Мифы и реальность 2 страница

И последнее — самое главное. Вряд ли можно поверить, что именно Киров был той фигурой, которая могла стать, по мнению делегатов, антиподом Сталина на посту генсека. Масштаб не тот. Он не имел ни­когда собственных политических программ, был несопоставим и не­соизмерим со Сталиным как политический деятель. На заседаниях Политбюро он не был инициативен, если только вопрос не касался Ле­нинграда. Хрущев писал о Кирове: «В принципе, Киров был очень не­разговорчивый человек. Сам я не имел с ним непосредственных кон­тактов, но потом расспрашивал Микояна о Кирове... Микоян хорошо его знал. Он рассказал мне: „Ну, как тебе ответить? На заседаниях он ни разу ни по какому вопросу не выступал. Молчит, и все. Не знаю я даже, что это означает"»[559].

Все имеющиеся и доступные историкам документы свидетельству­ют, что Киров был верным, последовательным сторонником Сталина, возглавляя влиятельную партийную организацию страны, был значи­тельной, но не самостоятельной политической фигурой.

Скорее всего, на создание мифа о Кирове гак о политическом вож­де, крупнейшей фигуре в политической жизни страны, повлияла его трагическая гибель и та пропагандистская кампания, которая разверну­лась после смерти Кирова. Ежегодно отмечался день его траура. Появ­лялись десятки воспоминаний, статей, посвященных жизни и деятель­ности Кирова, все больше и больше превозносились его заслуги. По­степенно складывался образ Кирова — великого государственного, партийного, советского деятеля.

Не следует забывать, что вспоминали люди, прошедшие через ста­линские лагеря, тюрьмы, величайшие несправедливости. Люди, до это­го верившие в Сталина, обожествлявшие его. Отсюда их резко негатив­ное отношение к своему свергнутому с пьедестала недавнему божеству, желание вместо него найти нового идола, якобы из зависти убитого этим «божеством». А мы оказываемся иногда неспособны критически оценить красиво упакованную ложь. Между тем, уже вскоре после XVI съезда ВКП(б) постановления ЦК, совместные постановления ЦК ВКП(б) и Совмина СССР подписывались Сталиным так: «секретарь ЦК ВКП(б)». А не «Генеральный секретарь ЦК ВКП(б)». И это вряд ли можно считать случайностью. По-видимому, шла большая политичес­кая игра со стороны Сталина. Он уже считал свое положение в партии достаточно прочным среди других секретарей, тем более что последние состояли в основном из надежных и преданных ему людей. Отказ от под­писи в качестве Генерального секретаря давал возможность прослыть «демократом», отвести от себя обвинения «в авторитарном режиме в партии», «диктатуре». Ведь именно в этом его справедливо обвиняли Мартемьян Рютин и его сторонники. Поэтому нельзя не обратить вни­мания на содержащуюся в заявлении в КПК при ЦК КПСС Михаила Васильевича Рослякова фразу о. том, что во время работы XVII съезда председатель Ленгорисполкома И. Ф. Кодацкий, делегат с решающим голосом, сказал ему: «Некоторые делегаты имеют мысль ликвидировать пост Генерального секретаря ЦК в духе ленинских замечаний»^[560]. Однако ни на одном заседании XVII съезда партии, ни на первом пленуме ЦК ВКП(б) — 10 февраля 1934 года, решавшем организационные вопросы, проблема Генерального секретаря вообще не поднималась. Эта долж­ность была введена в 1922 году вопреки уставным нормам, не была за­фиксирована Уставом ВКП(б) на XIV съезде партии и «тихо отмерла» после XVIII съезда партии.

Еще больше домыслов и слухов в связи с Кировым и Сталиным суще­ствовало вокруг результатов голосования Ha XVII съезде ВКП(б). Некото­рые публицисты, писатели утверждали, что фальсификация итогов голо­сования была организована Кагановичем с ведома Сталина, так как про­тив него голосовало более 300 делегатов^[561]. Самая большая мистификация по результатам голосования на XVII съезде допущена автором докумен­тальных рассказов Львом Разгоном. Будучи на этом съезде по пригласи­тельному билету, он, по его утверждению, умудрился присутствовать на закрытом заседании (!!!), где оглашались результаты голосования. В сте­нограмме съезда говорится: «Следующее заседание закрытое, присутству­ют на нем только делегаты с решающим голосом (выделено мной—А. К.)». А пропускная система на съездах тогда была весьма жесткой.

Официально итоги выборов в центральные органы партии на

XVI съезде были объявлены 10 февраля 1934 года на заседании съезда и 11 февраля уже были опубликованы в печати. В том же году они были напечатаны в стенографическом отчете XVII съезда.ВКП(б), но ни в печати, ни в статотчете не сообщалось количество голосов, поданных «за» и «против».

Основным источником, питавшим версию о фальсификации итогов выборов на XVII съезде ВКП(б), был делегат этого съезда от Москов­ской организации В. М. Верховых. В своей записке от 23 ноября 1960 года в КПК при ЦК КПСС он писал: «Будучи делегатом XVII съез­да..., я был избран в счётную комиссию. Всего было избрано 65 или 75 че­ловек, точно не помню. Тоже не помню, сколько было урн — 13 или 15... В голосовании должно было 1225 или 1227. Голосовало 1222. В итоге голо­сования... наибольшее количество голосов „против “ имели Сталин, Моло­тов, Каганович, каждый имел более 100 голосов „против", точно теперь не помню..., но кажется, Сталин 125 или 123» ^[562].

В ноябре 1960 года О. Г. Шатуновская обратилась к члену Прези­диума ЦК КПСС, председателю КПК при ЦК КПСС Н. М. Швернику: «В связи с Вашим поручением об изучении дела об убийстве С. М. Кирова возникла необходимость ознакомиться с протоколами счетной комиссии 17-го съезда партии, хранящимися в Архиве ИМЭЛа. Прошу Вашего согла­сия» [563]. Такое согласие было получено. И тогда, в ноябре 1960 года, ко­миссия в составе члена Комитета партийного контроля при ЦК КПСС О. Г. Шатуновской, зам. директора Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Н. В. Матковского, ответственного инструктора Коми­тета партийного контроля А. И. Кузнецова и заместителя заведующего Центрального партийного архива Р. А. Лаврова вскрыла опечатанные документы счетной комиссии XVII съезда ВКП(б).

При ознакомлении с материалами счетной комиссии установлено: мандатная комиссия съезда утвердила 1225 мандатов (из 1227) делега­тов с решающими голосами. Участвовало в голосовании 1059 делега­тов:, 166 человек, утвержденных мандатной комиссией, не приняли участия в голосовании. В документах отсутствует ведомость по выдаче делегатам съезда бюллетеней для голосования. Бюллетени не прону­мерованы и не подшиты. Нет сведений об общем числе отпечатанных бюллетеней, а также нет акта об их использовании. Председателем счетной комиссии был делегат от киевской организации В. П. Затонский, секретарем — делегат от ленинградской организации М. А. Освенский.

Как отмечено в протоколе счетной комиссии, делегаты съезда для проведения голосования были распределены по порядковым номерам мандатов на 13 групп, и каждая из них опускала бюллетени в свою урну. К протоколам счетной комиссии приложен экземпляр бюллетеня — «Список членов и кандидатов ЦК ВКП(б), предлагаемых совещанием пред­ставителей всех делегаций съезда», в котором отмечено число голосов, поданных «за». На экземпляре имеется запись: «Число голосов, получен­ных перечисленными товарищами, удостоверяем. Предс[едатель] счетной комиссар Затонский, секретарь к[оми]ссии Освенский».

Согласно этому документу, при выборах в члены ЦК единогласно (1059 голосов — «за») избраны М. И. Калинин и И. Ф. Кодацкий. Пять человек (Г. М. Кржижановский, Д. 3. Мануильекий, И. А. Пятницкий, Д. Е. Сулимов, Р. И. Эйхе) получили «против» по одному голосу. Пя­теро (П. А. Алексеев, К. Е. Ворошилов, Я. Б; Гамарник, Н. К. Крупская, И. П. Румянцев) — по два голоса «против». По три «против» получи­ло также пять делегатов (В. И. Иванов, В. Г. Кнорин, А. И. Микоян, Г. К. Орджоникидзе, И. В. Сталин). Против И. Д. Кабанова, С. М. Ки­рова и М. М. Литвинова было подано четыре голоса. Остальные делега­ты получили «против» еще больше. Причем наибольшее число подан­ных голосов «против» было у Я. А. Яковлева (118)^[564].

Если даже допустить, что все указанные выше 166 делегатов также участвовали в голосовании, то максимальная сумма голосов, поданных против Сталина, составила бы 169. Однако категорически настаивать на этом вряд ли правильно, так как нельзя исключить и того, что эти делегаты действительно не участвовали в голосовании..

Среди тех, кто уехал с XVII съезда раньше времени и не принимал участия в голосовании по выборам руководящих органов, была П. Ф. Куделли (делегат XVII съезда ВКП(б) с решающим голосом). Почему она уехала? Думаю, ключ к пониманию ее отъезда содержит письмо, которое направила 20 февраля 1934 года Кирову. Его содержание выходит за рам­ки частного письма.

«Уважаемый т. Киров!

На 17-ом съезде в частном разговоре с Нетупской и Лазуркиной в номере гостиницы, где мы трое помещались, я допустила весьма неудачное выражение, в которое отнюдь не вкладывала того содер­жания, какое вывели из него мои собеседницы.

Меня обвиняют, что будто у меня отрыжка зиновьевщины».

Далее П. Ф. Куделли писала, что это, естественно, не так. Но рабо­тать ей стало крайне трудно, ей не доверяет даже ее организация. «Про­шу, — писала она, — снять с меня всяческие подозрения и верить, что я была, есть и буду твердым непоколебимым партработником, буду рабо­тать по мере сил в полном согласии с нашей партией под руководством нашего вождя тов. Сталина» ^[565].

Наверное, были и другие делегаты, которые по тем или иным при­чинам уезжали со съезда. Возможно, некоторые не голосовали.

Ольга Григорьевна Шатуновская передала в редакцию «Аргументов и фактов» материал по расследованию обстоятельств убийства Кирова. «При выборах ЦК на съезде (имеется в виду XVII партсъезд. — А. К.) фа­милия Сталина была вычеркнута в 292 бюллетенях, — утверждает она. — Сталин приказал сжечь из них 289 бюллетеней, и в протоколе, объявленном съезду, было показано всего 3 голоса против Сталина.

Комиссия Президиума, ознакомившись в Центральном партийном ар­хиве с бюллетенями и протоколами голосования, установила факт фаль­сификации выборов» [566].

Но обращает на себя внимание факт; никто не видел вычеркнутых бюллетеней, нет ни одного показания, в том числе и В. М. Верховых, что бюллетени были сожжены. Да и 125 (или 123) голосов против Ста­лина, о которых говорил Верховых, — это ведь не 292. И последнее: ко­миссия Президиума ЦК КПСС, в которой участвовала и Шатуновская, приводит в представленном в ЦК КПСС заключительном документе факты нарушения — отсутствие списка выдачи бюллетеней, их нумера­ции и прошивки перед сдачей в архив, отсутствие акта всех отпечатан­ных и израсходованных бюллетеней, но в заключении нет ни одного слова о фальсификации итогов выборов.

Нельзя, наконец, сбрасывать со счета и свидетельства других, оста­вавшихся в живых в 60-е годы 63 делегатов съезда, в том числе и двух членов счетной комиссии. Один их них — Н. В. Андреасян в своем объ­яснении в ноябре 1960 года писал: «Помню наше возмущение по поводу того, что в списках для тайного голосования были случаи, когда фамилия Сталина оказалась вычеркнутой. Сколько было таких случаев, не помню, но, кажется, не больше трех фактов». Делегат от сталинградской органи­зации С. О. Викснин 14 января 1961 года, тоже член счетной комиссии, заявлял: «Сколько против Сталина было подано голосов не помню, но от­четливо припоминаю, что он получил меньше всех голосов „за"» ^[567].Еще один делегат — К. К. Ратнек (от Белоруссии) 13 января 1961 года говорил в КПК при ЦК КПСС: «Среди делегатов были разговоры, что против Ста­лина было подано несколько голосов, что-то 5—6. О том, что против Ста­лина было подано значительно больше голосов, я узнал лишь после 1953 года». Другой делегат — от Восточносибирской организации — Я. М. Струмит 5 января 1961 года заявил: «Против Сталина было 2—4 голоса, точно не помню» ^[568].

Меня не оставляет мысль — почему О. Г. Шатуновская, а вслед за ней и некоторые другие ссылаются в основном на В. М. Верховых, по­чему не приводят свидетельства других лиц.

Нет, не убеждает меня версия о подтасовке, фальсификации резуль­татов выборов XVII партсъезда. Для того чтобы делать подобные выво­ды, нужен иной, научный подход, изучение вопроса в более широкой исторической ретроспективе. Возможно, если бы мы подняли материа­лы счетных комиссий других съездов, то обнаружили бы подобную же картину. А тогда можно было бы говорить об одной из типичных рус­ских бед — о несобранности, о неразберихе, но никак не о фальсифи­кации. Вспомним голосование при выборах президента СССР в марте 1990 года. Было роздано 2000 бюллетеней. При вскрытии урны обнару­жено 1878. А куда делись остальные 122 бюллетеня? ^[569] Ведь счетная ко­миссия никак не отразила это обстоятельство в своем протоколе.

Закончить этот эпизод с голосованием предоставим Н. С. Хрущеву. Ведь на XVII съезде он впервые избирался в состав ЦК ВКП(б). Согла­ситесь, это памятное событие. И оно не могло пройти для человека бес­следно. Хрущев вспоминал впоследствии: «На XVII съезде партии в 1934 году я был избран в ЦК ВКП(б), Процедура выборов показалась мне весьма демократичной... Помню, что на XVII съезде партии за Сталина проголосовали не единогласно. Шесть человек голосовали против него. По­чему я это так хорошо запомнил? Потому, что когда называли мою фа­милию — „Хрущев! " — оказалось, что мне тоже не хватило всего шести голосов для единогласного избрания»^[570].Хрущеву немного изменила па­мять. Против него голосовало 22 делегата. Однако несомненно — если бы против Сталина действительно голосовало около 300 человек, то Хрущев это обязательно бы запомнил и не оставил бы без внимания в своих воспоминаниях. Не на каждом съезде против политического лидера голосует такое большое число делегатов!

Некоторые публицисты утверждают, что якобы Киров выступал против Сталина на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б). Это касалось дела Рютина, снабжения Ленинграда и т.д. Изучение документов По­литбюро показывает: подобного рода утверждения далеки от истины. 16 октября 1932 года Политбюро рассмотрело и приняло постановле­ние Президиума ЦКК ВКП(б) от 9 октября того же года «О контррево­люционной группе Рютина, Галкина, Иванова и других». Оно гласило: согласиться с постановлением президиума ЦКК ВКП(б) от 9 октября «О контрреволюционной группе Рютина, Галкина, Иванова и других». Президиум ЦКК предлагал коллегии ОГПУ по отношению ко всем ор­ганизаторам и участникам группы Рютина принять «соответствующие меры судебно-административной ответственности, отнесясь к ним со всей строгостью революционного закона»^[571].

Не было Кирова и тогда, когда на объединенном заседании Полит­бюро и президиума ЦКК обсуждали и одобряли решение президиума ЦКК об исключении из партии Эйсмонта, Толмачева и передаче дела в ОГПУ^[572].

Отсутствие Кирова на этих заседаниях никак не связано с его особой позицией по обсуждавшимся на них вопросам. Все обстояло значитель­но проще. Сначала ему решением Политбюро ЦК ВКП(б) был предо­ставлен отпуск на полтора месяца, а затем он заболел и находился на излечении под присмотром врачей в Толмачеве.

Анализ материалов Политбюро ЦК ВКП(б) свидетельствует, что Ки­ров часто отсутствовал на его заседаниях. В 1932 году состоялось 37 засе­даний Политбюро, Киров был 9 раз. В 1933 году Политбюро состоялось 25 раз, а Киров был 6 раз. Такая же картина наблюдалась и в 1934 году. Думается, что Киров органически врос в партийную, хозяйственную жизнь Ленинграда, старался не покидать город надолго. А если ему случалось уезжать, то шла интенсивная переписка с Ленсоветом, обкомом партии.

Интересно отметить, что когда Киров был в Москве, то все телеграм­мы из Ленинграда шли в его адрес через секретариат Сталина. На ряде найденных нами телеграмм, относящихся к 1934 году, стоят подписи: «передала — Дубровская» (телеграфист-шифровальщик секретариата об­кома В. П. Дубровская. — А. К.), «принял — Поскребышев» (А. Н. Поскре­бышев — зав. особым сектором, секретарь Сталина. —А. К.)^[573].

Известно, что Сталин строго следил за посещаемостью членами Политбюро ЦК его заседаний. Обращал ли он внимание на отсутствие Кирова? Не раз. Так, 1 марта 1933 года на заседании Политбюро обсуж­дались ленинградские вопросы: утверждение изменений в составе сек­ретариата Ленобкома ВКП(б) и военном складе 54. Первый был решен, а второй по предложению Сталина отложили «ввиду отсутствия Киро­ва». 8 марта вопрос «о складе 54» рассматривался вторично. И вновь принимается постановление: «Отложить, обязав т. Кирова приехать в Москву к следующему заседанию». Киров 8 марта выступал в Ленинграде на торжественном заседании, посвященном Международному женско­му дню, однако вечером 8-го он срочно уезжает в Москву. В записке Чудову пишет, что «состоялось заседание ПБ» и он «хочет провентили­ровать» некоторые вопросы, «посоветоваться кой с кем». Цель этого однодневного визита в столицу прояснилась на очередном Политбюро ЦК — 20 марта. Вел его Сталин. Киров отсутствовал. Вопрос вносил Ворошилов. В постановлении «О складе 54» говорилось: «...Принять к сведению, что т. Ворошилов и Киров договорились насчет ограничения за­трате текущим году всего 1 млн. руб. (500 тыс. — НКВМора и 500 тыс. — Ленсовета) с тем, что остальная сумма будет предусмотрена бюджетом будущего года»^[574].

Документы Политбюро также свидетельствуют, что Киров не играл значительной роли в его деятельности. Председателями, заместителя­ми всевозможного рода комиссий, создаваемых в Политбюро, были другие лица. Они же активно участвовали в обсуждениях. Это: Рудзутак, Постышев, Каганович, Микоян (кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б)). Однако решающее слово всегда было за Сталиным. В его от­сутствие Политбюро ЦК в 1934 году вел Каганович и он же подписы­вал протоколы и другие документы.

Однако уже во второй половине 1933 года и особенно в 1934 году, когда Киров стал членом Оргбюро, секретарем ЦК ВКП(б), Сталин пы­тается активизировать его деятельность, вывести его на общесоюзный уровень партийного руководства. Так, в июне 1933 года при обсужде­нии на Политбюро ЦК вопроса о Музтресте СССР по предложению Сталина Кирова вводят в состав комиссии по проверке работы Музтреста по производству граммофонных пластинок. Спустя некоторое время, как отмечено в протоколе № 139, Политбюро рассматривает во­прос по результатам работы комиссии, возглавляемой Кировым, о центральной радиолаборатории ВЭСО, которая будет обслуживать «нужды ВИЭ медицины». Кстати, Киров на самом заседании бюро опять не присутствовал. Замечу, что не было его и при принятии поста­новления ЦК ВКП(б) «О состоянии и мерах по улучшению производ­ства граммофонных пластинок и музыкальных инструментов».

Сравнительно лояльное отношение Сталина к отсутствию Кирова на многих заседаниях Политбюро можно объяснить, наверное, не только его расположением к последнему, но и тем, что ленинградский регион успешно вносил свою, и притом большую, лепту в дела страны. Напо­мню, что удельный вес ленинградской промышленности по отношению к общесоюзной составлял более 10 процентов, причем в машинострое­нии почти 25, а в электротехнике — 65 процентов, она давала 100 про­центов апатитов, соответственно столько же линотипов, 49, 2 процента алюминия и пишущих машинок. И громадную роль во всем этом играл С, М. Киров.

Приведенные факты лишний раз неопровержимо свидетельствуют, что мнение о соперничестве Сталина и Кирова на политической арене глубоко ошибочно. Не случайно в таком качестве Кирова не восприни­мали и политические лидеры тех лет. В 1990 году опубликован четырех­томник архива Л. Д. Троцкого за 1923—1927 годы. Киров упоминается в именном указателе томов 5 раз, в то время как Микоян — 19, Рудзутак — 9 раз. А ведь Троцкий знал Кирова весьма неплохо. Найдено не­мало шифротелеграмм С. М. Кирова, члена реввоенсовета XI Красной Армии, адресованных Троцкому. Определяя одно из течений партии как «аппаратно-центристское», Троцкий назвал его вождями Сталина, Молотова, Угланова, Кагановича, Микояна и только затем — Кирова. В других своих выступлениях Лев Троцкий заявлял о «недостаточной политической грамоте Кирова». И уже после смерти Сергея Миронови­ча он снова писал о нем как о «серой посредственности», «среднем бол­ване», каких «у Сталина много».

Сочи и Казахстан

Исследование взаимоотношений между Кировым и Сталиным в трагедийном тридцать четвертом было бы весьма неполным без двух месяцев— августа и сентября.

Кавказ и Казахстан разделены десятками тысяч километров, но в жизни С. М. Кирова они слиты: август 1934-го он проводит в Сочи, сен­тябрь — в Казахстане. Именно эти два месяца приковывают сегодня внимание историков, публицистов, всех, кто интересуется жизнью и деятельностью Кирова. Многие считают[575], что именно эти два месяца породили противоречия, столкновения, конфликты, приведшие к его гибели. Лучшим доказательством в поисках истины при ответах на эти вопросы являются много раз выверенные и перепроверенные докумен­ты, факты, свидетельства тех лет.

В августе 1934 года Киров отдыхал вместе со Сталиным и Ждановым в Сочи. В Центральном и Ленинградском партийных архивах хранится несколько писем, телеграмм, посланных Сергею Мироновичу из Ле­нинграда. В них сообщается, как идут дела по заготовке торфа, его вы­возке, получению цветного металла из старых латунных гильз, заготов­ке сена, уборке зерновых и овощных культур. Для нас они важны не столько содержанием, сколько датами их отправления. Не меньшая ценность — ответные письма Кирова из Сочи. Почему? Эти документы позволяют более точно установить время пребывания Кирова в Сочи, а также его настроение, состояние. Тем самым вносится ясность в такие проблемы, поднимаемые сегодня публицистами, как продолжитель­ность отдыха (два-три дня или месяц?), участие Кирова в составлении замечаний на конспекты учебников истории СССР и новой истории.

Киров выехал из Ленинграда в конце июля. 3 августа в 6 час. 20 мин. утра ему из Ленинграда направляется в Сочи первая найденная нами телеграмма. Потом они шли регулярно. Так, М. С. Чудов сообщал 13 августа: «Работа идет нормально, отдыхай, не беспокойся» или несколь­ко дней спустя: «Отдыхай, не беспокойся, текущую работу выполним, а более крупные вопросы, связанные с хозяйством 35, подготовим, обгово­рим, когда приедешь»^[576].

Пребывание Кирова в Сочи подтверждается и его письмами к жене. В конце июля он сообщал Марии Львовне Маркус:

«Вышло так, что мне пришлось поехать на юг. Через несколько дней буду в Сочи, а затем вскоре обратно. Думаю, что 10 августа буду в Ленинграде. Сделаю все, чтобы быть, так как чувствую, что жара поторопит меня... Может, конечно, случится и так, что к 10-му августу не успею»^[577].

В это время Мария Львовна находилась тоже на юге, где лечилась в одном из санаториев от бессонницы, постоянной головной боли, нару­шения гормональной системы. В небольшой открыточке, отправлен­ной ей еще в середине июля, Киров, в частности, просил ее быть скром­нее: «Только, пожалуйста, не афишируйся, живя в циковском (имеется в виду санаторий ЦИК СССР. — А. К.) доме»^[578].

Потом из Сочи, а к этому времени М. Л. Маркус уже находилась в Ленинграде, Киров направил ей несколько писем. Одни из них датиро­ванные, другие нет, но все они сугубо личные. Для нас они представля­ют интерес прежде всего потому, что отражают настроение Кирова, по­зволяют уточнить продолжительность его пребывания в Сочи. «Пишу из Сочи, где нахожусь уже несколько дней, — сообщает он в середине августа — Здесь можно хорошо отдохнуть, но для этого надо приехать, видимо, значительно позднее. Сейчас здесь невыносимая жара. Не ходить, не иг­рать, скажем в городки, совершенно невозможно...» ^[579].

«Думаю посидеть здесь еще до 20 августа, хотя я не уверен. Главное самочувствие плохое, а тут еще жара, даже спать невозможно как сле­дует». Или такая строчка из другого письма к Марии Львовне: «От такой жары я давно отвык и она портит все» [580].

И вот новое письмо. Оно датировано 16 августа 1934 года. Адресат тот же — Мария Львовна: «Надоело мне здесь чертовски, держу курс, чтобы 20/VIII— выехать. Очень плохая здесь погода. Была сплошная жара, потом 6 дней и ночей — сплошной дождь.... Теперь снова наступила изнуряющая жара... Во всяком случае 20—21 августа думаю выехать из этого пекла» ^[581].

В воспоминаниях С. Л. Маркус, свояченицы Кирова, утверждается, что в Сочи Сталин, Киров и Жданов работали над замечаниями по кон­спектам учебников по истории СССР и новой истории. Впервые эти за­мечания были опубликованы уже после смерти Кирова, в 1936 году. Су­ществует мнение, что Киров якобы не принимал участия в их написании. Так ли это? Теперь можно сказать однозначно: несомненно принимал.

13 августа 1934 года членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК ВКП(б) на бланке ЦК ВКП(б) были разосланы замечания по поводу конспекта учебника по истории СССР. Не будем цитировать этот доку­мент полностью. Приведем лишь, на наш взгляд, наиболее важные, принципиальные положения. «Группа Ванага не выполнила задания м даже не поняла самого задания. Она составила конспект русской истории, а не истории СССР (выделено в тексте. — А. К.), т. е. истории Руси, но без истории народов, которые вошли в состав СССР (не учтены данные по истории Украины, Белоруссии, Финляндии и других прибалтийских наро­дов, северокавказских и закавказских народов, народов Средней Азии и Дальнего Востока, а также волжских и северных народов — татары, башкиры, мордва, чуваши и т. д.)...В конспекте не подчеркнута аннекси­онистско-колонизаторская роль русского царизма, вкупе с русской бур­жуазией и помещиками („царизм — тюрьма народов"). <...> Конспект не отражает роли и влияния западноевропейских буржуазно-революционных и социалистических движений на формирование буржуазно-революционного движения и движения пролетарско-социалистического в России...

В конспекте не учтены корни первой империалистической войны и роль царизма в этой войне, как резерва для западноевропейских империалисти­ческих держав, равно, как не учтена зависимая роль русского царизма и русского капитализма от капитала западно-европейского. Ввиду чего зна­чение Октябрьской революции, как освобождение России от ее полуколо­ниального положения, остается немотивированным.

В конспекте не учтено наличие общеевропейского политического кри­зиса перед 1-й мировой войной... ввиду чего значение Советов с точки зре­ния мировой истории, как носителей пролетарской демократии и органов освобождения рабочих и крестьян, остается немотивированным.

В конспекте не учтена борьба течений в правящей коммунистической партии СССР и борьба с троцкизмом, как с проявлением мелкобуржуазного течения...

Вообще надо сказать, что конспект составлен крайне неряшливо и не совсем грамотно с точки зрения марксизма...

Мы уже не говорим о неточном стиле конспекта и об игре в „словечки", вроде того, что Лжедмитрий назван _тДмитрием названным“ или вроде торжества старых феодалов в XVIII веке. Речь идет о создании учебника, где должно бить взвешено каждое слово и каждое определение, а не о без­ответственных журнальных статьях, где можно болтать обо всем и как угодно, отвлекаясь от чувства ответственности» [582].

Замечания на конспект были датированы 8 августа и подписаны И. Сталиным, А, Ждановым и С. Кировым. Точно такие же замечания были составлены и по поводу конспекта учебника новой истории.

Не буду касаться идейно-содержательных аспектов этих замеча­ний — многие из них сегодня могут быть, конечно, оспорены. Для меня важно подчеркнуть, что Киров принимал участие в их написании. Сер­гей Миронович был для своего времени образованным человеком. Его личная библиотека, которую он собирал четверть века, насчитывала более 20 тысяч книг. Нет, кажется, такого вопроса, по которому нельзя было бы найти книг в его библиотеке. Об этом свидетельствует даже самый беглый их просмотр: марксистско-ленинская литература, рус­ская, иностранная и советская художественная беллетристика. Внуши­тельны разделы книг по философии, мировому и народному хозяйству СССР, политэкономии, истории революционного движения, истории партии, технике, естествознанию, искусству. Немало книг по сугубо специальным отраслям знаний: военному делу, финансам, лесному хо­зяйству и рыбному делу. Отдельно стоит шкаф, в котором вся литера­тура — о Ленинграде и Ленинградской области.

Большинство книг содержат пометки Сергея Мироновича. Что же особенно интересовало этого человека?

Прежде всего — философия. Перед нами книга с большим числом пометок Кирова (вопросительные и восклицательные знаки, подчерки­вание слов, предложений, пометки на полях). Она называется «Введе­ние в философию». Автор — профессор Т. Челпанов. Год издания 1907. Наибольший интерес у Сергея Мироновича вызвали главы «Задача фи­лософии», «Отношение философии к наукам», «О свободе воли». Сразу же после выхода книги В. И. Ленина «Материализм и эмпириокрити­цизм» в 1909 году — это отмечается во многих воспоминаниях— Сер­гей Миронович внимательно ее изучил. Но ни в одном из писем этого периода, ни в одной из статей, опубликованных в «Тереке», ни прямо, ни косвенно не прослеживается прочтение этой ленинской работы. Да, полагаю, что проблемы, в ней поднятые, были в то время для Кирова слишком сложны. Поэтому, когда в 1934 году Партиздат опубликовал «Протоколы совещания расширенной редакции газеты „Пролетарий". Июнь 1909 г.», на котором обсуждались поднятые Лениным философ­ские вопросы, они были прочитаны Кировым самым внимательным образом. На 284 страницах книги содержится 89 его пометок. Что осо­бенно привлекло Кирова? Например, следующая фраза из выступления Градского (Л. Б. Каменева): «... Для меня важно, что богостроительство есть скрытая форма борьбы с марксизмом, и Луначарский дойдет до край­них пределов критики марксизма и тем самым исключит себя из партии». Многие места протоколов не просто подчеркнуты, но и содержат ка­рандашную пометку «прочесть». По-видимому, многие проблемы были для Кирова новы.