключением. С точки зрения тенденций его развития, полезно взглянуть на организацию учебного процесса.

Для примера обратимся к опыту ленинградского КИЖа им. В. В. Воровского. Один из его бывших студентов, позднее — выпускник и преподаватель Ленинградского университета П. С. Карасев в своих воспоминаниях о предвоенном времени писал так: «Это было хорошее учебное заведение, в нем преподавали многие крупнейшие ученые университета...» На пяти его отделениях приступили к занятиям 600 учащихся: газетчиков, радиокорреспондентов, издательских работников. Была открыта собственная аспирантура для подготовки научных и преподавательских сил, наряду с дневной формой обучения стала развиваться заочная. КИЖ получил хорошее техническое оборудование, теоретические занятия сочетались с активной практической и общественной деятельностью студентов. В 1940 г. срок обучения в КИЖе был доведен до четырех лет.

Такая методика обучения для студентов означала поворот в жизни. Для многих из них в подлинном смысле слова открывалась дорога к знанию, просвещению, культуре. Не менее решительно менялся и профессионально-культурный уровень прессы. В архивных фондах середины 30-х годов хранятся личные дела слушателей газетных курсов, рассчитанных на сотрудников местных газет. Познакомимся с некоторыми автобиографиями (исправлены ошибки в правописании, которыми пестрят эти рукописи, и пропущены фрагменты текстов).

«Родился в семье крестьянина, малоимущего середняка. В такие тяжелые годы мне прищдось проводить свое детство, много раз приходилось сидеть без хлеба. Поступил в сельскую школу, отучившись 4 года, имея желание учиться, меня родные не отпускали ввиду неимения средств, я у родных отпросился, и они отпустили. Я проучился 2 года, после чего отработал в совхозе. В 1931 году вместе с родными участвовал в организации колхоза. Работал зам. предколхоза и предколхозом. С предколхоза снят и взят на работу в редакцию инструктором».

«В 1917 уехал в армию, откуда не вернулся. С 1928 года по 1932 год работал единоличником на пашне. В 1932 году организовался колхоз в нашей деревне, я из первых вступил. Колхоз меня командировал на курсы счетоводов, окончил двухмесячные курсы на хорошо. Организовал первичную комсомольскую организацию, где меня избрали комсоргом...»

«В 1930 году РК ВЛКСМ меня рекомендовал на двухмесячные курсы избачей (так назывались работники изб-читален — предшественников сельских клубов. — С. К.). Был введен в состав бюро РК ВЛКСМ и исполнял обязанности культпропа и затем заведующего массово-производственным отделом. Осенью 1932 года РК ВЛКСМ меня рекомендовал в редакцию районной газеты».

К 20-летнему возрасту многие новоиспеченные газетчики приобретали немалый жизненный опыт, но культурно-образовательный, а тем более профессиональный их багаж оставался крайне бедным. Перелистывая личные дела, мы видим в графе «образование»: пятилетка, семилетка, рабфак, два класса техникума, неоконченная сельская школа, трудовая школа... В графе «стаж газетной работы» чаще всего встречаются: «год», «меньше года», а то и вовсе — «нет». По данным обследований, в конце 20-х годов высшее образование в среднем по стране имели 13% газетчиков, неоконченное высшее и среднее — 52, неполное среднее и ниже — 34, домашнее — 1%.

На этом фоне деятельность КИЖей стала новой ступенью культурного и профессионального роста прессы. С точки зрения методики обучения, она фактически ознаменовала выбор основной модели журналистского образования, чертами которой являлись разносторонняя общеобразовательная подготовка, солидные теоретико-профессиональные курсы плюс прочная связь с редакционной практикой. Данная модель доказала свою жизнеспособность в сравнении с краткосрочными курсами и школами прикладного назначения. Она тяготела к университетской системе обучения. Закономерно, что с началом 40-х годов некоторые КИЖи (в Алма-Ате, Свердловске) влились в государственные университеты на правах факультетов. Такое решение готовилось и в Ленинграде, но в военные годы здешний институт был отправлен в эвакуацию и эшелон с ним попал под бомбежку. В Москве В КИЖ прекратил существование незадолго до войны.

Одновременно с развитием сети журналистского образования укреплялась его научно-теоретическая и учебно-методическая база. Недостаток учебной литературы ощущался в течение многих десятилетий, этот «голод» испытывает и нынешнее поколение студентов. Однако неверно было бы думать, что книги в помощь учащимся стали выходить только в последние десятилетия.

Во-первых, в 20-е годы началась и затем была энергично продолжена практика издания литературы в помощь рабочим и сельским корреспондентам, которые, согласно политической установке тех лет, рассматривались как главная опора редакций. Столичные и провинциальные издательства регулярно выпускали книги, брошюры, сборники с «говорящими» названиями {Лобовский А. Рабочие и газета. Основы рабкоровской работы. Харьков, 1926; Нехамкин Г. А. Селькор и газета. Руководство для селькоров, о чем и как писать в газету. М.; Л., 1925; Справочная книга рабкора. М., 1926; Шагин В. Н. Живая газета в рабочем клубе. Л., 1924 и даже — Теодоронский С. А., Шипилин Л. В. В помощь физкультурнику — корреспонденту. М.; Л., 1931). Широко издавалась инструктивная литература, содержавшая партийные и государственные документы по вопросам работы с рабселькорами. Для корреспондентов и редакторов своего рода заочными курсами служили многочисленные книги и статьи в профессиональных журналах, в которых излагался опыт лучших редакций страны. Назовем, например, увлекательную для профессионала книгу Усас-Водкина «Мужицкая газета. Из истории одного опыта» (Л., 1926). Автор — редактор уездной «Деревенской газеты», выходившей в Гдовском уезде (ныне — Псковская область), — рассказывал, как благодаря своему искреннему уважению и знанию селянина редакция добилась внимания, интереса и массового сотрудничества в издании со стороны сельского читателя. Здесь же надо упомянуть мемуары ветеранов рабкоровского движения (Онипко К. К. Записки старого рабкора. Симферополь, 1932; Осипов М. Пути рабочего корреспондента. М.; Л., 1925; Шейнин М. А. Рабочие корреспонденты. М.; Пг., 1923 и др.).

Во-вторых, хорошо была поставлена публикация статистических и иных исследовательских материалов, касающихся прессы. Они и сегодня представляют интерес как источник тщательно систематизированной фактической информации о состоянии системы печати, журналистских кадров, материальном обеспечении редакций (Наша печать. М., 1925; Периодическая печать СССР и рабселькоровское движение между XV и XVI съездами ВКП(б). М., 1930; Лицо сельской низовой печати. М., 1931 и др.). Усилиями энтузиастов, получивших поддержку органов политического руководства страны, в 20-х годах начали проводиться исследования восприятия газетного слова массовой аудиторией, которые фактически положили начало отечественной социологии журналистики (см., например, работы Я. Шафира). Появились первые очерки истории печати (Л. М. Клейнборт), теоретические обобщения газетного опыта (С. Б. Ингулов, М. А. Рафаил и др.), «Систематический указатель книг и статей по журналистике» Н. М. Сомова. Публиковались и работы об опыте и теориях зарубежной прессы. Между прочим, одна из них — «За кулисами французской печати» — была выпущена в 1926 г. Госиздатом в переводе О. Э. Мандельштама.

В-третьих, научно-методические разработки, непосредственно адресованные системе журналистского образования, начали выходить из печати вскоре после революции, и некоторые из них выполнялись на очень высоком уровне. Такой была прославленная, без преувеличения, книга одного из организаторов печати и журналистской школы П. М. Керженцева «Газета. Ее организация и техника» (М., 1919). Автор, будучи талантливым редактором и директором РОСТА, оставил след не только в науке о журналистике, но и в теории управления. Он был специалистом по системному анализу социальных структур, и это качество его мышления нашло отражение в книге для журналистов. Она посвящена организации и культуре редакционного труда, о чем можно судить по заглавию, причем в ней реалистично, без идеологических шор анализировались и достижения зарубежной прессы. Выдержавшая несколько переизданий, работа Керженцева в течение десятилетий была настольной книгой для студентов и преподавателей. Не менее широкую из-вестность заслужил учебник С. Н. Срединского «Основы газетного дела» (Пг., 1918). Московский ГИЖ с первыхлет своего существования поставил и успешно решал задачу обеспечить студентов необходимой литературой (Справочная книга журналиста. М., 1923; Новицкий К. П. Газетоведение как предмет преподавания. М., 1924; Левидов М. Информация в советской прессе. М., 1924 и др.).

К 30-м годам появляется возможность глубже и разнообразнее, чем ранее, разрабатывать вопросы профессионального мастерства. В прежнее время упор делался главным образом на преподавание первоначальных навыков газетного труда, а также на обучение организации редакционного актива. Постепенно в научных и учебных изданиях все больше внимания уделяется литературно-редакторскому качеству текстов, начинает складываться теория жанров советской прессы. Информация, корреспонденция, статья, очерк, обзор печати — все эти жанровые формы публикаций специально рассматриваются в учебном процессе и, соответственно, в литературе.

Огромную роль в повышении литературного мастерства студентов и штатных газетных работников играл пример выдающихся публицистов того времени. Они охотно делились со студентами наблюдениями, выступали с обобщениями творческой практики. Например, беседы М. Кольцова во ВКИЖе и его выступления на профессиональных совещаниях включались в учебные пособия как отдельные главы, посвященные очерку, фельетону и памфлету. Это были в подлинном смысле учебно-методические разработки — с рекомендациями, разбором опыта, выводами теоретического характера, относящимися к новой общественной обстановке и новому типу прессы. Вот лишь один, показательный фрагмент из беседы «Фельетон в местной газете»: «Старый буржуазный фельетон в России обходился большей частью без сюжета. Обычно автор брал какую-нибудь, иногда самую расплывчатую тему и занимался разговором в печати на эту тему, разговором или интересным или скучным, в зависимости от автора. Он нанизывал одну фразу на другую, и получалась этакая журчащая литературная болтовня, в которой некоторые фельетонисты, обладающие хорошим стилем, достигали высокого мастерства. В отличие от этого характерным и твердым признаком советского фельетона является почти всегда его резкая сюжетность... Эта сюжетность, эта установка на факт, являяясь главным признаком советского фельетона, является и главным его достоинством».

Стали активно формироваться и собственно теоретические концепции журналистской деятельности. Так, пионером в области психологии журналистики выступил выпускник ГИЖа В. А. Кузьмичев. Его книги «Организация общественного мнения» (М.; Л., 1929) и «Печатная пропаганда и агитация» (М.; Л., 1930), написанные с учетом достижений мировой науки о прессе, до сего дня не утратили своей познавательной ценности. Группа ученых выступила с идеей создания теоретического направления, которое они назвали «газетоведение» (Проблемы газетоведения. М., 1930). Они объединились на почве интереса к технике и культуре работы с газетной информацией, причем авторы не отрицали положительных сторон в практике буржуазной журналистики новостей. Однако политическая конъюнктура тех лет не позволила развиться данному направлению исследований и преподавания. Разработчиков газетоведения — М. Гуса, А. Курса, Ю. Бочарова и др. — обвинили в буржуазности воззрений и отклонении от линии партии в области печати. Как говорилось в критических обзорах, публиковавшихся в профессиональных и массовых изданиях, «характерной чертой этих " теорий" печати было отрицание классового характера газеты, стирание коренного различия между пролетарской и буржуазной газетой. Они искали формально-логических " понятий" о " газете вообще", одинаково годных и для буржуазной, и для пролетарской газеты». Господствующее положение в теоретической, учебной и массово-популярной литературе о прессе прочно заняли ее идейно-политические характеристики, а также методы организаторского участия в социалистическом строительстве.

Несмотря на такие передержки в конкретных случаях и чрезмерную, по теперешним меркам, политизацию образования в целом, оно все же непрерывно развивалось, совершенствовалось, становилось стройнее и богаче по содержанию. Мы видим, что журналистское образование в нашей стране все больше приближалось к тому уровню, когда оно должно было перейти к университетам с их мощной интеллектуальной базой. В этом отношении характерно, что уже в 20-е годы на обществоведческих факультетах МГУ велась подготовка сотрудников печати, в Ленинграде на факультете языкознания и материальной культуры были организованы занятия по истории, теории и практике газетного дела и книговедению, а также журналистская практика студентов-филологов, в 1926 г. появилась кафедра газетного дела и обсуждался вопрос об открытии самостоятельного факультета журналистики. Значит, переход образования на университетскую систему был подготовлен и с точки зрения традиций самих университетов.

Внедрение журналистики в университеты на новом этапе началось с создания соответствующих факультетов (Минск, 1944 г.) или чаще всего отделений при филологических факультетах (Ленинград и Свердловск, 1946 г., Москва, 1947 г. и т.д.) и кафедр. По долгу преемственности традиций современным студентам (да и молодому поколению преподавателей) надо знать имена организаторов этих учебных центров. Система журналистского образования складывалась благодаря подвижническим усилиям целой когорты талантливых педагогов. Для сотрудников редакций в России, странах СНГ и за рубежом эти люди стали символами университетской юности, им посвящаются поэмы, о них рассказывают легенды, хотя многие из ветеранов первых послевоенных десятилетий и по сей день находятся в рабочем строю. Здесь удастся назвать лишь малую часть этих замечательных специалистов, но в своих университетах студенты, конечно, познакомятся с гораздо более подробными «историями в лицах». Отделения, факультеты, ведущие кафедры создавались и завоевывали признание под руководством Э. С. Багирова, К. И. Былинского, Б. И. Есина, Я. Н. Засурского, А. Л. Мишуриса, В. Д. Пельта, Е. П. Прохорова, Е. Л. Худякова (Москва), В. А. Алексеева, А. Ф. Бережного, В. Г. Березиной, Б. А. Вяземского, Н. П. Емельянова, А. В. Западова, П. Я. Хавина (Ленинград), В. Н. Фоминых, В. А. Шандры (Свердловск), Е. А. Лазебника, А. 3. Окорокова, Д. М. Прилюка (Киев), В. И. Здоровеги, И. Т. Цьоха (Львов), Т. Э. Эрназарова (Ташкент), Г. В. Булацкого, Б. В. Стрельцова, М. Е. Тикоцкого (Минск), Г. В. Колосова (Алма-Ата), Г. В. Антюхина (Воронеж), Я. Р. Симкина (Ростов-на-Дону)...

В задачи нашего курса не входит подробное воссоздание роста системы образования в количественном и качественном отношении. Достаточно сказать, что на протяжении всех послевоенных десятилетий этот рост был и сегодня он не остановился, а даже усилился. В 50—60-е годы отделения, состоявшие первоначально из двух-трех кафедр, преобразовывались в факультеты с гораздо более разветвленной структурой. Одновременно возникали все новые отделения и специализированные кафедры в вузах республиканских и областных центров. В советское время государственная система образования дополнялась высшими партийными, комсомольскими и профсоюзными школами, а в наши дни — главным образом коммерческими учебными заведениями.

Указать точное число всех российских школ журналистики, при их нынешнем разнообразии, не представляется возможным. По приблизительным оценкам оно составляет не менее сотни. Численность же студентов в каждой из них колеблется от десятков до сотен, а в крупнейших вузах — до тысячи и более человек. Разветвленную структуру приобрели и формы обучения: наряду с дневными потоками существуют вечерние и заочные, кроме пятилетней (дипломной) подготовки возникли четырехлетняя (бакалавриат) и послевузовская (магистратура и второе высшее образование), параллельно с полной формой развиваются краткосрочные варианты, наконец, используются преимущества дистанционного обучения и филиалов университетов в малых населенных пунктах.

Разнообразие стало характерной приметой и содержания подготовки. Учебные планы, согласно государственным стандартам, включают в себя несколько разделов. Цикл общеуниверситетских дисциплин (в основном социально-гуманитарных и отчасти естественно-научных) призван дать будущим журналистам целостное научное представление о мире, обществе и человеке. Общепрофессиональные курсы отражают совокупность представлений о журналистике в целом, без различия по специализациям. Следующий раздел — специализация либо по средствам информации (печать, ТВ, радио и др.), либо по тематике выступлений. Предусмотрен и так называемый региональный компонент, благодаря которому учитываются особенности и потребности СМИ той местности, в которой существует каждый конкретный вузовский центр. Наконец, в рамках подвижного комплекса специальных курсов и семинаров по выбору студентов они имеют возможность приобрести Дополнительные знания и навыки по узким отраслям профессиональной квалификации.

Так, дисциплины группируются на листе бумаги, на которой отпечатан учебный план. Однако в сознании студента и выпускника они не столько разделяются на изолированные блоки, сколько переплетаются друг с другом, образуя неразрывное целое. В самом деле, курс литературоведения с полным основанием можно рассматривать как профессиональный — ведь он знакомит студентов с общими законами построения текстовых произведений, методами их анализа и критики, классическими образцами творческой деятельности. Без знания природы и эволюции жанров литературы изучение жанров периодической печати оторвалось бы от своих начал, которые надо искать в истории писательского мастерства. К тому же нельзя не соотносить движение в нынешней публицистике с тенденциями развития литературы новейшего времени. Мы найдем в практике СМИ перекличку с конкуренцией традиционализма и постмодернизма в литературе, судьба современного романа косвенным образом связана с будущностью газетного и журнального очерка, коммерческий успех развлекательной прессы — это явление того же порядка, что и высокий читательский спрос на бульварные книжные серии. Не случайно в разные десятилетия в числе самых популярных среди студентов дисциплин был специальный курс «Писатель и газета».

История журналистики не может преподаваться и восприниматься в отрыве от общей исторической подготовки. Прошлое отечественной и мировой печати — это, по существу, летопись реальных событий в социальной и культурной жизни народов. Поэтому, например, периодизация истории прессы будет обоснованной, только если она верно отразит смену экономических формаций, этапы становления национальной государственности, борьбу политических сил и т.п. Точно так же преподавание права СМИ строится в расчете на знание системы права, почерпнутое студентами из предшествующего общеобразовательного юридического курса. Наконец, не подлежит сомнению, что изучение иностранных языков отнюдь не преследует цель подготовить выпускников к светскому общению «на международном уровне». Для современного студента и журналиста-профессионала свободное владение языками служит условием доступа к зарубежной литературе по специальности, которая в обилии поступает в их распоряжение, к прессе других государств и компьютерным сетям, несущим полезные ориентирующие и событийные сведения, дает возможность общаться с иностранными гражданами и получать от них информацию...

Сегодня в образовательных программах нет практически таких дисциплин, которые не были бы обеспечены учебными пособиями. Студентам региональных вузов особенно приятно осознавать, что они обучаются не только по книгам, выпущенным в столичных издательствах, но и по разработкам своих, «домашних» педагогов. При сходстве основных принципов обучения крупные вузы заметно отличаются друг от друга по методике и стилю преподавания, по атмосфере общения и, в конечном счете, по профессиональным качествам выпускников. Такие самобытные школы сложились, например, в Воронеже и Екатеринбурге, Владивостоке и Ростове, Якутске и Казани, Владикавказе и Краснодаре. Концепции образования давно уже опираются не на опыт и интуицию репортеров-практиков, а на мощную научно-исследовательскую базу, которая создана несколькими поколениями профессоров и доцентов. В стране действует несколько ученых советов, присваивающих степени кандидатов и докторов наук по специальности «Журналистика».

Итак, журналистика прочно укоренилась в высшей школе, а классический университет, в свою очередь, многое потерял бы, не будь в его составе этой специальности.

Однако дискуссии о том, как дальше будет развиваться подготовка кадров для СМИ, вероятно, в ближайшие годы не прекратятся. Кроме объективных факторов, связанных с непрерывным движением в самой журналистской практике, эту полемику подпитывает и разнообразие внутри самой системы образования. Отдельно нужно сказать о проникновении в Россию тенденций, характерных для высшей школы других государств. Конечно же, многолетняя самоизоляция отечественного журналистского образования от внешнего мира не пошла ему на пользу. Сегодня эта преграда преодолена, и есть уверенность, что навсегда. Зарубежные стажировки стали нормальным явлением и для преподавателей, и для студентов, переводные учебники пополнили библиотеки практически всех университетов страны, лекторы из-за границы ведут занятия на равных правах с российскими коллегами. Однако такие контакты вызвали и побочные следствия.

Во-первых, не все профессиональные установки и методы труда, утвердившиеся в иных культурных средах, в равной мере приемлемы в России. У нас столетиями культивировалась публицистическая (ораторская, личностная) модель прессы, тогда как в американской и североевропейской печати преобладала фактологическая, объективированная манера подачи материала. Соответственно по-разному строилось и обучение профессионалов. Во-вторых, выражения «как на Западе» или, более того, «как за границей» лишены прямого смысла вообще и в журналистике в частности. Так, специалисты выделяют несколько ведущих типов мировой прессы — англосаксонский, романский, германский и др. Если первый из них представлен газетой-информатором, то отличительной характеристикой второго служит газета идей и мнений. В Германии же, по свидетельству авторитетных исследователей, на протяжении XX в. доминирующей стала аналитическая, комментирующая журналистика, которая «вобрала в себя черты островной (англо-американской) и континентальной, или материковой (романо-германской) ветвей журналистики»[5]. Внутри этой градации (конечно, на практике не такой жесткой, как в схематическом описании) помещается великое множество «промежуточных» вариантов. Значит, российской журналистике необходимо выбирать наиболее близкие ей по культурной традиции примеры для подражания, если она хочет творчески осваивать мировой опыт.

В-третьих, вряд ли состоятельны попытки перестроить систему образования на какой-то иной, зарубежный лад (а такие намерения периодически выражаются). Во многих европейских университетах журналистская подготовка дается людям, имеющим уже иное высшее образование. Соответственно она длится всего лишь один-два года и включает в себя в основном овладение методикой и техникой редакционного труда. Поэтому она принципиально расходится с учебными планами российских вузов, которые ориентированы на абитуриентов без диплома. Кроме того, многое зависит от того, как исторически складывались взаимоотношения журналистики и высшей школы. Например, в Финляндии департамент журналистики и массовых коммуникаций Университета Тампере ведет свою историю от 1925 г., и сегодня он предлагает учащимся различные фундаментальные программы протяженностью от трех до шести лет. В Англии же, по заключению одного из британских специалистов, обучение журналистов не имеет глубоких корней — оно было налажено лишь в 1950-х годах. Ему и по сей день присущи такие недостатки, как, с одной стороны, слабая связь теории с практикой, с другой — нехватка общегуманитарных дисциплин. «Пришло время внимательнее посмотреть на опыт других стран», — считает эксперт [6]. Долгий путь журналистского образования в России, несомненно, представляет интерес для изучения за рубежом.

Таким образом, студенты университета являются и наследниками достаточно давних традиций, и очевидцами, участниками создания новых концепций, структур и форм профессионального образования.